Текст книги "Кукла для кандидата. Детективный триллер"

– А если отец и вправду хотел убить Эйдуса из ненависти? Либеральным козлом он его точно называл, мама потом вспоминала.

Нике была неприятной мысль о том, что отец собирался убить Эйдуса из-за Клары. Пусть и не совсем из-за Клары, но по её наводке. Уж лучше идеологические мотивы. Как говорила бабушка, потому что за державу обидно.

– Твой отец, возможно, такой мотив и имел. Среди прочих. Но представить Клару в роли мстителя за ограбленный народ я не могу. В основе тут деньги, зуб даю.

Леди в очередной раз «блеснула» знанием «народного языка», а Ника вдруг подумала о том, что у Протасовой, наверное, очень широкий круг общения. Или детство и юность проходили не в самой культурной среде. Где-то ведь она этих словечек нахваталась.

– Вот поэтому Эйдус всё и свёл к политической версии. Ему – выгода, голоса избирателей набрал. Кларе – выгодно, тюрьмы избежала. А твоему отцу… Вот, даже не знаю. По бытовухе он бы намного меньше получил. Но тогда ему бы пришлось Клару сдавать. Кто знает, возможно, твой отец как-то договорился с Эйдусом. Возможно, там ещё какие-то причины существуют.

– А почему Эйдус потом не развелся с Кларой? Зачем ему такая жена нужна?

– Кто знает? Чужая душа – потёмки. Знаешь, иногда выгодно при себе держать людей на компромате. С душком, так сказать.

Вот оно что! Ника чуть не подпрыгнула на сидении. Вот откуда это словечко подхватил Усков. От Леди.

– Когда есть сильный компромат, человек очень зависим, – продолжала Протасова. – Что угодно будет делать. А кукловод его дёргает за ниточки, как марионетку. Пошёл туда, пошёл сюда, принеси то…

– Думаете, Эйдус держит в такой роли Клару?

– Почему бы и нет? А с Кларой он элементарно договорился. Знай своё место и не рыпайся.

– Он её, возможно, ещё и насилует. На что-то там такое Насыров намекал.

– Да, я поняла. Вполне возможно, это вроде дополнительного бонуса. Я тебя от тюрьмы спас, несмотря на то, что ты меня грохнуть хотела. Вот и отрабатывай теперь передком и задком, когда мне захочется.

Нику покоробил неприкрытый цинизм Протасовой. Она на несколько секунд даже потеряла нить разговора, но тут же привела себя в чувство. А чего ты хотела? В чём в чём, а уж в сентиментальности или брезгливости Леди не обвинишь. И она спросила:

– А Насыров?

– Что Насыров?

– Как он ко всему этому причастен?

– Насыров – отдельная тема. Получается, он играет более важную роль, чем я первоначально предполагала. И при Эйдусе пристроился, и с Кларой делишки обделывает. – Леди посмотрела на Нику и положила ей на плечо руку. – Думаю, что тебе предстоит ещё одно ответственное задание. И тяжёлое. Справишься?

– Я попробую.

– Неправильный ответ. Пробуют суп на соль. Ты обязана справиться. Без уверенности в собственных силах даже на унитаз нельзя садиться.

– Я же не знаю, о чём идёт речь.

– А я тебя и не заставлю лететь на Солнце. – Леди внезапно усмехнулась, и произнесла, шепелявя: – Вы шо, думаете, в Политбюро дураки сидят?! Полетите ночью! Слышала такой анекдот?

– Нет.

– А зря. Когда живешь в Стране Дураков, такие анекдоты желательно знать.

– Расскажите, – сказала Ника, напрягаясь. И эта про Страну Дураков. Чего они, сговорились? Или случайное совпадение?

– Как-нибудь в другой раз. Боюсь, без предисловия не поймёшь. Надо заодно с анекдотом ещё и краткий курс по истории КПСС рассказывать… Вот что, Ника – тебе необходимо встретиться с отцом. Свидание мы организуем. Твоя задача – добиться от него правды о покушении на Эйдуса. Чувствую, там вся собака и зарыта. Если мы узнаем правду, мы получим сильнейший рычаг давления на Эйдуса. А дальше – посмотрим.

Она хочет кукловодить Эйдусом, подумала Ника. Ну и чёрт с ним! Мне тоже нужна правда для того, чтобы помочь отцу. А дальше – посмотрим.

На улице уже шёл сильный дождь. Ника добежала до «жигулёнка» и плюхнулась на водительское сиденье. Михаил, дремавший на пассажирском сиденье, приоткрыл глаза и вяло улыбнулся.

– Солдат спит, служба идёт? – строго спросила Ника. – А если киллеры налетят?

– Не беспокойся, всё под контролем. Как дела, Буратино?

– Нормально, Карабас.

– Какой же я тебе Карабас? Ты меня не за того принимаешь.

– А кто же ты? – «Ты» нечаянно сорвалось с языка, и Ника тут же поправилась. – Извините, «вы».

– Можно и без излишнего этикета, мы же почти крестники. Вместе под пули ходили, так сказать.

– Это не этикет, а уважение к возрасту, – заметила Ника. Ну, вот, съязвила. Ну и пусть, он и на самом деле староват. – Так кто же вы, если не Карабас? На роль папы Карло вы точно не подходите.

– Ну, да, только папы Карло мне не хватало. Я, скорее, пудель Артемон.

– А кто тогда ваша Мальвина? – легкомысленно спросила Ника и тут же пожалела о своём вопросе. Неуместный вопрос. Некорректный, как выражаются интеллигентные люди. Ещё подумает чего. А ещё хуже, если скажет, что Мальвина – Алвина. Тут и ёжику понятно – пудель служит Алвине, Михаил служит Мальвине. Тьфу, наоборот.

– Хотя, собственно, мне без разницы, кто ваша Мальвина. Меня больше Карабас интригует.

– Во-первых, она не моя, – ответил Михаил, словно не расслышав вторую часть реплики Ники. – Во-вторых, дорогая Ника, это только в кукольном театре у каждой куклы своя конкретная роль. А в жизни…

– Значит, вы так и не скажете мне, кто в нашей сказке Карабас-Барабас?

– Боюсь, что не скажу. Потому что сам не знаю. Видишь ли, золотой ключик ищет много людей. И разобраться в том, кто из них самый главный Карабас, а кто, к примеру, простой Дуремар, совсем непросто. Впрочем, мне пора. А то Алвина Яновна ещё решит, что мы тут с тобой… целуемся втихомолку.

Он подмигнул и вылез из машины.

Ну и чеши к своей Мальвине, Артемон. Ника скорчила рожу, не без злорадства наблюдая, как телохранитель рысью бежит к джипу под дождем. Глядишь, и косточкой угостят… Интересно, знает ли Михаил о Кларе и моём задании? Вряд ли… Но любопытство проявляет. Почему? Неужели он ко мне неравнодушен? Или знает что-то, чего не знаю я, но не может мне об этом сказать? Или и вовсе вражеский лазутчик? О-о-о, куда я попала?!

Глава 8. Под полярной совой

– Посмотрите, Ника, это Обь. – Штейнберг потрепал Нику за плечо. – Извините, что бужу, но минут через двадцать садимся.

Она протерла глаза и повернула голову к иллюминатору. Внизу разворачивалась величественная и, одновременно, тоскливая картина. Почти сплошное серое пространство воды перемежали небольшие лоскуты жёлтого и бурого цвета. Где же здесь люди живут? На островах, что ли?

– Здесь дельта, совсем рядом губа, – сказал адвокат. – Сейчас вираж закончится, и появится Салехард.

Она никогда не была на Крайнем Севере. И увиденное сверху, из иллюминатора, усилило и без того тревожное ощущение, беспокоившее её последние дни. С того самого момента, как позвонил Усков и предупредил: «Летите в пятницу со Штейнбергом. Подготовьте Клару».

«Подготовить Клару» означало разыграть перед ней сценку внезапной простуды с подозрением на инфекцию. Усков накануне передал Нике флакончик с жидкостью, предупредив: «Закапывать надо в нос. Примерно через полчаса покраснеют глаза, начнёт першить в горле и сопли появятся. Не переусердствуйте. Главное, проявить симптомы».

Ника так и поступила. Узнав от Ускова о дате вылета, дождалась, когда Клара позовёт её делать массаж, и закапала жидкость в нос. Уже во время сеанса Ника начала покашливать и пару раз чихнула. После чего Клара, напуганная слухами о жутком птичьем гриппе, направила «хворую» сиделку к врачу.

Ника уехала, а через пару часов перезвонила и с грустью сообщила, что диагноз подтвердился. У неё, наверняка, грипп, и врач велел хотя бы пару дней посидеть дома, чтобы других не заражать. Вы извините, Клара Агзамовна, что так вышло.

«Бери отгулы, – согласилась Клара. – Ты и так без выходных работала. Раиса Маратовна тебя подменит. Ей не впервой».

И вот, она уже в Салехарде…

Но в город, «столицу» газоносного Ямала, они даже не заехали. Сразу же из аэропорта отправились к паромной переправе через Обь. Ника и Штейнберг расположились на заднем сидении. Машину, не первой молодости «Бумер», вёл седой и молчаливый мужчина в коричневой кожаной куртке на замке.

– Остановимся в гостинице в Лабытнангах, номера забронированы, – объяснил Штейнберг. – Переночуем, я утром ещё созвонюсь с «хозяином», и, думаю, часов в десять встретишься с отцом. От Лабытнаног до Харпа недалеко, за полчаса доберёмся.

– Илья Моисеевич, а кто это, хозяин? – осторожно поинтересовалась Ника. Слово вызвало у неё нехорошую ассоциацию. Не об Эйдусе же он говорит?

– А, это я так, по старой привычке. – Адвокат хмыкнул. – На зону позвоню кое-кому из местного начальства. Договоренность о свидании есть, но надо уточнить конкретные детали…

– Садитесь вон туда, – сказал человек в форме с погонами старшего лейтенанта.

Ника медленно двинулась к указанному месту, осматриваясь. В длинную узкую комнату с зарешечёнными окнами кроме Ники запустили ещё человек десять, в основном женщин. Все они направились к стульям вдоль прозрачной перегородки, чем-то напоминавшей, разбитые на секции, перегородки на почте или в сбербанке. Только перегородка была высокая, почти до потолка и сплошная, без окошечек. Нечто похожее Ника видела в криминальных фильмах. Но реальность выглядела гораздо мрачнее. Низкие потолки и грязно-серые стены усиливали ощущение безысходности.

Она нервничала всё сильнее. «Мы, вообще-то, сразу пытались договориться о долгосрочном свидании. Вам, как дочери, положено, – сказал по дороге в Харп Штейнберг. – Но не получилось, слишком мало времени. Такие вопросы лучше заранее решать. Тем более что ваш отец от свиданий вовсе отказался… Сейчас ваша задача – в принципе понять его настроение и готовность дать нужные показания. Ну, вы знаете, о чём речь, вам Протасова говорила. Я не в курсе, это не моё дело».

Штейнберг покосился на Нику, но та промолчала. Усков предупредил, что адвокат должен сопровождать Нику и решать организационные вопросы. Об остальном он ничего не знает, и знать ему не положено.

«Так вот, по поводу свидания, – продолжил Штейнберг. – Учтите, что там всё прослушивается. Поэтому лишнего говорить не надо. Только дайте понять, чего вы от него хотите. И попробуйте уговорить на длительное свидание».

Ника подошла к указанному вертухаем отсеку и замерла. Напротив, за пластиковой перегородкой, сидел отец. Как он постарел! И весь, совсем-совсем, седой. Боже, только бы не разнюниться.

Она села за стул и взяла в руку допотопную телефонную трубку. Подождала, пока то же самое сделает отец.

– Здравствуй, папа.

– Здравствуй. Что случилось?

– Ничего. Почти ничего.

– Что значит «почти нечего»? – Голос звучал хрипло, «по чужому». Ника его совсем забыла. Совсем. – Ты приехала на свидание. Зачем? И ничего не написала.

– Ты не волнуйся. Так получилось.

– Ты не понимаешь. Я очень испугался.

– Папа, извини. Так вышло. Но нам надо поговорить. В письме этого не напишешь.

– О чём?

– О том, что случилось. Тогда.

– Тогда? Когда тогда?

– Тогда, десять лет назад.

– Всё и так известно. Даже в газетах писали. – Он замолчал и внимательно посмотрел на Нику.

– Понимаешь, папа… В общем, есть люди, которые готовы тебе помочь. Но им нужно знать правду. О том, что тогда случилось. Понимаешь, о чём я?

– Нет, не понимаю. Кто эти люди?

– Я не могу назвать фамилии. Но это надежные люди. Им можно доверять.

– Почему ты так решила?

– Потому что я знаю. Они мне помогают.

– У тебя что-то случилось? Почему тебе понадобилась чья-то помощь?

Ника чертыхнулась про себя. Кажется, она сказала что-то не то. Она ведь всегда писала отцу, что у неё всё в порядке.

– Я не в том смысле… Почему у меня обязательно должно что-то случиться? Но у меня бывают проблемы, которые я не могу сама решить.

– И ты пошла кого-то просить? Никогда не надо никого просить. Это унизительно. И опасно, – произнёс он нравоучительно.

Вот сейчас она его узнала. Отец в своём репертуаре – говорила мать. Погибаю, но не сдаюсь. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

– Ну, да, унизительно. Не верь, не бойся, не проси. Слышала. Но что делать, если мне больше не к кому обратиться? – это вырвалось случайно. Она разозлилась. Она не видела его больше девяти лет, и он её не видел. Мог бы и пару нежных слов сказать, а не лезть со своим «кодексом чести».

Отец опустил голову. Они оба какое-то время молчали. Я не так себя веду, подумала Ника. Он не прав, но упрям, как ишак. И если я буду говорить то, что думаю, мы никогда не договоримся. Хотя, ох, как у меня накипело!

– Папа, я не хотела, извини, – она с трудом заставила себя перейти на примиряющий тон. – Не в этом дело. Я приехала из-за тебя.

– Ты всё правильно сказала. – Он продолжал смотреть в пол. – Я догадываюсь, как тебе трудно. И я не хотел тебя обидеть. Просто, это опыт. Когда просишь, обязательно придётся отдавать что-то взамен. И всегда – больше, чем казалось изначально. Особенно, если тобой манипулируют. А так… Это правда. Я ничем не могу тебе помочь. И не скоро смогу.

– Я хочу, чтобы ты помог себе. И тогда ты поможешь мне.

– Нет, доча. Боюсь, что это никому не поможет. Боюсь, что всё станет лишь хуже.

– Почему?

– Потому что это – грязное дело.

– Может, ты мне всё-таки расскажешь? Есть вариант договориться о долгосрочном свидании. И мы тогда сможем пообщаться…

– Нет! – Он среагировал резко и даже, как показалось Нике, с испугом. Поднял взгляд. – Закроем эту тему.

– Я не понимаю…

– И не нужно понимать. Достаточно, что понимаю я. Не нужно ничего трогать. Это, как осиное гнездо… Ты что-то уже взяла у этих людей? Что-то обещала?

– Нет, не беспокойся, – уверенно произнесла Ника и для убедительности снова посмотрела отцу в лицо. Как он постарел! – У меня всё в порядке, и я никому не должна.

– Вот как?

– Вот так. Так что, всё нормально. Но ты… У тебя есть шанс. Если бы ты мне поверил…

– Осы.

– Что?

– Осы, – повторил отец. – Я чувствую, что они зашевелились. Не лезь в их гнездо, доча.

– И не собираюсь. Я лишь хотела тебе помочь, – ответила Ника. Пусть думает, что тема закрыта. Но как же не лезть, если я, похоже, уже залезла всеми конечностями?

– А ты – изменилась. Очень изменилась, – с непонятной интонацией произнёс отец.

– Как именно? Мне интересно.

– Ты всегда была немного робкой. Но любознательной. И упрямство в тебе было, боишься, а лезешь. А теперь у тебя появился настоящий характер.

– Почему так грустно? Тебе это не нравится?

– Меня это пугает. Я всегда немного жалел, что у нас не получалось родить мальчика. И пытался сделать из тебя спецназовца в юбке. Но ты оставалась такой… хрупкой. А теперь…

– Ты говори, я не обижусь.

– В тебе проявилось что-то мужское. Даже не мужское, а жёсткое. Это… Мне жаль.

– Это из-за жизни, папа. Ты сам говорил, что жизнь научит всему, даже лук есть. Помнишь, я не могла есть лук?

– Помню.

– Я научилась.

– Лук, это полезно… Не лезь в это дело, Ника. Я очень за тебя боюсь.

– Ты опять про ос? Не бойся. Я уже не маленькая. И бегать умею. – Она снова улыбнулась. Но отец сидел грустный и напряженный.

– Всё гораздо сложнее. Бывает так, что тебя укусят, а ты и не заметишь.

Он провёл левой рукой по стеклу, будто стирая пятно. Внимательно посмотрел на Нику.

– У Высоцкого есть песня о подводниках. Часто её тут вспоминаю.

Изобразил пальцем на стекле какой-то крючок. Потом нолик. И снова крючок.

– Послушай эту песню дома за меня. Тут у нас с песнями плохо.

– Я послушаю, только… – начала Ника и осеклась. За спиной отца внезапно возник вертухай. Зыркнул на Нику, затем что-то сказал отцу. Ника не разобрала, что именно.

– Да ничего я не делаю, – громко, в трубку, сказал отец. – Полярную сову для дочери нарисовал, вот и всё. На память.

Вертухай что-то пробурчал под нос и, опять бросив на Нику подозрительный взгляд, также быстро исчез, как и появился…

Штейнберг сидел в БМВ на заднем сиденье и тыкал по клавишам ноутбука.

– Ну, что? – с любопытством спросил, едва Ника села в машину. – Нормально пообщались?

– Нормально.

– Согласился на долгосрочное свидание?

– Пока нет. Но сказал, что подумает.

– Долго?

Ника пожала плечами. Ей не хотелось сейчас разговаривать с адвокатом. Ещё пристанет с расспросами. И вообще – настроение не то. Но один вопрос ей хотелось выяснить. Очень и срочно.

– Илья Моисеевич, а вы хорошо знаете песни Высоцкого?

Тот хмыкнул:

– Кто же из нашего поколения их не знает. А что?

– Да так… Знаете песню о подводниках?

– О подводниках? Это «Спасите наши души», что ли?

– Спасите наши души?

– Ну, да. Она так и называется – «SOS». Спасите наши души, то есть, в переводе с английского. Хорошая песня. – Помолчав, добавил: – И не только о подводниках…

В воскресенье они улетели из Салехарда. Уже в аэропорту Штейнберг начал заметно нервничать. Перед этим спокойно сидел в кресле, ожидая посадки, и тут ему кто-то позвонил по мобильнику. Адвокат сразу встал и отошёл в сторону, секретничать. Когда вернулся, лицо выглядело ошарашенным и каким-то прокисшим.

– Что-то не так? – вежливо поинтересовалась Ника.

– Пока терпимо, – туманно отозвался Штейнберг.

Заговорил он уже в самолете, после взлёта:

– Я не хотел вас раньше времени напрягать. Но произошло нечто непредвиденное. Ваш отец, похоже, сбежал. Похоже.

Видимо, Ника очень сильно изменилась в лице, потому что адвокат тут же добавил:

– Вы это, раньше времени не пугайтесь. Информации пока мало.

– Но, что значит «похоже»? Как это может быть?

– Да вот так. Я и сам толком пока ничего не знаю. Вчера вечером вашему отцу и сокамерникам стало очень плохо. Утром вашего отца и ещё одного заключённого отправили под конвоем в городскую больницу, в Лабытнанги. Но на подъезде к городу кто-то расстрелял машину сопровождения. А реанимационный автомобиль куда-то исчез. Собственно, всё, что я знаю… Я вам сразу не стал говорить, чтобы вы панику не подняли. Надо было прежде из Салехарда вылететь.

– А что могло случиться?

– Да что угодно. Прежде всего, нас могли там задержать.

– За что? – удивилась Ника.

– За пособничество. Уж слишком всё совпало. Пока бы там разобрались, что к чему, мы могли запросто провести пару суток в ИВС. Н-да… Из этой «Совы», насколько я знаю, ещё никто не сбегал.

– Совы?

– Колония называется «Полярная сова». Я вам не говорил?

– Нет.

– Теперь будете знать. Песня, кстати, такая есть: «Под полярной совой нас выводит конвой…» А отец-то ваш – крутой мужик, прямо Монте-Кристо. Я до сих пор в прострации. – И вдруг, хитро прищурившись, спросил: – Неужели и вправду ничего не знали?

– Вправду, – сказала Ника. Вот она на самом деле находилась в прострации. А Штейнберг – лишь косит под дурачка. Скорее всего. – А теперь что?

– Откуда ж мне знать? Протасовой я уже доложил. А дальше – моя хата с краю. У вас свои тайны. А у меня своих хватает для ночных кошмаров… Думаю, надо принять сто грамм коньячку. Будете?

– Буду! – решительно сказала Ника.

– А вы мне нравитесь, – задумчиво произнёс адвокат. – Кажется, я вас недооценил поначалу. Есть в вас характер, есть… Сколько вам, кстати, лет?

– Почти двадцать три.

– Не торопите время, оно само вас нагонит. Сейчас-то ещё двадцать два?.. Любопытное число. Число духовного учителя.

– О чём вы?

– Нумерологией интересуетесь?

– Нет.

– Тогда долго объяснять… Вы, получается, сверстница дочери Протасовой?

– А у неё есть дочь?

– А вы, выходит, не знали?.. Что-то я болтливым становлюсь. Наверное, старею. Забудьте о дочери – не ваше это дело.

– Я – могила, – сказал Ника.

– Уважаю. Выпьем за удачу и поспим – лететь-то ещё долго.

– За чью удачу?

– Да хотя бы за вашего отца.

– Он же опасный политический преступник, – с мазохизмом напомнила Ника. – Или у адвокатов особый взгляд на закон и право?

– У адвокатов – всё, как у людей. Я бы многих политиков тоже пристрелил.

– За что?

– Знал бы за что, не пристрелил бы, а повесил за одно место. Существовал некогда у китайцев такой забавный вид казни…

Прямо из Пулково Нику привезли в офис Протасовой. Как и во время самой первой встречи, они сели на кожаных диванчиках в переднем углу кабинета.

– Догадываюсь, о чём ты спросишь в первую очередь, но новостей по поводу отца пока нет, – начала разговор Леди. – Пытаемся выяснить, что там произошло, но информации минимум. Знаю только, что автомобиль «Скорой помощи» обнаружили на окраине города. Пустой. Чуть позже нашли водителя и медицинскую бригаду. Их не убили, а продержали несколько часов в каком-то микроавтобусе. Потом выпустили. Получается, среди организаторов побега были люди, имеющие отношение к медицине. Там требовались реальные реанимационные процедуры.

– Вы что-нибудь понимаете?

– Отчасти. Отцу и второму заключённому кто-то организовал побег. Хотя точно об этом можно будет говорить только тогда, когда объявится кто-то из сбежавших.

– Я не ухватываю, извините. – Ника в растерянности замотала головой.

– Мутная история, но кое-что предположить можно, если отталкиваться от фактов. Четверо заключённых после ужина попадают в медсанчасть с острым отравлением. Двое ночью умирают. Двоих затем вывозят, и они исчезают. Случайностью подобное не назовешь. Похоже на почерк спецслужб, дилетантам тут не справиться. Но есть один вопрос. Всё-таки побег готовился сразу для двух заключённых? Или целью был один, а второй использовался для прикрытия?

– Вы хотите сказать… – Ника сжала ладошки в кулаки. Так, что почувствовала боль от ногтей. – Хотите сказать, что второй заключённый мог погибнуть?

– Или его просто убили, как лишнего свидетеля. Он ведь мог выжить и из-за ошибки в дозировке. Действие яда трудно рассчитать точно, зависит от многих факторов. Веса тела, в частности, общего состояния здоровья… Ты выпей кофе и держи себя в руках. Я тебя предупреждаю, потому что лучше приготовиться к худшему. Но надеяться всегда надо, пока нет достоверных фактов.

Ника сделала несколько глотков. Кофе секретарша заварила очень крепкий. Предусмотрительная она, Алвина Яновна.

– А этот, второй, кто он? Может, это даст какую-то ниточку?

– Правильно соображаешь, Никита. Молодец, что не теряешь голову. Второй – любопытный тип. Некто Умар Очхоев, чеченский террорист. Между прочим, врач по специальности. У него отца убили в первую чеченскую. То ли воевал на стороне сепаратистов, то ли просто под раздачу попал случайно. Там ведь тогда чёрте что творилось. А Умар в то время учился в Москве. Что там дальше? – Леди заглянула в листок бумаги, лежащей перед ней на журнальном столике. – Ага. Институт он не закончил. Зато принял участие в организации покушения на генерала Дубровина, заместителя командующего объединенной группировкой. Тебе ведь знакома эта фамилия, верно?

– Знакома, – сказала Ника. Вот это поворот. Покушение на Дубровина, старого товарища отца. Но откуда она…

– Мы знаем, что твой отец в своё время служил с Дубровиным. Ты, кстати, с ним отношений не поддерживаешь, случайно?

– Нет. Я Дубровина с детства не видела. После того, как отца посадили. Даже раньше.

– Понятно. Так вот, взорвали эти ребята, террористы, фугас. Дубровин получил тяжёлые осколочные ранения, но выжил. А Умар схлопотал «двадцатку». Видимо, на вторых ролях использовали. Главарям-то пожизненное впаяли – тем, кого поймали. О чём задумалась?

– Я не понимаю… Как отец мог очутиться с этим Умаром в одной камере?

– Очутился каким-то образом. Собственно, они оба террористы. Только мотивы разные… Много тут странного, во всём этом побеге… Отец-то, что рассказал?

– Почти ничего, – ответила Ника. Всю дорогу она думала о том, что именно сообщить Леди о встрече с отцом. Первоначально она хотела рассказать всё, ничего не скрывая. Но упорное недоверие отца к людям, которых Ника представляла, её насторожило.

Чем глубже влезала Ника в эту историю, тем больше её охватывали сомнения. Отец не хочет, чтобы ему помогали. Категорически не хочет. Не желает возвращаться в прошлое? Или боится последствий? А ещё этот SOS. Что стоит за ним? SOS посылает тот, кто терпит бедствие. Но она твёрдо знала – сам отец никогда не пошлёт сигнал бедствия. Тем более, не пошлёт ей. Получается, сигнал направлен на неё?

Ника боялась каким-то неловким движением навредить отцу и решила немного схитрить перед Леди

– «Почти ничего», это как? – спросила Леди.

– Он сказал, что ему надо подумать. Мне показалось, что ему тяжело вспоминать об этой истории. А ещё он сомневается в том, что ему может кто-то помочь.

– Это логично. Особенно с учётом, что ему уже кто-то помог. Без нашего участия.

Нике не понравился тон Протасовой. Произнесла так, будто вычеркнула из списка.

– Вы думаете, что кто-то ведёт свою игру?

– Не просто свою, а ещё и на нашем поле. Это как играть в шахматы втроём, когда кто-то вмешивается и ходит вместо тебя. – Протасова помрачнела. – Так или иначе, задача несколько меняется. Отец наверняка попытается на тебя выйти. Но тебя будет пасти полиция. А, возможно, и гэбэшники – он же политический. Это плохо. Нам больше нельзя встречаться. Да что там встречаться – даже созваниваться теперь опасно. И это ещё не всё. Гэбэшникам может не понравиться, что ты работаешь у Эйдуса.

Ника приоткрыла рот. Подобные последствия побега отца ей и в голову не приходили. А ведь действительно…

– И что же теперь делать?

– Ничего особенного. Но надо ожидать любого поворота событий. Связь с нами будешь поддерживать только с оборудованного «Айфона». И то, лишь в крайнем случае. А так – используй электронную почту. Заведи, кстати, новый ящик. И будем ждать. Пока же твой объект – Клара. Отношения у вас, вроде, налаживаются. Ты ей звонила?

– Каждый день.

– Позвони сейчас, как выйдешь от меня. Скажешь, что уже оправилась, и сопли не текут. Короче, готова к труду и обороне. И езжай в усадьбу. Что-то мне подсказывает, что теперь ход событий может ускориться, и в эпицентре должен находиться наш человек. То есть… – она сделала многозначительную паузу, – ты.

Когда Ника вышла из офиса на улицу, то почти нос к носу столкнулась с долговязым Борисом. Он тащил в руках здоровенную куклу в прозрачной упаковке. Увидев Нику, поставил упаковку на асфальт и заулыбался.

– Привет, рыжая.

– А ты – лысый.

– Я не лысый, а бритый. Что-то ты к нам зачастила. На работу, что ли, устраиваешься?

– Типа того. Может и устроюсь.

– Давай. Нам шустрые нужны.

– А ты кому это куклу купил? Себе?

– Я что, с дуба свалился, куклами заниматься? Вон, сколько девушек хороших. Вроде тебя. – Он подмигнул. – Вот ты – настоящая куколка.

– Ладно тебе. Кукла-то чья?

– Протасовой купили.

– Для дочери?

– Ты чего? У неё дочь в Швейцарии живёт. И вообще, она у неё взрослая, как ты. Протасова подарок для крестницы готовит, на день рождения. Прямиком из Лондона доставили. Пока в кабинете постоит. – Он снова подмигнул. – Может, посидим как-нибудь?

– А у тебя денег хватит, Пьеро?

– Чего-о?

Не понял, подумала Ника.

– Это рыцарь такой был.

– Рыцарь? Тогда ладно.

– А кто у Алвины Яновны крестница? В первый раз слышу.

– Ну, ты даешь. У Протасовой крестница – внучка самого Дубровина.

Ника недоуменно прищурилась.

– Это кто, артист, что ли?

У Бориса аж округлились глаза.

– Какой артист, деревня! Дубровин – зампред Совета Федерации.

– Круто. Везёт же людям – таких родственников имеют.

– Крёстная, это не родственник, а так, друг дома.

– Всё равно круто.

– Это верно. Так что, куколка, посидим где-нибудь?

– Почему бы и нет? Если будешь себя хорошо вести. Кстати, а ты что, Протасову больше не возишь?

– Почему?

– Да так. Шла тут как-то мимо, смотрю, Михаил куда-то Протасову повёз, а тебя не было в машине.

– Ну, случается. – Борис помрачнел. – На «Бэнтли»?

– Нет, на чёрном джипе.

– «Джип Чероки». На спецвстречу, значит, ездили. Михаил у нас особо доверенное лицо.

– В каком смысле?

– Во всех. А ты что такая любопытная? – он хитро усмехнулся. – Вот посидим вечерком, тогда и поболтаем.

– Почему бы и нет.

– Когда?

– На день милиции.

– Смеёшься? Это ж только в ноябре.

– А ты пока деньги накопи. Я кроме французского коньяка ничего не пью.

– Штучка, ты, Ника, – с разочарованием протянул Борис.

– Зато настоящая, а не резиновая. А ты чего, бутылкой водки хотел отделаться?

– Если ты в этом смысле, тогда другое дело. – Борис оживился. – Для хорошего вечера можно и на коньячок раскошелиться. Так что?

– Чего?

– Может, надумаешь?

Он залез рукой в нагрудный карман пиджака и выудил оттуда визитную карточку.

– Держи. Если возникнет желание весело провести вечерок – звони. А коньяк я обеспечу.

– Я подумаю.

– А чего думать? Давай хоть сегодня.

– Не спеши. Ты куклу неси, куда велено. А то прогул поставят…

До своего дома, чтобы забрать оставленную там машину, Ника поехала на метро. Пробралась в самый конец вагона и встала у торцевой двери, держась за поручень. Надо же, Протасова водит дружбу с Дубровиными. Как мир тесен. Правда, это их мир. А она сюда случайно затесалась. Впрочем, случайно ли?

Ника вдруг вспомнила, как Усков рассматривал фотографию в её комнате. Вот когда они впервые узнали о том, что отец и Дубровин были дружны. Но что из того? Не знакомства же отца их заинтересовали? Да и не дружат они уже давно – гусь свинье не пара. Вот Протасова, судя по всему, дружит. В крёстные ТАКИЕ ЛЮДИ людей с улицы не зовут. Только, что дальше-то?

С момента случайного и экстремального знакомства с Леди в жизни Ники одно за другим стали проявляться странные совпадения, очень похожие на взаимосвязи. Однако она не могла пока понять смысла этих связей. Ей предложили выгодную, но странную работу у Эйдуса. Отец сидел за покушение на Эйдуса. Отец когда-то дружил с Дубровиным. Леди дружила то ли с Дубровиным, то ли с его женой. А, возможно, и с обоими. И что?

Буквально сегодня отцу организовали побег. Или не отцу, а чеченцу? Или обоим? Вряд ли это сделала Леди. Тогда кто? Дубровин? Полный бред… Но была, несомненно была во всём этом некая логика. Только вот как её выявить?

И что теперь делать ей? Выжидать? Но есть ли у неё время на выжидание? Побег отца всех всполошил. Если полиция выяснит, что она работает у Эйдуса, то Эйдус тоже узнает, чья она дочь. И все её усилия пойдут насмарку. А ведь она явно подобралась к какой-то тайне, совсем близко подобралась.

Мне нужно сделать сильный ход, подумала Ника. Да только как его сделать, если играть приходится почти вслепую? Да ещё кто-то неизвестный норовит вмешаться.