Текст книги "Моя жизнь при советах и без"

Особенно «донимали» аккумуляторы: очень мало они исправно служили. Новые аккумуляторы продавали по очереди. Но, чтобы купить новый, ты должен был сдать старый. Однако если старый накрылся, а очередь не подошла, это была проблема. Благо, «Запорожец» хорошо заводился кривым стартером, была бы только сила. А бывало, аккумулятор крутит хорошо, а очередь подошла – приходилось старый сдавать. Привез первый раз аккумулятор на обмен. «А ты слил из него электролит?» – спрашивает приемщик. «Нет, – отвечаю. – Я и не знал об этом». «Иди сливай!» Вышел на улицу и слил на асфальт. Сегодня, видя девчонок за рулем «Тайот», «BMV» и т.д., мысленно переношусь в те далекие времена и невольно ощущаю себя неандертальцем.

А в конце мая на нашу стоянку пришли добры-молодцы и заявили: «Теперь мы будем охранять ваши машины. С вас по два червонца в месяц. Для начала», – добавили они. С одной стороны, нормально – сняли с нас обузу. А с другой – было обидно. Нет, чтобы спросить: «Ребята, вы не против, если мы будем охранять ваши машины? Если да, то давайте договоримся о цене. Но они не были расположены к поиску консенсуса. Знающие люди сказали: «С ними связываться – пустое дело. Ко Дню Победы была большая амнистия. Начнете артачиться – или побьют машины, или сожгут». Три года я платил дань, а в мае восемьдесят восьмого года перегнал машину в купленный мною капитальный гараж.

В начале июля пошел в отпуск, и весь его «убил» на дачное строительство. Благо, ночевать теперь можно было в машине. Строил дачу, если так можно было назвать это сооружение, по максимуму, площадью тридцать шесть квадратных метров, высотой шесть метров, глубина погреба два метра, плоская крыша, на которой располагалась небольшая мансарда, бассейн и свободная площадка. Но я нарушил правило строения дачи: расположил дом внутри участка, так что веранда смотрела на юго-запад. Это было чревато. В товариществах, которые появились раньше нашего, были случаи, когда такие строения заставляли ломать.

Многие в нашем товариществе заказали в «Межколхозстрое» маленькие домики три метра на два с небольшой верандой. Мое сооружение, по сравнению с их, казалось дворцом. И что интересно, соседи постоянно подсмеивались надо мной: «Зачем тебе нужен такой домище?»

За отпуск подвел стены под перекрытие железобетонными плитами, выполнил перемычки над оконными проемами. Вымотался до предела. Кирпич-то был бывший в употреблении, то есть со старым раствором. Вначале его надо было сбить, потом намешать раствор, ведром поднять его на подмостки, на них же накидать кирпича. Ладно, заметил, что межколхозстроевцы часто выбрасывали раствор, который им с утра привозил самосвал. Подошел к ним: «Ребята, не выбрасывайте раствор, который остается, я у вас его буду забирать». «Бери. Нам этой грязи не жалко. Можешь приходить в любое время». Так что моя жизнь заметно облегчилась.

В начале августа с радостью вышел на работу: наконец отдохну. Вышел – и сразу узнал новость: скоро мы будем называться не Главульяновскстроем, а Территориальным строительным объединением. Наш партком, который имел статус райкома, ликвидируется и становится рядовой партийной организацией района. Мне эта новость была по боку, а секретаря парткома было жалко: хороший был человек.

Через неделю начальник отдела ушел в отпуск, и я стал исполнять его обязанности. Где-то к концу месяца отправился с управляющим на промплощадку на оперативное совещание, т.к. в мои обязанности начальника производственного отдела входило ведение протокола и контроль за его исполнением. Едем. С переднего сидения поворачивается ко мне управляющий. «Пойдешь главным инженером в СМУ-51!?» – то ли в виде вопроса, то ли в виде приказа обратился он ко мне. «К чему бы это?» – была моя первая мысль. Не член партии, без строительного образования: меня, когда получил должность, институт перестал интересовать. Судимость. Дачу не успел построить. Да и не хотелось снова месить грязь. Меня вполне устраивала моя теперешняя жизнь. «Может быть, попозже», – промямлил я. «Дачу что ли не успел достроить?» – поддел он меня. Я рассмеялся. Что – что, а в умении читать чужие мысли ему не откажешь. Да он меня и спросил так, для проформы. Если решил, то все.

Закончилась моя вольготная жизнь: я уже забыл, что значит задерживаться после работы, выходить на работу по субботам, в резиновых сапогах месить грязь. Кстати, если рабочим за сверхурочные часы и за работу в выходные дни платили вдвойне, то мы работали бесплатно, так сказать, за идею. Управляющий говорил, что это указание Главка: сверхурочные инженерно-техническим работникам не платить. Конечно, для тех, кто добивался должности или ждал квартиру, такая практика была еще туда – сюда, а вот тем, кому ничего не надо, было досадно.

И приступил я к своему инженерству. По большому счету, взял на себя большую ответственность. Дело в том, что главный инженер, согласно должностным обязанностям, отвечает за технику безопасности. А о какой безопасности можно было говорить, если для того, чтобы выполнить план, надо было делать все бегом. Надеялись на «авось пронесет». Слава Богу, что во время моей работы в этой должности не было тяжелых несчастных случаев. Были небольшие, но мы их никогда не оформляли как связанные с производством. Рабочие как бы получали травму либо по дороге на работу или с работы, либо как бытовые, либо производственная травма вообще не фиксировалась. Пострадавшему в табеле ставились восьмерки, и в конце месяца на него закрывался повышенный наряд, чтобы помалкивал. А по-другому нельзя было. Если указать производственную травму, то замучают комиссии. Эти комиссии не вдавались в подробности: почему и как это произошло. Что надо сделать, чтобы такого не случилось впредь, их не интересовало. Травма есть – получи свое. Правда, была опасность, что на первый взгляд несерьёзная травма могла привести к инвалидности. Это бы уже была катастрофа. Слава Богу, что все обошлось.

По чину мне полагалась легковая автомашина с водителем. В моем и соседних домах жило много рабочих из нашего треста, из организаций «Минмонтажспецстроя», с которыми я был знаком. Мне неудобно было перед ними, что машина ждет меня у подъезда. Может быть, и не сказали, а подумали бы точно: «Тоже мне персона. Что это он выпендривается. Мы-то знаем, что попал из грязи в князи». Поэтому я просил водителя ждать меня за углом, чтобы не мозолить никому глаза.

Возник еще один вопрос: как мне общаться теперь с подчиненными. Я звал всех на «ты» и по именам. И для них я был Костя, Константин, Евгеньевич. Я вообще-то об этом не особо заморачивался, но все же. К тем, кто был старше меня, я стал обращаться на «Вы» и по имени-отчеству. Ко всем остальным обращался по-разному, но старался всем «выкать». Но как-то сразу самые близкие товарищи стали обращаться ко мне «Евгеньич», а подавляющее большинство по имени – отчеству.

По служебной автомашине я не сразу «врубился» в ситуацию. В иной день приходилось ездить много, в другой день мало. Иногда водитель отпрашивался на выходные дни съездить в деревню, иногда я куда-нибудь ездил по своим личным делам, но водитель никогда не ставил вопрос о нехватке бензина. Бензин выдавался ежедневно, исходя из пробега предыдущего дня, но не более десяти литров. Однако водитель ухитрялся, независимо от пробега, заправляться каждый день по максимуму. «Как же он исхитряется?» – думал я. А ларчик-то просто открывался: он к тросику спидометра подключал электромоторчик и накручивал или, наоборот, скручивал километры пробега.

А вообще мы очень смышленый народ. В ту пору личный автотранспорт на автозаправках можно было заправлять как за наличные деньги, так и на талоны, невзирая на то, откуда они привезены – из Магадана или Калининграда. Все наше ульяновское родственное сообщество заправлялось на талоны, которые привозил с Севера один из родственников. Там он работал на строительстве газопровода.

В августе отметили десятилетие нашего треста. За эти годы ничего кардинального по части производства работ не произошло. Бетон все так же везли в самосвалах. Все так же для его укладки использовались краны, лебедки, бадьи, носилки. Так вот и работали. А тридцатого октября с нашего аэродрома взлетел первый «Руслан», полностью изготовленный на нашем заводе.

Постепенно втянулся в работу, но над моим начальником начали сгущаться тучи. За прошедшие десять лет он был уже пятым. Хороший был человек, веселый, юморной, добряк по натуре. В пределах нормы любил выпить. В общем, не «заклинивался» на проблемах. С рабочими был доброжелателен, особо не заставлял их напрягаться. У него было много друзей в отделе технического надзора, и поэтому для выполнения плана он мог без проблем взять недостающие объемы вперед или организовать какой-нибудь «туфтовый» акт на дополнительные работы. Как начальник он устраивал меня, так как я успевал кое-что предпринимать по созданию безопасных условий труда. Придет новый – каким он будет?

В октябре на место уволившегося начальника участка нашего управления был принят начальник штаба ударной комсомольской стройки. «Все! – сказал он. – Ударным стройкам пришел конец». Он очень быстро освоился, через пару лет стал главным инженером, а в начале девяностых занялся бизнесом. Ворочал большими деньгами. Банкирами стали многие его соратники по комсомолу. «Я, – говорил он, – беру деньги под честное слово». Кажется, все было хорошо, но в середине девяностых годов плохо кончил.

Встретили своей компанией новый 1986 год. Как оказалось, это был последний Новый год, который мы с женой отмечали вместе с друзьями. Подрастали дети, и хотелось проводить этот праздник в кругу семьи.

В начале года я согласовал с начальником время моего летнего отпуска и заранее купил четырехместную каюту на экскурсионный теплоход до Ленинграда. Правда, не всегда теплоходы добирались до конечной цели. Если на Белом или Ладожском озерах был шторм, то доплыть до Ленинграда было невозможно. В случае продолжительного ненастья теплоходы поворачивали назад. Нам с погодой повезло. Что меня обрадовало: на борту перестали продавать спиртное, исчезла «пьянь» и, соответственно, матерщина.

Меня всегда эти явления напрягали. Я терпеть не мог, чтобы кто-нибудь матерился в общественных местах, и тем более при жене и детях. Не один раз по этому поводу у меня возникали конфликтные ситуации. Два случая, произошедшие со мной в 1985 году, убедили меня, что уже не стоит особо «гоношиться».

Первый связан с двумя парнями, которым я сделал замечание на улице. Они полезли в драку. Чувствую, одолевают меня, ничего не могу с ними сделать. Хорошо, что из проезжавшей милицейской машины нашу возню заметили и их забрали.

Зимой призвал к порядку одного молодого человека – он лихо подсечкой сбил меня с ног. Скользко, я не могу подняться, а он вокруг кружит и все норовит ударить ногой в голову. Хорошо, водитель автобуса выскочил с отверткой. «Убью, – кричит ему, – сука!» В общем, дал мне подняться. Вот так и получилось – гонор остался, а сила ушла.

Хочу отметить, что по сравнению с городами центральной России Ульяновск – хамоватый город. В нем никогда не существовала очередность при посадке в общественный транспорт. Кто сильнее и наглее, тот всегда в первых рядах. А сейчас «водилы» маршруток берут деньги за проезд исключительно во время движения, чтобы не терять драгоценных минут на остановках.

В Ленинграде же «убивала» роскошь дворцов и их убранство. Сколько же надо было выжать пота и крови из крепостных «людишек», чтобы создать все это великолепие!

На обратном пути на Белом озере повредили винт. Буксир дотащил нас до Горького. В течение дня заменили винт, и мы отправились в Ульяновск.

Вышел на работу – и буквально через несколько дней начальник подал заявление на расчет. И стал я плюсом к своим обязанностям выполнять и его. То есть стал и.о.

Каждое утро начальники Управлений докладывали управляющему о выполнении плана за предыдущий день. Я, по душевной простоте, старался все точно подсчитать и докладывал: «Выполнения за этот месяц нет, отрабатываем долги предыдущего». Управляющий сильно на меня гневался. Через некоторое время матерый начальник Управления, который держал ответ за мной и которому по инерции тоже доставалось, сказал мне: «Ты, что дурак?! Ты зачем с утра мужика злишь?! Тебе что, трудно сказать: «Пять – десять тысяч, выполнение есть». «Нетрудно, – ответил я. – Пожалуйста!»

Неделя прошла, две, три, месяц, а новый начальник не появляется. То, что эта должность мне не светит, я был уверен на сто процентов. Большое генподрядное управление, а кто такой я? Поэтому и не умничал, не проявлял особой прыти, работал как прежде. И вот на втором месяце моего и.о. на очередном еженедельном оперативном совещании, которое проводил заместитель начальника Главка, управляющий трестом на меня распалился. И то я не так сделал, и то провалил, и там недоработал. Сидя, я сказал, растягивая слова: «Что..-…то… Вы… товарищ… управляющий… сегодня слиш… ком.. э.. мо.. ци… о …наль..ны». Тишина – и хохот, как могут ржать полсотни мужиков. Управляющий хохотал больше всех. «Посмотрите на него, – сказал замначальника Главка. – Мы ставим его начальником Управления, а он смеется над управляющим». «Да не я смеюсь, – возразил я. – Вы же смеетесь». Уже потом начальник Отдела кадров сказал мне: «Они сразу решили поставить тебя начальником Управления, просто решили посмотреть, как ты будешь крутиться».

В первый же день ко мне нагрянула делегация женщин нашего Управления с призывом разрушить «осиное гнездо», центром которого была кладовщица. Скорее всего, ими двигала зависть. «Осиное гнездо» располагалось в пристройке к основному зданию. В помещении был сделан хороший ремонт, и у хозяйки всегда был коньяк, водка, вино и, естественно, деликатесная закуска. Начальник любил расслабляться от праведных трудов у приветливой хозяйки. Я думаю, что все это изобилие появлялось в результате того, что наша кладовщица реализовывала излишки материальных ценностей, которые появлялись на центральных складах Главка. Начальника и меня она одарила меховыми полушубками. Нам была положена спецодежда, но только ватная. «Подумаю», – ответил женщинам, а про себя понадеялся: «Может, отвяжутся». Я не собирался туда ходить.

Главным инженером ко мне назначили очень жесткого человека, в свое время сделавшего мне небольшую пакость. Но это мелочи жизни. Где-то через неделю управляющий вызвал меня: «Нашему тресту выделяют контингент осужденных, и руководством объединения принято решение задействовать их на твоей „Базе заказчика“. Оргтехстрой документацию подготовил. Можете ее забирать».

– Ни х…! – выразил я высшую степень удивления.

– Ты где находишься? – вопросил управляющий. – Ты давай переделывайся, бросай свои бригадирские привычки!

– Буду стараться, – заверил я его. – А все-таки с чем это связано? Мы же с зеками никогда не работали.

– Девать их некуда, – с пессимистической интонацией в голосе произнес управляющий. – Задействовать мы должны их к Новому году.

– Откуда они? – поинтересовался я.

– Девятка, – ответил он и добавил. – Строгий режим.

– Ни фига! – культурно отреагировал я. – Это что же, маньяки?

– Не бойся, – засмеялся управляющий. – В основном шелуха. Украл – сел – вышел. Украл – сел – вышел.

Действительно, невзрачных личностей было много. Но много было и таких, с кем не хотелось бы встретиться на узкой дорожке. И понеслась подготовка к приему подлежащих перевоспитанию. Надо признать, снабжение необходимыми материалами было отменное. Кто-то скажет: «Подумаешь – событие. Сколько по необъятной нашей стране таких строек». Увы! Не все так просто. Во-первых, вокруг объекта надо возвести сплошной четырехметровый деревянный забор, плюс два ограждения из колючей проволоки, по периметру наблюдательные вышки, тропа нарядов, площадка для досмотра, пищеблок, помещения для размещения осужденных и т. д.

А в это время под руководством главного инженера весь умственный потенциал треста был брошен на подготовку документации о переходе с начала следующего года на коллективный подряд, согласно которому все управления треста должны были складывать всё заработанное в один котел, а потом на собрании трудового коллектива производить перераспределение денег. Соответственно, расчёт заработной платы тоже начислялся по-новому, с учетом коэффициента трудового участия каждого работника. В общем, полная муристика.

Лично мне было не до этого. В конце каждого месяца – головная боль, как выполнить план. Большинство объектов моего управления находилось в стадии завершения, на которых, говоря по-простому, трудоемких работ было много – денег мало. И чтобы существовать, нам было необходимо постоянно начинать работу на новых объектах с нуля. На них мы выполняли план, а ранее начатые объекты готовили к сдаче.

Моя должность, хотя я и не был членом партии, обязывала меня присутствовать на всех заседаниях парткома треста. Каково же было мое удивление, когда среди членов парткома я увидел человека, который когда-то работал у меня в бригаде. Татарин. Редкий трудяга! Правдолюб, острый на язык. Вот он давал на парткоме жару! Парторг морщился и кривился: «Как же мы тебя допустили в наш состав?»

Между совещаниями у управляющего и заседаниями парткома было мало различий. В первом случае во главе стола сидел управляющий, а парторг, расположившись справа, смотрел тому в рот. А во втором – во главе стола сидел парторг и все так же смотрел в рот управляющему. Вопросы в основном рассматривались одинаковые: выполнение плана и ввод объектов в эксплуатацию. Однажды в начале осени на одном из совещаний парторг выступил с речью: «Партия решила выделить землю под садовый участок каждому желающему. И это, – с придыханием сказал он, – личная инициатива Михаила Сергеевича Горбачева». «Сколько еще появится новых бедолаг», – с небольшим злорадством подумал я, вспомнив, сколько положил сил на садовом участке моего тестя. Заводу «Тяжелых и уникальных станков» землю выделили буквально на горах. И чтобы, к примеру, посадить яблоню, нужно было в щебне вырубить яму полтора на полтора метра и засыпать ее привезенной откуда-нибудь землей.

Приблизительно через неделю после парткома звонит секретарь управляющего: «Завтра к одиннадцати приглашаетесь к Вячеславу Викторовичу!» Приехал, зашел к нему. «Подожди десять минут, – говорит. – Поедем в Главк». По дороге поведал мне, что нас собирают по вопросу строительства дачных домиков. Зашли в здание Главка, в приемной и коридоре толпа, из кабинета вышла секретарь: «Проходите все в актовый зал». Зашли, расселись.

Пишу «Главк», а ведь мы уже не были Главком, а по привычке говорили так. Начальник Главка начал с места в карьер: «Во исполнение решения Областного комитета партии о выделении каждому желающему земли под садовый участок, Главк обязали подключиться к строительству садовых домиков. Слушайте приказ». Встает клерк и начинает: «Во исполнение того-то – того-то… Приказываю…» Если коротко, то каждый трест в определенных садовых товариществах должен был построить определенное количество домиков. Нам в товариществах «Прогресс», «Рассвет» и «Белый ключ-2» в сумме надо было построить порядка ста тридцати дач. «Вникай, вникай, – сказал управляющий, – тебе строить». «Не совсем дурак, – ответил я. – Догадался». После заседания кавалькада машин отправилась на место будущего строительства. Там нас уже ждали председатели товариществ. Земельный массив располагался к югу от города. Если мне не изменяет память, на полях совхоза «Белый ключ». К товариществу подходила дорога с асфальтовым покрытием. В двух километрах располагалась конечная трамвайная остановка. «Повезло же людям», – с противной завистью подумал я.

А через несколько дней началось самое интересное. Оказывается, уже была разработана проектно-сметная документация на три типа домиков. Все желающие выбрали, кому что понравилось, и уже заплатили деньги. Когда мы рассмотрели эту документацию, стало ясно – останемся без штанов. Ужасно безграмотные сметы: занижены объемы работ, не заложены затраты на перевозку материалов и их переработку и прочее. Такое ощущение, что их нарисовали в парткоме. Я к управляющему: «Сметы – галиматья!» «Знаю, – сказал он.– Но сделать ничего нельзя. Ты знаешь, что будет, если людей заставить доплачивать. Придется все списывать на себестоимость». В течение пяти дней мы выкопали все траншеи под фундаменты. Для этого ежедневно привозили на объект по сто пятьдесят военных строителей. Осень была довольно теплая, и мы успели забетонировать все фундаменты. Каменщики всю зиму вели кладку стен дачных домиков.

А в это время все плотники управления работали на обустройстве зоны. К Новому году мы приняли спецконтингент. До сих пор помню речь, которую держал перед заключёнными. Я распинался изо всех сил, но, как видел по реакции аудитории, толком меня никто не слушал.

На Новый год к нам приехали родители жены. А в начале года строителям значительно увеличили заработную плату. Это коснулось как должностных окладов инженерно-технических работников, так и тарифных ставок рабочих. К примеру, оклад у меня был двести пятьдесят рублей, а стал триста тридцать.

Нелегкое испытание ждало меня на главном корпусе: в этом году очередной модуль подлежал сдаче в эксплуатацию. Конечно, большую часть рабочего дня я проводил на этом объекте. Кроме того, в этом же году надо было сдать тренировочный манеж и дымовую камеру для пожарных и, естественно, садовые домики.

Половину января я большую часть времени провёл на «Базе заказчика», где принимали заключенных. Для их размещения мы установили большие бытовые помещения, так как бригады были около тридцати человек каждая. И в первый же день заключенные перегородили их на две части. В одной располагался бригадир и два-три человека так называемого актива, а в другой вся остальная бригада. Я было сдуру чуть не полез восстанавливать справедливость, но вовремя одумался: «Если это даже офицерам не надо, ты-то чего лезешь». Я сразу же собрал бригадиров, чтобы обсудить ситуацию: «Я вольный, а вы заключенные, но раз вас сюда прислали, значит, вы должны делать то, что от вас требуют мастера и прорабы». «А мы и не отказываемся. Но нам надо, чтобы зарплата была пять рублей, больше не надо». «А чего так?» – спрашиваю. Оказалось, что при зарплате 5 рублей осужденный получал право покупать продукты питания в ларьке, находившемся на территории колонии. Быстро мы нашли с ними общий язык. Авторитет бригадира зашкаливал.

В конце января заметил, что с подмостей несколько человек ведут кирпичную кладку. Каждый кирпич обмазывают раствором, кладут его и десяток раз пристукивают ручкой кельмы. «Кто так кладёт? Кирпичи зачем облизываете?» – поддел я их. «А ты, может, покажешь, как надо? Много вас, учителей». Разозлился я. Кинул полушубок и папку прорабу. Вскочил на подмости, бросил на стену десяток совковых лопат раствора, кельмой в минуту выполнил постель, накидал один ряд кирпичей, другой. «Примерно так», – говорю. «Ну ты, начальник, даешь!» – пооткрывали они рты.

А с начала января наш трест стал работать по коллективному подряду. Вначале совещания проводились в управлениях, где каждой бригаде выделялась зарплата согласно коэффициенту трудового участия, потом каждая бригада делила деньги между членами, тоже согласно коэффициенту трудового участия. В заключение было собрание представителей трудовых коллективов всего треста. Один за другим выходили ораторы на трибуну. Одного обделили деньгами, второму вовремя не выдали спецодежду, третий был недоволен плохой комплектацией материалами. Но все заканчивали одной просьбой: выделить из резервного фонда деньги на зарплату.

Кроме нас, на этом балагане присутствовали представители «девятки» и военные строители. Они тоже толковали про свои болячки. Управляющий сидел, как грозовая туча. Чувствовалось, что у него нервы на пределе. И этот спектакль устраивался в конце каждого месяца.

К началу весны стало окончательно ясно, что новых объектов в этом году не будет. Спецконтингент мало-помалу работал все лучше. Получил от них хороший урок. Оказывается, в их среде принято, что, если ты что-то пообещал, разбейся в лепешку, но выполни обещание, а если есть какие-то сомнения, то не обещай.

В марте почти всех плотников сконцентрировал на строительстве дач. Делали крыши, где двускатные, где мансарды. Начали с «Рассвета». Заказчиками этих дач были инвалиды по зрению.

Дорогой ценой давались нам эти дачи. От нашей базы до дачного массива двадцать километров по городу. Много материалов сразу не завезешь: за день не успеешь использовать – за ночь растащат. Поэтому с утра впереди едет автобус с людьми, сзади – машина с материалами.

Где-то в начале мая приехал в контору, в приемной сидит человек, с которым я не был лично знаком, но знал, кто он такой. Он отсидел больше шести лет за ту давнюю историю с гаражным строительством. Узнал, что у меня уволился начальник производственного отдела. «Возьми, – говорит. – Куда ни ткнусь, нигде не берут». «Знаешь, – отвечаю, – переговорю с управляющим. Позвони завтра». Переговорил. Управляющий не советовал мне связываться с этим человеком, но где-то через час позвонил и сказал: «Можешь взять при условии, что все его подписи будешь подтверждать своими. Думай». Оказалось, что бывшим осужденным не разрешалось ставить подписи под документами, где фигурируют деньги и материальные ценности. Взял я его и на всех документах, которые он мне приносил, ставил свою подпись. В дальнейшем мы много раз неожиданно встречались, и он всегда с большим почтением относился ко мне.

С начала лета начал подписывать с владельцами участков акты сдачи-приемки садовых домиков. Особых претензий к качеству не было. Похоже, люди поняли, что получают их за половину реальной стоимости.

Небольшие загвоздки были в «Рассвете». В нем приемку осуществлял председатель правления общества слепых. Первое время он вел себя настороженно, видимо, считал, что я хочу его обмануть, но потом мы достигли взаимопонимания.

В начале июня влип в неприятную историю: на совещании один из бригадиров стал свои мысли выражать матерщиной. Вспылил и говорю майору: «Что у вас за порядки? Почему он при мне ругается?» Майор ему с ходу выдал: «Десять суток карцера». Когда его выводили, он на меня зыркнул глазами. «Ну все. Нажил себе врага, – подумал я. – Чего полез? Тоже мне, «облико морале».

До сих пор помню этого человека. Квадратного телосложения. Сидел по строгим статьям. Перед этим случаем у меня с ним был интересный разговор.

– Тебе нравится, как вас кормят? – спрашиваю его.

– А я не хожу в столовую.

– Как так не ходишь?

– Я одни пельмени ем.

Вот так-то. После его отсидки встретились. «Смотри, – говорит, – чтобы тебе кирпич на голову не упал». На всякий случай стал я носить в кармане нож. Правда, через несколько дней при встрече сказал: «Погорячились. Забудем».

На работе назревала еще одна проблема. Близилось к завершению строительство стопятидесятиквартирного собственного жилого дома. Поневоле вспомнишь поговорку: «Людей держит не квартира, а ожидание ее». Сто пятьдесят счастливчиков переедут из малосемеек в новые квартиры, их комнаты заселят соседи и тоже станут обладателями квартир. Эти несколько сот человек станут «свободными» людьми. Не знаю, как в других местах, но в моем управлении все держалось на трех-четырех десятках толковых мужиков. Как их теперь удержать?

В начале июля объявили, что Государственную комиссию назначили к семидесятилетию Великой Октябрьской Социалистической революции. Как говорится, я сел на главный корпус. Набегами бывал на других объектах, а так с утра до ночи на сдаточном модуле. По сути дела, он заводчанам еще был не нужен. Но не будешь же комиссии показывать пустые площади. Чтобы пустить пыль в глаза, заставили модуль разным оборудованием. Там я впервые увидел евровагонку. Станки, которые поступили из Германии и Франции, были в ящиках, сделанных из этого материала. Отличный материал для дачного строительства. Начальство все это «богатство» оприходовало: ящики аккуратно разбирались, доски складировались, и около них круглосуточно дежурили заводчане, чтобы не растащили строители.

Государственную комиссию провели на «ура». Устал вусмерть: с ранья ушел – ночью пришел, перекусил – и на боковую. И так несколько месяцев. А для меня это и была жизнь. Правильно написал Пушкин: «Есть упоение в бою». Приятное чувство охватывает, когда полтора десятка организаций, сотни человек крутятся, как механизм, и всем этим управляешь ты. Конечно, я командовал только своими людьми. А чтобы работали субподрядные организации, им нужно создать режим наибольшего благоприятствования, то есть у них должен быть постоянный фронт работ. Поверьте, это очень непростое дело. Комиссия комиссией, а делать план-то надо ежемесячно. Мне приходилось до трети выполнения брать вперед. А дело шло к тому, что скоро и брать вперед станет неоткуда: задела-то нет. Уже три года, как мы не начинали новых объектов.

В середине ноября управляющий сказал, что на него наседает обком. Надо построить тридцать садовых домиков. В обкоме ведь работают не только шишки, но и обычные люди. Для них домики и предназначались.

От обкома ответственным за строительство дач был назначен начальник хозяйственного отдела. В первый же мой приезд он повел меня в столовую, которая располагалась в цокольном этаже. «На втором этаже, – поведал он, – едят начальники отделов, а на третьем – секретари». Мне так захотелось посмотреть, как же питаются секретари. Но кто туда пустит меня? «Учти, – говорил он. – У нас все продукты экологически чистые». «А какие они еще могут быть?» – подумал я. В цокольной столовой было порядка двадцати наименований салатов и закусок. Но меня это изобилие не впечатлило. Эта еда больше для женщин, а для мужчин надо побольше мяса и сметаны, да сметаны такой, чтобы в стакане ложка стояла. А этого добра было полно в любой столовой авиакомплекса и на прилегающих к нему территориях.

По большому счету, обкомовские дачи несильно волновали меня, главное – отхватить премию за сданный модуль под номером 3А. В приложении к акту рабочей комиссии эксплуатационные службы комплекса выставили нам порядка двухсот замечаний, и пока их не устранишь, ни о какой премии в три оклада и речи быть не могло. Но у меня раскатало губу: эти денежки раньше или позже я наверняка получу. А попробую-ка я «столкнуть» и тренировочный манеж с дымовой камерой. Глядишь, еще три оклада огребу.

Но тут произошло событие, которое изменило все мои планы. Управляющий объявил, что он уходит. Мудрый был мужик. Раньше всех понял, куда мы катимся. Не захотел он замарать десять своих героических лет. Жалко было с ним расставаться. Помню нашу первую встречу: моя бригада работала на строительстве завода железобетонных изделий №4. В начале весны 1977 года я до начала работы обходил объект. Было очень слякотно. Смотрю: какой-то незнакомый мужик в резиновых сапогах ходит по стройке. Подошел я к нему: «Тебе что здесь надо?» «Максимов Вячеслав Викторович, – протянул он руку. – Управляющий». «А ручища у него, как лопата», – с уважением подумал я. За все прошедшие годы он сделал для меня много хорошего.