Текст книги "Орбита смерти"

16

Кабинет руководителя Центра пилотируемых космических полетов, Хьюстон

– Нам предстоит сделать что?.. – В голосе Люка смешались гнев и недоверие.

Каз назначил по телефону срочную встречу троим ключевым участникам, еще когда был в Вашингтоне. В кабинете Джина собрались три члена экипажа, а также Эл Шепард и сам Джин Кранц. Дверь закрыли.

Каз привез с собой в Хьюстон папку с надписью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО», и теперь собравшиеся изучали новые фото «Алмаза».

– Это прямо из Объединенного комитета начальников штабов, и Белый дом благословил. «Аполлону-18» вменяется в задачу вывести из строя «Алмаз» до прибытия туда экипажа.

Люк поднял один из снимков и уставился на него.

– И как, вашу мать, мы должны ее выполнить?

– Хороший вопрос! В НАСА выдвинули несколько предложений насчет уязвимых участков, куда можно добраться с режущим инструментом: антенные кабели, трубки теплоносителя охлаждающего радиатора, панели солнечных батарей, стыковочный узел, топливопроводы. Но это означает, что маневрировать придется в непосредственной близости от станции и быть готовыми к прогулкам в космосе.

Чад резко выдохнул через нос.

– В Вашингтоне вообще понимают, чего просят? Это чрезвычайно опасный план.

– Ага. Я то же самое им сказал, а мне ответили, что от нас требуется «приложить все усилия». – Каз для убедительности изобразил пальцами кавычки. – Новый шеф ЦРУ, этот Шлезингер, придал заданию наивысший приоритет, а он президенту на ушко нашептывает.

Джин Кранц уже обдумывал практические аспекты:

– В наборе инструментов для внекорабельной деятельности есть маленький болторез, но не исключаю, что понадобится более крупный. Нельзя резать то, что под током, но можно – аппаратуру связи или магистрали охлаждения. Или подачи топлива, смотря по ситуации.

Все задумались.

Майкл поставил следующий очевидный вопрос:

– А кто наружу пойдет?

Джин стал размышлять вслух:

– Согласно текущему плану миссии ты, Майкл, должен на обратном пути к Земле выйти в космос и забрать пленки из внешних капсул «Персьюта»; с этим уже и так намечались проблемы из-за ограничений по весу. Придется, думаю, откорректировать это задание.

Майкл покачал головой:

– Я вынужден буду заниматься пилотированием «Персьюта», подбираясь близко к «Алмазу». Не могу же я одновременно в космосе гулять.

И стало видно, как он осознает следствия из сказанного: в открытый космос в ходе миссии ему теперь не выйти.

Джин кивнул:

– Согласен. Остаются Люк и Чад. Не думаю, что у нас хватит поглотителей углекислого газа в загашнике, чтобы вас обоих послать, а Майклу потребуется помощь при маневрировании. – Он окинул взглядом обоих, просчитывая в уме плюсы и минусы.

Заговорил Эл Шепард:

– Это должен быть Люк. Майкл – пилот командного модуля, а Чад, командир экспедиции, обязан оставаться внутри и следить, чтобы все прошло без сучка, без задоринки.

Лицо Люка хранило предельно непроницаемое выражение, Каз и примерно не догадывался, о чем тот думает. На его месте Каз бы испытывал возбуждение, смешанное со страхом в равной пропорции.

Чад уставился на Эла, выпятив челюсть:

– Не нравится мне это. Третья перемена графика, а до старта менее четырех недель! Нет времени толком сымитировать на тренажере маневрирование в такой близости от «Алмаза» и составить и проработать новые протоколы. Ну, конечно, если мы хотим обосраться, еще не выбравшись с земной орбиты, то все делаем правильно!

Эл кивнул с серьезным видом:

– Ты прав. И возможно, что обезвредить советскую шпионскую станцию у вас не получится. Но, по правде говоря, именно для таких операций изначально разрабатывалась программа MOL, и именно поэтому вы трое, с военным прошлым, выбраны для этого задания. Приказы отдаются в Объединенном комитете и Белом доме.

Он по очереди посмотрел на каждого:

– Теперь этому заданию присвоен высший приоритет. Требуется как минимум провести фотосъемку станции вблизи, получив высококачественные снимки. При некоторой удаче Люк сумеет повредить «Алмазу» достаточно сильно, чтобы американские секреты еще какое-то время оставались недоступны Советам.

Джин прибавил:

– Для полетов по программе «Джемини» разрабатывались протоколы быстрого контакта с недружественными целями, а в миссии «Аполлона-9» выполнялись маневры и выход в космос на орбите. «Железо» симуляции все еще хранится на месте, так что при надобности мы соорудим достаточно правдоподобную среду тренировок. Без красивостей, но к сроку поспеем.

Каз счел своим долгом озвучить фундаментальную причину для беспокойства:

– Мы сейчас рассматриваем совершенно секретные фото. Изменения тренировочного процесса также должны оставаться в полном секрете. Никакой утечки в прессу насчет вылазки на «Алмаз».

Джин ответил:

– Все верно, я сокращу численность группы техподдержки до минимума, телевизионщиков и гостей не подпущу. – Он поразмыслил. – Во Флориде соберутся зеваки понаблюдать за стартом, это неизбежно, однако, думаю, потом лучше весь полет засекретить, а не только маневры вокруг «Алмаза». Пиарщики НАСА и представитель ВВС примут огонь на себя, сославшись, если потребуется, на соображения национальной безопасности.

Вид у Чада по-прежнему был такой, словно он съел что-нибудь несвежее.

– Мы это сделаем. Но когда доберемся туда, я в любом случае заставлю Майкла удерживать «Персьют» на безопасном расстоянии до тех пор, пока мы четко не поймем, что нам под силу, а что нет. Если выяснится, что мы не в состоянии выполнить задание, придется всем заинтересованным лицам ограничиться новыми красочными фото в папке Каза, и точка.

Когда совещание объявили закрытым, Чад встал первым, а Люк и Майкл последовали за ним к двери.

17

Эллингтон-Филд

«Аполлону-18» оставалось восемнадцать дней до старта. Пора было перебираться из Техаса во Флориду; астронавты туда летали самостоятельно.

Чад, пристегнутый к катапультному креслу бело-голубого T-38, наклонился влево, высматривая руководителя наземной группы техподдержки, и, вскинув правую руку над кокпитом, покрутил пальцем. Майкл и Люк в своих самолетах, заметив его жест, поступили аналогично.

Техники припарковали установки наддува, прозванные «пуферами», рядом с тремя Т-38 и подключили их длинными шлангами через дверцы в подбрюшьях самолетов. Реагируя на жест, они вывели пуферы на максимум, и воздух под высоким давлением начал поступать в двигатели T-38, раскручивая турбины. Как только каждый двигатель вышел на достаточно высокие обороты, пилоты перевели их на холостой режим, чтобы топливо начало поступать в камеры сгорания. Заискрили свечи зажигания, смесь топлива с воздухом воспламенилась, турбины завертелись еще стремительней, засасывая еще больше воздуха в патрубки. Техники на земле отсоединили пуферы, после чего двигатели заработали в нормальном режиме.

Каз, не упустивший возможности авиастопа на мыс Кеннеди, сидел за спиной Чада и смотрел, как светится приборная панель. Доктор Мак-Кинли, старший медик экспедиции, сопровождал Люка, а на заднем сиденье кабины Майкла расположился армейский фотограф, который уже приготовил камеру и начал снимать подготовку к взлету.

Чад глянул на двоих коллег: оба подняли оттопыренные большие пальцы.

– Башня Эллингтон-Филд, это НАСА-18, – сказал он в микрофон, – летим втроем, готовы таксануть на старт.

Люк и Майкл на миг щелкнули кнопками микрофонов, и Каз услышал два быстрых сигнала-чирпа – все на той же частоте.

– Доброе утро, рейс НАСА-18, альтиметр на 30,12, транспондерный код 3210, полоса расчищена, 35-я левая. Удачного космического полета.

– Прием. 30,12, 35-я левая, код 3210. Спасибо. Справимся.

Все три пилота подняли обе руки и выставили вперед большие пальцы, давая команду техникам откатить колодки. Безопасно переместившись за кромки крыльев, техники вытянулись по стойке смирно и отдали честь. Летчики тоже козырнули, налегли на рычаги и покатили вперед.

Люк последовал за Чадом, за Люком – Майкл, каждый под небольшим углом к напарнику, чтобы не задело выхлопом двигателя. Покинув пандус, они повернули направо тесной группой и устремились по аэродрому к 35-й левой полосе.

Каз сидел тихо и наблюдал. Некоторые пилоты любят поболтать, но Чад держался подчеркнуто деловито. Они достигли широкого участка асфальта в конце полосы, и два других самолета подтянулись к ведущему. Каз посмотрел вбок на Дж. У. Несмотря на шлем, дыхательную маску и очки, широкая улыбка доктора была вполне заметна, и Каз понимал, о чем тот думает: этот экипаж полетит к Луне, а Дж. У. в самой гуще событий.

Чад наклонился глянуть на Люка с Майклом и увидел, как оба кивают. Предвзлетные проверки завершены, все готовы.

– Башня Эллингтон-Филд, это НАСА-18, летим втроем, готовы к старту с 35-й левой.

– Прием, НАСА-18. Ветер 350 на одиннадцать часов, старт разрешаем. Удачи.

Чад дважды щелкнул кнопкой микрофона, закрыл кокпит и вывел трио на полосу. Люк поравнялся с его правым крылом, а Майкл – с левым; оба вскинули большие пальцы, достигнув намеченной позиции. Чад покрутил пальцем, словно будильник заводил, и коллеги передвинули рычаги управления, выводя двигатели на почти максимальную тягу – совсем немного не хватало до форсажа. Поглядев влево-вправо, Чад вскинул подбородок и опустил его. По этому сигналу три пилота сняли ноги с тормозов и вывели рычаги на максимум, до упора. Максимальная тяга на старте.

Двигатели J-85 откликнулись моментально. Посыпались искры, и в форсажных камерах, словно в огромных сварочных аппаратах, возгорелось золотисто-желтое пламя; языки его вырвались через хвостовые сопла. Тяга достигла шести тысяч фунтов, и самолеты начали разгоняться по полосе.

Чад немного отвел рычаг, оставляя напарникам некоторый страховочный зазор, чтобы они равнялись по его крыльям. Анемометр быстро перескочил за сто сорок узлов, Чад отклонил штурвал, и нос самолета повернулся к небу. Каз покосился на Люка с Майклом: они делали то же самое. На ста шестидесяти узлах тонкие короткие крылья истребителей создали достаточную подъемную силу, чтобы оторвать главные шасси от полосы. Чад помедлил пару секунд, потом снова взялся за рычаг управления двигателем и рукоятку управления закрылками. Внимательно наблюдая за его движениями, двое других пилотов сделали то же самое. Они следили, как шасси соседних аппаратов аккуратно убираются в корпус, а дверцы люков со щелчком заходят на места.

Трансформация завершилась: Т-38 из неуклюжих стесненных наземных зверей стали птицами вольного полета и начали ускоряться в своей естественной среде обитания – воздушной.

Экипажи расслабились на своих сиденьях, без труда сохраняя плотную формацию; треугольник ревущего металла взбирался в небо южного Хьюстона, взяв курс на восток-юго-восток. На мыс Кеннеди – и к старту.

* * *

Они прекратили набирать высоту на тридцати семи тысячах футов; искристые голубые воды Мексиканского залива остались далеко внизу, Люк и Майкл развели самолеты в стороны, разбив плотную группу. Автопилота на Т-38 не было, постоянные поправки на скорость ветра, высоту и курс требовалось вносить вручную, а это утомляло. Вскоре Чад спросил:

– Каз, полетать хочешь?

– С радостью.

Каз аккуратно положил руки на штурвал и рычаг управления двигателем, покосился для ориентировки в разложенную на коленях навигационную карту.

– Отлично, спасибо. Передаю управление.

– Принял.

Словесное подтверждение сделали обязательным после того, как в нескольких рейсах контроль над самолетом был потерян – каждый из напарников по кабине думал, что управляет сосед. Каз в качестве вторичного подтверждения едва заметно тронул штурвал и почувствовал, как Т-38 дернулся в ответ.

Разговоры в двухместной кабине реактивного самолета получаются сюрреалистичными и рваными, но удивительно личными: им не мешают даже фоновые шумы налетающего воздушного потока и турбореактивных двигателей вкупе с постоянным бубнежом наземных диспетчеров. Оба смотрят вперед, так что не видишь, когда начинает говорить напарник: слова просто возникают в твоем шлеме, как если бы это были твои личные мысли.

Мысли же Каза были о полете, а еще о Лоре, и тут голос Чада вырвал его из раздумий:

– Казимирас Земекис – необычное имя. Откуда происходит твоя семья?

– Из Литвы. Литваки, литовские евреи, поэтому и имя такое. Я родился в Вильнюсе в самом начале войны, моя семья спаслась бегством и сумела добраться до Нью-Йорка. – Недолгая пауза; оба прислушивались к приглушенным звукам полета. Каз добавил: – Хорошо, что они так поступили. К 1942-му нацисты истребили почти всю общину литваков, семьдесят пять тысяч.

– Так ты еврей?

– Да, но не практикую веру.

Почему Чад об этом спрашивает? Каз попытался перевести разговор на более приятную тему:

– Моя матушка продолжает надеяться, что я встречу еврейскую красотку, которая меня наставит на путь истинный.

Наземная служба уведомила о смене частоты: их передавали из Хьюстона в Новый Орлеан по мере продвижения на восток. Утреннее солнце светило ярко, слепило Каза, и он был вынужден опустить на место темный козырек.

– А еще евреи в программе есть?

Каза вопрос ошеломил. На темы вроде религиозных астронавты общались редко. Ну да, экипаж «Аполлона-8» в канун Рождества зачитывал по радио отрывки из Книги Бытия, возвращаясь с Луны, а Базз Олдрин провел службу, когда находился на лунной поверхности. Но разве в кабине реактивного самолета о таком спрашивать?..

– Гм. Если и есть, я о них не знаю.

Казу было известно, что Чад рос на Среднем Западе. Откуда вообще у него интерес к таким вещам?

– В советской программе один еврей нашелся, – сказал Чад. – Борис Волынов. Он проходил тренировку для полета на «Восходе» в 1964-м, его исключили было, но в 1969-м он все же полетел.

Каз потряс головой. Почему это вдруг обретает важность? Зачем Чад вообще обратил на это внимание?

– Ха, – откликнулся он, – а я и не знал.

Чад продолжал:

– Тебе когда-нибудь в чем-нибудь отказывали из-за твоих еврейских корней?

– Не-а. – Каз исполнился решимости свернуть разговор. – Я просто пытался везде первенствовать, чтобы мне никто не мог отказать. И вот я здесь, в одной кабине с командиром «Аполлона» лечу на старт!

Чад что-то проворчал себе под нос и замолк.

Каз мысленно приказал себе выяснить, не пристает ли Чад с подобными неуместными расспросами к Люку и Майклу. Чад – великолепный пилот, но, возможно, реднек чуть больше, чем надо.

Слева под ними потянулись длинные раздерганные нити дельты Миссисипи, сеть наносных песчаных перекатов, напоминавшая с высоты куриную лапку, протянутую в Мексиканский залив. Каз слегка накренил южное крыло, выдерживая курс вдоль воздушного потока на ста угловых градусах. Заговорил Майкл:

– Эй, босс, фотограф хочет снимки нашей группы на фоне Нового Орлеана. Вы двое не против подлететь ближе, а мы покрутимся, хорошие ракурсы поищем?

– Конечно, – ответил Чад.

Люк подлетел ближе, сомкнув группу. Каз наблюдал, как Майкл перемещается на своем самолете, а фотограф делает снимки с разных ракурсов. На полпути через залив фотограф удовлетворился.

Чад снова принял управление у Каза, когда они вошли в зону тонких перистых облаков, и дал напарникам сигнал держаться теснее.

Пролетая над побережьем Флориды, Чад настроился на частоту операторов НАСА, убавил громкость, чтобы перестало фонить, и произнес:

– Говорит рейс НАСА-18. Мы в ста двадцати милях. Через пятнадцать минут будем.

Ответ царапнул по ушам примесью статических помех:

– Доброе утро, рейс 18, мы готовы принять вас, погода хорошая, вам выделена полоса 31.

– Вас поняли. Спасибо.

Чад переключился обратно на частоту диспетчерской службы и запросил разрешения снижаться. Под ними быстро прокатывалась Флорида; команда сосредоточила внимание на удерживании тесной группы при пролете через облака, то выныривая, то погружаясь в них, ведь самолеты на скорости чуть ниже звуковой очень норовисты. Пролетели над Орландо и снова переключились на частоту НАСА.

– Говорит рейс 18, мы будем у вас в пять. Хотели бы пару раз пролететь над мысом, нам фото нужны. Потом вернемся и зайдем на посадку к 31-й.

– Вас слышим, рейс 18, трафика нет, разрешаем.

Чад сбавил высоту над островом Мерритт и здоровенным комплексом Космического центра имени Кеннеди. Каз вгляделся вперед, в сторону побережья, и заметил черно-белую громаду «Сатурна-5» рядом с оранжевым каркасом стартовой кабель-заправочной башни.

Майкл слегка оторвался от группы, чтобы фотограф мог сделать снимки в оптимальном ракурсе, пока самолеты неслись над космодромом, в паре сотен футов над пятисотфутовой башней. Они заложили широкий колоколообразный левый разворот в сторону Атлантики и вернулись для второго прохода.

Топливо в баках почти закончилось, и Чад полетел вдоль берега, заходя на глиссаду к 31-й полосе. Помахал Майклу, чтоб тот сместился подальше, а самолеты построил в правом эшелоне, словно три пальца его правой руки. Они пронеслись плотной группой над побережьем, совсем низко над ВПП, и Чад заложил резкий поворот вверх и влево над небольшой толпой техников НАСА и журналистов, которая ожидала их. Люк сосчитал «тысяча один» и увел самолет влево, следом за ним, Майкл повторил его действия с идеальной синхронизацией. По очереди они замедлялись, выпускали шасси и закрылки по ветру, а потом один за другим опускались на десятитысячефутовую полосу.

Чад замедлился так, чтобы остальные смогли его догнать и одновременно затормозили перед зрителями. Аккуратно припарковались, трое в ряд, и по кивку Чада вместе поставили рычаги в положение «ВЫКЛЮЧЕНО». Турбины вскоре остановились, пилоты во внезапной тишине открыли фонари кабин. Начали стягивать перчатки и шлемы, радуясь дуновениям соленого флоридского бриза.

Они прибыли в назначенное место. Их ждала нацеленная в небо ракета.

18

Байконур, Казахская Советская Социалистическая Республика

Река Сырдарья петляет на протяжении тысячи четырехсот миль: начинаясь с истока высоко в киргизских горах Тянь-Шаня, она держит путь по южным степным равнинам Казахстана, пока не впадает наконец в широкое Аральское море. За подпитываемые ледниками верховья ее под ажурной отражающей сеткой ила с глетчеров сюрреалистичного бледно-голубого оттенка древние персы прозвали Сырдарью Жемчужной рекой. Но когда ее течение сужается и начинает извиваться среди городков, резервуаров и бесконечных сельскохозяйственных арыков, воды приобретают плотный, непрозрачный, маслянисто-коричневый окрас. Эти-то мутные, ничем по цвету не примечательные воды несет змеящаяся река, чтобы утолить жажду двугорбых кочевых бактрийских верблюдов.

На реке часты ледовые заторы и весенние паводки, она выплескивается из берегов, разносит ил по окрестным серым землям, превращая их в богатые, плодородные, коричневые. Казахские крестьяне трудятся на берегах, сеют и собирают урожаи, выпасают овец, скот и лошадей. Слово из их языка, относящееся к плодородным приречным землям, стало названием города, основанного в длинной излучине реки.

Байконур. Богатая коричневая долина.

Но не одни лишь речные воды прибывали с востока. Вторжение Золотой Орды Чингисхана и завоевание ею этой области оставили хорошо заметные следы: высокие скулы, темные волосы, складки эпикантуса у глаз казахских крестьян. Когда в 1906-м открылась Ташкентская железная дорога, по ней нахлынула волна других покорителей – с северо-запада: круглоглазых бледнокожих русских.

В 1955-м бескрайние просторы этой южной земли привлекли внимание руководства советской космической программы; главный конструктор Сергей Королев приказал заложить здесь космодром Байконур[7]7
  Так у автора. В действительности Сергей Королев не принимал никакого участия в выборе места под строительство полигона для испытаний перспективной межконтинентальной ракеты Р-7 у железнодорожного разъезда Тюра-Там в Казахстане. Этим занималась Государственная комиссия во главе с генерал-лейтенантом артиллерии Василием Вознюком. Кстати, название «космодром Байконур» полигон получил только в апреле 1961 года, после полета Юрия Гагарина. Настоящий Байконур находится в 280 километрах на северо-восток от разъезда Тюра-Там, в отрогах хребта Улытау.


[Закрыть]. Новое слово, изобретенное для абсолютно новой идеи. Не просто аэродром, а космодром – врата космоса.

Всего через два года с байконурского стартового стола с ревом вознеслась ракета, доставившая на орбиту «Спутник-1», и желтое пламя, вырываясь из ее дюз, отразилось в водах Сырдарьи. А через шесть лет – космический корабль «Восток», на котором Гагарин облетел мир за сто восемь минут.

Но с того триумфального дня миновало больше десяти лет, советское космическое доминирование оказалось поколеблено, а решимость руководителей в далекой Москве увяла. Даже первый выход в космос, совершенный космонавтом Алексеем Леоновым, вскоре затмила высадка американцев на Луну.

Нынешний главный конструктор и директор ОКБ-52 Владимир Челомей мгновение созерцал, устремив взгляд вдоль длинного острого носа, свои кожаные выходные туфли, потом затянулся сигаретой и ощутил приветственное покалывание кислого дыма глубоко в легких.

– Десять лет, – пробормотал он себе под нос.

И Королева нет уже семь. Челомей медленно покачал головой. Это он принял от Королева эстафетную палочку[8]8
  Формально генеральный конструктор Владимир Челомей был не продолжателем дела Королева, а одним из его самых активных конкурентов. «Эстафетную палочку» после смерти Королева в январе 1966 года принял Василий Мишин.


[Закрыть] и теперь запустит военную орбитальную станцию «Алмаз».

В начале шестидесятых Челомей и его сотрудники проделали первые прикидочные расчеты проекта ракеты, которая для этого бы потребовалась. Корабль должен был стать советским ответом «Сатурну-5» из программы «Аполлон», орудием победы в космической гонке, гарантирующим, что на Луне первыми тоже высадятся русские. В конце концов, первым человеком в космосе стал Гагарин, значит, и на Луне первым должен был побывать советский человек.

Но политики мыслят не так, как инженеры. Они сделали ставку на другую ракету – причудливую Н-1 Василия Мишина с сорока двумя двигателями. И, разумеется, ставка не оправдалась. Четыре утомительно трудоемких запуска подряд провалились. В одном случае был уничтожен огромный стартовый стол, построенный на Байконуре! Челомей приложил все усилия, чтобы изменить взятое государством направление, к самому Хрущеву достучаться пробовал! Увы, политические связи Мишина превалировали.

Неуместная гордыня стоила Союзу Луны.

На этот раз все будет иначе, подумал Челомей. Вторую космическую гонку они выиграют – не только ради науки, но и ради того, что понять гораздо проще: безопасности самой Родины.

«Алмаз». Мощный орбитальный разведывательный телескоп Советского Союза, обслуживаемый экипажем космонавтов.

Челомей стоял рядом с ракетой, которая унесет груз на орбиту. Ее колоссальную длину – 61 метр – словно бы еще увеличивало горизонтальное положение, в котором она находилась на железнодорожном транспортере. Ожидая, пока агрегат, доставляющий байконурские ракеты к месту пуска, придет в движение, главный конструктор медленно прохаживался вдоль шестерки исполинских сопел двигателей первой ступени и дальше, по всей длине корпуса махины.

Проект УР-500К – колоссальная ракета, получившая имя «Протон». Проверенная в деле зверюга. Его ракета. Он остановился и поглядел влево-вправо, наслаждаясь зрелищем. «Протон» пока еще пуст и легок, огромные топливные баки не заполняют, пока ракета не установлена на стартовой площадке в вертикальном положении и не готова принять полный груз летучего гидразина в свое чрево[9]9
  Так у автора. В действительности ракета-носитель «Протон» получает топливо на заправочной станции, после этого отправляется в монтажно-испытательный корпус площадки 92 космодрома Байконур, а уже оттуда, после стыковки с полезным грузом, перевозится на стартовую позицию.


[Закрыть]. Челомей знал каждый ее миллиметр, он сам принимал тысячи решений, увенчавшихся ее появлением на свет. Челомей и его инженеры успешно решали одну задачу за другой, даже придумали, как размещать ее для погрузки на железнодорожный транспорт, чтобы ракета успешно протиснулась через туннели на пути от московского завода к байконурской стартовой площадке.

Он громко выдохнул и прошел к заостренной верхушке «Протона», чтобы взглянуть на конечную цель всех этих инженерных работ – «Алмаз». Его дитя вынашивалось долго, но вот, наконец, все готово к родам. Станцию прикрепили пироболтами к третьей ступени ракеты, которая разгонит ее до скорости выхода на орбиту. Он бросил взгляд влево. Потом вся эта сложная начинка превратится в мусор: первая и вторая ступени, кувыркаясь, полетят навстречу казахским и алтайским степным пустошам, третья свалится в Тихий океан.

Он перевел взгляд направо, скользя глазами вдоль плавных изгибов теплоизолирующего чехла «Алмаза», оканчивающегося металлическим головным обтекателем, который будет пронзать атмосферу. Но не одной лишь аэродинамике поможет чехол: он замаскирует форму «Алмаза», чтобы лишний раз не выдать секретов любопытным гостям старта и камерам журналистов. Или американским шпионским спутникам наверху.

Сигнал клаксона выдернул Челомея из раздумий. Он услышал, как перекрикиваются военнослужащие вдоль корпуса ракеты, затем по залу прокатилось утробное ворчание желто-зеленого дизельного локомотива. Исполинская дверь у кромки ракетных сопел начала смещаться вбок. Он быстро прошагал к выходу из цеха, горя нетерпением увидеть, как его ракету выкатывают на Байконур под солнце последних дней марта.

* * *

На столе у генерала Сэма Филлипса прозвенел телефон. Подавшись вперед, генерал заметил, как мигает индикатор: вызов по одной из трех шифролиний. Он поднял трубку и нажал кнопку:

– Филлипс слушает.

– Сэм, это Джон Мак-Лукас. Хорошие новости. – Мак-Лукас возглавлял Национальное управление военно-космической разведки. – Похоже, русские выкатили на стартовую позицию Байконура новый «Протон». Нам повезло с графиком спутника KH-9, он заснял их именно в тот момент, когда ракету поднимали для установки в вертикальное положение. Мы уверены: это именно тот запуск, который так интересен вам со Шлезингером.

Филлипс бросил взгляд на календарь, сосчитал дни и удовлетворенно покивал. График запуска «Аполлона-18» по-прежнему приемлем.

Ключ на старт.

* * *

Они составляли странную маленькую компанию.

Трое мужчин, женщина и подросток дремали на сиденьях двух потрепанных автомобилей. Еще один мужчина бодрствовал снаружи, облокотясь на ржавеющий передний бампер оливково-зеленого «ЗИЛ-157», и смотрел в небо. Время от времени косился на старые часы и поднимал к глазам бинокль с мощным увеличением, напряженно всматриваясь в горизонт на западе.

Хорошее время сейчас для отдыха. Тяжелая работа им еще предстоит.

Шестиколесный фургон был снабжен мощной лебедкой, смонтированной на бампере, а сзади к нему прицепили крытую платформу с ацетиленовыми баллонами, горелками, резаками, молотками и ключами.

Помимо этого, в их распоряжении находился четырехколесный «УАЗ-452» – «буханка». Там можно было приготовить еду и, выдвинув откидные койки, поспать, а еще согреться холодными ночами. В начале апреля температура тут лишь изредка поднималась выше нуля, и на ночь приходилось кутаться во всякую шерстяную одежду и надевать тяжелые резиновые сапоги с войлочной подкладкой.

Часовой раздумчиво, неторопливо затянулся сигаретой, с удовольствием ощущая жаркий дым в легких. Звали его Чот, он был потомком изначальных обитателей этой горной цепи к северу от более высоких Гималаев. Границы четырех государств сходились как раз недалеко к югу от места привала, и черты лица Чота отражали историю всех этих стран: Монголии, Китая, Казахстана и Советского Союза. Он был гражданином Союза, но гордился своей алтайской кровью.

Он еще раз посмотрел на часы.

– Эй! – громко позвал он.

Жена, сын и братья Чота заворочались, просыпаясь. Два часа после полудня на Байконуре. Время пуска ракеты.

Со времени первого спутника все советские ракеты-носители, устремляясь в космос, пролетали над Алтайской областью. Ракеты становились все крупнее, московские инженеры добавляли новые ступени – секции, которые увеличивали длину носителя, позволяли развивать все бо́льшую скорость, а потом, израсходовав топливо, отделялись и падали на Землю. Объемистые цилиндры компонентов топлива с высоким внутренним давлением, двигательной машинерией, электронными схемами и всякими металлическими сплавами регулярно прилетали сюда, кувыркаясь по головокружительным траекториям. Советы примерно представляли себе, где произойдет падение, и предупреждали жителей деревень на прогнозируемом маршруте, чтобы те при необходимости эвакуировались. По правде говоря, то была игра вероятностей: Советский Союз надеялся, что в таком слабозаселенном и политически малозначимом районе сопутствующего ущерба можно не опасаться. Если ракета взрывалась, не выйдя на орбиту, а крушения наполненных топливом баков приводили к гибели людей, Москва выплачивала семьям пострадавших компенсацию в обмен на неразглашение. Страховка космической программы обходилась недорого.

Чот навел бинокль на линию горизонта. Он видел много пусков и знал в точности, куда смотреть. Временами солнце и облака позволяли видеть дым и пламя самой ракеты, особенно если та была крупной. Сегодня запускают самую крупную – «Протон». Он смотрел прошлым вечером на верхние слои облаков, оценивал направления ветров, прикидывая по опыту, как повлияют они на траекторию. Вторая ступень ракеты упадет близ места, где разбило лагерь его семейство. Если Чот что-то не так рассчитал, ступень найдут другие и заберут себе. Он надеялся, что все рассчитал верно: металл стоит дорого, а им нужны деньги.

Вон там!

В бинокль он видел дымный хвост, а прищурясь, мог бы различить и ослепительное пламя на пределе видимости. Отлично. Нынче без задержек. Он опять посмотрел на часы и повел мысленный отсчет. Вторая ступень отделится через пять минут, а на Землю упадет еще минут через девять. Через четырнадцать минут они узнают.

– Заводите! – скомандовал он братьям, продолжая напряженно всматриваться через бинокль в небо: изменение структуры дыма будет означать отделение ракетной ступени. В его обязанности входит отслеживать падающую ступень, а потом надо мчаться к месту ее удара о землю. Кто первым приедет, тот и металлолом себе забирает. На всякий случай в каждом автомобиле по ружью.

Он увидел, как меняется дым, и понял, что добыча уже летит к ним. Оставив без внимания бледный дымный след третьей ступени, утягивающийся к востоку за пределы видимости, он сосредоточенно вглядывался туда, где рассчитывал увидеть падающую ступень. Иногда она, кувыркаясь, удачно отражала свет. Он слегка подстроил бинокль, надеясь заметить такой блик.

Была ли вспышка? Он не был уверен, но вот и она: прямо там, где и ожидалось. У Чота заколотилось сердце. Его родственники тоже глядели вверх, напрягали зрение, надеясь увидеть первыми.

У младшего сына глаза были самые зоркие, и это он выкрикнул звонко:

– Вижу!

Мальчик указал вверх и чуть на юг от их позиции.

– Смотрите туда! – скомандовал он.

Раздался непривычный шум, словно странный порыв ветра, что-то стремительно пронеслось мимо, а потом пошли гулять раскаты эха от его столкновения с землей. При ударе взметнулось облачко замерзшей грязи.

– Это близко! – крикнул он, показывая место. Заскочил на пассажирское сиденье «ЗИЛа» и скомандовал брату за рулем заводить мотор.

Хоть бы там пожар начался. Дым укажет им дорогу.

Ага, вот и он! Небольшой темный плюмаж: догорают остатки топлива, вылившиеся из баков при столкновении. Брат заметил его и погнал на пределе скорости: фургон высоко подскакивал на ухабах, опережая «буханку».