Текст книги "Девон: Сладострастные сновидения"

Дэвон выставила руку перед животом, как бы защищая своего будущего ребенка. Она не поступит так, как ее мать. Она никогда не отдаст его чужим людям. Она намерена сама воспитывать свое дитя, и никто, даже его отец, не сможет в это вмешиваться. Она сама никогда не знала материнской любви, и никогда не допустит, чтобы ее ребенок испытал ту боль от пустоты, брошенности, которую Дэвон чувствовала еще до сих пор. Она будет сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы сохранить, выносить своего ребенка. «Ты мой, малышонок. И никто тебя не обидит и не разлучит меня с тобой».

– Ну, вот все так, как я и боялась, – словно стараясь примириться с неприятной реальностью, сказала Элсбет, выходя из тени, где она уже некоторое время стояла, наблюдая за Дэвон. Она прискакала в Баркли-Гроув пообедать вместе с Хантером и Сесилией. Избрала кратчайший путь – через лес, и, выбираясь на опушку, заметила, как Дэвон с трудом выбралась из прачечной и опустилась на скамейку. Она выглядела совсем больной и Элсбет хотела было подойти помочь. Но тут Дэвон положила руки на живот, и по его форме Элсбет сразу поняла, что те приступы тошноты были вызваны отнюдь не морской болезнью. Дэвон прибыла в Баркли-Гроув беременной. Хантер? Элсбет поспешно отогнала от себя эту мысль. Нет, нет, это невозможно! Ведь они собираются пожениться.

Дэвон оглянулась, услышав эти слова, бледное лицо стало вообще белым как мел. Она с трудом поднялась.

– Я не понимаю, о чем это вы.

– Мисс, я не дурочка. Я знаю, что вы ждете ребенка. Вы что, думаете, что вам надолго удастся сохранить эту тайну?

Дэвон молчала. Что тут ответить? Не могла же она ей сказать, что обдумывает, как отсюда убежать.

– Знаете вы, кто отец? – мягко спросила Элсбет. В голосе не было ни обвинения, ни осуждения, только озабоченность.

Дэвон отвернулась от этих вопрошающих карих глаз. Ответ вертелся у нее на языке, но она ничего не скажет. Не может она сказать Элсбет, что отец ребенка – это тот человек, за которого она собралась замуж.

– Вы должны мне сказать, Дэвон. Мне нужно знать, тогда я смогу что-нибудь сделать, пока еще не поздно. Здесь не очень-то доброжелательно относятся к женщинам в вашем положении Вас могут выставить перед церковью и выпороть как грешницу.

Весь мир перед ней помутился, в глазах замелькали какие-то полосы, голубые, зеленые… Она снова опустилась на скамейку и спрятала голову в коленях. Сердце отчаянно билось, она глотала воздух, пытаясь как-то собраться с мыслями. Вот-вот начнется истерика. Нет, нет, она не может этого себе позволить!

– Дышите глубоко, медленно, – посоветовала ей Элсбет; она окунула платок в бочку с дождевой водой, стоявшую у здания прачечной. Положила его на лоб, когда Дэвон вновь откинулась назад, отерла ей пот. – Дэвон, я хочу быть вашим другом. Если вы скажете мне, кто отец ребенка, я, быть, может, смогу поговорить с ним и убедить его, чтобы он УСЫНОВИЛ ребенка.

Дэвон отвела руку Элсбет и покачала головой.

– Спасибо за заботу, но это моя проблема. Тот, кто зачал его, никогда об этом не узнает.

– Если бы он узнал, он бы, конечно, женился на вас.

Она опять покачала головой.

– Нет, боюсь, что нет. И пожалуйста, я вас очень прошу. Не говорите об этом никому…

– Но ведь вам все равно этого не скрыть? Скоро все здесь поймут, что вы не просто так толстеете. Осталось уже меньше девяти месяцев, и у вас родится ребенок. Этого вы уж никак не скроете. И Хантеру нужно сказать: ведь вам нельзя делать тяжелую работу. Это вам не полезно в вашем нынешнем состоянии.

– Да я не собираюсь ничего скрывать, но я должна сама сказать об этом лорду Баркли. Пожалуйста, позвольте мне это сделать самой, – соврала Дэвон. Любыми средствами надо убедить ее, чтобы она молчала.

Элсбет нерешительно ответила:

– Если меня спросят, я врать не буду, но сама ничего не скажу – если только не буду считать, что должна буду сделать это ради вашего же блага.

Дэвон облегченно вздохнула. Слава богу! Надо надеяться, что к тому времени, когда Элсбет решит обо всем рассказать, Дэвон будет уже далеко отсюда.

– Благодарю Вас, миледи. Вы так добры ко мне.

– Помните, миссис Макинси, Вы должны думать прежде всего о благе ребенка. Без мужа вам будет тяжело. Женщина с внебрачным ребенком – вас будут все сторониться. Если вы передумаете, насчет того, чтобы известить отца ребенка, скажите мне, я помогу.

– Я все понимаю, но, боюсь, теперь уже ничего не исправишь. И слишком поздно решать все по-новому. Я сделала ошибку и должна за нее расплачиваться. И сделаю все, чтобы ребенку не пришлось страдать из-за моей ошибки.

Элсбет улыбнулась и похлопала Дэвон по плечу.

– Вы смелая женщина, Дэвон Макинси. В чем-то я Вам завидую. В подобной ситуации я не была бы такой храброй.

Дэвон поглядела Элсбет вслед; та направлялась к двухэтажному особняку из красного кирпича – скоро она станет там хозяйкой Интересно, была бы Элсбет так же добра, если бы она знала, что этот ребенок – от Хантера Баркли? Сомнительно..

Дэвон вновь посмотрела на свой округлившийся живот; время уходит – тоскливо подумала она. Теперь вот Элсбет все знает скоро и остальные узнают Надо спешить…

Тихое посвистывание у конюшни привлекло ее внимание. Это Мордекай Брэдли обрабатывает щеткой черного жеребца Хантера. Он – ее единственная надежда, если она хочет избавиться от общества Хантера. Он один способен понять ее чувства. Они почти что в одинаковом положении, только что у нее под сердцем есть доказательство ее любви.

Дэвон вновь с усилием поднялась, поправила фартук, так чтобы не было видно небольшой еще округлости на животе. Пришло время обратиться к Мордекаю за помощью.

Она постояла, наблюдая гиганта за работой Щетку было почти не видно в его руке – такая большая у него ладонь. Однако движения не только быстрые, умелые, но и почти нежные – странно для мужчины такого вида.

Нежный гигант, подумала Дэвон, когда Мордекай поднял голову и увидел ее. Он остановился. Морщины, окружавшие его блекло – серые глаза, стали глубже: он улыбнулся.

– Что это вас занесло на конюшню, мисс? Дэвон медленно обошла вокруг жеребца,

похлопав его по крупу. Погладила его крутую шею и взглянула Мордекаю прямо в глаза.

– В Вас столько талантов, Мордекай. Вы как дома и на море, и на суше. Большинство предпочитают или одно, или другое, но вам, по-моему, и там, и там нравится.

Мордекай хмыкнул, повел мозолистой рукой по крупу коня, стер пот с лица.

– С детства я жил в деревне и вполне смог бы прожить остаток моей жизни не на нашей ферме – если бы меня не забрали в английский флот.

– Значит, на море вы попали не по своей воле? Мордекай покачал головой, сухо улыбнулся.

– Да нет, конечно. В душе я фермер, но, чтобы выжить, всему обучишься.

Дэвон посерьезнела.

– Нам всем приходится многое делать, чтобы выжить.

Понимая, что Дэвон подошла к нему не ради интереса к его прошлому, Мордекай кивнул Положил щетку на место, взял жеребца за узду. Вы что-то хотите мне сказать, мисс?

Дэвон отошла в сторону, пропуская жеребца, и затем прошла вслед за Мордекаем.

– Хочу попросить вас об одолжении? Мордекай поставил жеребца в стойло и повернулся к Дэвон:

– Каком?

Дэвон нервно сцепила пальцы и с трудом проглотила комок в горле.

– Я… я… пришла попросить… не поможете ли вы мне исчезнуть отсюда?

Мордекай выгнул кустистую бровь.

– Да уж, одолженьице!

Теперь ей уже нечего терять, и Дэвон взмолилась:

– Ну, пожалуйста! Вы единственный, кто мне может помочь. Мне нужно уехать.

Мордекай сделал глубокий вздох:

– Мисс, Хантер Баркли – мой лучший друг, а вы хотите, чтобы я помог бежать его невольнице.

Господи, глаза прямо лопаются от боли! Дэвон сплюнула.

– Я думала, вы поймете, о чем речь. Вы здесь единственный, кто понимает, что я чувствую.

Мордекай снова покачал головой – на этот раз печально.

– Понимаю, после той жизни, которую вы вели в Лондоне, быть здесь в положении простой работницы – это тяжело. Но и не так уж плохо. Хантер – не жестокий хозяин.

Дэвон сжала кулачки, лицо покраснело от ярости.

– Не притворяйтесь, что не понимаете, о чем я говорю. Я видела, как вы смотрели на Эслбет Уитмен, и понимаю ваши чувства – вот и у меня такие же чувства к Хантеру. Как раз ради вашей любви – помогите мне! Вы понимаете, что это такое – неразделенная любовь…

Мордекай похолодел, потом покраснел от гнева.

– Мисс, вы говорите о том, чего не знаете. По-моему, самое время вам вернуться к своим делам, а мне – к своим.

– Мордекай, я не хотела вас обидеть. Все, что я хочу, – это уехать отсюда. Я не могу здесь больше жить. Скоро Элсбет станет его женой, и она не должна никогда узнать, что было между мной и Хантером. Да, я люблю человека, который мне не отвечает взаимностью, но она-то почему должна от этого пострадать?

– Она никогда не узнает, если только вы сами ей не скажете, – разумно заметил Мордекай.

Дэвон сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Она не хотела видеть, какое у Мордекая будет лицо, когда он узнает настоящую правду, почему она должна исчезнуть из Варкли-

Гроув.

– Она уже знает кое-что – например, что у меня будет ребенок.

– От Хантера? – тихо спросил Мордекай. Она открыла глаза, их зеленые глубины полыхнули огнем.

– Как ты смеешь спрашивать такое? Мордекай пожал плечами.

– Женщина с твоим прошлым – знаешь, тут ни в чем нельзя быть уверенным. Ты не первая, кто пытается улучшить себе жизнь таким образом – найти самого подходящего мужика и объявить его папашей.

– Я не хочу даже спорить с тобой по этому поводу. Единственное, что прошу, – это помочь мне уйти отсюда. Ни о чем больше.

– Так значит, ребенок – Хантера, – сказал он уже несомневающимся тоном. Дэвон его убедила. Дэвон пыталась сдержать себя.

– Ребенок мой, и только мой.

– Если он узнает, он вас все равно разыщет.

Дэвон отрицательно замотала головой.

– Нет. Он этого не будет делать. Мой ребенок – это мой ребенок, он для него ничего не значит. Хантер женится на Элсбет, и она принесет ему наследников – подходящих, чтобы стать потом владельцами Баркли-Гроув.

– Ты не права, Дэвон. Я знаю Хантера Баркли. Если он узнает, что у тебя будет ребенок, он горы перевернет, но добьется, чтобы он был с ним. Неважно, как он к тебе относится, но он – никогда не позволит тебе забрать его плоть и кровь.

– Тогда тем более ты должен мне помочь, чтобы он никогда не узнал правды.

– Господи, ну морока с этими бабами! – выругался Мордекай и задумчиво почесал затылок. – Будь я проклят, и так плохо, и так. В любом случае будет больно кому-то, кого я люблю. Если я помогу тебе, больно будет Хантеру, а если ты останешься и Элсбет узнает, кто отец твоего ребенка, она будет страдать.

– Думай об Элсбет, Мордекай. Ты ее любишь. Пусть ей не будет больно.

Мордекай покачал головой.

– Я прямо не знаю. Мне нужно подумать.

– Только не очень долго. У меня немного времени. Элсбет уже знает о ребенке, но обещала не говорить Хантеру – пока я сама ему не скажу.

– Ладно, сегодня к вечеру скажу. Приходи сюда после того, как я вернусь из Вильямсбурга. Но учти: я ничего не обещаю.

– Понимаю, Мордекай. Понимаю, что поставила тебя в трудное положение. Извини. Но у меня не было другого выбора.

Хантер выронил вилку, и она звонко ударилась о тарелку. Он, не жуя, проглотил здоровенный кусок ветчины, опрокинул в себя бокал бургундского и только потом сумел выговорить:

– Что ты сказала?

Элсбет, всецело поглощенная разрезанием куска ветчины на своем блюде, не заметила смущения.

– Я обещала не разглашать ее тайну, но теперь передумала. Нельзя, чтобы она оставалась одна с ребенком. Нужно оповестить отца. Надеюсь, мы сможем убедить ее сказать нам, кто он, и его – жениться на мисс Макинси, так, чтобы все было по закону.

– Я не уверен, что расслышал тебя правильно. Ты правда сказала, что мисс Макинси ожидает ребенка? – спросил Хантер, не веря своим ушам.

Элсбет аккуратно положила в рот кусок ветчины и принялась жевать, кивнув Хантеру в знак согласия.

– Ты все правильно расслышал. И наш долг – по возможности помочь ей. Если мы не сможем убедить ее сказать, кто отец, и поженить их, боюсь, преподобный отец Морган заставит ее каяться в своих грехах. Выставит у позорного столба и устроит публичную порку.

Хантер бросил на стол салфетку и откинулся на спинку стула. Он чувствовал, что у него кружится голова. Он будет отцом. Дэвон носит его ребенка; у него-то сомнений нет, это – его ребенок. Ему хотелось и смеяться, и плакать. Как это его угораздило! Боже! А что он скажет этой чудесной женщине, которая сидит с ним за столом? Она заслуживает лучшей доли. Хантер потер виски и вздохнул. Посмотрел на Элсбет. Не стоит откладывать, надо сказать всю правду сейчас же.

– Элсбет, ты твердо уверена, что у Дэвон будет ребенок?

– Да, Хантер. Уверена. Я встретила ее у прачечной меньше часа назад, и она сама призналась. Она просила меня подождать – хотела сама тебе об этом сказать, но я думаю, ты должен быть в курсе. Чтобы что-то предпринять.

Хантер снова глубоко вздохнул.

– Элсбет, мне нужно тебе что-то сказать. Элсбет замерла; тон Хантера говорил сам за себя. Ее снова охватил такой же ужас, как в первый день – когда они прибыли в Баркли-Гроув. Какие-то холодные щупальца коснулись ее спины. Вновь проснулись подозрения. Она замотала головой, как бы отгоняя преследующие ее мысли, слабая улыбка тронула губы. Глаза наполнились слезами.

– Не хочу, не хочу. Не говори, не надо. Хантер протянул руку через стол, покрытый кружевной скатертью, и взял Элсбет за руку Печально улыбнулся.

– Ты знала с самого начала, да?

Элсбет быстро-быстро заморгала – только бы не заплакать!

– Она красивая женщина. Гораздо красивее меня.

Хантер сжал ее руку.

– Ты такая же красивая. И я люблю тебя Ты знаешь. Люблю с самого детства.

Элсбет слабо кивнула головой.

– Но у нее же от тебя ребенок? Теперь и Хантер кивнул:

– Да.

– Собираешься жениться на ней?

– Ребенок мой. У меня нет другого выбора.

– Тогда желаю счастья, Хантер.

– Ты почему такая добрая, Элсбет? Я ведь все разрушил – наше обручение и все, я же тебя предал.

– Ты сам сказал, мы любили друг друга с детства. Я не хочу тебе ничего плохого. Ты слишком хороший, Хантер Баркли. Хотя сейчас мне бы больше всего хотелось свернуть тебе шею. Хантер еще раз пожал руку Элсбет, на этот раз на прощание.

– Пусть ничто не нарушит нашу дружбу, Элсбет. Не знаю, что я буду без тебя делать.

– Тебе оказалось не так уж трудно найти мне замену, – сказала она резче, чем хотела.

Удар был меткий, и Хантер бросил взгляд куда-то вбок с видом невинной овечки.

– Я не хотел сделать тебе больно.

Он провел рукой по своей темной шевелюре и встал. Отодвинул стул, подошел к окну, выходящему в сад. Жарко, даже цветы завяли.

– Я правда не знаю, что случилось со мной, когда я в первый раз увидел ее. Я сам ничего не могу понять, а тем более – объяснить. Я как-то вошел в ее жизнь, а она – в мою, и мы теперь никак не распутаемся.

Элсбет тихонько подошла к нему Остановилась, оглядела его. На ее милом лице не было ни гнева, ни обиды, только понимание и сожаление. Она чувствовала, что его чувства глубже, чем он сам готов признать, но не ей ему объяснять, что он, наверное, влюблен без памяти в свою прекрасную невольницу Со временем он сам все поймет. Только тогда он узнает, как и почему Дэвон Макинси перевернула всю его жизнь.

– Ты не скажешь ей? Пусть она сама тебе все скажет.

Хантер кивнул головой:

– Попытаюсь. Это все, что я могу обещать.

Глава 10

Была безоблачная и безлунная ночь. Только звезды маленькими бриллиантиками светились на бархатно-черном небосводе. Все было тихо и недвижно. Ни шороха высоких болотных трав, ни шелеста листьев магнолии. Ночь медленно катилась на запад.

Опершись плечом о колонну веранды, глубоко засунув руки в карманы, Хантер невидящими глазами глядел в полуночное небо, не замечая его прелести. Он думал о Дэвон.

Хантер беспокойно переступил с ноги на ногу. Была удушающая жара, но не она была причиной его бессонницы. С момента, когда он узнал о беременности Дэвон, он просто не мог думать ни о чем другом.

Вообще-то ему давно полагалось бы спать – завтра ему предстоит в Вильямсбурге встреча с Сэтом Филдсом, который передаст ему последние инструкции от генерала Вашингтона. Для патриотов наступали трудные времена. В отличие от предыдущих кампаний, все, казалось, складывалось против них – и на Севере, и на Юге. Если штаты Джорджия, Северная и Южная Каролина не устоят, следующим на очереди объектом нового наступления англичан станет Виргиния.

Хантер провел рукой по своим спутанным волосам. Да, англичане надеются окружить Виргинию и постепенно задушить повстанческое движение, заставить жителей вновь покориться короне. Сейчас никак не время терять голову из-за женщины. Он должен думать только о своей миссии – никто не должен ни на минуту усомниться, что он верный роялист, преданный англичанам душой и телом. Информация, которую он может получить, действуя в стане врага, бесценна для патриотов.

Хантер глубоко вздохнул. Сколько бы он ни твердил себе, что он должен и что он не должен, он не может выбросить из головы мысли о Дэвон и ее – их – ребенке. Он обещал Элсбет, что ничем не даст знать Дэвон о том, что ему стало известно, но подсознательное чувство говорило ему: иди, разыщи ее и обо всем с ней переговори. И немедленно. И почему она, кстати, просила Элсбет молчать о ее беременности?

Скорее всего она вообще и не собиралась ему говорить о ребенке. Не хотела, чтобы он об этом знал. Как именно она собиралась утаить от него правду, он себе не мог даже представить, но уж наверняка она что-то придумала – он ее уже достаточно знал, насчет выдумок за ней не пропадет.

Выражение его лица сразу стало жестким, он сжал челюсти. Ну уж нет, будь он проклят, он не позволит ей утаить от него ребенка. Его плоть и кровь никогда не назовут ублюдком. Рурке – наглядный пример, что из-за этого получается. Пусть Дэвон относится к нему самому как хочет, она выйдет за него замуж, чтобы ребенок был законным – пусть даже для этого ему придется связать ее и тащить к алтарю за волосы!

– И будь я проклят, если я этого не сделаю! – пробормотал про себя Хантер, решительно повернулся и спустился по ступенькам вниз. Он должен, наконец, показать миссис Дэвон Макинси, кто хозяин в Баркли-Гроув. Тут ей придется поступить так, как он ей скажет.

Хантер завернул за угол и резко остановился, заметив какую-то фигуру-тень, тихо крадущуюся в направлении к конюшне. Мысли о Дэвон сразу ушли куда-то в сторону. Кто это? Он всегда чувствовал, что он и его семья – в постоянной опасности из-за его нелегальной деятельности; и он не был бы удивлен, если бы какой-нибудь британский генерал решил подослать к нему шпиона – не из-за каких-то подозрений – Хантер был осторожен и не давал для них повода, – а просто, чтобы лишний раз убедиться в его лояльности.

Хантер тихонько пошел за тенью. Открылись ворота конюшни, сноп вырвался наружу, ярко осветив фигуру женщины. Да это же Дэвон! Хантер облегченно вздохнул, но тут же его подозрения вспыхнули вновь. Что она здесь делает? Почему так воровато осмотрелась по сторонам, прежде чем проскользнула внутрь? И дверь поспешно закрыла. Хантер сощурил глаза. Тут явно что-то не так.

Хантер помрачнел. А может быть, она умалчивает о беременности совсем по другой причине? Он весь похолодел от этой мысли. Они не были вместе, как мужчина и женщина, с той ночи на Сент-Юстисии. Она вполне могла найти себе любовника вместо него.

Неприятное ощущение росло, Хантер почувствовал, что его вот-вот вырвет. Ревнивые подозрения как ножом разрывали его всего. Хантер не понимал, что с ним происходит.

Последнее время он совсем потерял власть над своими эмоциями. Когда речь шла о Дэвон, они менялись от одной крайности к другой – при малейшем поводе. Единственное, что он знал наверняка, – это что он не отпустит от себя Дэвон, даже если этот ребенок от другого мужчины.

– Она моя и больше ничья, – с этим почти рыком Хантер рванул ворота конюшни. Он встал как вкопанный, увидев Дэвон и рядом с кем? С Мордекаем Брэдли!

– Что, черт подери , здесь происходит, а? Пораженная его внезапным появлением,

парочка молча глядела на него А он заорал еще громче.

– Я, черт возьми, задал вопрос, какого черта молчите?

Дэвон бросила на Морд екая молящий взгляд, понимая по растерянному выражению его простодушного лица, что врать он не будет. Ну как отвлечь Хантера от своей беременности и от своих намерений сбежать? Идея пришла мгновенно:

– Неужели даже на несколько секунд любви надо спрашивать вашего разрешения, милорд?

Лицо Хантера превратилось в гранитную маску. Его голубые глаза буквально пронзили насквозь Мордекая:

– Мордекай, это правда – то, что она говорит?

Дэвон шагнула к Мордекаю поближе, обняла его.

– Вы хотите сказать, милорд, что я врунья?

Неужели вы сами не видите? Хантер, не обращая на нее внимания, опять рявкнул:

– Я жду ответа от тебя, Мордекай.

Мордекай своими большими лапищами осторожно отвел от себя руки Дэвон.

– Да нет, Хантер. Конечно, неправда.

– Тогда что вы тут делаете сейчас, ночью? – спросил Хантер, в котором все еще бушевала ревность.

– Мордекай, пожалуйста! – взмолилась Дэвон, уже понимая, что ее надежды на бегство рухнули. Мордекай покачал головой: нет! Она отвернулась: снова проиграла!

– Я хотел сейчас помочь ей уехать отсюда, ровным голосом без всяких угрызений совести ответил Мордекай.

Хантер уставился на него, не веря своим ушам:

– Почему, черт подери? Ты же знаешь: это преступление – помогать бегству раба.

– Ты лучше спроси об этом у Дэвон. Это ваше с ней дело. Мне бы не стоило сюда вмешиваться, потому что ты мой друг… – Мордекай бросил извиняющийся взгляд на Дэвон.

– Может, это и к лучшему. – И он вышел, оставив их наедине.

– Что он имел в виду, Дэвон?

Дэвон не собиралась сдаваться. Гордо подняв подбородок, она выдержала его взгляд:

– Не знаю, о чем это он.

Два шага – и Хантер схватил Дэвон за руку. Рванул к себе, увидел золотые отблески от лампы в ее глазах цвета лесной зелени; или это огоньки разгорающегося пожара? Она готова к битве, но и он тоже!

– Вранье, все вранье! Неужели ты не можешь быть откровенной со мной хоть однажды! Почему мне всегда приходится все вытягивать из тебя? Почему ты хочешь сбежать отсюда, Дэвон? Разве я не говорил тебе, что не отпущу тебя никогда? Дэвон по-прежнему вызывающе глядела на него.

– А разве я не говорила тебе, что я ни перед чем не остановлюсь, чтобы освободиться от тебя?

Хантер поднял руку и погрузил пальцы в копну ее шелковистых волос, ниспадавших ей на спину. Он не дотрагивался до нее с той памятной ночи на Сент-Юстисии, но память об этой ночи была так мучительно близка, он почти наяву чувствовал сладость ее губ. Он медленно отвел от них свой взгляд. Посмотрел в ее горящие глаза.

– Боже! Как же я тоскую без тебя! – пробормотал он, наклоняясь к ней.

Дэвон отчаянно пыталась высвободиться. Она не хотела уступать снова тем бешеным чувствам, которые просыпались в ней от одного его прикосновения. Нет, это надо прекратить, а то будет поздно.

Она сумела оторваться от его губ. Тяжело дыша, обеими руками уперлась ему в грудь и отчаянно замотала головой.

– Оставь меня. Я не буду больше твоей девкой. Я тебе служу, как требует закон, но я тебе не кобыла в табуне.

Хантер сжал ей голову руками. Пристально посмотрел в глаза. Там ничего, кроме гнева. Как горько! Проглотив комок в горле, он выдохнул:

– А как насчет моего ублюдка?

Дэвон побледнела. Она глядела на него, не в силах что-либо сказать.

Так, значит, все правда: у Дэвон будет ребенок от него, и она не хотела, чтобы он об этом знал. К счастью, он вовремя оказался здесь, пока она не убедила Мордекая помочь ей сбежать из Баркли-Гроув. Его раздражение росло с минуты на минуту.

– Можешь не отвечать. Я уже все знаю. Но это не будет ублюдок. Ребенок будет носить мое имя.

Увидев ошеломленное лицо Дэвон, он продолжал, не повышая голоса:

– Это тебя так удивляет, сладушка моя? Ведь ты наверняка на это не рассчитывала..

Дэвон резким рывком освободилась от рук Хантера, поморщившись от боли – несколько прядей ее блестящих волос остались закрученными вокруг его растопыренных пальцев.

– Ребенок, который во мне, – мой, и только мой, и я не собираюсь выходить за тебя замуж.

Выражение лица Хантера не смягчилось.

– А я вот как раз намерен на тебе жениться. Ну, правда, разве не ради этого ты сказала Элсбет о ребенке – чтобы я вспомнил о своих обязательствах?

– У тебя нет никаких обязательств в отношении меня, ты, ублюдок поганый! Я вовсе не хотела, чтобы ты узнал о моем ребенке. И уж тем более, не собираюсь за тебя замуж, – Дэвон даже сплюнула, не испытывая никаких угрызений совести за свою ложь. Ее девичьи грезы о любви и браке, которым она предавалась тогда, на «Джейде», – пусть это останется при ней, и только для нее. Тогда она еще не знала, что Хантер намеревался жениться на Элсбет Уитмэн.

– Ты что, думаешь, я в это поверю? – с сарказмом спросил Хантер.

– Да мне плевать, веришь ты или нет Отпусти меня отсюда, и ты никогда обо мне больше не услышишь.

В ответных словах Хантера было столько льда, что его хватило бы превратить тропическую ночь в арктическую.

– Ребенок принадлежит мне и черта с два я тебе позволю его забрать от меня. Уже поздно соблюсти все формальности – эти объявления о свадьбе и прочее – но готовьтесь: на будущей неделе – ваша свадьба.

Хантер отвернулся, но тихие слова Дэвон, тихие, но вызывающие, остановили его.

– Хантер, я не выйду за тебя замуж. Хантер глянул через плечо и доверительно улыбнулся ей.

– Выйдешь, куда денешься – иначе тобой займется наш добрый пастор. Он твердый сторонник идеи, что грех должен быть наказан. Он велит тебя раздеть догола и наказать плетьми – перед всеми прихожанами Брутонской церкви. А потом я скажу ему, что все равно женюсь на тебе – хотя уже все знают о твоем позоре, а он скажет – вот и прекрасно, ибо невинный ребенок не должен страдать.

Дэвон вспомнила, как за ней захлопнулись двери Ньюгейтской тюрьмы, и покачала головой:

– Ты этого не сделаешь.

– Хочешь испытать меня? Давай. Я пойду на все, чтобы добиться того, что ребенок будет носить имя, которое он заслуживает. Пусть его мать принародно выпорют, если это необходимо, чтобы привести ее в чувство. Ты хочешь так – твое дело. А теперь, мисс, – спокойной ночи!

Хантер твердыми шагами направился к воротам конюшни, оставив Дэвон одну.

Она смотрела в темноту; это был символ ее будущего. Если бы Хантер действительно хотел жениться на ней, она была бы самой счастливой женщиной на свете. Но такого счастья ей не суждено. Он не хочет ее. Он хочет ребенка.

Дэвон вздрогнула. История повторяется Никогда ее не хотели воспринимать такой, как она есть; всегда она была каким-то довеском, приложением или заменой кому-то.

Экипаж катился вниз по улице герцога Глочестерского; какой-то торжественный стук его колес, казалось, возвещал всему миру, куда он направляется, и зачем – в Брутонскую церковь, на обряд бракосочетания. Дэвон нервно разглядывала свои сложенные на коленях руки. Ее не радовала богатая ткань и красивый покрой свадебного платья, которое ей купил Хантер. А платье было действительно великолепное: снежно-белый атлас с вышивкой в виде цветов из шелка; кружева и гофре до самых пят; корсаж с низким вырезом, открывающим мягкие выпуклости ее бюста – но все это было как-то немило, не хотелось глядеть. Не хотелось глядеть и на мужчину, сидевшего рядом, и уж тем более – на девушку, которая пронизывала ее ненавидящим взором с сиденья напротив.

На следующий день после того памятного ночного разговора Хантер сообщил Сесилии о том, что он женится на Дэвон. Ее вопль, наверное, был слышен в Вильямсбурге. Как только она не обзывала будущую невестку каких только обидных слов для нее не напридумывала! Хантеру пришлось пригрозить ей поркой – только тогда она замолкла. Но отнюдь не успокоилась и не смирилась. Даже вызвала Элсбет, чтобы та образумила братца.

Дэвон болезненно поморщилась, вспомнив сцену, невольной свидетельницей которой она была. Хантер после того разговора поселил ее в своем доме, и она как раз выходила из своей комнаты, когда приехала Элсбет и Сесилия выбежала к ней навстречу. Она не хотела подслушивать, но ей было неудобно и обнаружить свое присутствие. Элсбет не сделала ей ничего плохого, напротив, разрушив ее будущее с Хантером, Дэвоп не ощущала себя победительницей. Ох, как это было противно: Сесилия, даже не позаботившись убедиться, что они с Элсбет одни, обрушила на гостью все свои эмоции, особенно не стесняясь в выражениях. Мол, братец совсем свихнулся, только Элсбет может привести его в чувство и воспрепятствовать этому жуткому браку. Сесилия только подтвердила страхи Дэвон, сказав Элсбет, что Хантер по-прежнему любит ее, и только она может убедить его в том, что он делает ужасную ошибку, связывая свою жизнь с рабыней, преступницей.

Дэвон не стало легче, когда Элсбет в ответ принялась убеждать Сесилию, что у ее брата просто нет иного выбора. Он должен, мол, думать о ребенке. Не подозревая о том, какой болью это отзовется в сердце Дэвон, она рассказала о своем разговоре с Хантером в тот день, когда она сообщила ему о беременности Дэвон. Элсбет утешала девушку, убеждая ее, что Сесилия не потеряет любви брата и дружбы Элсбет. Обняв ее, Элсбет уговаривала Сесилию не препятствовать браку брата – ради ребенка. После этого Сесилия стала держаться потише, но Дэвон понимала, что ее чувства к ней не изменились: сестра Хантера ее ненавидела.

Ну что ж, ничего не поделаешь… Она смирилась и с этой ненавистью, и с мыслью о предстоящей свадьбе. Она согласилась с тем, что Хантер принял правильное решение, хотя ни ей, ни ему это не принесет радости. Разумное решение. Поразмыслив, она поняла, что ее прежний замысел воспитывать ребенка без отца был продиктован чувством – чувством боли и отчаяния. Это было бы плохо для ребенка. Она бы обрекла его на ту же жизнь, которую пришлось прожить ей. Она лишила бы его того же самого, чего ее лишил ее отец – имени и семьи. Она не хотела, чтобы ее плоть и кровь испытала такую же боль.

Пусть лучше страдает она; со временем она, может быть, привыкнет…

Дэвон понимала, что ей будет нелегко жить с Хантером, зная, что он любит другую. Но другого и нельзя было ожидать. Он ничего ей не обещал, не клялся в любви. Между ними была страсть – воспоминания о ней все еще заставляют сильнее биться сердце – и последствия этой необузданной страсти теперь вынуждают их вступить в брак.

Да, жизнь никогда не была для Дэвон легкой. Но она выжила. Теперь перед ней самое трудное испытание: жить с Хантером и не быть любимой им. Как она себя помнила, ей всегда приходилось бороться за жизнь и, странным образом, в этом ничего не изменится и тогда, когда она станет женой Хантера. Она не будет больше голодать или ходить в лохмотьях, но она должна выжить как женщина, как существо чувствующее, эмоциональное. Единственное ее утешение – это будущий ребенок, единственное, что будет ее связывать с Хантером. В нем она найдет мир сама с собой; она даст их ребенку всю ту любовь, которой она сама была лишена.