Текст книги "Орбита смерти"

Чот озирался по сторонам. Никого больше не видно. Отличный сегодня день! Сообразительностью и опытом он помог семье заработать.

Они влетели в рощицу вечнозеленых деревьев: упавшая ступень почти не пострадала, лежит на длинном пологом склоне, источая редеющий дым. Никого нет. Весь металлолом им достанется!

Брат развернулся и ударил по тормозам, против ветра, старательно уворачиваясь от ядовитого дымка. Фургон остановился. Вдали виднелась догонявшая их «буханка». Охота окончена. Теперь можно заняться свежеванием «туши».

Чот вскинул голову к небесам. Он не знал, куда летела ракета и что несла на себе, не знал, были ли на борту люди, да и не интересовался, если честно. Он просто радовался, что у Советского Союза есть космическая программа.

Она кормила его семью.

19

Пляжный домик, Кейп-Кеннеди, Флорида

– Тяни!

Каз уже взвел спусковой механизм, отведя его назад по мощной пружине. Услышав крик, он плавно потянул за нейлоновый трос. Оранжевый глиняный диск отделился от стартовой канавки, описав плавную кривую над пляжем у домика.

Бамс!

Резкий харкающий звук выстрела из двенадцатизарядного дробовика эхом отдался в сайдинговых стенах и раскатился по пляжу, а потом истаял в волнах атлантического прилива. Глиняную тарелочку мгновенно разнесло на ошметки. Попадание в цель, движущуюся с такой быстротой, требует полной сосредоточенности, и это неплохо отвлекало троицу мужчин, которым предстояло беспрецедентное военное задание в космосе.

– Четыре голубя из пяти. Попробуйте-ка побить меня! – сказал Люк, поворачиваясь за деревянным столиком к Майклу и Чаду, которые разлеглись на своих шезлонгах. Донесся скрежещущий звук блендера: это Дж. У. на кухне смешивал «маргариты».

Майкл допил пиво, встал, забрал у Люка дробовик и беруши. Крикнул Казу:

– Еще пять вытерпишь?

– Не проблема! – Каз, прикрытый тенью постройки, отсалютовал ему полупустой кружкой пива.

Майкл нацепил беруши, поправив их так, чтобы не мешали солнцезащитным очкам. После этого зарядил еще две пули в двустволку, выставил левую ногу, взвел курок, поднял оружие к плечу и крикнул:

– Тяни!

Вылетела тарелочка, и Майкл, отслеживая ее перемещения длинным стволом, спустил курок. Отдачей его крепко шибануло по плечу и щеке. Оранжевый диск продолжил полет, упав и расколовшись на части в зарослях серенои.

– Ой! – воскликнул Люк. – Улетела твоя птичка.

– Я просто пристреливаюсь. – Майкл сменил позу и снова крикнул: «Тяни!» Он сбил следующие две тарелочки, общий результат составил три из пяти. – Похоже, у меня серебряная медаль, – печально подытожил он. – Твоя очередь, босс.

Чад лениво окинул их взглядом.

– Вы, ребятки, забываете, что я на ферме рос. Там на работу не берут, если вредителей всяких отстреливать не умеешь. – Он отставил только что принесенную Дж. У. «маргариту» и протянул руку за дробовиком: – Давай сюда.

Пока Чад заряжал дробовик, Дж. У. переместился по ступеням крыльца к Казу. Отдал ему «маргариту» и угостил охлажденным чаем.

Чад перегнулся через перила:

– Эй, ребята, вы там, внизу, готовы?

– Все готово, командир! – отозвался Каз.

– Тяни! – крикнул Чад и в развороте плавно спустил курок, разнеся глиняного голубя на осколки. Пять раз он стрелял и пять раз поразил цель.

Потом с ухмылкой развернулся:

– Смотрите и учитесь, ребята.

Майкл и Люк подняли кружки, признавая поражение, а Чад сунул дробовик назад в чехол и снова расположился на своем шезлонге. Каз окликнул его снизу:

– Солнце примерно через час зайдет. Кто-нибудь хочет по пляжу пройтись со мной и Дж. У.?

Чад махнул рукой:

– Я лучше тут поваляюсь. А вы, ребята, если хотите, ступайте.

* * *

Узкая тропа длиной двести футов вела через заросли серенои и приморского плоскоколосника на длинный пляж, покрытый песками бледного оттенка. Нептун-Бич, побережье Атлантического океана. В 1950-х тут располагался небольшой приморский коттеджный поселок, но ВВС и НАСА, расширяя деятельность по космической программе в рамках проекта «Аполлон», выкупили участок и снесли почти все – магазинчик, заправку, разбросанные по пляжу сайдинговые домики, кроме одного. Какой-то дальновидный правительственный сотрудник заприметил его прочное основание и новизну постройки – и спас от бульдозеров. НАСА переименовало коттедж в «тренировочный и реабилитационный центр астронавтов», чтобы в офисе генерального инспектора не приставали с фидуциарными вопросами, но все называли эту постройку Пляжным домиком. Уединенное местечко, где экипажи могли расслабиться перед стартами. Редкий оазис вольной жизни в качестве противовеса непрестанно нараставшему напряжению – и предельному риску, о котором не говорили в открытую.

Каз порадовался, что Чад решил их не сопровождать. Он все еще испытывал некоторый дискомфорт после того разговора в полете из Хьюстона и был доволен, что Чада сейчас нет поблизости. Когда все остановились полюбоваться морем, он спросил как можно равнодушнее:

– И как у вас дела, ребята?

Майкл и Люк переглянулись. Майкл пожал плечами.

– Без Тома все иначе, – сказал он, – но мы приспосабливаемся.

– Чад – пилот такой же классный, как стрелок, – добавил Люк.

Каз проговорил:

– Но он не Том, и ему пришлось заступить на должность всего за три недели до старта. На нем большая ответственность.

Люк подцепил плоского морского ежа и зашвырнул его в воду.

– Характер у него совсем не такой спокойный, как у Тома был.

Майкл кивнул:

– Ага. Вдобавок я бы сказал, что можно вывезти парня из Висконсина, но…

– Хочешь рассказать нам с доком что-нибудь интересное?

Майкл бросил взгляд на Пляжный домик вдалеке.

– Да нет. Просто там хватает реднеков и любителей жевательного табака, вы в курсе. Иногда кое-какие типичные черты характера проступают.

– Чад старается держать их под контролем, – прибавил Люк, нагнувшись за очередным морским ежом. Потом развернулся к Казу: – Это же не конкурс популярности, в конце концов. Среди астронавтов ранних экипажей встречались настоящие засранцы, но они свое дело знали. У нас с Майклом шкуры достаточно толстые, и у нас полно работы.

Каз посмотрел на Майкла:

– А еще что-нибудь? Было бы неплохо нам узнать об этом, пока вы все еще не в космосе.

Майкл покачал головой. Помолчав немного, он сказал:

– Я бы предпочел, чтоб он меня не называл «ребятенок» через слово. Но что поделать, он таким вырос. Мы сработаемся.

Люк кивнул:

– Мы хорошо сработаемся. – Он посмотрел на океан. – Но, конечно же, было бы лучше с Томом лететь.

20

Эллингтон-Филд

Как часто случается, расследованием крушения занялся человек неприятный.

Когда разбился Том Хоффман, в НАСА немедленно назначили комиссию при офисе руководителя подготовки астронавтов Алана Шепарда. Семь членов комиссии быстро распорядились оцепить место крушения, провести исчерпывающую фотосъемку, собрать и сохранить все улики. Им предоставили неограниченный доступ к медкартам Хоффмана в ВВС и НАСА, а также докладу коронера. Они заграбастали журналы техосмотров и ежедневного учета разбившегося вертолета, а также данные о вылете с контрольно-диспетчерского пункта Эллингтон-Филд и пленку с аудиозаписью переговоров. Конфисковали и обследовали топливозаправочный грузовик, чтобы проверить гипотезу о возможном загрязнении. Хьюстонский центр управления воздушным движением снабдил их информацией с радара о перемещениях вертолетного транспондера, что позволило точно определить скорость и высоту. Комиссия проконсультировалась с эллингтонской метеостанцией насчет погодных условий в момент катастрофы, включая температуру и ветер – ключевые факторы при полетах на винтокрылых аппаратах.

Как только труп увезли с места крушения, специалисты НАСА по техническому обслуживанию приступили к каталогизации и уборке обломков. Вертикальная составляющая скорости была так велика, что обломки вертолета распределились на диво кучно. Вспыхнувший затем пожар обратил большую часть их в пепел и металлолом; такая участь постигла, в частности, легколистовую кабину и пузырь остекленения кабины, но сиденья, хвостовая балка и увесистая центральная часть – двигатель и трансмиссия – пострадали сравнительно мало.

Фрагмент за фрагментом обломки фотографировали, помечали ярлыками, загружали в фургон и везли в резервный ангар техобслуживания, где для них было выделено безукоризненно чистое и отгороженное место. На полу начертили силуэт вертолета, и каждый обломок, принадлежность которого удалось установить, аккуратно выкладывали по схеме.

Но при всей методичности этой работы комиссия по расследованию не смогла определить причину катастрофы. Техники из Эллингтон-Филд изучили каждый из обгоревших фрагментов, однако следов явной неисправности не нашли. Вполне здоровый пилот и годный к полету вертолет просто взяли и упали с неба.

Эла Шепарда отсутствие результатов расследования раздражало. Лунная программа «Аполлон» завершалась, начиналась активная работа над проектами «Скайлэб» и «Спейс Шаттл». Шепарду не хотелось вытаскивать грязное белье на всеобщее обозрение: не ровен час, под предлогом борьбы с ковбойскими повадками астронавтов или расхлябанностью технических служб финансирование урежут еще сильней, а оно и так сокращается. К тому же он считал себя обязанным дать ответ семье Тома; он не хотел, чтобы всю оставшуюся жизнь над ними висела постыдная тень «вероятной ошибки пилота». Но его команда не нашла ни одного неопровержимого доказательства механической неисправности.

Шепарду нужен был ответ. И, при всей своей нелюбви к расширению круга причастных, он рискнул довериться своим знакомым по ВМФ в Национальном совете по безопасности на транспорте, а те прислали своего самого опытного дознавателя – бывшего мастер-сержанта авиации и старшего инструктора Центра инспекции и безопасности ВВС, специализирующегося на вертолетах. Уроженца Хьюстона.

* * *

Мигель Фернандес стоял между двумя начерченными схемами, изучая куски покореженного, почерневшего металла. На переносных подставках установили дополнительные светильники, и угловатые обломки в их усиленном свете отбрасывали резкие тени.

Как будто стрекоза в костер на пикнике упала, подумал он.

Фернандес прилетел сюда прошлым вечером с базы ВВС Киртлэнд, что в Альбукерке, и воспользовался близостью дома матери, чтобы переночевать там. Утром приехал на базу Эллингтон, где у ангара его уже ждали с гостевым пропуском от НАСА. Приняли его холодно, чего и следовало ожидать в подобной ситуации. Если Фернандес обнаружит что-то, чего не нашли они сами, им гарантирована выволочка. Дежурный офицер сопроводил его в ангар, где были разложены обломки, принес по его просьбе кофе и оставил в одиночестве.

Фернандес вздохнул и отпил густой черной жидкости из одноразового стаканчика. Никто и никогда не оставался понаблюдать за его работой.

Он ознакомился с предварительным отчетом комиссии, пока летел в Хьюстон, и обдумал, какие именно причины она могла упустить. Теперь он неспешно прохаживался вдоль обломков, время от времени приседал, высматривая потенциальные подтверждения тех или иных предположений. Закончив этот быстрый начальный осмотр, он допил остаток горчившего кофе и вынул из бывшей при нем сумки блокнот, ручку и резиновые перчатки. Он расследовал множество крушений и выработал привычку, ничего не упуская, все оставлять таким, каким увидел в первый раз. Волевым усилием очистив ум от посторонних мыслей, он сфокусировался на деталях.

Проведя сорок пять минут в созерцании, наклонах, перебирании обломков рукой в перчатке и разглядывании их через очень сильные очки для чтения, он покинул расчерченную зону у хвостовой балки. Фернандес практически не сомневался, что ему удалось установить причину.

Запихнув блокнот обратно в сумку, он снял перчатки и отнес стаканчик к столику дежурного за новой порцией кофе.

Дежурный офицер посмотрел на Фернандеса жестким взглядом, пытаясь понять, нашел ли тот что-нибудь.

– Как у вас? – спросил офицер наконец.

– Еще не пришел к определенным выводам. – Фернандес решил, что ухудшать отношения не следует. – Ваши ребята очень хорошо поработали с обломками, исключительно профессионально. Лучшей работы никогда еще не видел. – Это было не так, но тут не повредит и солгать.

На лице офицера проступила легкая улыбка:

– Спасибо. Я передам.

Мигель медленно пошел назад, потягивая кофе и взвешивая в уме результаты изучения обломков. Поставив стаканчик на пол, он вытащил из сумки сводку, полученную от комиссии НАСА. Перечитал реконструкцию режима полета перед самым крушением и кивнул. Да, все сходится.

Допив кофе, он вынул из сумки Canon F-1 и макрообъектив с фокусным расстоянием 50 миллиметров, а также лупу и чистую пару перчаток. Повесив камеру на шею, он двинулся туда, где лежали самые крупные обломки – двигатель, трансмиссия, ступица ротора. Остановился, сделал несколько снимков для прикидки, натянул перчатки и согнулся внимательнее осмотреть замеченную ранее деталь.

Она сильно пострадала. При столкновении сломались и механизм, и крепление, а интенсивность пожара в такой близости от топливных баков привела к тому, что и остатки почернели и погнулись. Легко такое пропустить, если не встречал раньше и не знаешь, куда смотреть.

Фернандес сделал снимок с увеличением, несколько кадров под разными ракурсами. Потом поднял один из фрагментов и сделал новые снимки. Приблизил лупу, исследуя плоскость скола сломанного болта и красноречивые отметины на уцелевшей крепежной проволоке. Сравнил увиденное с остатками аналогичного болта на другой стороне механизма. Внимательно осмотрел пол вблизи, убеждаясь, что отсутствующей детали там нет.

Ему пришла в голову новая мысль. Он прошел к прямоугольнику, начерченному там, где команда, реконструировавшая вертолет, сложила неидентифицированные обломки, и порылся в них – просто на всякий случай. Детали и там не было.

Гайка болта поворотного шатуна отсутствует.

Без нее пилот не имеет возможности управлять вертолетом. По мере ослабления гайки вертолет начинает вихлять, а вибрация усиливается, но когда она отлетает полностью, пилот теряет контроль над тангажом и креном. Следы удара лопастей несущего винта по хвостовой балке говорили сами за себя. Крушение было неминуемо.

Но почему отскочила гайка? Критически важные компоненты вроде этого затягивают до необходимых оборотов и контрят. Гайка на противоположной стороне повреждена, но осталась на месте.

Исследуя деталь через лупу, он догадался о причине, а фотографии подтвердят ее. Контровочная проволока отсутствовала. А скорость, с какой отскочила гайка, свидетельствует о том, что она с самого начала не была завернута должным образом.

Фернандес оглядел чистый ангар НАСА, бело-голубые Т-38 с шасси на упорных колодках, целеустремленных техников в белых комбинезонах за работой.

Он определил две возможные причины.

Первая – кто-то пропустил ключевые шаги процедуры, когда закручивал гайку, а потом при проверке и приемке ошибку пропустили тоже. Крайне маловероятно, ведь и НАСА, и ВВС проводят независимые проверки как раз на подобный случай.

Вторая причина – кто-то умышленно снял контровочную проволоку и ослабил гайку. Кто-то, имевший доступ к вертолету после ежедневной проверки. Кто-то из лиц, пользующихся в НАСА доверием.

Это гораздо более вероятно. И саботаж повлек за собой смерть.

В НАСА надеялись получить от него простой ответ, чтобы оставить инцидент позади и вернуться к своим полетам в космосе. Но тут в лучшем случае преступная халатность с катастрофическими последствиями, в худшем – спланированное убийство. К тому же расследование вышло за юрисдикцию НАСА: задействованы Военно-воздушные силы, Национальный совет по безопасности на транспорте, не говоря уже про местную полицию. Как только о саботаже разнюхают очарованные астронавтами журналисты и накинутся на тему, все станет еще омерзительнее.

Фернандес свою работу выполнил и пришел к выводам, в которых был уверен. Он мысленно перебрал свою цепочку умозаключений, при этом решая, кому звонить. Никому из местных, понятное дело, нельзя говорить о причине катастрофы. Пора передать этот бардак вышестоящим.

А за остальное ему не платят.

21

Общежитие астронавтов, Космический центр имени Кеннеди

– Стейк, яйца и тост? Ты уверен, босс?

Майкл оглядел тарелку Чада, сожалея, что его воображение очень живо демонстрирует, как будет выглядеть вся эта снедь, когда полезет назад.

– Да меня в жизни еще ни разу не укачивало, и сегодня я не собираюсь испытывать новые ощущения. – Чад опустил яйцо желтком вниз на стейк, водрузил то и другое на тост, смазанный маслом, откусил большой кусок и начал жевать.

– Это наша последняя нормальная еда на долгое время, – добавил он.

Люк пожал плечами:

– Старый мудрый квартирмейстер в море мне как-то сказал: лучше есть пищу гладкую, ее отрыгивать удобнее. – Они с Майклом, парни флотские, позавтракали бананами, водой и кофе.

Эл Шепард задумчиво наблюдал, как Люк наливает себе очередную чашку.

– Полегче, морячок, не налегай так. Перед моим первым полетом я столько кофе вылакал, что пришлось потом облегчиться в скафандре и ждать старта, возлежа на спине в луже мочи. – Он улыбнулся своим воспоминаниям. – Славный первый раз в истории космонавтики!

Люк отставил чашку.

Каз покосился на часы:

– Ребята, пора вам переодеваться.

Люк и Майкл выбрались из-за стола и ушли на кухню обменяться рукопожатиями с обслуживающим персоналом. Чад еще раз вскинул вилку ко рту, встал и последовал за ними.

Когда Чад проходил мимо Эла, тот тронул его за плечо:

– Прежде чем ребята станут натягивать скафандры, убедись, что они отлить сходили напоследок.

* * *

Космический корабль представляет собой, по сути, пузырь земного воздуха в пустоте. Тонкие алюминиевые стенки корпуса сдерживают напор воздуха внутри, отделяя экипаж от вакуума и позволяя ему пользоваться обычной одеждой, без кислородных масок. Но самые рискованные этапы полета, например старт и посадка, вынуждают астронавтов прибегнуть к дополнительной защите: а вдруг что-нибудь от резкого рывка отскочит и корабль разгерметизируется? И с самого первого полета Эла Шепарда американские астронавты надевали скафандр перед запуском – просто на всякий случай.

На вешалках в раздевалке висели три космических скафандра программы «Аполлон». Каждый подогнан по мерке члена экипажа, и все белые, чтобы эффективно отражать солнечный жар. Для экономии места и веса в корабле Чад с Люком должны будут носить эти же скафандры на Луне.

Майкл вразвалку выбрался из раздевалки. Он был во впитывающей поддевке, утыканной медицинскими датчиками, и костюме жидкостного охлаждения на все тело, не говоря уж о мочесборнике, похожем на огромный презерватив. Люк вышел следом.

– Эй, Майкл, – возгласил он, – ну и задница у тебя отросла.

– А ты сам-то в зеркало давно смотрел? Поменьше жрать надо!

Они потопали к техникам, терпеливо ожидавшим астронавтов у столов с космическим снаряжением. Рядом стоял большой металлический шкаф с циферблатами и кнопками – с его помощью предстояло проверить давление и связь.

Майклу, самому высокому из троицы, хуже прочих пришлось при влезании в скафандр – цельное одеяние, застегивавшееся со спины на мощную молнию. Он пригнул голову и вжал плечи, потом принялся протискиваться, пока не нашарил руками и ногами рукава и штанины; наконец распрямился во весь рост, голову просунул в кольцо шейного воротника, а ступни – в несъемные ботинки.

Он покосился на Чада с Люком, которые еще возились со своими скафандрами:

– Честное слово, всякий раз, когда я этим занимаюсь, чувствую себя ребенком, пытающимся залезть обратно в материнскую утробу.

Люк фыркнул:

– Фрейд бы с удовольствием тебя допросил.

Майкл потянул за длинный плетеный ремешок между ног, доводя жесткую застежку-молнию на всю длину, пока скафандр надежно не закрылся. Техник, помогавший Майклу, поправил на его голове черно-белую тканевую шапочку шлемофона; Майкл туго затянул ремешок на подбородке, чтобы плотно прилегали амбушюры. Схватившись за гибкие штанги микрофонов, он пригнул их к уголкам рта; как только нахлобучит шлем, поправить микрофоны возможности не останется.

Техник вопросительно поднял бровь:

– Воздух пускаем?

Майкл кивнул. В герметичном резиновом костюме становилось жарко. Техник соединил шланг с клапанным штуцером на груди Майкла, щелкнул тумблером на панели управления, и астронавт почувствовал прохладное дуновение сухого воздуха в скафандре; распространяясь кверху, оно достигло шеи и затылка.

– Так лучше, – сказал Майкл. Застегнул на запястье часы Omega Speedmaster и натянул тонкие белые хлопковые перчатки.

Техник подставил ему более толстую черную резиновую перчатку, Майкл чуть свел пальцы, просовывая руку внутрь. Техник с проворством, выдающим большой опыт, защелкнул герметизирующее кольцо перчатки на соответствующем синем кольце левого рукава скафандра, после чего проделал аналогичную манипуляцию с другой перчаткой и красным кольцом на правом рукаве.

– Они имеют разные цвета для того, чтобы мы отличали правую руку от левой? – спросил Майкл.

Шутка была старая, но техник засмеялся, помогая астронавту слегка расслабиться перед полетом на крупнейшей ракете мира.

Майкл бросил взгляд на настенные часы:

– Ну что, кислородом подышать дашь?

Техник кивнул и поднял со стола шлем Майкла. Шлем напоминал перевернутый аквариум с втиснутым в него по одной стороне носовым платком. Майкл принял шлем и нахлобучил на голову тканевой прокладкой к затылку, следя, чтобы металлическое герметизирующее кольцо не содрало кожу с носа. Он на тренировках однажды так оплошал и теперь старался не повторять.

Техник отключил поток охлаждающего скафандр воздуха, закрепил застежки шлема на местах, после чего подсоединил шланги систем циркуляции кислорода и воды. Теперь Майкл полагался на аппаратуру жизнеобеспечения, и так будет до тех пор, пока они, завершив миссию, не плюхнутся в океан неделю спустя.

Бесконечные тренировки и практические занятия завершились. Теперь все по-настоящему. Он, Майкл Генри Исдэйл, нежданный ребенок из южного Чикаго, названный в честь двоих своих дедушек, вот-вот попадет на борт ракетного корабля и умчится прочь от Земли. Бесчисленное количество раз в жизни ему говорили «нет» – чернокожему, пытавшемуся преуспеть в занятиях белых. Год за годом приходилось продвигаться к цели, доказывая, что он лучше всех, чтобы не осталось никаких сомнений, и даже после этого ему иногда приходилось слышать, что в космическую программу он попал исключительно по расовой квоте. Что он не заслужил свой шанс, а получил его в качестве одолжения. Майкл потряс головой, отгоняя неприятные мысли. Он заработал билет на этот корабль.

Чистый кислород на вкус ощущался сухим, асептическим, и Майкл почувствовал, как проясняется в голове по мере абсорбции газа телом. За следующие несколько часов азот в его крови постепенно будет вытеснен кислородом – делается это для того, чтобы после выхода на орбиту, когда Майкл снимет шлем и окажется в кислородной атмосфере низкого давления, азот в его крови резко не вскипел и не вызвал кессонную болезнь. Все ныряльщики знают, что пузырьки азота в крови – дело скверное, от них жуткие боли в суставах, а можно, если не повезет, и умереть.

Для каждого члена экипажа были приготовлены коричневые кожаные откидные кресла, и Майкл занял свое, пока техник продолжал наращивать давление, проверяя, нет ли в скафандре утечек. Скафандр затвердевал, кольцо воротника шлема сдвинулось ко рту. Неудобно, да, но работать можно – так будет, если придется аварийно сходить с орбиты и приводняться. Майкл пошевелил руками, размял пальцы, изображая, как будет тянуться к переключателям, преодолевать сопротивление жесткого скафандра. Техник внимательно поглядывал то на него, то на таймер и циферблаты манометров, потом наконец кивнул с удовлетворенным видом. Повернул крупный регулятор против часовой стрелки, и Майкл с облегчением ощутил, как скафандр становится мягким, а гермокольцо воротника опускается туда, где ему положено быть. Проверка скафандра окончена. Он подтянул к себе список возможных аварийных ситуаций и начал перелистывать страницы.

Голос Люка донесся до Майкла по линиям связи:

– Вычитал там что-нибудь новенькое?

Майкл вскинул голову. Он вдруг почувствовал себя малость глупо.

– Никогда не помешает проверить.

По правде говоря, Люк рад был это видеть. На Майкла выпадет львиная доля действий по пилотированию после старта. Они сразу же направятся к «Алмазу», и Чад будет занят, помогая Люку готовиться к вылазке в космос, проверяя его скафандр и снаряжение. Для них всех это первый полет, поэтому психологическое давление колоссальное.

Послышался голос Чада:

– Ну как вы там, ребята?

Люк подался вперед и выкрутил скафандр так, чтобы видеть Чада в откидном кресле:

– Утечек нет, босс.

Техник закончил проверять Люка и рассовал свои инструменты по карманам.

– Скоро начнется, – прибавил Люк.

– Аналогично, Чад. – Майкл вскинул большой палец. – Скафандр как влитой сидит.

– В особенности перчатки на шаловливых пальчиках, – пошутил Люк.

Техники, занятые проверкой скафандров, отступили к своим пультам. Их работа завершилась. Дж. У. надел наушники с микрофоном и напоследок обсудил с каждым из астронавтов их самочувствие, пока фотограф НАСА прохаживался вокруг и делал снимки.

Из коммуникаторов донесся голос Эла Шепарда:

– Господа, вы готовы к свиданию с ракетой?

Три руки с отставленными большими пальцами тут же взлетели вверх.

– Отлично. Пора отправляться на старт.

* * *

До стартовой площадки ехать было девять миль – между зарослей серенои и тесно стоящих здоровенных монтажно-испытательных корпусов. Специальный фургон плавно катился вдоль коралловых отложений, и Чад заметил в окошко белоголового орлана. Птица пронеслась низко над дорогой, распростерла крылья и села в широком гнезде высоко на болотной сосне.

Совсем как дома, подумал он. Ему на ферме нравилось наблюдать за птицами – он завидовал их легкости и грациозности полета. По этой причине и по некоторым другим, желая самоутвердиться и дать повод родителям гордиться им, он поступил на службу в ВВС. Вскоре Чад займет место в ряду великих людей эпохи. Он опустил взгляд на белый скафандр и улыбнулся. Мои следы останутся на Луне.

Его мысли нарушил голос Эла Шепарда:

– Господа, позвольте. – Эл вскинул руку, привлекая общее внимание. – Время для молитвы астронавта.

Чад в жизни не слышал об этой молитве и по выражению лиц напарников понял, что они тоже.

Эл, сохраняя серьезность, окинул их взглядом, каждому пытливо посмотрел в глаза и склонил голову:

– Господи, не позволь этим людям облажаться.

Потом вскинул голову, ехидно усмехаясь, а они подхватили в унисон:

– Аминь.

В каждой шутке есть только доля шутки.

Фургон сбросил скорость и остановился у Центра управления запуском – длинного четырехэтажного белого здания. Эл встал и обменялся рукопожатиями с Чадом и его командой. Пожелал им удачи; так же поступили Дж. У. с Казом, а потом они полезли наружу. Им предстояло наблюдать старт через окна четвертого этажа Центра, а затем тут же отправиться обратно в Техас на «Гольфстриме» НАСА, чтобы в дальнейшем из ЦУПа координировать сближение с «Алмазом». Чад порадовался, что они уходят. Теперь это было его шоу.

Фургон выкатил обратно на дорогу, техник по скафандрам махнул рукой, привлекая внимание, и показал вперед. Техник знал, что́ астронавтам предстоит увидеть, и не хотел, чтобы они пропустили зрелище.

Фургон повернул, и перед Чадом внезапно возник стартовый комплекс. До «Сатурна-5» оставалось еще мили три, но ракета-носитель, похожая на какой-то древнеегипетский обелиск, была хорошо видна над поймой. Она величаво возвышалась рядом со стартовой площадкой 39А, сверкающая белизной в свете утреннего солнца.

Их ракета. Его ракета.

– Вы только гляньте! – восторженно воскликнул Майкл; шлем приглушал его голос.

Чаду словно оплеуху отвесили. Это реальность. Никаких больше симуляций. Бесконечные тренировки и практические занятия завершились. Пора показать себя миру.

Фургон проехал в открытые ворота у основания площадки, и водитель, сбросив передачу, взялся одолевать длинный пологий подъем, ведущий к ракете. Стартовый комплекс пересекали железнодорожные пути, усиленные металлическими плитами, и фургон вибрировал, когда проезжал по ним. Водитель заложил широкий поворот, остановился и сдал назад, подвигаясь к высокому порталу. Поставил фургон на ручник, вылез, обошел и открыл широкую заднюю дверцу, обратясь лицом к лифту, который доставит команду наверх, в капсулу командного модуля корабля.

Майкл первым неуклюже полез из салона, и водитель протянул ему руку.

– Ваш посадочный талон? – резко бросил он. Потом расплылся в улыбке, завидев, какое у Майкла сделалось лицо, и потянулся пожать ему руку в перчатке. – Удачного полета, сэр!

Повторил шутку и с Люком, который принужденно хихикнул. Чад слез, пожал водителю руку, отклонился назад, глядя вверх по всей длине корпуса «Сатурна-5». Колоссальная ракета потрескивала и па́рила: это в ее баки закачивали жидкий кислород. Она напоминала исполинского дракона, который погрузился в раздумья, но готовится изрыгнуть пламя и вознестись со стартовой площадки в синеву флоридских небес.

Техник в белом костюме терпеливо придерживал дверцу лифта. Чад с трудом оторвал взгляд от величественного зрелища, пытаясь навеки запечатлеть его в памяти, и повел экипаж в лифт.

* * *

«Сатурн-5» был высотой с тридцатичетырехэтажный дом: триста шестьдесят три фута. Лифт предназначался для грузоперевозок, вместо стен шахты – лишь металлические опоры, и экипаж, поднимаясь, мог видеть блики на корпусе ракеты.

Мощная первая ступень имела в диаметре тридцать три фута и была так огромна, что ни в каком грузовом вагоне не поместилась бы, ни по какой дороге не проехала, поэтому доставляли ее на космодром с завода в Новом Орлеане на барже, и дорога в тысячу миль занимала десять дней. В нее закачали сейчас почти пять миллионов фунтов кислорода и керосина; как только заработают двигатели, эта смесь будет сгорать в темпе пятнадцати тонн за секунду.

Белый корпус ракеты казался шероховатым, грубо отделанным, поскольку был покрыт тонкой ледяной коркой. Жидкий кислород изнутри остужал всю ракету, а влага флоридского воздуха, конденсируясь на поверхности, замерзала.

Словно высоченный бокал с пивом, подумал Люк.

Когда ракета стартует, лед расколется и опадет.

Лязгающий лифт продолжал поднимать астронавтов наверх, быстро пронося мимо черно-белого шахматного узора на широком переходнике, защищавшем пять двигателей второй ступени и соединявшем два ракетных сегмента. Первая ступень должна была выдать сто шестьдесят миллионов лошадиных сил, и этому металлическому обручу предстояло выдержать огромный напор и вибрацию.