Текст книги "Клитемнестра"

И мы любим тебя. Произносить эти слова не было нужды. Она знала, что сестра и так их слышит.

Клитемнестра знает, где искать Елену. Она идет к храму Артемиды, ее сестра и вправду там – стоит рядом с источником у подножия горы, закрыв глаза. Она молится? Заслышав шаги Клитемнестры, Елена оборачивается. У нее на шее сияет золотое ожерелье, которое было в комнате: каждый цветок ярко поблескивает на ее жемчужно-белой коже.

– Кто дал тебе это ожерелье? – спрашивает Клитемнестра. Рядом со своей ослепительной сестрой она чувствует себя уродиной с остриженными волосами и раздувшимся животом. Она помнит, что девочкой чувствовала то же самое. Прибывший из Аргоса воин сказал тогда Тиндарею, что Елена – самая прекрасная девочка в их краях. «Волосы как мед, – сказал он. – Лебединая шея. Царь, что на ней женится, прослывет любимцем богов». О Клитемнестре он не сказал ничего.

Елена не отвечает на вопрос. Лишь смотрит на Клитемнестру с вызовом.

– Это был Менелай, так ведь? – спрашивает Клитемнестра.

– Если и так, что с того?

– Он нехороший человек, Елена.

– Ты ничего о нем не знаешь.

– А ты знаешь?

Елена пожимает плечами. Прохладный ветер приносит капли воды из родника и обрызгивает их.

– Отец разошлет весть о том, что ты готова выйти замуж, – говорит Клитемнестра, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. – Мужи со всей Эллады скоро прибудут просить твоей руки, и ты сама сможешь выбрать себе супруга.

– Он не мой отец, – отвечает Елена.

– Но он был тебе им. Ты выросла здесь, в этом дворце, вместе с братьями и сестрами.

Елена дергает головой, словно пытаясь отогнать досужую муху.

– Ты не понимаешь, – говорит она. – Я могу сама принимать решения. Я больше не желаю жить в твоей тени.

Лицо у Клитемнестры начинает покалывать.

– Как ты можешь так говорить, когда именно ты всегда была самой красивой, даже когда мы были детьми? – Теперь в ее голосе звучит обида, и она не пытается ее скрыть. – На праздниках спартанцы поют песни о твоей красоте. Все думают, что ты дочь Зевса, только из-за того, что ты красива.

– А мне плевать на красоту! – кричит Елена. – Какой в ней толк? Ты знаешь, до чего меня довела моя красота. Ты же помнишь Тесея?

– Тогда на что тебе не плевать? – спрашивает Клитемнестра.

Голос Елены становится всё тише, а слова – резче. Больнее.

– Ты всегда была в центре внимания. «Елена красива, но Клитемнестра такая умная, такая очаровательная, сильная, мудрая» и еще столько всего… Это тебя Тиндарей всегда любил больше всех, это тебя уважают спартанцы. За что ни возьмешься, во всем преуспеваешь. Что ни придумаешь, всего добиваешься. – Зависть, в которой Клитемнестра никогда не могла заподозрить сестру, мгновенно искажает ее безупречные черты. – И вот она я, рядом с тобой: красивая, слабая, глупая сестра, которая не может сказать ничего стоящего. На меня интересно только смотреть.

Мучительное осознание пригвождает Клитемнестру к земле. Она старается, чтобы ее голос звучал так же тихо, был таким же бесцветным, как серое небо над их головами:

– Ты видишь лишь то, что хочешь видеть. Ты не понимаешь, каково мне.

Елена закатывает глаза.

– И каково же тебе?

Она гадает, что заденет Елену сильнее. Что-то подсказывает ей, что ни крики, ни мольбы не сработают.

– Это не важно, – говорит Клитемнестра. – Тебя волнуют лишь твои собственные страдания. – Она смахивает со щеки капельку воды. – Поступай с Менелаем как знаешь. Если хочешь украшений и дорогих нарядов, выходи за него. – Она видит оцепенение на лице сестры, но не останавливается. – Только не обманывай себя. Он любит тебя не за то, какая ты на самом деле. Он из тех, кому на тебя интересно только смотреть.

Клитемнестра стискивает кулаки и уходит прочь. Изморозь похрустывает под ногами, а небо взирает на нее без всякого сожаления.

На следующий день Агамемнон и Менелай покидают Спарту. Для своего похода они в числе прочих выбрали Лисимаха и отца Киниски. Киниска приходит к воротам попрощаться. Обнимает отца и целует Агамемнону руку, но он на нее даже не смотрит. Он не сводит глаз с Клитемнестры, мрачно сверлит ее взглядом. Елена стоит рядом с матерью, ее волосы заплетены в косу и уложены вокруг головы, точно золотой венец. Ожерелье она не сняла, холодные мелкие цветы так и покоятся у нее на ключицах.

За каменными воротами – жрица, рядом с ней на еще нетвердых ногах стоит козленок. Когда воины готовы пуститься в путь, Тиндарей передает жрице золотую чашу. Она берет привязанный к накидке бронзовый кинжал и перерезает животному горло. Его тело дергается, кровь брызжет и льется в чашу. Клитемнестра видит, как по накидке жрицы расползается алое пятно.

Жрица обращается к воинам. В своей торжественности она выглядит угрожающе, как будто становится выше ростом.

– Можете отправляться, – говорит она. – Через пять дней, прежде чем опустится ночь, Микены станут вашими.

Менелай взбирается на коня, вслед за ним – другие мужи. Мечи и топоры сверкают и позвякивают у них на поясах.

Агамемнон оборачивается к Тиндарею:

– Благодарю за твое гостеприимство, царь Спарты. Вскоре мы пришлем из Микен золото.

Не говоря больше ни слова, он уносится прочь, его брат и воины следуют за ним. Их поглощает тьма, и слышно лишь, как копыта стучат по замерзшей земле.

Они собираются в трапезной, у всех замерзли руки на ветру. Нет ни знати, ни воинов – присутствует лишь семья Клитемнестры, и слуги расставляют на столе миски с яблоками, грушами, сыром и орехами. В зале прохладно, илот разводит небольшой огонь, и пламя тут же отбрасывает тени на развешанное по стенам оружие.

– Этим утром я разослал гонцов в самые великие города по всей Элладе, – говорит Тиндарей. – В Спарту пригласили всех царей и царевичей, готовых свататься к Елене. – Он произносит имя Елены так, будто ее нет в комнате. Феба глядит на сестру, огорченную таким отношением отца.

– Спасибо, отец, – говорит Елена, не глядя на него. В ее голосе звучит издевка, но она недостаточно явная для того, чтобы Тиндарей ее заметил.

– Даже с Крита прибудут воины, – говорит Леда. Она на секунду прерывается, когда Феба восторженно шепчет: «С Крита!», а затем продолжает: – Для нас будет честью принимать их здесь.

Клитемнестра поневоле вспоминает, как жрица сочла честью для любой девушки возлечь с Тесеем.

– Вы знаете, кто прибудет? – спрашивает Тимандра.

– Аякс, двоюродный брат великого Ахилла, – отвечает Тиндарей. – Ему всего тридцать лет, и он ищет жену.

– Он ведь грубиян, – говорит Клитемнестра. – Ты сам однажды сказал.

Елена поднимает глаза, и их взгляды встречаются. Она помнит, как они хохотали, когда их мать впервые описала Аякса, и как они потом провели всю ночь, изображая его. Воспоминание жжет ее изнутри.

– Он был в обучении у Хирона, а его отец – великий герой Теламон, – говорит Леда. Елена опускает глаза и принимается разглядывать сыр у себя в тарелке. – Хоть он и был грубияном, когда его повстречал ваш отец, я уверена, что он это перерос и может стать хорошим женихом.

– Если он был в обучении у Хирона, – говорит Елена, – надо полагать, он знаком с целительским искусством.

– Так и есть, – отвечает Леда, а затем, повернувшись к Тимандре, добавляет: – Может приехать аргосский царь Диомед и даже лучник Филоктет.

Феба радостно хихикает. С каждым днем она становится всё красивее. Хоть она и не так сильна в состязаниях и борьбе, как Тимандра и Филоноя, но она одаренная лучница.

– Раз уж прибудет так много мужей, – говорит она, – может быть, кто-то из них женится на мне.

Тиндарей неодобрительно вскидывает бровь.

– У тебя еще достаточно времени, чтобы принимать ухаживания и выбирать, Феба, – говорит он. – А вот Тимандра уже может задуматься.

– Мне противно думать о замужестве, – утомленно отвечает Тимандра. – Иногда мне так жалко, что я не мальчик.

Тиндарей хохочет. Феба бросает на сестру злой взгляд, ей кажется, что та хотела ее поддеть.

– Так вот почему ты тогда возилась с девчонкой? – спрашивает она.

Тимандра стискивает кулаки и заливается краской. Клитемнестра вспоминает ее слова: «Было холодно, и я спешила, мне нужно было встретиться кое с кем».

– О чем ты? – нахмурившись, спрашивает Леда. – Что за девчонка?

Тимандра так сильно пинает Фебу под столом, что глухой стук удара оказывается слышен всем.

Феба вызывающе вздергивает подбородок.

– Я видела ее с девчонкой из гимнасия, они вечно борются в паре. Они были у сада.

Тимандра втыкает нож в древесину стола. Теперь все взгляды обращены на нее.

– И чем они занимались? – спрашивает Тиндарей, уставившись на Тимандру.

– Они стояли рядом, – отвечает Феба. – Разговаривали и…

– А что ты там делала, Феба? – вмешивается Клитемнестра. – Тебе не стыдно подглядывать за сестрой?

Феба опускает увлажнившиеся от стыда глаза. Кажется, что Тимандра тоже вот-вот расплачется, но глаза ее остаются сухими. Спартанские девочки никогда не плачут, тем более по такому поводу.

Прежде чем ее муж успевает сказать хоть слово, Леда заявляет:

– Ужин окончен. Вы все – прочь.

Тимандра вскакивает, роняя стул, и выбегает из залы, а мать кричит ей вслед:

– И веди себя подобающе! Ты уже женщина и должна следить за своими манерами, а не вытворять, что вздумается!

Через десять дней во дворец прибывает гонец. Его сразу же ведут в мегарон, где его встречают Тиндарей, Леда и Клитемнестра. Хитон гонца истрепан и пропитан по́том и грязью.

– Мой царь, – говорит он, задыхаясь. – Я привез вести из Микен. – У него срывается голос, должно быть, он скакал весь путь без остановки.

– Дайте ему утолить жажду, – приказывает Тиндарей. Вестник одаривает его благодарным взглядом, и когда слуга приносит ему чашу разведенного вина, выпивает ее до дна.

Тиндарей подается вперед.

– Говори.

– Город вернулся в руки Атридов. Владыка Фиест казнен. Его сын Эгисф бежал.

Клитемнестра наблюдает за отцом, но лицо Тиндарея остается непроницаемым.

– Очень хорошо, – отвечает он и оборачивается к слугам, покорно ждущим у двери. – Отведите этого человека в купальню, вымойте и дайте теплый хитон.

– Благодарю, – кланяясь, отвечает гонец.

Когда его уводят, Тиндарей вальяжно откидывается на спинку стула.

– Я знал, что они вернут себе Микены.

– Ты говорил это.

– Они превосходные воины.

Леда поворачивается к Клитемнестре, а затем снова к мужу.

– Ты знаешь, что в этом наши мнения не совпадают.

Клитемнестра чувствует, как толкается ребенок, и подносит руку к животу, чтобы его успокоить. Всё кончено, говорит она себе. Ты больше никогда их не увидишь. Но чем дольше она повторяет эти слова, тем сильнее ей кажется, что это не так.

9. Огненновласый и многоумный

Вдоль извивающегося Еврота скачет одинокая женщина. Двое спартанских стражей наблюдают за ее приближением из дворца, не отрывая взгляда от лица, скрытого вуалью, и развевающейся на ветру накидки. Всадница минует желтоватые участки выжженной травы, твердую землю, окружающую поля, и каменистую местность у подножия дворца. Там, недалеко от ворот, ее поджидает Клитемнестра. Женщина замечает ее и спускается с серого коня. Она подходит к Клитемнестре медленными, уверенными шагами. Наконец она снимает вуаль, открывая переливчатые коричневые волосы и темные, умные глаза.

– С возвращением, Пенелопа.

Пенелопа улыбается и глядит на округлившийся живот двоюродной сестры.

– Дядя Тиндарей тебя послал? Он знал о моем приезде.

– Я сама пришла, – отвечает Клитемнестра, протягивая руку. – Пойдем, ты, наверное, утомилась.

Она ведет Пенелопу в гинецей помыться и отдохнуть перед ужином. Темными коридорами, пустынными в это время дня, они добираются до купален. Слуги уже приготовили для них две глиняные ванны. Обе начинают раздеваться, свет факелов поглаживает их тела: одно темное и налившееся, другое – бледное и мягкое. Пенелопа роняет накидку и хитон на холодный пол и протягивает руку к животу Клитемнестры. Ребенок внутри пинается, и по коже пробегают волны.

– Совсем немного осталось, – говорит Пенелопа.

– Пара месяцев.

Пенелопа переводит взгляд на себя, словно пытается увидеть какие-то изменения. Но ее кожа по-прежнему светлая, изгибы тела мягкие. Она пробует температуру воды кончиками пальцев.

– Кто-нибудь из царей уже прибыл? – спрашивает она.

Клитемнестра вдруг вспоминает, как Елена всегда отшатывалась от холодной воды.

– Нет. Большинство из них прибудут завтра.

– Ты знаешь, зачем Икарий послал меня сюда?

– Чтобы ты нашла мужа, надо полагать.

– Да, – ухмыляется Пенелопа. – Он хочет, чтобы я вышла за мужчину, который приедет в Спарту свататься к другой женщине. Разве это не ужасно?

– Твоя правда, – отвечает Клитемнестра. Она погружается в воду, кончики волос щекочут ей плечи.

– Дворец кажется таким тихим без твоих братьев. – Пенелопа окунает в воду руки и протирает лицо. – Они, похоже, вернутся не скоро?

– Многое изменилось с тех пор, как ты была здесь в последний раз.

Пенелопа внимательно глядит на нее.

– Например, то, что вы с Еленой больше не разговариваете? – В мерцающем свете факела ее миловидное лицо кажется суровым. – Раньше вы всегда были неразлучны, – добавляет она.

Они обе ненадолго замолкают, баюкаемые водой.

– Она хочет выйти за одного из Атридов, за Менелая, – наконец говорит Клитемнестра.

– Добра из этого не выйдет, – отвечает Пенелопа. – Их семейство проклято, а преступления кровожадны и непростительны.

Клитемнестра ничего не отвечает. Это она знает и сама.

– Ты думаешь, Менелай приедет и будет просить ее руки? – спрашивает Пенелопа.

– Боюсь, что да.

– Дай мне поговорить с ней, – решительно заявляет Пенелопа. – Я смогу ее отговорить.

Клитемнестра обдумывает это предложение. Ей неприятно признавать, что родная сестра скорее прислушается к Пенелопе, чем к ней. Но всё это ради благого дела. Она едва заметно кивает, и Пенелопа улыбается в ответ.

На следующий день после полудня начинают прибывать цари. Равнина укрыта тонким слоем снега; таких холодных дней в их краях еще не видели. Клитемнестра и Пенелопа наблюдают с террасы перед залом, как ко дворцу тянутся мулы и лошади, обильно нагруженные дарами.

Нестор и его сын Антилох прибывают одними из первых. Они узнаю́т Нестора по жидкой белой бороде – он уже стар, и о его мудрости ходят легенды. Его сыну на вид не больше двадцати, кожа у него темная, как медь. Их город, песчаный Пилос, с опаленной солнцем желтой травой, омывает море, и воды его голубые, как безоблачное небо.

– А вон Диомед, – говорит Пенелопа, указывая на небольшую группу мужей, едва различимых на противоположном краю долины: десять воинов в сверкающих доспехах, окружающих мужа на вороном жеребце.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Клитемнестра. Она щурится, но всё равно не может толком его рассмотреть.

Пенелопа пожимает плечами:

– Я предполагаю. Аргос ведь в той стороне.

Они остаются на террасе до самых сумерек, глядят по сторонам и радостно подпрыгивают, заметив очередную группу. Видят Менетия с сыном, совсем еще мальчиком, Малого Аякса из Локриды, афинского царя Менесфея, за которым тянется длинная воинская колонна.

Затем со стороны порта показывается Аякс Великий и его двоюродный брат Тевкр с острова Саламин; критского царевича сопровождают его солдаты, на щитах их выгравирован двусторонний топор лабрис; появляется Элефенор с большого острова Эвбея, богатого скотом и зерном, главного узла между Элладой и восточными краями; один муж прибывает в сопровождении всего двух стражей, как определяет Пенелопа – с Итаки, маленького западного островка, царства скал и козлов.

– А кто правит Итакой? – спрашивает Клитемнестра.

– Не думаю, что я вообще когда-то о нем слышала. Кажется, Лаэрт? Но он определенно уже слишком стар. Должно быть, ему наследовал сын.

Клитемнестра задумывается об Итаке, настолько маленькой, что никто даже не утруждается ничего о ней запомнить. Ужасно, должно быть, жить на позабытом всеми острове, пока не состаришься и кожа твоя не покроется морщинами. Сын Лаэрта наверняка просто жаждет чести жениться на дочери Тиндарея.

Последними прибывают мужи из Фессалии, северной земли, лежащей даже дальше, чем Дельфы. Среди них – Махаон, знаток врачевания, и лучник Филоктет, пожилой муж с густой седой шевелюрой, напоминающей овчину. Они покачиваются на своих усталых ослах, их сумы с едой за долгую дорогу почти опустели.

После захода солнца слуги зовут Пенелопу и Клитемнестру. Когда они наконец уходят с террасы, чтобы подготовиться к приему, у обеих слезятся глаза и совсем обветрились руки.

В трапезной никогда прежде не было так шумно и так многолюдно. Слуги приволокли еще два стола и зажгли только половину факелов. Огонь в очаге уже густо дымит, и комната с каждой секундой прогревается всё сильнее.

Тиндарей сидит во главе стола, на противоположном конце – Нестор. Большинство царей и царевичей собрались вокруг них, а их воины и стражи заняли два других стола и теперь восседают на скамьях, застеленных ягнячьими шкурами. Клитемнестра сидит между Еленой и Пенелопой. Елена в своем белом платье, расшитом золотыми нитями, сияет, как летнее солнце, ее надушенные волосы заплетены в длинные косы. Клитемнестру и Пенелопу нарядили в темно-синие платья, цвета ночного моря. Напротив них сидят Филоктет – его длинные космы расчесаны, а морщинистое лицо гладко выбрито, аргосский царь Диомед и тот муж с Итаки, чьего имени Пенелопа не знает.

Они охотно едят: вонзают ножи в жареного гуся, куски сыра и головки лука; их кубки наполнены до краев лучшим из вин, что нашлось на кухне.

– Все твои? – спрашивает Тиндарея Диомед, проглотив кусок мяса. Он имеет в виду женщин. У него густая борода и уродливый шрам на руке.

– Елена и Клитемнестра мои старшие дочери, – отвечает Тиндарей любезным почтительным тоном. – Тимандра, Феба и Филоноя – младшие. – Он указывает на трех девочек, стоящих рядом. – А Пенелопа – моя племянница, дочь Икария.

– Из Арканании сюда путь неблизкий, – говорит Диомед, ни к кому конкретно не обращаясь. Он что же, боится говорить с Пенелопой напрямую? Клитемнестра слышала, что в некоторых греческих дворцах женщины не едят за одним столом с мужчинами.

– Вы проделали весь путь до Спарты в одиночку? – спрашивает муж с Итаки. Похоже, что он не разделяет неловкости Диомеда и смотрит Пенелопе прямо в глаза, а затем поднимает кубок и отпивает.

Пенелопа ерзает на стуле.

– Да.

Муж улыбается. В его серых глазах загорается живой интерес.

– И вы не боитесь путешествовать одна?

Клитемнестра хмурит брови, но Пенелопа отвечает вполне дружелюбно:

– А вам бы задали тот же вопрос, отплыви вы с Итаки в одиночку?

Какой-то воин за другим столом заканчивает рассказывать скабрезную шутку, и все сидящие вокруг взрываются хохотом, стуча по столу кубками. Муж с Итаки фыркает, словно недовольный тем, что его перебили, а затем доливает себе вина, прежде чем это успевает сделать илот. Должно быть, в его бедном дворце среди скал не привыкли к слугам.

– Боюсь, я не представился как следует, – говорит он, опустошив только что наполненный кубок и ухмыляясь. У него красивая улыбка и умный, хитрый взгляд. – Как глупо вышло. Мы прибыли свататься к самой красивой девушке в наших землях, – он кивает Елене, – в присутствии других прекрасных женщин, – улыбается Пенелопе и Клитемнестре, – а я даже не назвал своего имени. Я Одиссей, наследник Итаки, но вы обо мне не слышали. – Пенелопа поворачивается к Клитемнестре и чуть заметно улыбается. Его манера говорить немного напоминает Клитемнестре Тантала, но она не может определить, чем именно.

– Ах, сын Лаэрта, ты чересчур скромен, – замечает старый Нестор с другого конца стола. – Они могут не знать твоего имени, но о твоей хитрости слышали все. Неспроста тебя называют многоумным. – Он использует слово политропос, так называют человека беспредельно изобретательного, умного и находчивого. Клитемнестра тут же вспоминает это слово. Так говорил ее брат, когда упоминал Одиссея. Она присматривается к нему внимательней, но он тут же это замечает и перехватывает ее взгляд, как родитель поступает с непослушным ребенком, и она сразу отводит глаза.

Диомед пренебрежительно смеется.

– Что толку от ума? Боги любят сильных.

Улыбка Одиссея не меркнет ни на секунду.

– Боги любят тех, кто их забавляет. И я могу тебя заверить, что умные мужи и женщины, – говорит он, удостоив Пенелопу, Клитемнестру и Елену быстрым кивком головы, – куда привлекательнее неотесанных дикарей.

Клитемнестра смеется. Диомед вспыхивает и втыкает нож в гуся, словно пронзает грудь соперника.

– Насмехаешься над сильными, сын Лаэрта? – спрашивает высокий муж, сидящий рядом с Нестором, голос у него тихий, как эхо в пещере. Клитемнестра узнает в нем Аякса Великого, героя из Саламина. Его двоюродный брат Тевкр, сидящий рядом, заметно напрягается.

– Я бы не посмел, Аякс, но боги одаривают нас всех по-разному, и мы делаем с их дарами то, что можем.

– Мудрые слова умного мужа, – говорит Тиндарей, и Одиссей улыбается ему, как улыбнулся бы кот, умей он это делать.

– Говоря о сильных, – замечает Диомед, его лицо всё еще пылает. – Я думал, Атриды тоже будут здесь.

Клитемнестра поворачивается к Елене, которая чересчур усердно намазывает сыр медом, заливаясь краской.

– Они прибудут завтра, – отвечает Тиндарей. – Тебе наверняка известно, что не так давно они отвоевали Микены и теперь заняты восстановлением былых порядков.

– А что стало с их дядей Фиестом? – спрашивает Филоктет. Фессалия находится так далеко на севере, что новости доходят туда небыстро.

– Он был казнен, – отвечает Тиндарей, его лицо непроницаемо, как гладкая каменная плита. – Но их двоюродный брат Эгисф жив.

Одиссей хохочет. Большинство царей резко оборачиваются к нему.

– Тебя что-то забавляет? – спрашивает Диомед. Кажется, он готов его придушить.

– Прости, спартанский владыка, но ты говоришь так, будто Эгисф жив только милостью Атридов. – Он подмигивает Тиндарею, отчего Леда чуть не захлебывается своим вином. – А я слышал, – продолжает он, – что Фиеста сожгли живьем, а Эгисф сбежал с помощью слуги, которого потом, как я полагаю, тоже сожгли. И теперь Эгисф бесприютно скитается по лесам и планирует отомстить за то, что был вынужден слушать предсмертные вопли своего отца, когда они разносились по всей долине.

Клитемнестра видит ужас на лице Елены и испытывает некоторое удовлетворение, словно победила в состязании, пусть даже его выиграл за нее сын Лаэрта.

– Подобные истории не годятся для этого ужина, Одиссей, – говорит Нестор. – Мы ведь не хотим расстроить женщин.

– Спартанских женщин не так просто расстроить, друг мой, – тихо замечает Тиндарей.

Клитемнестра подается вперед:

– И потом, царевич с Итаки не сказал ничего такого, что бы нас удивило.

– Ах, – на лице Одиссея появляется улыбка. – Спартанская царевна недолюбливает Атридов.

Клитемнестра улыбается ему в ответ.

– Я уверена, что в этом мы схожи.

Диомед разделывается с едой в своей тарелке, точно лев, сдирающий плоть с костей, и поворачивается к Клитемнестре:

– Вы знамениты своими умениями в борьбе, даже в Аргосе. – Слова звучат как утверждение, и Клитемнестра не знает, что ответить.

– Вся в мать, – вмешивается Тиндарей. – Леда охотилась на рысей и львов в этолийских лесах, когда была моложе.

Леда улыбается, но принимать участие в беседе, похоже, не желает. Клитемнестра подозревает, что она снова пила, и, разумеется, замечает, как Елена забирает у матери кубок, когда та тянется снова его наполнить.

– В Саламине женщины только и делают, что стонут да хихикают, – говорит Аякс Великий. Возможно, его товарищам эти слова по душе, потому что Тевкр рядом с ним начинает гоготать, но кроме Диомеда, Элефенора и Менесфея к нему присоединяются немногие.

– Они не сражаются? – спрашивает Клитемнестра.

– Сражаются? – хохочет Аякс, барабаня кулаком по столу. – Женщины не созданы для сражений.

– Они прядут и танцуют, – Тевкр всё еще гогочет, – и иногда раздвигают ноги. – При этих словах мужи смеются еще сильнее.

Лицо у Диомеда опять краснеет, на этот раз от удовольствия.

– Мой отец вообще не видел свою невесту до самого дня свадьбы, – говорит он. – Она из дома-то ни разу не выходила. – Еще один взрыв смеха.

Клитемнестра не понимает шутки. Хоть она и выросла среди грубых воинов, она ни разу не слышала таких речей от мужчин. Обычно они шутят о том, что кто-то поимел козла или свинью, или же ни с того ни с сего вызывают друг друга посостязаться. Тиндарей не смеется вместе с ними, но и не делает ничего, чтобы это прекратить.

– Сколько ей было? – вежливо спрашивает Елена.

– Двенадцать, – пожимает плечами Диомед. Внезапно осознав, что ей самой столько же, Тимандра переминается с ноги на ногу.

Вскоре огонь в очаге догорает, и свет начинает меркнуть, как звезды в облачную ночь. Леда, кажется, задремала, и когда ужин заканчивается, Елене приходится помочь ей выйти из зала. Из покоев матери она так и не возвращается, поэтому, когда воины с блестящими от пота лбами и усталыми глазами начинают расходиться, Клитемнестра и Пенелопа покидают праздник вдвоем.

Когда они доходят до гинецея, Пенелопа бормочет что-то о забытой накидке и бежит обратно. Дожидаясь ее, Клитемнестра открывает ставни, чтобы впустить свежий воздух. Холодный ветер режет кожу точно ножом, но после нескольких часов в душной зале это даже приятно. Она снимает свое синее платье и забирается под толстые одеяла.

Задыхаясь, врывается Пенелопа. Она придерживала платье, чтобы не споткнуться, и теперь ткань пояса измята.

– Что случилось? – Клитемнестра садится.

– Одиссей из Итаки разговаривал с твоим отцом, я их слышала, – выпаливает Пенелопа.

– О чем?

– Обо мне, но я толком ничего не разобрала. – Она хмурит брови. – Мне кажется, они о чем-то договаривались.

– Договаривались?

Пенелопа трясет головой, стремительно меряя комнату шагами, а потом запрыгивает на кровать рядом с Клитемнестрой.

– Он мне понравился, – говорит Клитемнестра.

Пенелопа сдавленно хихикает.

– Мне тоже. Он говорит, как твой муж.

– Ты думаешь? Мне тоже так показалось.

– Да. Они отличаются от остальных. В них есть что-то непроницаемое, правда, я не могу сказать, что именно. – Она на мгновение задумывается, а затем с улыбкой добавляет: – Разговаривать с ними всё равно что в пещеру войти.

Клитемнестре знакомо это ощущение, когда движешься в полной темноте, шаг за шагом, ощупываешь каждый камень, руками прикасаешься к тайнам.

– Они затягивают тебя в разговор, задавая вопросы о тебе же самой, – продолжает Пенелопа.

– В этом Тантал мастер, – хохочет Клитемнестра.

Пенелопа пододвигается ближе, пытаясь согреть под одеялами ноги. Руки у нее покрыты гусиной кожей.

– А что ты думаешь об этом Диомеде?

– Он отвратителен, – отвечает Клитемнестра. – Даже хуже, чем Менелай.

– Я тоже так думаю.

– А этот Великий Аякс? Он похож на раздутого кабана, весь заросший и вообще.

Пенелопа смеется.

– Именно! А как он говорил о том, что женщины стонут…

– Не будь я беременна, предложила бы ему побороться прямо в зале.

– Я бы посмотрела на это. Уж ты бы сбила с него спесь!

Так они и потешаются над всеми женихами Елены, свернувшись в постели, и ребенок Клитемнестры пинается у нее внутри, хихикая вместе с ними.

Следующим утром холодает еще сильнее. Служанки бегают по гинецею, перешептываются и помогают женщинам одеться. Пенелопа уже отправилась на поиски Елены, чтобы убедить ее выбрать правильного жениха. Клитемнестра стоит у окна, пока служанка приводит в порядок ее волосы. Она чувствует, как девушка захватывает пряди у лба, чтобы заплести две короткие косы. Рядом на стуле ждет миртовый венец с заостренными золотыми листьями.

Прошлой ночью ей снова снился Тантал. Он постоянно приходит к ней во сне; у него теплая кожа и ярко-голубые глаза. «Люди готовы, – сказал он с улыбкой. – Они знают, что скоро из Спарты прибудет женщина, которая станет их царицей. Я рассказал им, что ты отчаянная и не боишься бороться за справедливость». Когда она открыла глаза, луна уже была размером с ноготь, а ее кровать – пуста.

– Царевна? – обращается к ней служанка.

Клитемнестра выглядывает в окно. По скованной морозом долине ко дворцу скачут Менелай и Агамемнон. Как раз вовремя.

– Это… – спрашивает илотка.

– Атриды, – резко отвечает Клитемнестра.

Служанка замолкает и добавляет к наряду последние штрихи. Небольшие сережки, подходящие к венцу. Белый хитон, мягкий и тонкий. Рысья шкура – покрыть плечи. Служанка подносит таз с холодной водой, и Клитемнестра окунает туда лицо. Теперь она готова.

Когда слуги распахивают деревянные двери мегарона, женихи наводняют залу как саранча. На всех надеты лучшие хитоны, повсюду серебро, золото и багрянец, на заколках и клинках виднеются символы островов и городов. Тиндарей восседает на троне рядом с очагом, борода подстрижена, в седых волосах поблескивает тонкий золотой венец. Рядом с ним красавица Леда: шею подчеркивают длинные серьги в форме анемонов, на плечах накидка из ягнячьей шкуры. Клитемнестра улыбается. Она словно глядит в прозрачный источник и видит в нем себя через двадцать лет.

Елену уже усадили на стул, укрытый воловьей шкурой, на постаменте у расписной стены. Ее голова покрыта вуалью, скрывающей золотистые волосы. Она почти не двигается, танцующие женщины на фресках красиво застыли вокруг нее. Елену можно было бы принять за часть картины: там, на возвышении, она и вправду выглядит как поблекшая фреска. Почувствовав, что сестра смотрит на нее, Елена оборачивается, и их взгляды встречаются. Клитемнестре хочется подбежать к ней, схватить и увести прочь, к заросшей осокой реке или в лес. Но Елена отворачивается.

– Им следовало бы усадить ее рядом с отцом, – шепчет ей в ухо внезапно появившаяся Пенелопа. Клитемнестра и не заметила, как она подошла.

– Ты говорила с ней? – спрашивает она.

– Говорила. – Пенелопа тоже заплела волосы в косы, и от этого ее пухлые губы и мягкие черты стали еще заметнее.

– И?

– Кажется, я ее убедила. Я нахваливала ей Идоменея, он очень красив. – Она быстро поворачивает голову налево, где стоит критский царевич. – А еще Махаона, Елена ведь сама занимается врачеванием?

– Это правда, – отвечает Клитемнестра, пораженная наблюдательностью Пенелопы. Она поворачивается, чтобы взглянуть на Махаона. У него узловатые, но очень нежные на вид руки и длинные вьющиеся волосы. Клитемнестра пытается представить свою сестру рядом с ним; столкновение ослепительной красоты и этой грубой внешности.

Когда мужи собираются в центре зала со своими слугами, держащими в руках роскошные дары, Клитемнестра замечает среди них сына Лаэрта, непринужденно облокотившегося на колонну, – в руках у него ничего нет, и слуг поблизости не видно. Как же он собирается свататься к Елене с пустыми руками?

Леда пальцем подзывает Клитемнестру, и она подходит к трону. Феба и Филоноя стоят рядом с матерью, у них на плечах толстые накидки, заколотые золотыми брошами. Тиндарей выглядит раздраженным.