Текст книги "Самый длинный день. Высадка десанта союзников в Нормандии"

К одиннадцати утра на Канале задул сильный ветер, а на побережье Британии отделенные от всего мира войска вторжения мечтали о том, чтобы оно скорее началось. Их мир теперь ограничивался местами концентрации: кораблями и аэродромами. Они были отделены и от знакомой им Англии и неизвестной Нормандии. Изоляция войск от остального мира вызывалась соображениями безопасности. В остальном мире текла обычная жизнь. Люди делали рутинную работу и не знали, что сотни тысяч солдат, летчиков и моряков ждут приказа, который должен стать началом конца Второй мировой войны.

В городе Летерхед, в графстве Сюррей, худощавый пятидесятичетырехлетний учитель физики выгуливал свою собаку. Леонард Сидней Дэйв был человеком тихим и за пределами узкого круга людей был мало кому известен. Но одинокий Дэйв развлекал такое количество публики, которое не снилось кинозвезде. Он и другой школьный учитель, Мелвил Джонс, заставляли миллионы людей решать ежедневные кроссворды, которые они составляли для утреннего выпуска лондонской «Дейли телеграф».

Вот уже более двадцати лет Дэйв являлся главным кроссвордистом «Телеграф», и его непростые вопросы раздражали и развлекали миллионы людей. Некоторые любители кроссвордов уверяли, что кроссворды в «Тайме» потруднее, но поклонники Дэйва отвечали на это, что он никогда не повторяет вопросов. Этим Дэйв особенно гордился.

Дэйв был бы очень удивлен тем, что он со 2 мая является объектом пристального внимания Скотленд-Ярда, а именно отдела контрразведки МИ-5. Уже больше месяца его вопросы в кроссвордах вселяли ужас в сотрудников различных служб Верховного командования союзных войск.

В это утро отдел МИ-5 решил с ним побеседовать. Когда он вернулся домой, то застал у себя двух мужчин. Дэйв, как и многие, знал о существовании МИ-5, но что им от него нужно?

– Мистер Дэйв, – сказал один из его нежданных посетителей, – в течение прошлого месяца в кроссвордах «Телеграф» появилось много слов, которые были кодовыми названиями операций войск союзников; можете нам объяснить, что заставило вас их использовать или, иначе говоря, откуда вы их взяли?

Дэйв еще не успел дать ответ, а человек из МИ-5 вытащил из кармана газету и сказал:

– Нас особенно интересует, как вы вышли на это слово? – Он указал на бумагу, где был помещен кроссворд в «Телеграф» за 27 мая. Под номером 11 по горизонтали был вопрос: «Кто иногда что-то крадет?» Ответ, который был опубликован всего два дня назад, 2 июня, был названием операции вторжения союзных войск и гласил: «Оверлорд».[9]9
  «Overlord» в переводе на русский язык означает «верховный правитель», «владыка» и т. д.


[Закрыть]

Дэйв понятия не имел, о какой операции идет речь, поэтому он даже не был смущен или обижен заданными вопросами. Это было обычное слово, которое можно встретить в любом учебнике истории.

– Но откуда мне знать, – сказал Дэйв, – какое слово может быть использовано как кодовое, а какое нет?

Двое сотрудников контрразведки вынуждены были с этим согласиться. Но почему тогда все кодовые слова появились в течение одного месяца? Один за другим они начали перечислять вопросы из кроссворда. Например, в газете от 2 мая был вопрос: «Один из Соединенных Штатов». Ответ был «Юта». Ответ на вопрос «Краснокожий на берегах Миссури» был «Омаха».

В кроссворде за 30 мая 11-м по горизонтали был вопрос: «Это растение является питомником». Ответ был «Шелковица» – кодовое название двух искусственных гаваней, которые должны были быть сооружены на некотором расстоянии от побережья. Ответ на вопрос 15 по горизонтали в кроссворде, опубликованном 1 июня: «Он и Британия владеют одним и тем же», был «Нептун», что являлось кодовым названием действий на море при вторжении.

Дэйв не мог объяснить использование этих слов. Он мог только сказать, что указанные слова могли появиться и полгода назад, а случившееся можно назвать «фантастическим совпадением».

Происходили и другие странные вещи. Три месяца назад в Чикаго, на центральной почте, прямо на сортировочном столе, неожиданно открылся небрежно запечатанный конверт, из которого выпали подозрительные документы. По крайней мере десяток сортировщиков увидели страницы, содержащие материалы, касающиеся операции «Оверлорд».

Сотрудники службы безопасности скоро заполнили все помещения здания. Сортировщикам было велено забыть о том, что они видели. Адрес, указанный на конверте, привел к одной девушке. Она не могла объяснить, почему ей были отправлены такие документы, но узнала почерк. Документы были отправлены назад в Лондон, в штаб американской группировки войск. Причиной происшествия была ошибка сержанта, который ошибочно написал на конверте адрес своей сестры в Чикаго.

Упомянутый инцидент можно было рассматривать как незначительный, но в штабе союзных войск узнали, что германской разведке абвер стал известен кодовый смысл слова «Оверлорд». Один из агентов по имени Дьело, более известный в абвере как Сисеро, в январе передал в Берлин соответствующую информацию. В Берлине Сисеро поверили: он работал в Турции в британском посольстве.

Но Сисеро не смог раскрыть главный секрет плана «Оверлорд» – время и место реализации дня «D». Секрет тщательно скрывался вплоть до конца апреля. В него были посвящены только несколько сотен офицеров. Но потом, несмотря на предупреждение об активизации германской агентуры на Британских островах, два старших офицера по неосторожности разгласили информацию. Одним из них оказался американский генерал, который за коктейлем в одном из лондонских отелей сказал своим военным коллегам, что вторжение произойдет не позднее 15 июня. В другой раз (где-то в Англии) полковник, командир батальона, в кругу гражданских лиц высказался еще более определенно. Он сказал, что его ребята проводят тренировки для того, чтобы захватить плацдарм, расположенный в Нормандии. Оба офицера были понижены в звании и сняты со своих должностей.[10]10
  Несмотря на то что американский генерал учился вместе с Эйзенхауэром в Вест Пойнте, главнокомандующий вынужден был отправить его в Америку. После дня «D» его история стала достоянием гласности. Этот генерал вышел в отставку в звании полковника. Что касается британского полковника, то нет свидетельств, что о его «разговорчивости» было известно в штабе Эйзенхауэра. Дело было замято начальством полковника. Он продолжал службу и в дальнейшем даже стал членом британского парламента.


[Закрыть]

Но сейчас в воскресенье 4 июня Верховное командование получило еще один страшный удар, связанный с утечкой информации, который не шел ни в какое сравнение с утечками предыдущими. Ночью телетайпистка агентства NYK решила самостоятельно потренироваться на телетайпе, чтобы увеличить скорость печатания. По ошибке перфорированная лента с результатами ее упражнений была запущена перед обычным утренним коммюнике из СССР. Ошибка была исправлена через тридцать секунд, но было уже поздно: в США прочли информацию:

«СРОЧНО ДАННЫМ АГЕНТСТВА NYK ЭКСТРЕННОЙ СВЯЗИ ЭЙЗЕНХАУЭРА СООБЩАЕТ ВЫСАДКЕ ВО ФРАНЦИИ».

Опровергать сообщение было уже поздно. Вся гигантская машина была приведена в действие. Теперь, по мере того как погода с каждым часом ухудшалась, невиданная в истории армада морских кораблей ждала решения генерала Эйзенхауэра. Подтвердит ли он 6 июня как дату начала операции или из-за погоды на Канале, самой плохой за последние двадцать лет, снова решит отложить день «D».

В двух милях от Саутвик-Хаус, в котором располагался штаб военно-морских сил, в мокром от непрекращающегося дождя лесу стоял тяжелый, весом более трех тонн, командирский трейлер. В скромно обставленном помещении генерал Эйзенхауэр должен был принять самое важное в жизни решение. В Саутвик-Хаус условия обитания были несравненно лучше, но американец чувствовал, что должен находиться как можно ближе к причалам и портам, в которых происходит погрузка его дивизий. Несколькими днями раньше он приказал оборудовать временный полевой штаб, состоящий из нескольких палаток и трейлеров, которые называл «цирковыми фургонами».

Его прицепной дом состоял из трех маленьких помещений, служивших спальней, гостиной и кабинетом. Кроме того, в конструкцию фургона были вписаны весельная лодка, миниатюрная телефонная станция, биотуалет и с одного конца закрытая стеклом смотровая площадка. Генерал редко использовал гостиную и кабинет. Совещания он предпочитал проводить в одной из соседних палаток. Жилой вид имела только его спальня. Рядом с койкой на столике лежала стопка вестернов, а на стене висели фотографии его жены Меми и сына Джона – двадцатиоднолетнего кадета Вест-Пойнта.

Из своего трейлера Эйзенхауэр командовал почти трехмиллионной армией союзников. Более половины составляли американцы – около 1 миллиона 700 тысяч солдат, моряков, летчиков и береговой охраны. Около миллиона в союзной армии было британцев и канадцев. Кроме того, были части, укомплектованные французами, норвежцами, поляками, чехами и голландцами. Никогда раньше американец не имел в своем подчинении столько войск разных национальностей. Никогда на нем не лежала такая страшная ответственность.

Трудно было себе представить, что этот выходец со Среднего Запада, загорелый, с обаятельной улыбкой, совершивший головокружительный взлет и обладающий неограниченной властью, является Верховным главнокомандующим. Другие знаменитые командиры верхнего эшелона были легко узнаваемы, потому что носили все положенные знаки отличия. Эйзенхауэр же был к ним равнодушен и, кроме четырех генеральских звезд, ленточки на нагрудном кармане и эмблемы SHAEF (Верховное командование экспедиционных сил союзников), никаких отличительных знаков не носил. Даже в его трейлере мало что напоминало о его должности и положении: не было ни флагов, ни карт, ни наград, ни фотографий, надписанных знаменитыми посетителями, которые часто его посещали. Но зато в спальне рядом с койкой стояли три телефона. Красный – для засекреченной связи с Вашингтоном, зеленый – для прямой связи с Уинстоном Черчиллем в его резиденции на Даунинг-стрит, 10 и черный – для связи с начальником штаба генерал-майором Вальтером Беделом Смитом и другими службами Верховного командования.

По черному телефону Эйзенхауэр получил уже немало тревожных известий, по нему же передали срочную информацию агентства о высадке в Нормандии. Получив информацию, он ничего не ответил. Его военно-морской адъютант, капитан Гарри Батчер, потом вспоминал, что его начальник только поблагодарил звонившего. А что еще можно было сделать?

Четыре месяца назад в приказе, изданном комитетом начальников штабов в Вашингтоне и адресованном Эйзенхауэру, было сказано: «Вам надлежит вторгнуться на Европейский континент и совместно с вооруженными силами других государств провести операции, имеющие целью захват центра Германии и уничтожение ее вооруженных сил…»

Так в одном предложении были сформулированы цели и задачи. Но союзным силам в целом предстояло провести не просто операцию. Эйзенхауэр формулировал это как великий поход – поход, целью которого было раз и навсегда покончить с чудовищной тиранией, ввергнувшей мир в кровавую бойню и поработившей более 300 миллионов человек. (В действительности в то время никто не мог даже представить масштабов варварства нацистов; никто не знал о миллионах, исчезнувших в газовых камерах и крематориях Генриха Гиммлера; о миллионах людей, вывезенных с родины на принудительные работы, значительная часть которых не вернулась домой; о миллионах, замученных до смерти; о заложниках; об умерших от голода.) Предстояла великая военная кампания, в результате которой нужно было не только победить в войне, но и уничтожить нацизм как явление, а вместе с ним покончить с эрой первобытной дикости и жестокости.

Но для этого было необходимо, чтобы вторжение имело успех; в случае провала операции разгром Германии если бы и состоялся, то через много лет.

Для подготовки вторжения такого масштаба необходимо было тщательное планирование, которое продолжалось более года. Еще задолго до того, как Эйзенхауэр был назначен на свою должность, небольшая группа английских и американских офицеров под руководством британского генерал-лейтенанта Фредерика Моргана разрабатывала основы предстоящей операции. Они имели несколько отправных точек, несколько исторических прецедентов, но перед ними стояло бесконечное количество вопросов. Где нужно проводить высадку и когда? Сколько дивизий необходимо задействовать в операции? Если необходимо иметь X дивизий, то будут ли они обучены и подготовлены к дню Y? Сколько нужно иметь транспортов, чтобы доставить их на континент? Какова должна быть огневая поддержка с моря и сколько нужно кораблей охранения? Откуда должны выходить корабли, нужно ли использовать силы, находящиеся на Тихоокеанском и Средиземноморском театрах военных действий? Сколько необходимо аэродромов, чтобы обеспечить вылет тысяч самолетов, необходимых для атаки с воздуха? Сколько времени потребуется для создания необходимых запасов вооружения, боеприпасов, транспорта и каково должно быть их количество, чтобы обеспечить не только первую успешную атаку, но и дальнейшее развитие наступления?

Это были только некоторые вопросы, на которые предстояло ответить разработчикам операции. Были еще тысячи других. В конечном счете их работа, увеличиваясь в объеме и видоизменяясь, привела к возникновению плана «Оверлорд», который осуществлялся под началом Эйзенхауэра. Он предполагал использование людских и материальных ресурсов в количествах, ранее никогда не привлекавшихся для проведения одной операции.

Подготовка была невероятной по масштабам. Еще до того, как план принял окончательную форму, в Англию начали стекаться войска и техника. Скоро в маленьких английских городках и деревнях стало столько американцев, что местные жители сбивались со счета. Все пабы, отели, кинотеатры, танцевальные залы и рестораны были переполнены военными из всех союзных стран.

Повсюду, как грибы, вырастали аэродромы. Для массированного воздушного нападения были построены в дополнение к существующим еще 163 военно-воздушные базы. Сооружение новых аэродромов было остановлено, когда расстояние между восьмым и девятым соединениями военно-воздушных сил оказалось таким малым, что среди экипажей возникла шутка: могут ли они взлетать и садиться, не задевая друг друга крыльями? Все порты были забиты кораблями. Начинала формироваться гигантская армада из кораблей сопровождения – почти 900 единиц от линкоров до патрульных катеров. К весне конвои доставили более двух миллионов тонн различных грузов, их было так много, что пришлось проложить дополнительно 170 миль железнодорожных путей.

К маю Англия напоминала огромный арсенал. В лесах были скрыты горы боеприпасов. В полях и на открытых участках земли рядами стояли танки; тягачи, джипы, бронетранспортеры, грузовики и медицинские машины – общим числом более 50 тысяч. По краям полей располагались зенитные орудия и гаубицы. Было собрано огромное количество различных материалов и конструкций – от разборных казарм до полевых аэродромов, а также землеройная техника – от бульдозеров до экскаваторов. В центре таких открытых «складов» располагались крытые помещения, где хранилось продовольствие, одежда и медицинское оборудование – от таблеток против морской болезни до 124 тысяч госпитальных коек. Но больше всего впечатляли долины, в которых рядами стояли новые паровозы (около тысячи единиц) и почти 20 тысяч вагонов и цистерн, которые должны были заменить разрушенный после вторжения парк французской железной дороги.

В ожидании скорого применения стояла новая военная техника: плавающие танки, танки, оснащенные огромными барабанами с бревнами, предназначенные для преодоления противотанковых рвов; танки с цепными минными тралами, плавающие многозарядные ракетные установки. Вероятно, самыми невероятными изделиями были две искусственные гавани, которые предстояло установить на нормандском побережье. Это было инженерное чудо. Они были едва ли не основным секретом всей операции «Оверлорд». С их помощью предполагалось обеспечивать постоянный приток живой силы и техники в течение первых критических недель боев до захвата портов. Гавани носили название «Шелковица» и начинались с наружных стальных волнорезов. За ними шел ряд из 145 гигантских бетонных конструкций разной величины, которые устанавливались на дно и образовывали второй внутренний ряд защиты от волн. Самое крупное бетонное сооружение было похоже на положенный на бок пятиэтажный дом, в котором располагались зенитные установки. Внутри этих гаваней могли разгружаться транспорты типа «либерти», чей груз затем баржами доставлялся к побережью. Более мелкие суда должны были разгружаться на металлических пирсах, откуда груз по понтонам должен был доставляться на берег. Для более надежной защиты от волнения моря перед «Шелковицами» предполагалось установить дополнительный ряд бетонных заграждений. Каждую из искусственных гаваней по размерам можно было сравнить с таким портом, как Дувр.

В течение всего мая личный состав и снаряжение перемещались в районы портов и мест погрузки. Самой главной проблемой был масштаб этого движения, но с помощью военной полиции и руководства британской железной дороги все было перевезено в заданные сроки.

Все железнодорожные узлы были забиты составами. Автомобильные колонны можно было встретить на всех дорогах. Дома в городках и деревнях были покрыты пылью от колес и гусениц. Тишину весенних ночей нарушал рев двигателей и лязг танковых гусениц. Повсюду был слышен американский говор; казалось, что солдаты задают один и тот же вопрос: «Далеко ли еще до этого чертова места?»

В течение одной ночи в местах погрузки вырастали городки из разборных казарм и палаток. Солдаты спали на койках, уставленных в три и четыре яруса. Душ и туалеты находились на значительном удалении, и перед ними выстраивались длинные очереди. В столовые очереди достигали четверти мили. Американцев было так много, что в обеспечении питания было задействовано около 54 тысяч человек, 4500 из которых были недавно обученные повара. В течение последней недели мая войска и снаряжение начали грузить на транспорты и десантные суда. Их время пришло.

Почти в течение всего 4 июня Эйзенхауэр находился один в своем трейлере. Он и его штаб сделали все, чтобы высадка прошла успешно и с наименьшими потерями. Но теперь, после многих месяцев политической и военной подготовки, успех операции «Оверлорд» зависел от стихии. Над ней Эйзенхауэр не был властен. Он мог только ждать, когда погода улучшится. Но в любом случае он должен был мгновенно отдать приказ о начале операции или отложить ее. Успех операции зависел от его решения. И никто не мог принять это решение вместо него. Вся ответственность лежала только на нем.

Перед Эйзенхауэром стояла трудная дилемма. Еще 17 мая он решил, что днем «D» должен быть один из дней июня: 5-е, 6-е или 7-е. Метеорологические исследования показали, что два благоприятных для высадки погодных явления должны быть использованы именно в эти дни: поздняя луна и сразу после рассвета малая вода.

Лунный свет был необходим парашютистам и десанту на планерах; из 101-й и 82-й американских, а также 6-й британской воздушно-десантных дивизий во время их приземления. Но условием их внезапной атаки было темное небо во время их переброски. Поэтому поздний восход луны был обязательным условием.

Войскам, которые должны были десантироваться с моря, был необходим отлив, чтобы видеть прибрежные заграждения, возведенные Роммелем. От прилива зависело время, необходимое для десантирования. Требования к метеоусловиям становились еще более жесткими, если учесть, что для обеспечения высадки последующих волн десанта в тот же день уровень воды также должен быть низким.

Действия Эйзенхауэра были скованы этими двумя критическими факторами: низкой водой и наличием луны. Уровень моря сокращал число дней месяца, пригодных для десантирования, до шести, но три из них были безлунными.

Но это было не все. Генерал должен был принимать во внимание много других обстоятельств. Всем службам необходим был длинный световой день и хорошая видимость для определения места высадки, точного определения целей кораблями и авиацией, для исключения возможного столкновения, которое было весьма вероятно, когда в заливе Сены будут маневрировать 5 тысяч плавающих средств. Далее необходимо, чтобы море было спокойным. Кроме того, что шторм мог повредить суда, он мог вызвать морскую болезнь и сделать войска небоеспособными еще до того, как они высадятся на берег. В-третьих, необходимо, чтобы со стороны моря дул слабый ветер, который должен унести туман и выявить цели на берегу. И наконец, нужно было, чтобы в течение трех дней после дня «D» стояла тихая погода, позволяющая выполнить необходимые работы и закрепиться на берегу.

Никто из Верховного командования не верил, что в день высадки условия будут благоприятными, и меньше всех Эйзенхауэр. Он постоянно общался со своей метеослужбой, чтобы понять и оценить факторы, которые дали бы ему возможность принять правильное решение. Но согласно прогнозам его метеоролога шансы на то, что в Нормандии в любой из определенных ранее дней будет приемлемая погода, равнялись одному к десяти. Но в это ненастное воскресенье, когда Эйзенхауэр в одиночестве сидел в своем трейлере, вероятность прихода подходящей погоды была практически нулевой.

Из трех возможных дней июня он выбрал пятый с тем расчетом, чтобы была возможность перенести высадку на 6 июня. Если бы он назначил вторжение на 6-е число, то в случае отправки конвоев и необходимости затем их вернуть, неизбежная дозаправка могла сделать невозможной высадку 7 июня. Тогда возникало два варианта. Можно было отложить день «D» до 19 июня, когда должна быть малая вода, но тогда воздушный десант должен будет действовать в темноте – 19 июня не будет луны. Альтернативой было отложить высадку до июля, но ожидание было бы таким длительным, что, по словам Эйзенхауэра, «об этом даже страшно подумать».

Мысль о том, что вторжение нужно отложить, представлялась такой страшной, что даже самые осторожные генералы из окружения Эйзенхауэра предпочитали начать операцию 8 или 9 июня. Они не могли представить, как более 200 тысяч человек, которым уже известно об операции, могут неделями находиться на кораблях и аэродромах в изоляции без риска утечки информации о месте и времени вторжения. Даже если секрет не будет разглашен своими, самолеты-разведчики противника наверняка зафиксируют гигантское скопление флота или план станет известен германским агентам. Для всех перспектива переноса даты начала операции казалась ужасной. Но Эйзенхауэр был единственным человеком, который должен был принять решение.

Верховный главнокомандующий подошел к двери трейлера и сквозь раскачивающиеся на ветру верхушки деревьев взглянул на затянутое тучами небо. Иногда он выходил на воздух и, прогуливаясь по дорожке рядом с трейлером, непрерывно курил – высокая, слегка сутулая фигура, руки в карманах.

Во время таких прогулок он обычно никого не замечал, но сегодня ему встретился один из корреспондентов, аккредитованных при его штабе, – Мерилл Ред Мюллер из Эн-би-си.

– Пойдем пройдемся, Ред, – сказал неожиданно Эйзенхауэр и, не дожидаясь ответа, продолжал двигаться своим энергичным шагом. Ред нагнал его, когда он почти скрылся в лесу.

Это была странная прогулка. Эйзенхауэр едва ли вымолвил слово. «Он был полностью занят своими мыслями, с головой ушел в свои проблемы. Было похоже, что он забыл, что я рядом», – вспоминал Мюллер. Мюллер хотел задать Верховному много вопросов, но не задал их. Он почувствовал, что это будет неуместно.

Когда они вернулись в расположение лагеря, Эйзенхауэр простился с корреспондентом и стал подниматься по легкой алюминиевой лестнице к двери трейлера. В этот момент Мюллеру показалось, что «он так согнулся под грузом проблем, как будто каждая из четырех звезд на каждом погоне весила тонну».

Около половины девятого вечера в библиотеке в Саутвик-Хаус собрались командующие войсками и начальники штабов. Это была просторная комната, в которой стояло несколько стульев, два дивана и покрытый зеленым сукном стол. Вдоль трех стен стояли книжные полки из темного дуба. Книг было немного, отчего помещение казалось почти пустым. На окнах висели двойные шторы для светомаскировки, но в этот вечер шторы не заглушали шум дождя и ветра.

Разбившись на группы, штабные офицеры негромко разговаривали. Начальник штаба Эйзенхауэра генерал-майор Вальтер Бедел Смит беседовал с курившим трубку заместителем Эйзенхауэра главным маршалом авиации Теддером. Рядом сидели командующий морскими силами союзников адмирал Рамсей и командующий военно-воздушными силами главный маршал авиации Лей-Меллори. Только один из собравшихся, как вспоминал Смит, был одет не по форме – ироничный Монтгомери, который должен был командовать высадкой в день «D». На нем был простой свитер с глухим воротом. Собрались генералы, которые должны были довести до своих войск приказ Эйзенхауэра. Сейчас двадцать высших офицеров ждали прибытия Верховного главнокомандующего и начала совещания, которое должно было начаться в девять тридцать, когда должна поступить последняя метеосводка.

Ровно в девять тридцать в дверь вошел Эйзенхауэр. На нем была полевая форма темно-зеленого цвета. Когда он поздоровался, на его лице мелькнула хорошо знакомая всем широкая улыбка, которая исчезла, как только он открыл совещание. Не было необходимости кого-либо вводить в курс дела. Все прекрасно понимали серьезность момента и важность решения, которое предстояло принять.

В комнату вошли три метеоролога, возглавляемые полковником королевских воздушных сил Стаггом.

Когда Стагг начал доклад, воцарилась мертвая тишина. Он коротко обрисовал погоду за предыдущие двадцать четыре часа, а затем тихим голосом произнес:

– Джентльмены, ситуация резко и неожиданно изменилась…

Все взоры устремились на Стагга, надеясь, что он сообщит им что-то ободряющее.

– Новый погодный фронт движется в направлении Ла-Манша и в течение ближайших нескольких часов очистит небо в районе предполагаемой высадки десанта. Такая погода продержится весь следующий день, вплоть до утра 6 июня, после чего атмосферные условия станут непригодными для десантирования. В течение указанного периода заметно ослабнет ветер, и небо будет достаточно чистым, чтобы проводить бомбометание ночью 5 июня и утром 6-го. К полудню небо будет покрыто толстым слоем облаков. Из доклада Эйзенхауэр понял, что будет улучшение погоды, но улучшение, которое продлится чуть больше двадцати четырех часов.

После окончания доклада метеорологов засыпали вопросами. Уверены ли они в точности своих предсказаний? Не могло ли быть ошибки? Сверили ли они свои данные с другими источниками? Есть ли вероятность того, что погода снова начнет улучшаться после 6 июня?

На некоторые вопросы метеорологи не могли дать ответ. Они все проверили и перепроверили, и оптимистичны настолько, насколько причудлива сама погода. Они ответили на вопросы, на которые могли дать ответ, а затем ушли.

В течение следующих пятнадцати минут Эйзенхауэр и его генералы совещались. Принятие решения зависело от адмирала Рамсея. На плацдармах «Юта» и «Омаха» предстояло высаживаться американцам под командованием контр-адмирала Корка, которому нужно было отдать приказ выйти в море не позднее чем через полчаса, если операция «Оверлорд» должна начаться во вторник.

Рамсея волновал вопрос дозаправки. Если силы Корка двинутся позднее, то в случае вынужденного возврата флота у него не будет времени повторно достичь побережья в среду 7 июня.

Эйзенхауэр предложил высказаться каждому из присутствующих. Генерал Смит полагал, что высаживаться нужно 6-го: это игра, но ее нужно принимать. Теддер и Лей-Меллори опасались, что предсказанная погода недостаточно хороша для работы авиации. Это значит, что десант не получит надлежащей поддержки с воздуха и операция выглядит рискованной. Монтгомери высказал решение, которое принял накануне, когда

5 июня как день «D» был отложен.

– Я предлагаю – вперед, – сказал он.

Теперь все зависело от Эйзенхауэра. Настал момент, когда только он мог принять окончательное решение. В затянувшемся молчании он взвешивал все возможные варианты. Генерала Смита поразил вид Верховного главнокомандующего. Он сидел уставясь в стол, сжав перед собой кулаки. Шли минуты. Кто-то говорил потом, что прошло две минуты, кто-то – пять. Наконец Эйзенхауэр поднял голову. Лицо его было напряжено. Он медленно произнес:

– Я уверен, мы должны отдать приказ… Он мне не нравится, но что делать… Я не вижу другого выхода.

Эйзенхауэр встал. Он выглядел уставшим, но напряжение на его лице спало. Шестью часами позже, во время ознакомления со сводкой погоды он еще раз подтвердит свое решение – 6 июня будет днем «D».

Эйзенхауэр и другие участники совещания покинули помещение. Нужно было скорее приводить в действие гигантскую машину. В тишине библиотеки застыли облака табачного дыма, полированный пол отражал мерцающее пламя камина, часы, стоящие на камине, показывали 9.45.