Текст книги "Клитемнестра"

В своих покоях Клитемнестра глядит в потолок, вспоминая, как они с Еленой разговаривали о сверкающих в небе звездах и о том, как за ними наблюдают боги.

– Как ты думаешь, они видят нас сейчас? – постоянно спрашивала Елена.

– Нет, – отвечала Клитемнестра. – Они слишком заняты другими делами. Как бы они смогли наблюдать за всеми сразу?

Впервые за долгое время эти воспоминания ее убаюкивают, и она засыпает.

Всё начинается с боли, словно кто-то разрезает ее острым лезвием. Клитемнестра просыпается и, хватая ртом воздух, валится с кровати. Никакого лезвия нет. Выбравшись из укрытия меховых покрывал, она чувствует холод. На востоке пробуждается робкий свет; должно быть, заря. Она пытается встать, но боль возвращается, сильнее прежней. Ребенок готов родиться. Она пытается позвать на помощь, но не может издать и звука. Кулаки сжаты, дыхание как будто остановилось. Она встает на четвереньки, затем поднимается и стискивает зубы, стараясь вспомнить, когда еще она испытывала такую жуткую боль: когда упала в лощине и порвала связки в плече; когда Кастор во время охоты разбудил медведя и им пришлось на бегу продираться сквозь колючие заросли; когда девочка в гимнасии воткнула копье ей в бедро; когда когти рыси ободрали ей спину.

Ей кое-как удается выбраться из комнаты в коридор гинецея. Когда накатывает очередной приступ боли, она задерживает дыхание и спешит в покои матери. Во дворце холодно, а на ней лишь тонкий хитон, и всё же по ее лицу струится пот. Дыши. На пути в покои Леды она наталкивается на кого-то и поднимает глаза. Перед ней стоит Елена.

– Что случилось? – рассеянно спрашивает она. Ее лицо бело как снег, глаза красные, словно она плакала.

– Ребенок вот-вот родится, – шепчет Клитемнестра сдавленным голосом. Боль становится сильнее, и она приваливается к стене. До Елены доходит смысл ее слов, она широко распахивает глаза.

– Я позову мать…

Клитемнестра трясет головой:

– Отведи меня к повитухам. Он вот-вот выйдет.

От нового приступа боли она сгибается и хрипит. Елена дает сестре опереться на себя и тащит ее в сторону кухни. Клитемнестра чувствует телом холодную кожу сестры и исходящий от нее аромат фруктов и масел.

– Очень больно? – спрашивает Елена. Они едва не бегут, Клитемнестра тяжело дышит и крепко хватается за руку сестры.

– Бывало и хуже, – выдавливает Клитемнестра, и Елена едва заметно улыбается ей. Внизу у комнаты слуг темно. Елена хватает факел и врывается в пустую кухню.

– Где женщины? Где повитухи? – кричит она. Никого нет. – Подожди здесь, – говорит она Клитемнестре и выбегает из комнаты.

Клитемнестра с криками падает на стул. Просовывает руку промеж бедер и чувствует, что там всё мокро.

В комнату вбегает женщина, ее черные волосы забраны на затылке.

– Всё хорошо, – говорит она. – Твоя сестра побежала за матерью и старейшинами. Твой муж тоже скоро прибудет.

– Тантал, – хриплым голосом произносит Клитемнестра.

– Его корабль прибыл в порт прошлой ночью. Сейчас он скачет ко дворцу.

Женщина заставляет ее сесть на корточки – и дышать. Вдох-выдох. Тантал в пути, – думает Клитемнестра. Она бегает взглядом по потолку, по мешкам с пшеницей, сложенным в углу, по бледному лицу повитухи. Боль достигает пика. Клитемнестра кричит и опрокидывает стол, по полу рассыпаются ягоды и тростник.

– Я уже его чувствую, – объявляет женщина, и внезапно в комнате оказываются люди: Елена, Тимандра и ее мать. Леда приседает рядом с дочерью и берет ее за руку.

– Почти всё, Клитемнестра. Тужься сильнее, тужься!

Она тужится и кричит, обливаясь потом. Повитуха молится Илифии, богине родов, но Леда сердито на нее прикрикивает:

– Помоги ей! Помолиться можно и потом!

Вдох застревает в горле, Клитемнестра удушливо хрипит, а потом замечает его. Своего ребенка.

– Мальчик! – Повитуха держит его в своих белых руках – хрупкий комок слизи и крови.

– Дай его мне, – дрожа всем телом, приказывает Клитемнестра. Женщина берет чистый кухонный нож и перерезает пуповину, а затем передает ребенка матери. Клитемнестра чувствует, какой он мокрый, какой мягкий. Она глядит на крошечные ручки, безупречные, как лепестки, на головку, помещающуюся у нее в ладони. Она глядит на своего сына, а он, почувствовав ее присутствие, открывает глаза – светло-голубые, как рассветное небо.

11. Соловей

Ее сын и Тантал – кроме них ничего больше не существует.

Снаружи пробуждается весна. Равнина начинает зеленеть, деревья выбрасывают первые почки, маленькие и нежные. Дни становятся длиннее, солнце греет всё жарче. Змеи и ящерицы выползают из своих нор понежиться на бурой земле. Женщины потрошат рыбу и развешивают ее, чтобы подсохла, пока слуги стирают в реке шкуры и хитоны.

Малыш плачет и кричит, кричит и плачет. Он никогда не спит. Клитемнестра жалуется Танталу, а тот смеется.

– А чего ты ждала? – говорит он. – Ты сама никогда не спишь.

Он делает перевязь, чтобы можно было носить малыша; его теплые длинные пальцы умело связывают кусочки кожи. Как же ее муж красив. Она кладет голову ему на плечо, держа ребенка у себя на коленях.

Клитемнестра заметила, что с отцом малыш спит лучше. Она поет ему и убаюкивает, дает успокаивающие травы Леды, но сын всё равно глядит на нее – восхищенно и немного дерзко – и тянется своими крошечными ручками к ее лицу. А когда устает, начинает плакать. Но как только его берется качать Тантал, когда он целует его, малыш успокаивается.

Старейшины поприветствовали ребенка сразу после рождения. Они взяли его, голого, каким он и явился на свет, и отнесли на гору Тайгет. Малыш молотил кулачками и вопил, но ему ничто не угрожало. Потому что он был здоров. Старейшины осмотрели его и вынесли свой вердикт: безупречный, крепкий младенец.

Она часами гуляет с малышом на руках. Он любознательный. Она показывает ему цветы, берет каждый лепесток, каждый лист и подносит к его лицу: крокусы, лавр, лилии, анемоны. Она рассказывает ему истории о цветах и деревьях. Как Зевс заманил в свои объятия финикийскую царевну Европу, дохнýв на нее ароматом крокуса; как Дафна обратилась лавровым деревом, чтобы скрыться от возжелавшего ее Аполлона; как владыка подземного мира Аид похитил богиню Персефону, когда она собирала лилии на лужайке. Больше всего малышу нравятся анемоны, и Клитемнестра рассказывает ему об Адонисе, которого задрал кабан, о любившей его Афродите – и вспоминает, как они с Танталом разговаривали об этом в их первую ночь.

Леда обожает малыша. Когда Клитемнестра совсем устает, Леда берет его на руки и позволяет играть со своими серьгами, которые видятся ему каким-то сияющим чудом. Она превращается в женщину, которой была, когда родились Феба и Филоноя, когда она целыми днями пела им и разговаривала с ними, поддерживая рукой их маленькие головки. Клитемнестра радуется, видя мать такой, замечая скрывающуюся за силой нежность – и то, как искрятся обретенным смыслом ее глаза.

Когда Тимандра дотрагивается до ножки ребенка, Леда шепчет ей:

– Осторожнее. Дети очень хрупкие.

После того как Клитемнестра покормит малыша, Леда заворачивает его в одеяло и обводит пальцем его глаза, нос, губы и уши.

Тантал начинает планировать их отъезд в Меонию. Он посылает гонца в порт, чтобы тот доставил вести на другой берег Эгейского моря. Наследник родился, и царь готов вернуться вместе со своей царицей.

Она сидит под сенью дуба на углу городской площади и укачивает малыша. Она сбежала из трапезной, чтобы не видеть, как Менелай и Агамемнон глядят на ее сына: холодно, пренебрежительно, словно бы даже с жалостью.

– Мы скоро уедем, – говорит она, и малыш с улыбкой широко распахивает глаза. – Мы отправимся в земли твоего отца.

На площади тихо. Мимо проходят две молодые женщины, неся на плечах кувшины с водой, а за ними трусят собаки и облизывают им пятки. Мужчина составляет рядом со своей дверью корзины с луком и оливками. Запахи пляшут в воздухе, наполняя собой площадь, и из окна выглядывает ребенок с голодными глазами.

Клитемнестра поднимает голову. К ней через площадь идет Елена, она шагает медленно, словно боится встречи. Подойдя достаточно близко, она отбрасывает накидку и ступает под дерево. Разверзшаяся между ними тишина тянется, пока ребенок не начинает агукать. Елена улыбается.

– Он похож на тебя.

– Он напоминает мне его отца.

– У него волосы и глаза Тантала, – соглашается Елена, – но он глядит в точности как ты.

Клитемнестра вкушает теплоту ее слов, как сладкое яблоко. На другой стороне площади мужчина пересчитывает оливки в корзине, ребенок выходит на согретую солнцем улицу и усаживается на землю рядом с ним. На крыше дома, играя в пыли, поют две девочки.

– Я говорила с матерью, – произносит Елена, глядя на девочек. – Она сказала, что не рассказывала никому о моем отце, чтобы Тиндарей не отослал меня прочь.

– Я рада, что ты поговорила с ней, – говорит Клитемнестра и вспоминает слова Кастора, которые тот произнес, когда они были детьми. Не надо беспокоиться, если после прилива на песке что-то остается. Рано или поздно вода снова поднимется и всё смоет.

– Ты защищала меня, – говорит Елена.

– Чем же еще мне было заниматься с тех пор, как ты родилась? – шутит Клитемнестра. Елена смеется, и девочки на крыше перестают петь и устремляют на них любопытные взгляды. Клитемнестре хочется поговорить с сестрой о жизни, которая ждет ее в Меонии, но она замечает тень на лице Елены.

– Я просто… – Елена запинается, подыскивая правильные слова. – У нас никогда раньше не было друг от друга секретов.

Клитемнестра улыбается.

– Секреты есть у всех.

Краснея, Елена опускает глаза.

– У меня не было от тебя секретов.

На мгновение Клитемнестра видит Елену такой, какой та была в детстве: светлые волосы золотым каскадом рассыпаны по плечам, маленькие руки перепачканы абрикосовым соком. «Мы как половинки абрикоса, – сказала она тогда, протягивая ей плод. – Видишь? У нас общее ядрышко, и в нем мы прячем свои секреты».

Клитемнестра прислоняется головой к дубу, чувствуя под рукой мягкую кожу младенца. Она отказывалась видеть это в детстве, но сейчас истина прозрачна, как горный ручей: они никогда не будут похожи. И, пожалуй, в этом всё же нет ничего постыдного.

– Как мы его назовем? – спрашивает Тантал. Они сидят на террасе: малыш на коленях Клитемнестры, их кожу согревают теплые лучи солнца. В небе носятся птицы, и малыш внимательно следит за ними своими огромными глазами.

– Давай сначала доберемся до Меонии, – отвечает Клитемнестра. – Дождемся, когда он познакомится со своим домом.

На террасу залетает небольшой бурый соловей и начинает петь. Малыш хихикает и не сводит с маленькой птички глаз.

– Это соловей, – шепчет она ему. – Он поет за всех, у кого нет своего голоса.

Малыш улыбается и протягивает к птице ручку, но соловей тут же взмывает в небо.

Ночью разражается буря. Они слышат гром и стук дождя по крышам. Клитемнестра прижимает ребенка к сердцу, хоть он и не плачет. Он внимательно прислушивается и глядит в темное небо, вытаращив глаза.

– Тебя что-то тревожит? – спрашивает Тантал.

Клитемнестра поворачивается к нему, не переставая качать малыша.

– Да.

– Ты мне расскажешь?

Она дожидается, когда отгремит очередной раскат грома, а затем говорит:

– Я бы хотела перед отъездом повидать братьев.

– Они приедут нас навестить. И ты сможешь приезжать сюда.

Раздается стук в дверь, такой тихий, что Клитемнестре сперва кажется, что ей почудилось.

– Ты слышала? – спрашивает Тантал.

Она кивает. Они выжидают, пока стук не повторяется – такой же тихий, как в первый раз. Тантал, насупившись, встает.

– Кто это может быть? Еще не рассвело.

Он открывает дверь. За ней стоит женщина. Им не сразу удается разглядеть в темноте коридора Елену. Она дрожит в своем ночном платье, золотистые волосы свободно падают на плечи. Факела у нее нет.

– Елена? – говорит Тантал, но она тут же бросается вперед и прикрывает ему рот ладонью. А потом спешно заходит в комнату и быстро закрывает за собой дверь.

Клитемнестра садится на кровати.

– Что случилось?

Елена подходит ближе. Ее платье держится всего на одной лямке, одна грудь белеет у всех на виду.

– Мне нужно с вами поговорить. – Ее голос сочится страхом. Клитемнестра передает младенца Танталу, и тот принимается его качать.

– Не дай ему заплакать, прошу тебя, – говорит Елена.

Тантал кивает.

– Где Менелай? Он знает, что ты тут?..

– Мой муж спит, – отвечает Елена. Тихие слова торопливо наскакивают друг на друга. – И он не должен проснуться.

Клитемнестра берет сестру за подбородок и заставляет поднять глаза.

– Что он сделал? – спрашивает она.

Елена поворачивается, показывая небольшой синяк на щеке.

– Ничего страшного, – говорит она, когда Клитемнестра уже открывает рот, чтобы что-то сказать. – Я не поэтому здесь.

– За что? – спрашивает Клитемнестра. Ее охватывает ярость, и она, как всегда, ничего не может с этим поделать. – Почему он это сделал?

– Он делает так, когда зол, чтобы припугнуть остальных, – бесстрастно говорит Елена. – Но в этот раз я его слышала. Он думал, что я сплю, и разговаривал с Агамемноном у наших покоев. Они сказали:

«Время пришло. Нужно сделать всё сейчас, пока не стало слишком поздно».

– Что они имели в виду? – спрашивает Тантал.

– Прошу тебя, нам нельзя шуметь. Я не знаю. Но они уже не в первый раз это обсуждают. Тиндарей что-то знает об этом. Они очень часто разговаривают с ним в мегароне. Наедине.

– Они взяли Микены с его помощью. Их связывает договор, – замечает Тантал, но Елена трясет головой:

– Там что-то еще. Я пыталась за ними проследить… Они упоминали тебя, Тантал, а потом сказали: «Надо быть осторожными, даже если Тиндарей дал добро».

– Что происходит? – Клитемнестра взволнованно встает и принимается ходить туда-сюда. Елена стоит, уставившись на свои ноги. – Он до этого бил тебя?

– Я его не боюсь. В этот раз он ударил меня, потому что поймал, когда я подслушивала. Я… – Елена запинается, глаза наполняются слезами. – Я совершила ошибку, выйдя за него. Я была не права. – По ее щекам струятся слезы, точно реки, затопляющие равнину. Она прячет лицо в ладонях и чуть заметно дрожит.

– Он тебя не тронет, – зло выпаливает Клитемнестра. – Ты слышишь? Я прослежу, чтобы это больше не повторилось.

Елена падает на пол и всхлипывает у ног сестры.

– А теперь ты уезжаешь, и я это заслужила. Я всё это заслужила. Я вышла за него, потому что была глупа… Я завидовала тебе. И Тиндарей сказал мне выходить за него. Когда Пенелопа приходила, чтобы меня отговорить, он сказал, что она просто мне завидует…

Малыш начинает тихонько плакать, Тантал его успокаивает.

– Не нужно оправдываться, Елена, – говорит он. – Что сделано, то сделано.

– Я не дам тебя в обиду, – говорит Клитемнестра. – Я поговорю с ними. Я положу этому конец.

Она притягивает сестру к себе, и Елена сворачивается комочком в ее объятиях. Она тихонько всхлипывает, а когда успокаивается, то вытирает лицо и поднимается на ноги.

– Мне нужно идти, иначе он заметит.

Клитемнестра спешно преграждает ей путь.

– Ты не можешь вернуться к нему.

– Я должна. – Елена одаривает сестру слабой улыбкой, ее щеки всё еще блестят от слез. – Он ничего мне не сделает. Он спит.

Она опрометью выбегает из комнаты и растворяется во мраке коридора.

Когда Тантал засыпает – с малышом, свернувшимся у него в руках, Клитемнестра подходит к окну. Капли дождя бьют по земле, как руки музыканта по тимпану; их ритм напоминает песни в честь богов.

Никто прежде не причинял боль ее сестре, не поплатившись за это. Удивительно, насколько сама Клитемнестра невосприимчива к боли, если это не боль Елены. Почему она может снести свою собственную, но не может стерпеть сестрину? Наверное, потому, что ей кажется, будто Елена не сможет ее вынести. Она представляет, как Менелай заносит руку, чтобы ее ударить, а Елена прикрывается руками, словно птичка, что пытается спрятаться за своими крылышками. Это видение расползается по ней, начинает гноиться, пока она не забывает, как дышать, а всё ее тело не напрягается, точно сжатый кулак.

Елена ввязалась в слишком опасную игру. Но вся эта ложь, эти секреты, угрозы и игры должны закончиться. Я положу им конец.

12. Птица со сломанными крыльями

Клитемнестра просыпается, когда солнце уже высоко, каждая частичка ее тела напряжена в ожидании исполнения замысла. Воздух после шторма свеж, день будет ясный. Она надевает тонкий коричневый хитон и подвязывает волосы. Тантал с малышом спят на другом конце кровати. Ее семья. Она легонько трясет Тантала за плечо и, когда он открывает свои бирюзовые глаза, шепотом говорит: «Побудь сегодня с ребенком».

– Куда ты собралась? – говорит он, моментально стряхнув остатки сна и насупившись. – Не наделай глупостей, Клитемнестра.

Она улыбается и подходит к нему, чтобы еще раз поцеловать на прощание.

– Не волнуйся обо мне. Присмотри за малышом.

Она идет по полупустым коридорам, беззвучно ступая босыми ногами по каменному полу. Проходит мимо двух пожилых служанок, несущих мертвых кур, и мимо Киниски, которая проносится в противоположный конец дворца, не говоря ни слова. Она слышит громкую болтовню женщин, идущих из деревни, мольбы какого-то семейства, пытающегося попасть в мегарон, чтобы поговорить с царем. Она не обращает на них внимания и продолжает идти мимо купален, тесных кладовых и дальше по широкому коридору, ведущему к трапезной.

Она всё продумала прошлой ночью, пока лежала без сна и таращилась в потолок. Сначала она хотела поговорить с Менелаем, но потом поняла, что это будет неверный ход. Нет смысла промывать рану, если заноза продолжает сидеть внутри и источать яд. Нужно разрезать кожу и извлечь ее, пока яд не поразил всё вокруг. А Менелай не заноза, он всего лишь делает то, что говорит ему брат. Ей нужно разобраться с Агамемноном.

Она находит его в трапезной, одного, свет из окон мягко льется на его высокую фигуру. Он сидит во главе стола, на месте ее отца, и попивает красное вино из расписного сосуда. При ее приближении он поднимает глаза. Если он и удивлен ее появлением, то не показывает этого. Она молча останавливается, и на мгновение ее с головой накрывает чувство, что ей нужно как можно скорее бежать к своему малышу и защитить его. Но она никогда не бежит от ссоры.

– Ты хочешь мне что-то сказать, – замечает Агамемнон с полуулыбкой. Улыбка на его жестком лице не сулит ничего хорошего. – Так говори.

– Твой брат поднял руку на мою сестру. – Ее тон не выражает никаких эмоций, она много раз слышала, как Тиндарей использует в споре этот прием. – Если он сделает так еще раз, он за это заплатит.

Агамемнона, похоже, забавляют ее слова. Он берет со стола несколько забытых кем-то виноградин.

– То, что мой брат делает с твоей сестрой, тебя не касается. Она теперь принадлежит ему, – говорит он и засовывает ягоду в рот.

Она бросает взгляд на клинок у него на поясе.

– Нет, не принадлежит.

– Твой отец говорит, что с тобой иногда бывает сложно. Что ты не знаешь своего места. – Его слова потрясают ее. Зачем отцу говорить такое Агамемнону? Он сверлит ее ледяным взглядом. – Надо полагать, твоему мужу-чужеземцу такое по нраву, но здесь женщины не разговаривают с царями подобным образом.

Клитемнестра выхватывает виноградины из его руки и швыряет на пол. Они разлетаются, забрызгивая стены пурпурным соком. Ему нужно усвоить, что я разговариваю так, как хочу.

– Если я увижу хоть один синяк на теле моей сестры… – Ее голос дребезжит от ярости. – Я убью вас обоих и разделаю, как дохлую рыбу.

Агамемнон глядит на брызги сока и затем в одно мгновение хватает кинжал, а другой рукой толкает Клитемнестру на стол. Она чувствует холодное лезвие на шее, а под плечами – опрокинутую амфору, из которой по столу растекается вино, пропитывая ее волосы.

Она кусает Агамемнона за руку, чувствует, как теплая кровь струится по зубам. Он не выпускает ее, и тогда она ударяет его в пах. Агамемнон отшатывается, и она, выпрямившись, толкает его на пол. Он не падает, лишь пошатывается, всё еще крепко сжимая в руке кинжал. Клитемнестра хватает опрокинутую амфору и швыряет в него. Он пригибается и уворачивается. Они не сводят друг с друга глаз. Затем Агамемнон переводит взгляд на свою руку – глядит на нее так, словно она ему не принадлежит. От увиденного он разражается смехом. Она бросается на него, но Агамемнон оказывается быстрее и успевает схватить ее за горло.

– Знай свое место среди мужей, Клитемнестра, – говорит он, его слова как удары хлыста. – Ты слишком заносчива, слишком надменна.

Она чувствует, как у нее багровеет лицо, а в легких кончается воздух.

– Если убьешь меня, – хрипит она, – значит, ты такой же.

Он убирает руку. Она падает на пол, как мертвое животное на жертвенном алтаре.

– Убью тебя? – восклицает Агамемнон. – Я никогда не собирался тебя убивать. – Он подходит и опускается рядом с ней на колени. Клитемнестра хватается за горло и издает нечленораздельные звуки. Она пытается пошевелиться, но Агамемнон прижимает ее к полу. – Не поднимайся, Клитемнестра. Запомни, где твое место.

После этого он уходит, оставив ее лежать на полу под сводчатым потолком трапезной – в одиночестве, но живую.

Может, мне стоит порезаться и притвориться, что на меня напали? – думает Тимандра. Так отец ничего не заподозрит, когда я вернусь во дворец.

Она лежит на влажной земле городского сада. Вокруг бесконечными цепочками тянутся муравьи, она чувствует аромат смокв и цветов миндаля, долетающий с толстых ветвей, раскинувшихся у нее над головой. Хрупкую тишину нарушает лишь шелест птичьих крыльев и ритмичное дыхание Хризанты. Она поворачивается. Хризанта смотрит в небо. У нее на плече остался шрам после того, как Тимандре пришлось ранить ее во время состязания, а несколько пальцев всё еще сломаны. Хризанта ерзает на земле, ее черные кудри щекочут Тимандре плечо. Ее сердце переполняется желанием, как вышедшая из берегов река.

– Твоя сестра прикроет нас сегодня? – спрашивает Хризанта.

– Нет, – отвечает Тимандра. – Ей нужно присматривать за ребенком.

– А разве за ним не могут присмотреть слуги?

Тимандра смеется.

– О нет, это же моя сестра. Она в жизни не оставит своего ребенка в чужих руках, тем более в руках слуг.

– Значит, нас могут поймать, – говорит Хризанта.

Тимандра гладит ее по щеке. У Хризанты ясные глаза, похожие на талый ручей.

– Не волнуйся. Клитемнестра нас защитит. Пока она здесь, мы в безопасности. – Хризанта собирается возразить, но Тимандра целует ее. Они целовались не так уж много раз. Их губы двигаются неловко, стремясь скорее вкусить друг друга. Хризанта подается к Тимандре, но та отстраняется.

– Мне пора идти, – говорит Тимандра. Наслаждение всё еще ее пугает, потому что она к нему не привыкла.

– Я пойду первая, – говорит Хризанта. – Так будет лучше. – Она встает и устремляется между растениями и цветами в сторону городской площади. Тимандра остается лежать в тени. «Великие боги, – думает она. – Позвольте мне быть с Хризантой вечно». Если Клитемнестра это одобрила, то почему не одобрят другие? Иногда ей кажется, что все спартанские правила и законы были придуманы для того, чтобы сделать ее несчастной. Почему она обязательно должна выйти замуж? Почему после свадьбы ее должны брать силой? Почему ее обязательно высекут, если она не подчинится? Почему приходится запугивать людей, чтобы тебя услышали? Она замечает маленькую змею в земельной трещине. Пора возвращаться. У нее, как обычно, перепачканы колени, а в волосах запутались мелкие веточки. Она пробегает через весь сад и выходит на узкую крутую тропу, ведущую ко дворцу.

На первом же повороте она натыкается на Киниску. Темный хитон льнет к ее мускулистому телу, голова покрыта тонким шарфом. От нее веет угрозой, у Тимандры кровь стынет в жилах. Если Киниска всё видела…

– Тимандра, – говорит Киниска тем же тоном, какой использует Тиндарей, когда отчитывает ее.

– Киниска.

– Тебе нельзя во дворец. – Она говорит резко, но ее слова не указ царевне.

– Оставь меня, – отвечает Тимандра и проходит мимо. И в этом ее ошибка. Она чувствует движение позади, но когда оборачивается, уже слишком поздно. Киниска бьет ее по голове, и Тимандра падает на землю. У нее стучит в висках, перед глазами всё расплывается. Она силится пошевелить руками, но что-то придавливает ее к земле, ломая пальцы.

– Тебе же будет лучше, – добавляет Киниска и бьет Тимандру головой о камень.

Всё погружается во тьму.

Елена, едва дыша, открывает глаза. Ей снилось, что она не может проснуться. Кто-то прижимал ее к земле. Она чувствовала спиной холодные камни и слышала, как смеется мужчина. «Перестань вырываться», – недовольно говорил он, словно она была ящерицей и всё никак не прекращала извиваться.

Это был Тесей. Он не снился ей уже давно. Она знает, что должно случиться что-то плохое. Она кое-как приподнимается на локтях, дрожа всем телом, и дотрагивается до лба, куда ее во сне ударил Тесей.

Менелай одевается в углу. У его ног на табурете сидит слуга и чистит его сандалии. Елена тихонько встает, и Менелай окидывает ее раздраженным взглядом, словно он недоволен тем, что она проснулась.

– Меня не будет весь день, – говорит он. Елена замечает, что он в доспехах. Она ощущает покалывание на коже, подстегивающее ее немедленно бежать к сестре. Ей нужно рассказать Клитемнестре о своем сне.

– Ты дождешься меня здесь? – спрашивает Менелай. Она не ожидала такого вопроса. Он никогда не спрашивает ее. Она слишком долго тянет с ответом. – Это был не вопрос, Елена.

Она хватает его за руку. Внутри, точно птица, трепещет страх.

– Я хотела подышать воздухом. Я неважно себя чувствую.

Менелай качает головой:

– Нельзя. Придется посидеть здесь. Тебе принесут травы, чтобы стало получше.

Он направляется к двери, и Елена бросается за ним, чуть не сбивая слугу.

– Почему мне нельзя выйти? – спрашивает она полным ужаса голосом. Менелай оборачивается и толкает ее.

– Тебе нужно оставаться в безопасности, – говорит он. – Слуга составит тебе компанию. – Он открывает дверь и сразу же закрывает ее за собой. Елена бросается к выходу, но дверь не поддается. Он запер ее снаружи. Тогда она начинает кричать и молотить кулаками в дверь.

– Открой дверь, Менелай! Выпусти меня!

Елена слышит, как он бормочет из-за двери:

– Сиди тихо, Елена, или слуга тебя заставит.

Она поворачивается как раз вовремя, чтобы заметить, как к ней приближается мальчишка-илот. Она отскакивает к кровати и хватает нож, который Менелай оставил под подушкой.

– Не подходи ко мне, – заявляет она. – Ты не подчиняешься его приказам.

Илот делает несколько шагов назад.

– Я должен проследить, чтобы вы оставались здесь, – бормочет он. – Я должен проследить, чтобы вы были в безопасности, царевна.

Елена плюет в его сторону и швыряет в дверь табуретом.

– ВЫПУСТИ МЕНЯ!

– Вас ожидают в мегароне, господин.

Тантал оборачивается и видит двух юных слуг, ожидающих его у дверей в покои. Их кожа темна, руки покрыты порезами и синяками, в глазах трепещет страх. Младенец в комнате начинает хныкать. Его еще не кормили этим утром. Тантал заворачивает сына в лоскут тонкой ткани и закрепляет у себя на груди с помощью перевязи, которую сделал ранее.

– Кто ожидает? – спрашивает он, устраивая малыша так, чтобы ему было удобно.

– Царь. – Ему кажется, или голос слуги слегка дрожит? С тех пор как родился малыш, Тантал видит опасность на каждом шагу: в летающих вокруг пчелах, бродящих по дворцу собаках, в развешанном на стенах оружии. Всё дело в первом впечатлении, которое когда-то произвела на него Спарта, – что это опасное и жестокое место.

Слуги неловко таращатся на него с отчаянием во взгляде, и ему становится жаль их.

– Отведите меня к нему, – говорит Тантал.

Он следует за слугами по извилистым коридорам, малыш продолжает хныкать. Тантал его успокаивает. На полпути он понимает, что не взял с собой никакого оружия, даже маленького клинка с переливающейся рубиновой рукоятью – подарка умершего деда… Опять он нагоняет страху. Слуги ускоряют шаг. Вместо того, чтобы свернуть направо, в сторону мегарона, они поворачивают налево – в темный коридор без окон, где горит единственный факел. Он останавливается и делает несколько шагов назад. В конце коридора стоит Агамемнон.

– Я думал, вы ведете меня к царю. – говорит Тантал.

– Я и есть царь, – отвечает Агамемнон. – Царь Микен.

Младенец затихает. Тантал крепко прижимает его к себе, судорожно обшаривая взглядом пространство вокруг.

– О чем бы ты ни хотел поговорить, Агамемнон, – произносит он, – мы можем сделать это в другом месте.

– Отдай младенца слуге, чужеземец, – приказывает Агамемнон.

Тантал понимает – что-то не так. Поблизости нет стражи, ему некого позвать на помощь.

– С какой стати мне его отдавать?

Агамемнон пробегает пальцами по рукояти своего меча. При нем, в отличие от Тантала, два ножа и длинный бронзовый клинок. Говорят, что он подготовлен лучше многих спартанцев, что он побеждал мужей куда моложе и сильнее его самого. Говорят, он сломал кому-то череп одной рукой.

– Отдай его, – повторяет свой приказ Агамемнон. – Я хочу поскорее покончить с этим.

Слуги выступают вперед. Тантал их отталкивает – в конце концов он сильнее их всех. Прижимая ребенка к сердцу, он бросается к мегарону. Позади по каменному полу громко и тяжело звучат шаги Агамемнона. У входа в зал стоит женщина, служанка, что всегда приносит еду. Тантал в отчаянии сует младенца ей в руки.

– Возьми его и спрячься. Беги!

Женщина ошарашенно открывает рот, но делает, как ей велят. Ребенок заливается плачем. Тантал поворачивается лицом к Агамемнону. Тот медленно подбирается к нему, точно лев к загнанной в угол добыче.

– Убей меня, – говорит Тантал, – но не трогай ребенка. – Он видит краем глаза, как женщина бежит по коридору. Он надеется, что она найдет Клитемнестру.

У Агамемнона на лице появляется полуулыбка.

– Не могу.

– В тебе совсем нет милосердия?

Агамемнон делает шаг вперед, сжимая в могучей руке свой длинный меч.

– Убийца! – кричит Тантал. – Предатель! – Сверкающее острое лезвие взмывает в воздух и опускается на него косым ударом. Тантал падает на колени, его руки наполняются кровью, а в голове остается лишь одна мысль: где Клитемнестра?

Когда раздается зов о помощи, Леда пьет вино в мегароне. Двери главной залы настолько толстые, что заглушают практически любой звук, но этот крик достигает ее ушей, в которых тут же начинает стучать кровь. Она встает, уронив кубок на пол, но не успевает сделать и шага, как Тиндарей хватает ее за руку.

– Кто-то зовет на помощь, – говорит она.

– Сиди здесь, – отвечает Тиндарей. Он кажется взбудораженным, но держит ее крепко. Леда вырывает руку и бежит к выходу.

Она видит всё первой. Неподалеку от дверей Тантал истекает кровью, через всё его тело тянется длинная рана. Леда кричит и подбегает ближе. Его глаза цвета безоблачного утреннего неба пусты. На нем висит перевязь, но где ребенок? Леда оглядывается по сторонам. Недалеко от Тантала лежит какой-то перепачканный кровью сверток: Марпесса, старая илотка, которая всегда приносит еду из кухни, лежит мертвая в коконе своей истрепанной туники. А в ее руках – внук Леды. Она падает подле них. Нет, нет, нет, нет, нет. Она берет в руки малыша, трясет его, но он уже мертв. Внезапная мысль едва не сокрушает ее на месте.