Текст книги "Развитие российской Арктики. Советский опыт в контексте современных стратегий (на материалах Крайнего Севера Урала и Западной Сибири)"

Уязвимость такой формы присутствия в Арктике наглядно показал опыт Великой Отечественной войны и в дальнейшем советское руководство предприняло лихорадочные усилия по исправлению такого положения.

Национальная автономия для советской Арктики

Вопрос о юридической и функциональной автономии арктических территорий являлся одним из наиболее сложных и актуальных в течение первых двух десятилетий советской власти.

Выработка политики в районах Крайнего Севера с самого начала отчетливо обнаруживала расхождение между идеалистическими программными целями революции 1917 г. и реальной практикой функционирования государства, которая заставляла эти цели существенно корректировать. Сведение большевиками счетов со старым режимом выливалось в обвинительный вердикт последнему по поводу трехсотлетнего «систематического ограбления природы» Севера, политики, которая принесла его коренному населению лишь «водку и сифилис», поставив его на грань вымирания. Характеризуя положение Тобольского Севера в начале 1923 г., уральские плановики представили поистине безрадостную картину: «Вымирает местное население, истребляется пушной зверь, падает оленеводство, и край, с большими возможностями к развитию, медленно превращается в пустыню»[212]212
  Урал: Технико-экономический сборник / под общ. ред. проф. В.Е. Грум-Гржимайло. Екатеринбург, 1923. С. 480.


[Закрыть]. (Справедливости ради, заметим, что громадная часть этих проблем была скорее следствием неустройства и лишений, которые были вызваны четырьмя годами революции и Гражданской войны.) Из этой констатации тяжелого положения Севера органично вытекало представление о необходимости повышенного внимания к нуждам его туземного населения, принятия неотложных мер по его материальному и культурному подъему как главной миссии советской власти на этих периферийных территориях.

Не вполне ясным оставался лишь вопрос, каким образом могли быть в кратчайшие сроки достигнуты эти благородные цели, как нельзя лучше отвечавшие освободительным устремлениям революции. Заметим, что в то время к решению судьбы северных туземцев сводился практически весь вопрос о Севере, поскольку при всей ничтожности населения арктических окраин именно аборигены составляли его большинство. Выбор мог быть сделан только между двумя не взаимоисключающими, но существенно разнящимися по методам вариантами политики: либо предоставление коренным народам Севера права на «свободное» развитие и самоопределение в полном соответствии с положениями Декларации прав народов России (ноябрь 1917 г.)[213]213
  См.: Декреты Советской власти. Т. 1. М., 1957. С. 39–41.


[Закрыть], либо патерналистская опека пролетарского государства над туземным населением для последующего втягивания его в общее русло социалистических преобразований[214]214
  См.: Зубков К.И. К вопросу об идеях «автономизации» Ямальского Севера в 1920-е гг.: право наций на самоопределение и геополитика // Гуманитарные науки в Сибири. 2009. № 3. Вып. 2. Серия: Отечественная история. С. 42–46.


[Закрыть].

Неудивительно, что сразу после упрочения советской власти на Ямальском Севере (после подавления крестьянского восстания 1921 г.) был подготовлен – в связи с начавшимся пересмотром старого административно-территориального устройства – первый проект создания здесь национальной автономии коренных народов. Подробно эта страница истории Ямала раскрыта в обстоятельной вводной статье Д.И. Копылова к выпущенному в Тюмени сборнику документов «Судьбы народов Обь-Иртышского Севера»[215]215
  Копылов Д.И. Предисловие // Судьбы народов Обь-Иртышского Севера (Из истории национально-государственного строительства. 1822–1941 гг.): Сб. док. Тюмень, 1994. С. 5–16.


[Закрыть], а также в работах историка из Нижневартовска Л.В. Алексеевой[216]216
  Алексеева Л.В. Северо-Западная Сибирь в 1917–1941 гг.: политическая, экономическая и культурная трансформация: Дис. … док. ист. наук. Екатеринбург, 2004; Алексеева Л.В. Крайний Север в 1917–1941 гг.: по пути советизации (на материалах Ямало-Ненецкого автономного округа). Екатеринбург, 2005.


[Закрыть]. Появление «автономистского» проекта эти авторы объясняют совпадением инициатив просоветски настроенной обдорской общественности, горячо сочувствовавшей незавидному положенную туземного населения (прежде всего П.И. Сосунова, какое-то время возглавлявшего Обдорский волревком), и настроений самого коренного населения, стремившегося восстановить в новых политических условиях структуры старого инородческого самоуправления. И Копылов, и Алексеева (в ее докторской диссертации) выделяют борьбу за «автономизацию» Севера как относительно самостоятельную линию советского строительства, начало которой было положено в феврале 1922 г., когда по инициативе Сосунова в Обдорске был проведен съезд ватажных старшин самоедов и остяков. Съезд уполномочил Сосунова довести требования туземцев относительно «национального самоуправления в области хозяйственной, политической и культурной жизни» до советского правительства, снабдив его доверенностью, скрепленной тамгами авторитетных туземных старшин – В. Тайшина и Н. Вануйто. Поездка Сосунова в Москву, в Наркомнац, обернулась его необычайным карьерным взлетом, он был поставлен во главе созданного при Наркомате подотдела по управлению и охране туземных племен Севера. Новые полномочия Сосунова позволили ему уже от имени подотдела Наркомнаца начать подготовку конференции представителей северных этносов в Москве с приглашением на нее делегатов Березовского, Сургутского, Тобольского уездов Тюменской, Нарымского уезда Томской, Туруханского уезда Енисейской и Печорского уезда Архангельской губерний. Лишь недостаток средств помешал осуществлению столь амбициозного замысла. Было решено ограничиться более скромной задачей: провести конференцию в с. Самарово Тобольского уезда, ограничив представительство делегатов тремя уездами Тюменской губернии. Алексеева наглядно показала, как шаг за шагом происходило развитие проекта «автономизации» Севера.

Проведение 24–29 июля 1922 г. конференции 15 представителей коренных народов Тобольского Севера (по документам – «съезда народов Севера») завершилось ходатайством к правительству РСФСР о признании за туземным населением Севера права выделения в самостоятельную государственную единицу на правах национальной автономии[217]217
  Алексеева Л.В. Северо-Западная Сибирь в 1917–1941 гг. С. 89–91.


[Закрыть].

Важно отметить, однако, что приведенные историками документы не дают полной ясности по поводу статуса и административной формы проектируемой туземной автономии: в повестке работы конференции фигурировала «государственная единица на правах автономной области»; в ходатайстве конференции ставился вопрос о выделении «административной единицы на началах восстановления национального аппарата в масштабе краевого исполкома, подведомственного Тюменскому губисполкому» под руководством и наблюдением Наркомнаца (фактически, как уточняет Алексеева, речь шла об округе, объединяющем туземцев Березовского, Сургутского, северной части Тобольского уездов и административно входящем в Тюменскую губернию). Сосунов говорил о создании на Севере «Полярной республики», вопрос о которой отчего-то, по его мнению, должен был заинтересовать государственные и общественные организации Тюменской губернии. В своей монографии Алексеева отмечает, что сам Сосунов действительно мечтал о создании «Полярной республики», которая должна была простираться «от зырян-коми с запада до якутов на востоке»[218]218
  Алексеева Л.В. Крайний Север в 1917–1941 гг. С. 64.


[Закрыть]. Копылов же в целом характеризует решения сторонников проекта «северной автономии» как «весьма скромную программу преобразований» и уточняет, что учет «бытовых особенностей края» в проекте организации управления на Тобольском Севере делегатами конференции мыслился прежде всего как право аборигенов на широкое участие в работе народных судов и ведение судопроизводства на национальных наречиях, на построение системы образования и здравоохранения в соответствии с национальными традициями и северным укладом жизни[219]219
  Копылов Д.И. Предисловие. С. 11.


[Закрыть]. Вероятно, следует признать, что вопрос о тонкостях административно-правового статуса предполагаемой национальной автономии находился вообще за пределами понимания инициаторов процесса «автономизации», и речь, по существу, шла о стихийном стремлении к восстановлению полноценных структур инородческого самоуправления.

Начало 1920-х гг. для большей части российской Арктики может рассматриваться как кратковременный период национального «ренессанса» северных народностей, когда их наиболее передовые представители и отдельные энтузиасты из числа сочувствующей им интеллигенции стремились воспользоваться ситуацией и с максимально возможной полнотой реализовать национальные права, принимая за «чистую монету» освободительные лозунги революции. Подобную максималистскую тенденцию И.Л. Жеребцов обнаруживает на начальном этапе борьбы за автономию коми-зырян (1920–1921 гг.), в частности, в программе одного из идеологов коми автономизма Д.А. Батиева, которая предусматривала превращение Коми края в «советскую социалистическую республику» со своей «национальной зырянской армией», полным правом самостоятельно распоряжаться своими природными богатствами. Территория Коми республики проектировалась поистине необъятной: она не только должна была охватить все области расселения весьма мобильного и активно участвующего в миграциях коми-зырянского населения, но и обеспечить выходы к портам Северного Ледовитого океана для организации торговли с заграницей[220]220
  Жеребцов И.Л. Коми: от области к республике // Известия Коми научного центра УрО РАН. 2016. № 3 (27). С. 17.


[Закрыть].

Несмотря на множество мелких неясностей по поводу и содержания замысла, и причин свертывания проекта «Полярной республики» на Обском Севере, в целом решительное противодействие центральной советской власти и местных губернских властей этой инициативе вполне объяснимо. Заметим, что сосуновский проект создания национальной автономии на Севере было бы неправильно трактовать как какую-то выдающуюся местную инициативу, противостоящую своим искренним демократизмом зачинающейся «тоталитарной» практике (а такой оценочный оттенок присутствует и у Копылова, и у Алексеевой). Дело в том, что идеи национальной «автономизации» Севера в известной степени разделялись и «центром», в частности серьезно рассматривались Госпланом. Как мы отмечали выше, в августе 1923 г. на Омском межгубернском совещании по районированию среди возможных вариантов управления экономическим и культурным развитием Сибирского Севера рассматривался и «автономистский», предлагавший вручить судьбу аборигенов в их собственные руки: «употребить все силы на то, чтобы жители Севера постепенно вошли во владение территорией этого края», для чего необходимо «развивать население». (Кстати, по замечанию представителя Госплана К.Н. Миротворцева, инициатива перехода к такой политике изначально принадлежала представителям Енисейского губисполкома[221]221
  ГАСО. Ф. 241р. Оп. 2. Д. 2352. Л. 68 об.


[Закрыть].) Причем практикам из Госплана «автономизация» виделась неплохим решением не только в силу гуманности и политической привлекательности идеи национального самоопределения, но и по чисто прагматическим соображениям, поскольку многие специалисты тогда всерьез считали, что «русские люди там, на Севере, не могут выдержать жестокого климата» и что в этих условиях единственной производительной силой могут быть только сами северные туземцы[222]222
  Там же. Л. 69 об.


[Закрыть]. Однако в том, что касалось реальных возможностей воплотить в жизнь такой вариант управления Севером, позиция Госплана почти полностью повторяла аргументы тюменских большевиков: это и отсутствие подготовленных национальных кадров на Севере, и высокая затратность предлагаемой политики «автономизации» (к тому же без ясного видения отдачи от проводимых мероприятий в ближайшей перспективе). Нельзя не согласиться, что в разоренной войной стране с этими соображениями действительно приходилось считаться. Поэтому в исторической оценке проекта «Полярной республики» перспектива вырисовывается совершенно обратная: если учесть социальную приниженность туземного населения, его малочисленность и невысокий культурный уровень, то очевидно, что в проекте Сосунова содержалось много утопических надежд и по объективным обстоятельствам он не мог быть реализован.

При этом нельзя не учитывать данной Тюменским губкомом РКП(б) политической квалификации проекта Сосунова как орудия «домогательства частного капитала». Эта классово заостренная формула обозначала риски более общего, так сказать, системного характера, говоря современным языком, риски геополитические. В самом деле, при слабости торгово-снабженческих связей с отдаленными северными окраинами их национальная «автономизация» объективно грозила усилить на Севере позиции частного и особенно международного капитала. Во всяком случае в начале 1920-х гг. эта опасность осознавалась как вполне реальная. Совершенно очевидно, что любая форма «автономизации» Севера могла расцениваться тогда, как передача реального управления этим краем в руки политически нестойких национальных элементов и как ослабление прямого влияния там центральной советской власти. Возникали опасения, что забитые, неграмотные, социально приниженные туземцы Севера станут лишь объектом манипулирования со стороны чуждых советскому режиму сил. По итогам совершенной в июне – августе 1923 г. поездки на «Дальний Тобольский Север» И.Ф. Первухин с тревогой сообщал в Тюменский губисполком не только о бесконтрольном разгуле в крае частного торгового капитала, но и об особой податливости туземцев влиянию любого заезжего торговца с нужным товаром. Воспринимая всякую власть, помимо своей, инородческой, как внешнюю и чуждую, самоеды «шли с обменом туда, где им больше давали, и по принятому порядку сносились с выезжающими ежегодно английской и шведской торговыми экспедициями, получая от них все необходимое»[223]223
  ГАСО. Ф. 88р. Оп. 5. Д. 41. Л. 196–196 об.


[Закрыть]. Вполне понятно, какую резко негативную реакцию партийно-советских органов должны были вызывать амбициозные планы Сосунова по объединению всех северных окраин – «от зырян до якутов» – в рамках автономного образования не вполне ясной политической природы. Как в свое время показал на примере судьбы проекта «республики Ойрот» В.А. Демидов[224]224
  Демидов В.А. Октябрь и национальный вопрос в Сибири. 1917–1923 гг. Новосибирск, 1978.


[Закрыть], подобный «интегрализм» в национально-государственном строительстве вообще встречал крайне настороженное отношение большевистского руководства. В случае же открытых внешней экспансии северных окраин и особенно при создании больших по территории, охватывающих весь широтный пояс Арктики туземных национальных объединений, эти геополитические риски возрастали вдвойне, поскольку связи южных обжитых районов страны и ее политических центров с арктическими окраинами были слабыми и весьма затрудненными.

О том, насколько советская власть мало могла рассчитывать на политическую искушенность, самостоятельность и благонадежность туземцев Арктики, свидетельствует следующий раунд борьбы за национальную автономию туземного Обского Севера, который связан с завершением на Урале кампании по районированию в 1923 г. На этот раз ряд местных исполкомов советов – Березовский и Сургутский уездные, Обдорский волостной – высказались за создание подчиненного непосредственно Уральской области и отдельного от Тобольска Северного округа с центром в с. Самарово. Как показали споры по вопросу организации Северного округа (так и несостоявшегося), за идеей избавления трудящейся туземной массы от «хищничества» Тобольска на этот раз стояли чисто хозяйственные интересы северных торгово-заготовительных кооперативов и политические амбиции местных (губернских и уездных) партийно-советских бюрократий. Защита интересов и прав туземного населения была лишь ширмой, за которой шла сложная административно-аппаратная игра между региональными властями разных уровней – уральскими в Екатеринбурге, губернскими в Тюмени и Омске, уездными в Тобольске, Березове и Сургуте[225]225
  Подробнее об этом см.: Зубков К.И. Северный округ Уральской области: несостоявшийся проект кампании по районированию (1922–1923 гг.) // Тобольск научный – 2017: Материалы XIV Всероссийской (с международным участием) научно-практической конференции, посвященной Году экологии в России (г. Тобольск, 16–17 ноября 2017 г.). Тобольск, 2017. С. 178–181.


[Закрыть].

Обсуждая возможности создания самостоятельных национально-автономных туземных объединений на Севере в 1920-е гг., необходимо иметь в виду, что уже в этот период таким инициативам препятствовало разделение российской Арктики на отдельные региональные сегменты, подчиненные областям, краям и губерниям, и региональные партийно-советские бюрократии очень ревниво относились к любым попыткам нарушить сложившуюся «порционную» систему администрирования на арктических окраинах. Это очень хорошо показывает процесс подготовки к созданию постановлением ВЦИК от 15 июля 1929 г. первого национального округа в российской Арктике – Ненецкого в составе Северного края (учрежденного немногим ранее, 14 января 1929 г., путем объединения Архангельской, Вологодской и Северо-Двинской губерний). В апреле 1928 г. Комитет Севера автономной области Коми вышел в Комитет Севера Уральской области с письмом, в котором предлагалось организовать совместные действия по пресечению намерения Архангельского губернского исполкома создать в своем составе «самоедскую» (ненецкую) автономию, которая, по проекту, должна была объединить ненцев не только на территории этой губернии, но и включить в свой состав населенные ненцами районы Коми области и Уральской области вплоть до р. Ой-Яха на востоке. Решение Архангельского губисполкома по этому вопросу от 21 февраля 1928 г. мотивировалось не только якобы имевшим место «экономическим тяготением» ненцев к Архангельску, но и таким преимуществом последнего, как возможность организовать «обслуживание морским путем в смысле связи, реализации продукции местных промыслов и оленеводства». Коми область и Урал восприняли решение Архангельского губисполкома не только как посягательство на свои арктические «владения», но и как «скрытое намерение приобрести сырьевые базы крайнего севера для эксплуатации Архангельском»[226]226
  ГАСО. Ф. Р-241. Оп. 2. Д. 2458. Л. 2–3.


[Закрыть]. Архангельский проект, разумеется, был отвергнут, поскольку трудно было представить больший «кошмар» для советского руководства, чем создание «национальной автономии», охватывающей едва ли не половину Арктического побережья СССР, да еще имеющей собственные морские выходы для связи с мировым рынком.

Создание Ненецкого национального округа в составе Северного края положило начало новой модели административного управления в арктических регионах СССР. Постановлением ВЦИК СССР от 10 декабря 1930 г. «Об организации национальных объединений в районах расселения малых народностей Севера» на территории азиатской части Арктики было образовано восемь национальных округов: Остяко-Вогульский и Ямальский (Ненецкий) в составе Уральской области; Таймырский (Долгано-ненецкий), Эвенкийский и Витимо-Олекминский (Эвенкийский) в составе Восточно-Сибирского края; Чукотский, Корякский, Охотский (Эвенский) в составе Дальневосточного края, а также восемь более мелких объединений в статусе национальных районов (один – в Восточно-Сибирском крае, два – в Дальневосточном крае, пять – на территории Якутской АССР)[227]227
  См.: Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР. 1931 г. № 8. Ст. 98.


[Закрыть].

На выбор национального округа, входящего в состав более крупного областного или краевого объединения, в качестве специфической и основной формы национальной автономии для коренных малочисленных народов Крайнего Севера повлияли два обстоятельства. Одним из них – на это ссылаются практически все документы конца 1920-х – 1930-х гг. – являлась слабость собственных экономических, политических и культурных сил на арктической периферии, малочисленность аборигенов и распыленный характер их расселения. Это закономерно требовало оказания туземцам Арктики систематической хозяйственной, административной и культурной помощи со стороны их «материнских» областей и краев. Зачастую и выбор варианта административного подчинения северных регионов тому или иному краю (области) определялся, исходя из возможностей оказания последним туземному населению более действенной помощи. Согласно установкам центра особое значение при этом имели не только размеры и характер помощи, удобство сообщения с Севером, но и каналы и возможности для т. н. «пролетарского» влияния на неразвитое в классовом отношении сознание аборигенов[228]228
  ГАСО. Ф. 88р. Оп. Д. 27. Л. 12.


[Закрыть]. Правда, не всегда такой выбор был удачным. Например, если в начале 1920-х гг. наблюдалось острое соперничество между Уралом и Сибирью за присоединение к себе территорий Тобольского Севера, по праву считавшихся в период НЭПА кладовой ценных ресурсов (пушнина, рыба и др.), то последующее развитие Крайнего Севера Уральской области показало, что эти северные территории с трудом находили свое место в планах руководства области, поскольку специфика их промыслового хозяйства не укладывалась, в строгом смысле, ни в задачи индустриализации, ни в задачи аграрного развития. Со стороны союзного Комитета Севера часто звучала критика в адрес руководства области. Поскольку Уральская область с начала 1930-х гг. нацелилась на масштабную программу реализации Урало-Кузнецкого проекта, финансирование из областного бюджета задач хозяйственного и социально-культурного развития двух входящих в нее национальных округов (Ямальского и Остяко-Вогульского) было очень скудным. В 1931 г. отпуск средств «на административное и социально-культурное строительство» во вновь образованных национальных округах Тобольского Севера лишь на треть (500 тыс. руб.) планировалось осуществить из бюджета Уральского облисполкома, а основную часть (1092 тыс. руб.) брал на себя госбюджет[229]229
  Там же. Л. 26.


[Закрыть]. Тогда же, вопреки ходатайствам Уральской области о некотором расширении территорий двух национальных округов за счет соседних территорий северного Приуралья и Западной Сибири, центральные органы власти поставили вопрос о передаче двух национальных округов Тобольского Севера под юрисдикцию вновь образованного Западно-Сибирского края. Ожидалось, что такое решение «даст больше организационных предпосылок для хозяйственного развертывания Приобского бассейна», «даст возможность самостоятельного хозяйственного самоопределения и самостоятельной хозяйственной работы округам с достаточно мощной хозяйственной потенцией»[230]230
  Там же. Л. 7.


[Закрыть]. Вскоре эти планы обрели реальность. Постановлением ВЦИК от 17 января 1934 г. Уральская область была расформирована, и из ее северо-восточной части была вычленена Обско-Иртышская область с центром в г. Тюмени, в состав которой и вошли северные национальные округа[231]231
  История Ямала. Т. II. Кн. 1. Екатеринбург, 2010. С. 134.


[Закрыть].

Второе обстоятельство, которое следует учитывать при объяснении выбора национального округа в качестве формы национальной автономии для туземцев Арктики, состоит в том, что арктические окраины страны в 1920-е гг. по-прежнему были оторваны от основной территории страны; экономические связи по линии «север – юг» оставались слабыми и эпизодическими и сводились лишь к снабжению немногочисленных туземных хозяйств хлебом, охотничьими припасами и всем необходимым, а также заготовками промысловой продукции. Транспортные связи осуществлялись на сезонной основе речным транспортом. В этих условиях столь эфемерные экономические связи не могли стать скрепляющей основой, которая бы вовлекала Арктику в общее русло хозяйственной и общественно-культурной жизни страны. Отсюда превалирование единственно возможного тогда типа связей между арктическими окраинами и основной территорией страны – административно-политического. В 1930-е гг. в советской Арктике – в форме национальных округов – была продолжена и интенсифицирована политика советизации: комплекс мероприятий административно-политического и социально-культурного характера, призванных оказывать на туземное население общее цивилизующее воздействие, постепенно распространяя на него принципы советской институционально-политической организации. По условиям времени это был первоочередной способ подступиться к развитию арктических территорий – способ наименее затратный, не требующий крупных капиталовложений (которых в стране, к тому же, катастрофически не хватало) и в то же время решающий в принципе главную предварительную задачу – утверждение государственного суверенитета СССР в каждом отдаленном уголке российской Арктики. Все это виделось как необходимый плацдарм для ее будущего экономического освоения. Утвержденное совместным Постановлением ВЦИК и СНК СССР 20 апреля 1932 г. «Положение об окружных съездах советов и окружных исполнительных комитетах национальных округов северных окраин РСФСР» не оставляет сомнений в подлинной направленности расчетов, лежавших в основе создания национальных округов. Основными задачами окружных съездов и окружных исполкомов являлись, согласно положению, «социалистическая индустриализация хозяйства округа», «социалистическое переустройство сельского хозяйства и промыслов», «неуклонное проведение политики наступления на капиталистические элементы города и деревни», «обеспечение революционной законности и борьба с контрреволюционными выступлениями кулацких и других антисоветских элементов»[232]232
  Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР. 1932 г. № 39. Ст. 176.


[Закрыть], т. е. комплекс мер, носивших применительно к туземному населению довольно отвлеченный, искусственно навязываемый сверху характер и почти не затрагивавших их насущные интересы и нужды, вытекавшие из традиционных условий их хозяйствования. В директивах по подготовке в годы первой пятилетки «Пятилетнего плана реконструкции и развития северного хозяйства» (1930 г.) традиционный тип северного хозяйства получил совершенно уничижительную характеристику: «Северное туземное, в особенности кочевое хозяйство по своим социально-бытовым и культурно-экономическим признакам является типичной формой отсталого примитивного экстенсивного хозяйства. Туземное хозяйство таит в себе самые отрицательные черты индивидуального хозяйства: ярко выраженную дифференциацию, наличие ничем не сдерживаемой бытовой эксплуатации, почти полную безграмотность, ужасающую техническую отсталость, чрезвычайно слабую товарность, весьма медленный рост отдельных отраслей хозяйства, периодические эпидемии, эпизоотии, стихийные бедствия и т. п.»[233]233
  ГАСО. Ф. 241р. Оп. 2. Д. 2460. Л. 6.


[Закрыть]. Вместе с тем в своих основных установках план был нацелен не столько на оказание технической и культурной помощи туземным хозяйствам, сколько на их тотальную «реконструкцию на базе коллективизации». Таким образом, советизация, по существу, превращалась в политическую предпосылку реконструкции северного хозяйства, но не на передовой технической основе, а исключительно путем применения организационно-экономических мер по отношению к традиционному хозяйству. Создание национальных округов, вызвавшее новую волну советизации, нацеленную на более решительную ломку традиционной родовой организации туземцев, представляло собой попытку решить экономические проблемы административно-политическими средствами.

Цели насильственной политики советизации настолько очевидно просматриваются в общем замысле создания национальных округов, в их полной административной и функциональной зависимости от вышестоящих администраций, что в современной литературе обоснованно дискутируется вопрос о том, в какой степени их можно считать вообще формой национальной автономии не по названию, а по существу. Большинство авторов определяют национальные округа как «территориальную единицу в пределах области или края», основным признаком которой является «национальный состав населения и особенности быта», но при этом обходят молчанием вопрос о том, в какой степени национальные округа являлись формой реализации национальных прав и интересов туземного населения Севера. Некоторые авторы (Я.И. Уманский) видят главный смысл создания национальных округов не в реализации национальных прав как таковых, а в «преодолении разобщенности и консолидации малых народов Севера» для создания предпосылок их хозяйственно-культурного подъема[234]234
  См.: Кутафин О.Е. Российская автономия. М., 2014. С. 131–133.


[Закрыть]. Подобные сомнения и неясности вполне объяснимы.

Уже тот факт, что национальные округа были конституированы в виде одной из форм национально-территориальной автономии (причем низшей по иерархии), говорит о том, что их политико-управленческая субъектность понималась крайне усеченно, а именно связывалась исключительно с декларированными правами коренных народностей Севера на удовлетворение своих специфических национально-культурных нужд и запросов. Фактически же руководством страны был взят курс на внедрение такой схемы решения национального вопроса, при которой сама реализация национально-культурных прав народов Севера приобретала совершенно подчиненное значение по отношению к решаемым их «материнскими» областями и краями административно-хозяйственным задачам. Как определялось в одной из работ, посвященных Ямало-Ненецкому округу, национальные округа представляли собой впервые созданные на Севере «целостные национально-экономические (!) районы»[235]235
  См.: Ямало-Ненецкий национальный округ (Экономико-географическая характеристика). М., 1965. С. 31. Данная в этой работе квалификация национальных округов как «районов» весьма симптоматична, поскольку Конституция СССР 1936 г. (ст. 22) даже не упоминала национальные округа в ряду составных частей РСФСР (края, области, АССР, автономные области), низводя их фактически на уровень национальных административных районов 1920-х гг. Конституция СССР 1977 г. практически ничего не изменила в двусмысленной трактовке статуса национальных округов.


[Закрыть], что в реальности означало следующее: такая модель административного управления была всецело ориентирована на неограниченную эксплуатацию ценнейших ресурсов Севера более развитыми в экономическом отношении южными регионами в обмен на необременительную социально-культурную опеку над малочисленным коренным населением (а не населением региона вообще). При этом никакой реальной автономией национальные округа, конечно же, не обладали. Имея национальный «титул», они формально конституировались в качестве федеративных единиц в рамках комбинированного «унитарно-федеративного» государственного устройства РСФСР и СССР лишь в соответствии с Конституцией 1936 г. (ст. 35)[236]236
  Признаком закрепляемого за национальными округами статуса субъекта федерации являлось установленное ст. 35 Конституции СССР 1936 г. право округов избирать по одному представителю (против 11 от АССР и 5 от автономной области) в Совет Национальностей Верховного Совета СССР.


[Закрыть], но по сути оставались на положении прежних, обычных округов – типичной для 1920-х гг. формы управления удаленными от областных и краевых центров, периферийными территориями[237]237
  Этимологически понятие «округ» как раз означало принадлежность управляемой извне территории к периферийному «окружью» более развитой, «старшей» административной единицы (области) как центра управления. Округ – окрестность, околица, обаполье, окружность, околоток, местность вокруг (См.: Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб., 1881. Т. 2. С. 668).


[Закрыть].

Наблюдается поразительное сходство траекторий политического развития северных регионов России и Канады в указанный период времени. Это доказывает, что утилитарно-прагматический подход центральных властей к освоению Севера как прежде всего к ресурсной территории обусловливал и специфические формы административно-политического управления. В силу слабой заселенности и экономической неразвитости регионы Севера в обоих случаях долгое время не рассматривались как полноценные субъекты самоуправления не только в контексте федеративных отношений, но даже в достаточно ограниченном административном смысле. Практически в течение всего XX в. Канадский Север – Юкон и Северо-Западные территории – были политически конституированы как федеральные территории[238]238
  Официальный термин «федеральная территория» в данном случае очень точно отражает отсутствие или, по крайней мере, существенный недостаток политической субъектности, подтверждая в рамках избранной нами парадигмы анализа значительную смысловую дистанцию между «территорией» и «регионом».


[Закрыть], имевшие ограниченные права по сравнению с субъектами канадской федерации – провинциями. Выборные представительные органы населения северных территорий (советы, ассамблеи) играли в основном вспомогательную роль в аппарате федерального уполномоченного – лейтенанта-губернатора, наделенного всей полнотой законодательной и исполнительной власти. Происходившее в результате политической борьбы медленное расширение регионального самоуправления на Севере, тем не менее, неизменно оставляло за Оттавой весь объем законодательных и исполнительных полномочий, затрагивающих важнейшие функции регионального управления (издание законов, регулирующих права федеральных территорий, назначение местных чиновников, созыв и роспуск региональных ассамблей, распоряжение землей и ресурсами, налогообложение, юстиция по уголовным делам и т. п.)[239]239
  См.: Loveday P., Hodgins B.W., Grant Sh.D. Not Quite Members: Comparative Evolution of the Territorial Norths in Canada and Australia //Federalism in Canada & Australia. Historical Perspectives 1920–1988. Peterborough, 1989. P. 416–417.


[Закрыть].

Создание национальных округов на российском Севере, однако, сыграло роль важного политического прецедента позднее, в начале 1990-х гг., когда смена государственно-политического строя позволила им, в соответствии с Федеративным договором 1992 г. и Конституцией РФ 1993 г., конституироваться в качестве самостоятельных субъектов Российской Федерации. Вполне очевидно, что в случае с Ямало-Ненецким автономным округом это реальное повышение статуса было отражением резко возросшей экономической значимости региона и, соответственно, возросшего потенциала регионального самоуправления, а не только результатом удачного стечения сугубо политических обстоятельств.