Текст книги "Слезы темной воды"

Пол

Кейптаун, ЮАР

7 ноября 2011 года

На вкус Пола Деррика, вечер проходил слишком формально и люди были чересчур сосредоточены на себе, чтобы вызывать у него интерес. Он потягивал вино – превосходное красное из Стелленбоса – и прислушивался к разговорам вокруг, различая по тембру искренний смех и смех притворный. Пол стоял у окна, выходившего на террасу и огни пляжа Клифтон, и вообще ни с кем не разговаривал бы, если бы его сестра Меган не решала время от времени его с кем-то познакомить. Он не был замкнутым, отнюдь. По роду деятельности он был знатоком людей, в какой-то мере ученым, исследующим человеческое поведение, специалистом по внешним проявлениям чувств, идущих изнутри, из того места, где обитает истина.

Он наблюдал за какой-то женщиной лет тридцати, которая разговаривала с крупным мужчиной в костюме в тонкую полоску. Он – кинопродюсер и пустозвон, любитель чесать языком, привычный к аудитории. Она – милая девушка со свежим лицом, как у Дрю Берримор, но одетая в стиле вамп: красное платье-рубашка, облегающее, как белье. По тому, как она прикасалась к руке мужчины и смеялась над его шутками, не трудно было понять, что она предлагает себя. Но она и робела: заправляла каштановые волосы за ухо, трогала пальцами ожерелье, переносила вес тела с каблука на каблук и расправляла платье. Она разыгрывала карту соблазнения по полной программе, но это была фальшивая нота в ее личности. Полу было жаль ее. К мужчине он испытывал презрение.

Он повернулся к большой группе, собравшейся вокруг Саймона Льюиса, известного фотографа британского происхождения и мужа Меган. Саймон ему всегда нравился. Этот человек легко относился к своему успеху и четко понимал, чего стоит, другими словами, знал, что мир будет продолжать жить и даже бровью не поведет, если он вдруг перестанет дышать. Он был остроумен, ироничен и самокритичен, к тому же делал действительно хорошие снимки. Однако восхищение Пола не возвысилось до уровня уважения. Ибо, несмотря на всю свою невозмутимость, Саймон был гедонистом и отказывался одомашниваться даже после свадьбы. Его любовь к женщинам Меган в конце концов приняла, во всяком случае, так она говорила. Но Пол знал, что с ней происходит на самом деле. Рана на ее сердце была настоящей. Саймон никогда не будет принадлежать только ей.

– Пол! Вот ты где! – воскликнула Меган, ведя за руку сквозь толпу молодую женщину. – Познакомься, это Анна Куиджерс. Анна, это мой брат. Он тут из себя скромника изображает, но поверь, он очень милый человек.

– Африкаанс? – спросил Пол у Анны, бросив на сестру взгляд, который только она могла правильно понять.

– Как вы узнали? – сухо спросила Анна, высокая – почти шесть футов – блондинка с приветливым лицом и голубыми глазами на полтона светлее ее сапфирового платья. – Очень приятно.

– Взаимно, – ответил Пол.

– Ну, вы тут поговорите, – жизнерадостно прощебетала Меган, – а мне надо кое с кем поздороваться. – И через секунду она уже находилась в другом конце комнаты.

– Она устраивает лучшие вечеринки в Кейптауне, – сказала Анна. – К нашему национальному стыду.

– Уверен, это не имеет никакого отношения к ее знаменитому мужу.

– Нет, я серьезно. Она самый гостеприимный человек из всех, кого я знаю. Всегда на изнанку выворачивается ради других. Но тебе, наверное, это известно.

Пол был заинтригован.

– Это самая непритязательная вещь из всех, какие я услышал за сегодняшний вечер.

Анна улыбнулась одним уголком рта.

– В этом беда артистического общества. Мы любим говорить о себе. – Она помолчала. – Вы близнецы. Я думала, ты будешь больше на нее похож.

– Мы, когда были в утробе, играли с куриной косточкой. Ей досталась бо́льшая часть.

Анна рассмеялась.

– Тебя, наверное, раньше уже спрашивали об этом.

– Пару раз.

Она посмотрела в окно.

– Хочу подышать свежим воздухом. Присоединишься?

– Конечно, – сказал он и вышел с нею на террасу. – Здесь небо всегда такое чистое? – спросил он, облокачиваясь о каменный парапет, за которым раскинулось море. – Какие яркие звезды…

– Только не зимой. Ты удачно приехал.

– Жаль, ненадолго. Всего на неделю.

Анна подняла брови.

– Немного для отдыха.

Пол кивнул:

– Издержки производства. Редко удается вырваться.

– Меган говорила, ты работаешь в ФБР.

Выражение его лица сделалось замкнутым.

– Я похож на спецагента?

Анна задумчиво осмотрела его: темно-серый костюм, белая рубашка, зеленый галстук, светлые волосы серфингиста.

– Вообще-то не очень.

– Значит, Меган хорошо выполнила свою работу. Мы с ней все утро провели в магазине.

Анна рассмеялась.

– Ты работаешь в Вашингтоне?

– Я работаю во многих местах. Но у меня кабинет рядом с Вашингтоном.

– Ты переговорщик и освобождаешь заложников. Обалдеть.

– Ты говоришь так, будто это сексуально. Но я даже почти никогда не ношу оружия.

Анна покачала головой:

– В мире и так слишком много оружия.

Он бросил на нее откровенный взгляд.

– Теперь моя очередь спрашивать. Чем занимаешься?

– Я литературный агент. Работаю с авторами.

– То есть делаешь так, чтобы они казались лучше, чем есть на самом деле?

Анна улыбнулась:

– Чем занималась ваша сестра?

– Шах и мат, – рассмеялся он, рассматривая ее в полутьме.

Она казалась ему привлекательной женщиной, умной, проницательной и уверенной в себе. Но все это не имело значения, Пол не был заинтересован. Он не заводил отношений с женщинами уже десять лет, с тех пор как развелся. Любовь – это игра, в которую женщины играют, а мужчины проигрывают. А секс без любви – штука сложная и скорее разочаровывает, чем наоборот. Работа – вот его жена и любовница. Что бы ни потребовало Бюро, он был готов отдать все и без тени сомнения, в отличие от Келли, у которой в сердце осталось достаточно яда, чтобы парализовать того, кто не так хорошо знаком с болью.

– Отличное вино, – заметил он, уводя разговор в менее личностное русло.

– Я знакома с виноделом, – ответила она. – Передам ему твои слова.

– У вас, литературных агентов, обширные связи.

– У нас много поводов выпить. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Винный завод здесь недалеко. У них прекрасное меню.

Вот оно, предложение. Теперь нужно быть осторожным. Он не хотел ее обидеть.

– Звучит соблазнительно. Я скажу Меган. На этих выходных мы едем на Гарден-Рут.

– Если хочешь, я могу тебя отвезти, – ответила Анна, уже не скрывая своих намерений.

– Это очень любезно, – сказал он, нанося мягкий ответный удар. – Если бы у меня было время…

Анна изящно отступила:

– Конечно. Если когда-нибудь заскучаешь, у Меган есть мой номер.

– Я это запомню. – Он поднял бокал. – Твое здоровье.

– Приятно было поболтать, – ответила она и с улыбкой на лице покинула его.

Когда она ушла, Пол повернулся к морю и прислушался к отдаленному шелесту волн. Легкий ветерок дул со стороны воды и колыхал деревья вокруг виллы. Здание это принадлежало одному из многочисленных друзей Саймона, руководителю фонда из Лондона. Он разрешил Саймону использовать виллу как базу для фотографических экскурсий по Африке, и Меган присоединялась к нему, когда позволял ее рабочий график. Пола она пригласила в минутном порыве, когда в последний раз приезжала к нему в Вашингтон.

– Как можно так жить? – спросила тогда она, проведя пальцем по верхней панели его огромного плазменного телевизора и продемонстрировав ему годовой слой пыли. – Не дом, а свалка какая-то. Единственное, что хоть чего-нибудь стоит, это твоя игровая приставка и рояль.

Пол, словно ждал этих ее слов, сел за свой кабинетный рояль «ямаха» и заиграл джазовую обработку «What a Wonderful World», но без вокала. Он никогда не умел петь.

– Ты только что подтвердил мои слова, Рэй Чарльз. – Она положила руки ему на плечи. – Слушай, я не меньше, чем ты, верю в то, что ты делаешь. Но тебе нужно что-то постоянное, чтобы было к чему возвращаться. Через двадцать лет ты жить здесь не сможешь.

Он принял ее предложение сбежать потому, что любил сестру больше, чем кого бы то ни было, а еще потому, что в Бюро у него накопилось выходных больше, чем он мог сосчитать. Но Кейптаун при всем его великолепии так и не смог снять беспокойство Пола. Он был как наркотик – адреналин, на котором жил Пол с 11 сентября 2001 года. Как специальный агент базирующегося в Нью-Йорке экстерриториального отдела ФБР, он расследовал теракты в посольствах США в Кении и Танзании, тогда у него и зародился интерес к исламскому радикализму. За последующие два года он превратил этот интерес в настоящий профессионализм, окончив курсы, посвященные странам Ближнего Востока, в нью-йоркском Городском колледже. С помощью своего ССА – старшего специального агента – он также овладел переговорными навыками на двухнедельных курсах при Академии ФБР, которые проводил Отдел кризисных переговоров – ОКП, – самая уважаемая в мире команда переговорщиков высочайшего уровня. В период обучения Пол проявил определенные способности и был отмечен директором ОКП во время тренинга, в котором он играл роль главного переговорщика.

Потом «Аль-Каида» совершила атаку на США и Америка начала войну в Афганистане и Ираке. Никто не ожидал, что войны породят новую волну похищений по всему миру. Но это произошло. Когда западные поставщики наводнили зоны конфликта, повстанцы увидели в этом большие возможности и начали похищать людей, требовать выкуп и проводить жестокие публичные казни. В июне 2004 года, вскоре после того, как джихадист и священник Абу Мусаб аз-Заркави обезглавил американского бизнесмена Ника Берга, по представлению директора ОКП Пол поступил на службу переговорщиком. Спустя две недели он был отправлен в Багдад советником при американских и союзных войсках.

Последние семь лет Пол был живым мячиком для пинбола, носился от одного места захвата заложников к другому и налетал в общей сложности больше миллиона миль. В свободное время он обучал основам ведения переговоров полицейских по всему миру и исследовал всевозможные сценарии развития событий в кризисных ситуациях с заложниками. У него был талант, как говорили его начальники. Он видел людей насквозь, особенно людей, попавших в беду. Его сделали ведущим международным переговорщиком в Бюро. Он мечтал об этой должности с колледжа, когда наблюдал за трагическими событиями в Уэйко[5]5
  Трагедия в Уэйко – осада ранчо, принадлежавшего членам религиозной секты «Ветвь Давидова», в 14-ти км от города Уэйко в Техасе, силами ФБР и Национальной гвардии США, длившаяся с 28 февраля по 19 апреля 1993 года. Во время событий погибло 82 члена секты, в том числе более 20 детей, а также 4 федеральных агента.


[Закрыть]. Однако за это пришлось заплатить высокую цену. У него не осталось личной жизни помимо работы.

– Привет, красавчик, – сказала возникшая рядом с ним Меган. – Я разочарована. Я была уверена, что у вас с Анной все получится.

– У нас все получилось, – ответил он, улыбаясь ей. Эта элегантная улыбчивая женщина с иссиня-черными волосами и светло-карими глазами в правильном освещении была похожа на Веру Фармига. – Ты меня хорошо знаешь.

– Но ты не заинтересовался. – Она произнесла это просто, без осуждения.

– Моя работа не располагает к тому, чтобы завязывать отношения.

Она пожала плечами:

– Моя тоже, но у нас с Саймоном все получилось.

«У вас получается, пока Саймон таскает в постель своих учениц, любительниц фотографии», – подумал он, но промолчал. В сорок лет Меган Деррик считалась одним из самых уважаемых частных адвокатов в Вашингтоне. Окончив юридический факультет Вирджинского университета второй по успеваемости на потоке, она какое-то время служила в Верховном Суде США, после чего присоединилась к юридической фирме бывшего главного прокурора, специализирующейся на самых громких уголовных делах и конституционных жалобах.

– Я бы тобой заинтересовался, если бы ты не была уже занята, – сказал он, бросив на нее озорной взгляд.

Она рассмеялась – громко, искренне.

– Помнишь, как мы были детьми? Как шутили, что поженимся. Ты за мной девять месяцев ухаживал в утробе, и мы были лучшими друзьями. Разве может быть лучшее основание для начала отношений?

– А теперь мы живем в одном городе и не видимся месяцами.

Она улыбнулась:

– Мне не нужно тебя видеть, чтобы знать, о чем ты думаешь.

– Телепатический адвокат, – сказал он, весело блеснув глазами. – Это так же страшно, как ясновидящий продавец машин. – Помолчав, он добавил: – И о чем я думаю сейчас?

Она посерьезнела.

– Правда хочешь знать?

– Я и так это знаю.

В эту игру они играли много раз, но никогда не уставали.

– Хорошо. – Она повернулась к ночному морю. – Ты все еще думаешь об Анне. Может, неосознанно, но где-то в глубине души ты хочешь быть достаточно свободным, чтобы сойтись с ней. – Меган посмотрела ему в глаза. – Но, знаешь, ты свободен. Я уже ездила на Гарден-Рут.

Как всегда, она попала в точку, но Пол сделал вид, что сестра ошиблась.

– Я думал о своем последнем задании. – Он покачал головой.

– Глупости, – возразила она. – Я знаю, в это трудно поверить, но не каждая женщина такая, как Келли.

Имя бывшей жены пронзило его, как удар копьем в живот. Но свои чувства он спрятал за шуткой:

– Значит, решено. Ты бросаешь Саймона, мы с тобой бежим и тайно женимся.

– Я серьезно. Диски и коллекция фильмов твою постель не согреют.

Он устало вздохнул.

– Я скучал по тебе, Мег. Ты единственный человек в мире, кто понимает меня.

Она обняла его.

– Я всегда буду с тобой. Но Бюро не должно получить твою душу.

– Я подумаю об этом, – сказал он и крепко прижал ее к себе.

Исмаил

Индийский океан. 09°04´45˝ ю. ш. 56°52´34˝ в. д.

8 ноября 2011 года

Грузовое судно казалось серым призраком на западном горизонте, угольным пятнышком на предрассветном небе. Исмаил посмотрел на тропическое море, укутанное тенью сумерек, и сжал приклад своего АК-47. Древесина липла к пальцам, металлический ствол в теплом соленом воздухе покрылся каплями влаги, но он не сомневался, что оружие не подведет. Советский автомат, наследие режима Сиада Барре[6]6
  Мохамед Сиад Барре (1919–1995) – президент Сомалийской Демократической Республики в 1969–1991 гг.; в последние годы его правления в стране разразилась гражданская война, уничтожившая здесь институт государства.


[Закрыть] и Сомалийской национальной армии, был надежен, как старый верблюд.

Он сидел на носу второй лодки, рассекавшей темные воды. Со всех сторон его окружал шум: рев большого наружного двигателя, ухающие удары носа о волны, ветер, стонущий, как стадо разбуженных коров. До судна оставалось восемь миль, но они шли почти на двадцати семи узлах, и расстояние быстро сокращалось. Оманская дуни, или дау[7]7
  Одномачтовое (изначально – арабское) каботажное судно. (Примеч. пер.)


[Закрыть], на которой они жили последние три недели, осталась далеко позади, ее крашеный корпус скрылся из виду.

Он ощущал пульсацию сбившихся в комок нервов, внутри, где-то рядом с гложущим чувством голода. Два дня он не ел ничего, кроме хлеба и риса. Привезенная из деревни козлятина – подарок от старейшин клана, которые почти все финансово вложились в это предприятие, – закончилась. На борту дау находилось девятнадцать мужчин: четырнадцать сомалийцев и пять оманских рыбаков, которые были одновременно заложниками и слугами по договору, но в основном невольным экипажем судна. Их отпустят, как только «пассажиры» поймают корабль, но не раньше.

Исмаил посмотрел на лица спутников, оценивая их азарт, их желание рискнуть жизнью и телом ради успеха предприятия. Он был одним из двенадцати нападающих – по шесть душ в каждой лодке. Все вооружены старыми «калашниковыми» и движимы одним желанием: взять хоть что-то ценное от мира, который не дал им ничего. Их командир вместо имени имел прозвище – Гедеф, или «маска» на сомалийском. Его историю знали все в команде. Он был ветераном Центральной региональной береговой охраны, сформированной в 2003 году знаменитым лидером пиратов Мохамедом Абди Хассаном, или Афуейне. Первая же вылазка под командованием Гедефа принесла невероятную добычу – саудовский нефтяной танкер, загруженный легкой малосернистой нефтью на 100 миллионов долларов. Однако из 3,3 миллионов выкупа, полученных от владельцев судна, Гедеф взял себе только 46 тысяч и «Ленд-Крузер». Невзирая на это, он покинул Афуейне и собрал собственную банду, получив финансирование от отца, других родственников в Сомали и диаспоры. С тех пор он захватил еще два судна: сингапурский сухогруз (принес 2,3 миллиона долларов выкупа) и малазийский контейнеровоз, который сейчас стоял на якоре недалеко от Кеел Хуура, пока в Хобьо и Лондоне шли ожесточенные переговоры о цене.

Исмаил поймал взгляд Гедефа над разделявшей две лодки двадцатифутовой полосой воды. На лице командира застыло выражение столь же воинственное, сколь и бесстрастное, как у хищной птицы. Внешне Гедеф и Исмаил не имели ничего общего. Гедеф был относительно низкоросл и мускулист, с кожей сухой, как галмудугская пустыня[8]8
  Галмудуг – непризнанное государство в центре Сомали, занимающее южную часть города и округа Галькайо.


[Закрыть], в которой он родился. Тогда как Исмаил был высок и хорошо сложен, с проницательными глазами своего отца, чистой кожей и правильными чертами лица своей матери. Но психологически они могли быть братьями. Несмотря на разницу в возрасте, составлявшую более десяти лет (Гедефу исполнился тридцать один год, Исмаилу – двадцать), оба участвовали в гражданской войне в Сомали и в конце концов обратились к пиратству. Они были людьми вдумчивыми и деятельными, желали мира, но держали наготове меч, чтобы добиться его на своих условиях.

Исмаил был заместителем Гедефа, пользовался его доверием за бесстрашие и ценился за владение разговорным английским. Он был первым атакующим, который поднялся на борт малазийского грузового судна, первым, кто захватил капитанский мостик и подчинил запуганный китайский экипаж, успокоив их миролюбивыми заверениями. Гедеф называл его Афиарех, или «шустрый язык». Гедеф решил сделать его командиром отряда, о чем он сообщил ночью, перед тем как они покинули Хобьо. В случае успеха в нынешнем деле Гедеф собирался отойти от пиратства, построить прочный дом на берегу моря, жевать там кат – наркотическое лиственное растение, – завести много жен и детей.

Исмаил посмотрел на светлеющее на востоке небо. Солнце взойдет через десять минут, примерно в это же время две лодки появятся на радаре грузового судна. Всю ночь они следили за судном по АИС, автоматической идентификационной системе – той радиосистеме, которой пользуются суда в международных водах. Время для нападения они выбрали идеально. С первыми лучами солнца они приступят к делу и, если повезет, окажутся на борту и захватят экипаж в течение получаса. После этого у них уйдет дня два на то, чтобы доставить добычу к сомалийскому берегу. Они заплыли далеко в Индийский океан, на дальнюю сторону Сейшел: непривычное место для охоты, но здесь было намного безопаснее, чем в Аденском заливе с его военно-морскими патрулями или в Аравийском море в сезон циклонов.

Закрыв глаза, Исмаил беззвучно, одними губами, произнес по-арабски две строчки из Аль-Фатиха, первой суры Корана. Это была первая молитва, которой в детстве научил его отец, еще до наступления эры безумия и убийств, до того, как «Шабааб» – вооруженная арабо-сомалийская группировка исламистов, сделавшая из крови культ, – похитила его жизнь и почти всю душу. Несмотря на оружие в руках и природу их предприятия, слова он произносил без иронии. Напротив, он превратил их в молитву заблаговременного раскаяния.

«Бисмиля-ир-Рахман ар-Рахим… Во имя Бога, милостивого, милосердного. Тебе мы поклоняемся и к Тебе взываем о помощи. В Аллахе ищу утешения. У Аллаха прошу прощения. Да святится Владыка мой, Всевышний. Воистину».

Солнце возникло внезапно, как всегда бывает вблизи экватора, превратив ночь в день и осветив грузовое судно, как факел. Огромное, с возвышающейся белой надстройкой и корпусом цвета рыжей глины, оно было загружено сотнями контейнеров, установленных в шесть-семь уровней от носа до кормы. Исмаил взял бинокль и осмотрел заднюю часть. Теплоход «Нефритовый дельфин» из Мумбаи, Индия. Индийцы славились среди сомалийских банд ненавистью к пиратам, но доллары у них были такие же зеленые, как у любой другой нации. Они сдадутся, и они заплатят. В море действуют военные законы – царь тот, у кого есть автомат.

Исмаил ждал обычного поворота судна, свидетельствующего о том, что экипаж их заметил. Но секунды шли, и, к его удивлению, ничего не происходило. Лодки находились всего в трех минутах ходу – это примерно полторы морских мили – от «Нефритового дельфина», но тот не совершал никаких маневров и не пытался уклониться. Курс и скорость его оставались неизменными. Не включались шланги, не заработала сирена. Этому имелось два объяснения: либо контейнеровоз был оснащен доисторическим радаром, который не мог обнаружить лодки в беспокойном море, либо вахтенные офицеры просто не обращали на них внимания. Исмаил тонко улыбнулся. «Они нам упрощают задачу».

Он посмотрел через воду на отдаляющуюся лодку Гедефа. Стратегия их была проста. Они обойдут судно с двух сторон, образуя клешню скорпиона. Команда Гедефа сделает несколько предупредительных выстрелов по мостику, а команда Исмаила в это время поднимется на борт у самой кормы. Исмаил и еще двое нападающих отправятся на мостик, а его остальные люди займутся экипажем. За то, что он поднимется на судно первым, Исмаил получит втрое большую сами, часть доли выкупа, чем остальные нападающие, кроме Гедефа, который возьмет половину навара, чтобы покрыть расходы, заплатить инвесторам и себе.

Когда до судна осталось меньше мили, «Нефритовый дельфин» наконец включил сирену, после чего за несколько секунд набрал скорость и круто повернул на правый борт, а потом опять на левый, оставляя за собой пенный след на волнах. Но вилять было поздно. Лодки разошлись в стороны, чтобы избежать столкновения, а потом ринулись к корме «Нефритового дельфина», как бычьи акулы на добычу.

Сомалийцы достали орудие и нацелили его на вышку. В бинокль Исмаил увидел движение на мостике – бегающие и размахивающие руками черные тени. По его телу прошла волна адреналина, когда он стал готовиться к атаке. Потом он представил себе сестру, такой, какой она была в прежнем мире: нежный овал лица, обрамленный вышитым хиджабом, маленькие нос и губы, и глаза, которые сияли, когда она улыбалась. Ясмин, невинная, как цветок. Она была его путеводной звездой, его тайным источником мужества. Гедеф не знал о ее существовании, не знал, что движет им на самом деле или на что он готов пойти, чтобы освободить ее.

Вдруг на лодке Гедефа раздался автоматный огонь, характерное ра-тат-тат АК-47, известное в зонах военных действий по всему свету. Одна очередь, потом вторая и третья, все в сторону мостика. Экипаж «Нефритового дельфина» тут же скрылся их виду. А потом случилось нечто такое, что стало для Исмаила полной неожиданностью: он услышал громкий хлопок винтовочного выстрела. Потом еще один.

Он дернул бинокль в сторону лодки Гедефа, и ужас охватил его. Один из нападающих лежал, перевалившись через планширь и свесив одну руку в воду, а другой держась за окровавленную грудь. Гедеф орал на скованный страхом экипаж, стреляя по вышке. Потом он тоже получил пулю в бедро. Нога под ним подломилась, автомат полетел за борт и исчез в воде.

В тот же миг Исмаил понял, что нужно делать. Бросив бинокль, он вырвал румпель из рук испуганного рулевого. Его люди кричали, чтобы он прекращал атаку, их темные лица были перекошены страхом, но его не интересовала их трусость. Он слышал только одну винтовку, и это означало, что на судне только один стрелок. Он хорошо стреляет, но не может находиться одновременно везде. Если Исмаилу удастся подняться на борт, он сумеет его вырубить. На улицах Могадишо ему приходилось такое проделывать.

Набирая максимальную скорость, он направил лодку к корме «Нефритового дельфина». Громадное судно высилось над ними, как за́мок из закаленной стали. Исмаил присмотрелся к открытым окнам на вертикальной корме. Располагались они на уровне главной палубы, в тридцати футах над водой, но в пределах досягаемости. Лестница с крюками, которую они привезли с собой, была сконструирована специально для таких целей.

Услышав новые винтовочные выстрелы, он посмотрел на лодку Гедефа, находившуюся в ста ярдах от него. Глаза его округлились, пока разум фиксировал происходящее. Гедеф стоял на четвереньках в центре лодки, держа на плече гранатомет. Это было самое мощное оружие в их арсенале, но предназначалось оно не для использования против кораблей, а для устрашения. Исмаил замахал рукой, как сумасшедший, пытаясь привлечь к себе внимание Гедефа до того, как тот превратит пиратство в покушение на убийство.

То, что случилось затем, потрясло Исмаила. Гедеф поднял РПГ, направил на «Нефритовый дельфин» и спустил курок. Когда граната вылетела, задняя огненная струя воспламенила двигатель лодки, превратив его в бомбу. Двигатель взорвался с такой силой, что огненные клубы взвились высоко в небо, а лодку подбросило вверх, как игрушку. Волны быстро окружили обломки корпуса и утащили их в глубину, оставив на поверхности тела и горящее масляное пятно.

Исмаил, оцепенев, наблюдал за происходящим, его лодка постепенно сбавила ход и остановилась, покачиваясь на поднятых «Нефритовым дельфином» волнах. Он не слышал, как кричали люди вокруг, не замечал он и удаляющийся контейнеровоз. Он снова находился в Могадишо, сидел, скорчившись, за перевернутым «джипом» на улице Мака ал Мукарама, рядом с ним сжался в комок плачущий Юсуф. Вокруг свистели пули, некоторые рикошетом отскакивали от «джипа», другие впивались в стену дома у них за спиной. Люди кричали на сомалийском, кто-то был ранен, кто-то умирал под напором правительственных танков. А потом грянул взрыв и наступила черная пустота потери сознания. Глаза его заморгали и снова увидели кровь, почувствовали ее вязкую густоту на коже. Он услышал вопль, сорвавшийся с его губ…

…и так же неожиданно вернулся в настоящее. Люди выкрикивали его имя:

– Афиарех! Афиарех! Что теперь делать?

Они в ужасе таращились на него. Гюрей, двадцати четырех лет, неграмотный козопас из глубинки, хорошо умевший только одно – стрелять из автомата; Дхуубан, девятнадцати лет, младший из восьми братьев и сестер, худой, как пугало, и мечтавший доказать отцу, что тоже чего-то стоит; Осман, двадцати пяти лет, упрямый и полный юношеских сил; Либан, двадцати лет, проверенный в деле сын торговца верблюдами, правая рука Исмаила; и наконец Сондари, задумчивый юноша семнадцати лет, мать которого продавала кат, чтобы прокормить пятерых его братьев, пока отец тратил ее заработки на новую жену. Без Гедефа они словно осиротели. Им был нужен кто-нибудь, кто повел бы их за собой.

– Будем искать выживших, – произнес Исмаил властным тоном. Он знал, как нужно командовать людьми, это знание – единственное, что он получил от «Шабааб».

Взявшись за румпель, он направил лодку к месту взрыва. Его люди, зажав носы, чтобы не чувствовать вони горящего масла, стали искать тела. Три нашли сразу, они плавали лицом вниз, изрешеченные осколками, все мертвые. Четвертого обнаружили чуть поодаль, посреди розоватого облака в воде. У него была оторвана половина ноги. Зрелище это было настолько чудовищным, что Сондари отвернулся, а Дхуубана стошнило в воду. Остальные выкрикивали имена Гедефа и его двоюродного брата Маса в безбрежную ширь неба и моря, но так и не дождались ответа.

– Они погибли, – дрожащим от шока голосом произнес Либан. – Нужно найти дау.

– Нет, – выпалил Осман. – Нельзя их вот так здесь оставлять.

Исмаил заставил себя оставаться сдержанным. Осман был лучшим другом Маса.

– Продолжаем искать, – сказал он и повернул лодку на новый круг.

Пока его люди искали выживших, он наблюдал за удаляющимся «Нефритовым дельфином». Граната из РПГ не попала в цель. Возможно, Гедеф всего лишь хотел напугать их. Этого Исмаил, скорее всего, никогда не узнает. Атака окончилась полным провалом. Но само предприятие еще можно было довести до успешного конца. На дау было достаточно еды и горючего, чтобы провести в море еще неделю. Другие пиратские банды захватывали корабли и с одной лодкой. Это было опасно, но уж лучше так, чем возвращаться в Сомали без добычи. Инвесторы Гедефа с них головы снимут.

– Смотрите! – закричал Осман, глядя на восток. – Это Мас!

Молодой человек плыл на обломке лодки в искрящейся от солнца воде. Он уже почти сполз в воду, но повернул голову в их сторону. Исмаил подплыл к нему, и Осман с Гюреем втащили его на борт. Мас весь сжался, приняв позу эмбриона, изо рта у него свисали слюни, но он был цел и невредим, если не считать шока, истощения и рваной раны дюйма два в длину на правой щеке. «Надо же было, чтобы спасся он, а не Гедеф», – подумал Исмаил.

Этот запальчивый и ревнивый двадцатидвухлетний сорвиголова и заядлый спорщик был единственным сыном дяди Гедефа. Гедефа он боготворил, но оспаривал место Исмаила в банде. «Афиарех – факаш, из чужого клана, – много раз повторял он. – Он воевал за “Шабааб”. Ему нельзя доверять». Гедеф не обращал на это внимания. В пиратских бандах людей чаще судят по их заслугам. Сноровка и опыт здесь важнее клановых вопросов, а отвага значит больше, чем вероисповедание. Гедеф возвысил Исмаила потому, что Исмаил был хорош в захвате кораблей, и для него не имело значения, что отец Исмаила был Саадом, а не Сулейманом, как остальные. Но теперь, когда Гедеф умер, Мас мог стать опасным. Исмаилу следовало присматривать за ним.

Из водонепроницаемого мешка под своим сиденьем он достал рацию и нажал на кнопку «говорить».

– Абдулла, Абдулла, – начал он. – Прием. – Прислушался к шипению, но ничего не уловил. – Абдулла, Абдулла, это Афиарех. Как слышишь?

Исмаил нахмурился и посмотрел на солнце. Сигнал рации на воде распространялся в радиусе восьми миль. «Дуни должна быть недалеко, – подумал он. – Почему Абдулла не отвечает?» Люди смотрели на него, все, кроме Османа, который возился с Масом.

– Не волнуйтесь, – уверенным тоном произнес Исмаил.

Он снова взялся за румпель, запустил мотор и поплыл по легким волнам. Направив нос лодки на восток, он всмотрелся в горизонт, надеясь увидеть тень, неровность, что угодно, что могло напоминать дау. Каждые несколько минут он отпускал рычаг управления и пытался вызвать по рации Абдуллу. Каждый раз ответом ему было лишь шипение атмосферных помех.

Через полчаса он забеспокоился. Его люди, в том числе и Осман, следили за ним с тревогой в глазах. Мас все еще находился в полубессознательном состоянии, но начал что-то бормотать. Скоро он придет в себя и, когда это случится, наверняка полезет в драку.

– Абдулла, Абдулла, – произнес Исмаил, как ему казалось, в сотый раз. – Это Афиарех… Если слышишь меня, пожалуйста, ответь. – Спустя минуту он решил солгать: – Абдулла, это Афиарех. Гедеф со мной, но его рация не работает. Где вы находитесь?

Либан первым озвучил то, чего боялся Исмаил:

– Думаешь, они нас бросили?

– Нет, нет, – с напором ответил Исмаил. – Просто рация не достает.

Однако время шло, и вопрос Либана терзал его все сильнее. Гюрей и Осман начали жаловаться на Абдуллу и Ширму, охранников, которых они оставили на дау присматривать за оманскими рыбаками. Дхуубан сидел на корме, поджав к груди тощие ноги, и глядел на Маса так, будто тот принес на его голову проклятие. Либан гладил свой «калашников», как талисман. И лишь Сондари не утратил веру, он сидел рядом с Исмаилом и ловил каждое его слово, будто в любую секунду голос Абдуллы мог прорваться сквозь шипение рации и дать разумное объяснение затянувшемуся молчанию.