Текст книги "Город Г…"

Глава 11. Об облаве на Говнюка

В деревне все было готово ко второй экспедиции. Местоположение Говнюка было доподлинно известно – он действительно позволил себе с крайней легкомысленностью поселиться в пещере Трех елок, где не только обнаружили множество его следов, но и выследили его самого. Разведчик, прятавшийся в кустах, увидел, что вернувшийся из леса обитатель пещеры был один, что был он вполне здоров, хотя и выглядел диковато из-за клокастой бороды, изорванной, хотя и не очень грязной одежды и зверского, зыкающего взгляда, который бывает у хищных птиц или голодных животных. Топор, украденный в деревне, он все время носил с собой и, судя по всему, не собирался с ним расставаться и вообще где-нибудь его оставлять даже на минуту. Еще он держал в руке здоровенную и довольно длинную палку, назначение которой было совершенно непонятно, тем более что, посидев немного перед входом в пещеру, Говнюк вскочил и принялся наносить этой палкой увесистые удары по близстоящим деревьям. Он бил по деревьям все более и более яростно, его и без того дикое лицо приобретало невообразимое зверство, изо рта вырывались нечеловеческие звуки, лишь иногда приобретавшие форму ругательств, а чаще это был просто рев наподобие медвежьего. Человек, следивший за ним, не мог справиться со своим страхом, глядя на такое яростное безумие, охватившее мирного, казалось бы, Говнюка. Деревья ощутимо вздрагивали под его ударами, и громкие и резкие звуки далеко разносились по лесу. Потом палка треснула и еще через пару ударов разлетелась в щепки. Говнюк выхватил топор и еще несколько раз рубанул дерево, как бы не удовлетворившись предыдущим своим зверством. Потом он сел под деревом, глубоко дыша, закрыл лицо руками и сидел так несколько минут. Было непонятно, что он делает, только спина его вздымалась и опускалась в такт дыхания, как кузнечные меха. Когда он оторвал руки от лица и, подняв голову, распрямился, это уже снова был мирный Говнюк, совсем не выглядящий злым. Его губы тихо бормотали, он стал подходить к деревьям, которые только что молотил, и стал бережно трогать их ладонью, что-то шепча им непонятное. Так он бродил между деревьями, потом уселся, еще стал шептать, затем просто сидел, прислонившись головой к одному из деревьев. Это заняло много времени – почти час, не считая того, что по деревьям он молотил часа полтора, а то и два. Стало смеркаться, видно было уже не так хорошо. Говнюк залез в пещеру Трех елок и больше не появлялся, а над пещерой вскоре появился легкий дымок, вероятно, там горел огонь. Охотник поспешил в деревню и рассказал все увиденное Стражнику и другим односельчанам. Тогда решено было захватить Говнюка и, разобравшись, злой он или не злой, действовать по обстоятельствам. Рассказ охотника обеспокоил жителей деревни, и многие решили записаться добровольцами на такое дело, потому, что такого двуликого Говнюка еще никто никогда не видел и даже о таких никогда не слышали, и ничего хорошего от таких новых Говнюков никто не ждал, как не ждали от Говнюков вообще ничего хорошего.

Действовать решено было так: выследить, когда Говнюк уйдет в лес, и разорить его жилище, очистив таким образом вход в Обитель Мудрецов. Окончательная очистка священного места должна была совершиться огнем, и предполагалось незамедлительно подготовить вход пещеры к этому благочинному ритуалу, который все равно необходимо осуществить, к тому же, если Говнюк попытается прорваться обратно в пещеру, священный огонь остановит каждого. Тем более, после рассказа охотника о зверской силе Говнюка и памятуя о его боевом топоре, желающих грудью встретить его на пороге пещеры, если он туда ринется, не оказалось. Возле пещеры планировалось оставить на всякий случай только двух поджигателей, а все остальные жители должны были просто окружить Говнюка в лесу и загнать его в предварительно установленную сетку, в которой его спеленать и, связав, привести в деревню.

Выступать решено было еще с ночи, так, чтобы к раннему утру занять необходимые позиции. Ночью никто не спал, люди готовились, собирались по нескольку человек, советовались, обсуждали, высказывали версии. Руководил всей операцией Стражник, а Трактирщик обещал всем по возвращении бесплатное угощение. Будить никого не пришлось, к назначенному часу все собрались на площади, распределились по отрядам и готовились тронуться в путь, поджидая окончание каких-то мелочей, как это бывает всегда при одновременном выступлении многочисленной группы людей. Между участниками похода шло бурное обсуждение предстоящего, вообще ситуации с Говнюками и Уродами, и больше всего споров было по поводу того, что потом делать с пойманным. Были разные предложения: одни предлагали крепко привязать его к столбу и при этом дружески, участливо и тепло поговорить. Если он, получив сообщаемые ему дружеские чувства, то есть любовь, начнет беситься – значит, он очевидно Злой Говнюк и его тут же стоит повесить, соблюдая закон. Другие осторожно говорили, что, будучи привязанным к столбу, каждый может начать беситься. Но их робкие голоса тонули в общем убеждении, что никому не охота рисковать своей жизнью и говорить любезности не привязанному к столбу Говнюку, тем более такому который ломает об огромные сосны здоровенные дубины своим ручищами.

Как всегда бывает между людьми достоверная информация о Стэфане, полученная охотником, была несколько приукрашена и видоизменена. Даже и сам разведчик позволил себе ради красного словца чуть-чуть усилить, а потом каждый немного добавлял от себя, и не со зла, а просто им казалось, что именно так они и услышали от очередного своего знакомого. Произошло даже несколько стычек на почве того, что люди не могли вспомнить, кто кому чего говорил, и яростно утверждали каждый свое, глядя друг другу в глаза и искренне удивляясь в отношении собеседника – как это можно так бессовестно врать. Эта неопределенность создавала дополнительное беспокойство для всех. Ну, посудите сами, как относиться к Говнюку если вчера он по слухам ломал палки о деревья, к вечеру уже огромные дубины разносил в щепки о гору, а к утру следующего дня уже ходили слухи, что Говнюк-то… не палки ломал о деревья, а сами деревья ломал, как палки своими здоровенными ручищами. И истину найти было уже невозможно. Слышались осторожные голоса, что сил может и не хватить, что стоило бы обратиться за помощью к правительству, и пусть присылают специальных Стражников. Но другие, и их было больше, говорили, что это собственное дело деревни – защищать свои святыни, и лучше всем храбро погибнуть, чем еще несколько месяцев терпеть присутствие Говнюка в пещере Трех елок. В конце концов, суровая решимость рисковать своей жизнью и, если будет нужно, отдать ее, защищая свой очаг и своих близких, овладела уже всеми. Каждый про себя думал, что именно его Говнюк и зашибет своей огромной лапищей. Некоторые не понимали только зачем, если он такой гигант, ему еще и топор? Но логика в тот момент никого уже не интересовала, и от зануд просто отмахивались. Никто не говорил вслух, но многие решили про себя, что свою жизнь они не отдадут задаром и, несмотря на общий план поймать Говнюка в сеть, решили при случае бить его насмерть, не дожидаясь, что он отхватит их голову своими острыми, как у змеи, зубищами или разнесет своею лапою голову кому-то из односельчан. Напряжение усиливалось, нужно было уже выступать, но еще раз побежали менять сеть, предыдущие две казались непрочными, и выискивали особенную сетку, сплетенную из крепких-прекрепких веревок, которую не мог бы разорвать даже слон, попади он в эти места.

Выступили с опозданием, уже начинало светать, но все равно – шли осторожно, стараясь соблюдать тишину. Замыкающим было поручено следить за тылом, потому что допускалось и то, что Говнюк, пытаясь предупредить экспедицию, сам нападет на людей, используя преимущество внезапности. Люди были суровы и сосредоточенны, почти у всех под одеждой были предусмотрительно спрятаны кинжалы, короткие мечи или топоры. Многие были в кожаных доспехах, большинство на всякий случай попрощались с семьями, как в последний раз поцеловали жен и детей, каждый шел, исполненный решимости, сознавая собственный бескорыстный героизм. Почти все чувствовали в горле приятный комок легкой жалости к себе, но, понаслаждавшись им немного, отгоняли это состояние, чтобы не потерять бдительность.

К счастью, Говнюк в этот день дрых довольно долго, и все уже было готово в лесу, когда самые опытные следопыты, посланные следить за пещерой, подали знак, что он вылез. Он вылез, справил свою утреннюю нужду в метре от разведчиков и, неся в руках какую-то кривую лоханку из обожженной глины, потопал расслабленно в сторону ручейка. Если бы он спустился в овраг, то было бы очень удобно, навалившись всем сверху, накинуть на него сеть и скрутить, какой бы нечеловеческой силой он ни обладал. Рядом с оврагом его ждали засадчики, расположившиеся кругом оврага на высоких деревьях. Только бы он сошел вниз, как оказался бы окружен. Специальный сигнал разведчиков предупредил их, что все идет по самому прекрасному плану и двигается Говнюк именно в их сторону, и, может быть, группа загонщиков вообще останется незадействованной. Все было прекрасно, но перед самым оврагом, когда все рассевшиеся на деревьях засадчики уже могли видеть свою цель, Говнюк вдруг усмотрел аппетитных птичек, устроившихся неподалеку на нижних ветках деревьев с целью совершить естественные в эту пору для птиц брачные церемонии. На ветках, метрах в двадцати от Говнюка, расположилась одна курица-тетерка и несколько петушков, пытающихся соперничать ради нее и поэтому игнорирующих опасность. Он достал из кармана пращу, которую впоследствии кто-то из жителей деревни узнал как свою, забытую давным-давно в трактире… Говнюк аккуратно поставил свою глиняную кастрюлю на землю, достал пращу, тихонько раскрутил ее, прицелился и, метко швырнув камень, убил одну из птиц и радостно побежал вытаскивать свою добычу из кустов, как вдруг впереди него юркнул рыжий лисий хвост, и, украв его добычу, лисичка засеменила прочь от Говнюка, который, безрезультатно пытаясь настичь ее, наткнулся на свою лохань и разбил ее вдребезги. Несколько секунд он стоял молча, потом достал топор, ловко вырубил из близстоящего дерева здоровенную палку и принялся колошматить ею по рядом стоящей здоровенной сосне. Такого развития событий никто не предусматривал, и все сидели на своих деревьях, ничего не предпринимая, потому что не знали, что делать. Парень, сидевший на той сосне, по которой все сильнее лупил Говнюк, тоже не знал, что ему делать, но очень хорошо помнил рассказы, как этот Говнюк ломает деревья, и думал, что происходящее – закономерный итог его неудачливой жизни, думал, что хоть с женой ему и не повезло и за все три года совместной жизни у них не было и пяти счастливых дней, но женщина она в целом не плохая, и, возможно, он сам был в чем-то виноват, стеснялся ее, не ценил… Так он предавался скорбным размышлениям, всем телом своим ощущая увесистые удары по дереву, на котором сидел, и все виноватее становились его мысли, все больше он понимал ошибок в своей жизни, все больше грандиозных пластов его восприятия мира перерабатывались и начинали звучать совершенно иначе, чем раньше, и сердце его сжималось от невозможности теперь уже хоть что-нибудь исправить. По мере того как сжималось сердце, ноги, держащие его на дереве, почему-то незаметно разжимались, и не прошло и нескольких минут, как парень уже летел вниз – прямо на Стэфана, и летел совершенно уверенный, что не он это упал, а дерево рухнуло под ударами этого особенного Говнюка, и летит он навстречу своей неотвратимой смерти. Парень долбанулся прямо Стэфану под ноги, и хоть и остался жив и даже упал очень удачно, он не думал шевелиться, размышляя только, на каком он свете: еще на этом или уже на том. Остальные, сидящие в своих засадах на деревьях, решили, что действовать надо уже и без команды, и начали соскакивать или слезать с деревьев, громко вопя и делая отчаянные рожи, попутно доставая спрятанные у каждого кинжалы, топоры и прочие предметы, которые должны были помочь им продать свои жизни подороже. Слезать мало кому хотелось, большинству как раз хотелось еще посидеть, потому что со стороны отчетливо казалось, что именно удары Стэфана по сосне заставили засадчика свалиться как перезревшую грушу. И это отчасти подтверждало худшие предположения о развитости физической силы этого феноменального Говнюка. Но единый порыв отваги окрылил всех, придал уверенности, почти все были готовы к подвигу еще на пути в этот лес, еще по дороге, и теперь упорно слезали, собираясь вступить с Говнюком в неравный бой и, возможно, погибнуть, но не дать ему просто так сожрать товарища, а тут может, и подмога подоспеет… Люди, слезавшие с деревьев, все скучились в одном месте и стали ждать нападения Говнюка, храбро глядя на него и крича каждый что хотел, подбадривая друг друга и потрясая оружием, которое оказалось ко всеобщей радости почти у каждого. Но хитрый Говнюк, бросив на них плотоядный взгляд, решил заманить куда-то деревенских жителей, заставить их воевать по его сценарию, и, постояв всего минуту или чуть более, пока последние засадчики спускались с деревьев и подходили к общей группе, стараясь подальше обойти Говнюка, он подхватил свою палку и пулей помчался сквозь кусты по направлению к пещере Трех елок. От такого неожиданного маневра люди все как по команде примолкли и оглянулись друг на друга, как бы пытаясь понять: преследовать его или нет? Орал теперь только один человек, стоящий у Стэфана как раз на пути, это был тот самый пастух, который отказался разговаривать с ним в первый день. Теперь этот парень стоял, крепко зажмурившись, отчаянно наклонился вперед, изо всей силы отклячив зад, а обеими руками он размахивал перед собой здоровенным ножом. Стэфан не удержался и, пробегая мимо, от души треснул его палкой по этому откляченному заду, отчего вопль пастуха мгновенно оборвался, он бросил нож, упал на землю и начал тихонько себя ощупывать – совместимы или не совместимы с жизнью полученные им ранения. Миновав его, Стэфан еще раз уверился в правильности своей прежней мысли, что в пастухи идут люди, обладающие некоторыми невыгодными на общем фоне особенностями.

На его пути должен был находиться заслон, люди в котором еще ничего не знали ни про украденного лисой тетерева, ни про разбитый горшок… Но все они слышали жуткие звуки ударов, потом – как что-то упало, потом крики, и как они внезапно смолкли, почти что оборвались, и остался только один боевой крик, который тоже внезапно оборвался… Кто-то даже сказал, что слышал звук удара дубиной по человеческому телу, прежде чем оборвался этот последний крик. Заслон как по команде ощетинился оружием, даже те, кто должен был держать сетки, побросали эти бесполезные для такой ситуации снасти и достали топоры, готовые защищать свои жизни. Минут через пять все увидели пробирающегося сквозь лес Говнюка, он тоже увидел людей впереди себя, заорал и понесся прямо на них.

Тем временем следопыты, проводившие Стэфана от пещеры и подавшие все необходимые сигналы, занимались своей работой, то есть ломали все, что Стэфан построил. Они разбили горшки, предварительно похлебав из одного немного похлебки и найдя ее вполне съедобной. Потом все перевернули в поисках чего-нибудь интересненького, ничего не нашли, выкинули из пещеры то, что было у Говнюка очагом, а его кровать и все запасливо заготовленные им дрова сложили у входа, добавили туда еще немного свежеподрубленных и подожгли, выполняя ритуал очищения и одновременно отрезая Говнюку путь к бегству, если он чудом вырвется из поставленных на него засад.

Стэфан сам не знал, как он пробился через толпу людей, некоторые из которых бросались на него с ножами, топорами и мечами, он понял, что лесная жизнь кое-чему его научила, и, ловко отбивая палкой не очень-то уверенные удары, он кое-кому даже саданул под дых, кого-то треснул по злобно оскаленным зубам, все это заняло секунды, его вообще никто не задел ни одной из своих железок, но как только он прорвался через это оцепление, люди, собравшись под руководством стражника, бросились за ним вдогонку. Он бежал очень быстро, но смог лишь немного оторваться. Беглец несся к своей пещере, думая спрятаться там, сохраняя капельку надежды, что никто, кроме него, не знает о пещере Трех елок. Думать было особенно некогда, и некогда было предаваться переживаниям, он только знал, что не сдастся этим странным людям с оружием, которые так нерешительно нападали на него. Он принял это решение не тогда, когда смог пробиться через их строй и почувствовал свою силу, а, наверное, еще тогда, когда возле него с дерева упал человек и он хотел было помочь ему. Не понимая, что происходит, он даже обрадовался в первую секунду, подумав, что, возможно, это такой же как и он, изгой и теперь они будут вдвоем… Но тут же кругом заорали и начали собираться напротив него, потрясая оружием, и ему стало страшно, снова хотелось закрыть глаза ладошками и сказать, что он больше не играет, что он ни в чем не виноват… даже расплакаться в три ручья. Но он не стал так поступать, потому что еще хорошо помнил те двенадцать шагов, которые ему нужно было сделать тогда в Тумане. Он не клялся себе, что всегда теперь будет делать свои двенадцать шагов, и нашел в себе силы просто развернуться и побежать. А потом этот пастух с зажмуренными от страха глазами, и Стэфан понял, что другие тоже боятся, и для кого-то страшный он, Стефан – едва справившийся с желанием уступить своей панике и отдаться ужасу. Он бежал в сторону пещеры, намереваясь спрятаться в ней или, если будет необходимо, защищать ее.

Каково же ему было, когда еще за несколько минут до того, как его дом должен был появиться за деревьями, он почувствовал сильный запах дыма, который увеличивался с каждым шагом, и, выйдя к пещере, он обнаружил ее горящей. Огонь был очень сильный, жар от него не позволял приблизиться ко входу, а у корней обгоревших елок валялись черепки его разбитых горшков и камни, еще утром составлявшие его очаг. Он узнал и камни, и черепки, на всем этом был отпечаток его труда и его любви. Стэфан повернулся назад и увидел пробирающихся сквозь деревья преследователей, которые осторожно, пока не приближаясь, обходили его со всех сторон, он увидел Стражника, стоящего чуть сзади и отдающего команды, увидел, как распутывают сетку из толстенных веревок, вероятно, чтобы поймать в нее его, Стэфана. В тот момент он пожалел только об одном: что не успел еще раз посмотреть на себя в воду ручья, возможно, он получил бы там ответ на те вопросы, что не успел даже задать себе… В его душе не было злости, он просто думал, как поступить. Оружие в руках почти у всех… Да даже не оружие, а что-то угрюмое в затравленно-испуганных глазах этих людей не давало ему надежды на что-нибудь, кроме смерти. Впереди была смерть, но он мог броситься на них и погибнуть, сражаясь, а сзади была смерть от огня, более страшная, более жестокая, сулившая океан боли перед тем, как ему умереть. Но почему-то Стэфану стало забавно глядеть на этих перепуганных человечков, они не были ему страшны, он даже подумал, что, может быть, и понимает их в их решимости убить его – она была от страха. Ему самому все это было знакомо немного иначе, но он мог понять и их! И тогда Стэфан почувствовал, что не хочет их убивать. Он достал топор, который украл у этих людей несколько месяцев назад, размахнулся и швырнул его в их строну так, что, перевернувшись в воздухе несколько раз, топор глубоко вонзился лезвием в одну из тех елок с отбитой корой, по которым он молотил в припадках своей ярости.

Люди стояли, не зная, что будет дальше. Стражник дал команду нападать, все двинулись на него… И тогда Говнюк, разбежавшись и накрыв голову своим плащом, с разбегу прыгнул в горящую пасть пещеры, которая еще недавно была пещерой Трех елок, а теперь елки уже догорали, свалившись вниз, и вход пылал совершенно открыто. Говнюк прыгнул туда, как прыгают в воду, с разбегу оттолкнувшись ногами, и руками вперед. Он прыгнул и скрылся в пылающем зеве, жар от которого чувствовался за несколько метров! Основная масса преследователей остановилась как вкопанная, только двое смельчаков отчаянно последовали за непонятным Говнюком – пастух, над которым успели посмеяться за его зажмуренные глаза и откляченный зад, и тот самый парень, который свалился с дерева, на котором Стэфан по случайности вымещал свою злость за разбитый горшок. Оба они, помедлив несколько минут среди всеобщего оцепенения, прыгнули вслед за Говнюком в огонь и оба сгорели заживо. Когда пожар потух, люди достали их обгоревшие тела из пещеры и на руках отнесли в деревню, а там предали земле.

Тело Говнюка не нашли, нашли только обгоревший череп, но не человеческий, а больше похожий на череп антилопы или другого похожего копытного. Этого черепа там не видели люди, осматривавшие пещеру, прежде чем ее поджечь. Некоторые думают, что Говнюку удалось убежать, но большинство уверены, что он сгорел, но был он не просто Говнюком, а Говнюком-Оборотнем, который мог превращаться в животных, когда ему было нужно, вот он и превратился в антилопу, чтобы побыстрее перепрыгнуть огонь, но это оказалось невозможно.

У входа в пещеру посадили новую елочку, и кто-то даже взялся сделать так, чтобы из одного основания со временем начали расти три ствола, как это и было прежде.