Текст книги "Братья"

Глава шестая

Батуми, Грузинская ССР, 1974 год

Мина не могла не отметить, что, когда она сама бросала игральные кости, те катились совсем по-другому. Ей чаще выпадало большее количество очков, чем Рубену. Вся их юность прошла в бесконечных районных и национальных турнирах, причем Мина, как правило, одерживала верх над Рубеном. Так что неудивительно, что Тигран, получив распоряжение выбрать достойного представителя Армянской ССР для участия в международных играх в Париже, сказал, что впервые за всю историю возьмет с собой девушку.

Незадолго до отъезда во Францию Тигран назначил спарринг-партнером Мины ее заклятого соперника. Это должно было послужить для Рубена отличной тренировкой, но ежедневные десятичасовые сессии скорее утомляли его, делая еще более обозленным. После нескольких таких занятий Рубен однажды вечером отправился на центральную площадь, чтобы пожаловаться Аво на несправедливость.

Незадолго до этого Аво узнал, что девушки собираются в кинотеатр посмотреть новый русский фильм «Дуэль». Не то чтобы он так уж хотел приобщиться к искусству, но среди зрительниц должна была быть Мина.

Когда Рубен нашел его, Аво как раз скрывался от дождя у здания исполкома. Он то и дело выглядывал из-за угла, наблюдая за входом в кинотеатр, что располагался в другом конце площади. Смеркалось, и, должно быть, фильм только-только запустили. Быть может, думал Аво, для него найдется местечко рядом с Миной?

Рубен хлопнул в ладоши, привлекая внимание. Почему-то брат показался Аво очень большим. На стене рядом висел плакат, вылинявший от постоянных дождей. От лозунга на плакате «Мы растём под солнцем нашей Родины» остались лишь буквы: «…тём под…ны!»

– С другой стороны, – рассуждал Рубен вслух, – может, я и сам буду приятно удивлен. Если она займет первое место в Париже, то получится так, что я ей в этом помог… То есть мы как бы возьмем главный приз вместе…

Дождь ненадолго перестал, и площадь запрудили голубиные стаи. Отовсюду слышалось хлопанье крыльев, и статуя Сергея Мироновича Кирова вскоре щедро была украшена птичьим пометом. Даже бронзовая прическа побелела, словно товарищ Киров внезапно поседел. Из-за туч выглянула луна. Вероятно, до утра дождя уже не предвиделось, и вскоре на площади появилась команда рабочих, которые принялись отмывать статую от голубиного дерьма. На другой стороне отворились двери кинотеатра, и повалил народ. Аво представил Мину, как та кидает себе в рот финики и грецкие орехи.

– Да, скоро все выяснится, как я думаю, – не унимался Рубен. – Они уезжают в Париж через пару недель. Если она выиграет, то, может, это и хорошо. А то еще останется там и больше не вернется сюда…

Они вышли из-под козырька здания исполкома и направились к фонтану. Аво поставил одну ногу на парапет. Вероятность того, что Мина захочет остаться за границей, казалась ему ничтожной.

– Надеюсь, она вернется, – сказал он. – Я только-только стал привыкать к ней.

Рубен промолчал, и Аво продолжил:

– Они едут вдвоем?

– Да, – отозвался Рубен. – Дело в том, что на каждую союзную республику выделена квота – по два человека: мастер и его ученик.

Аво не отрываясь смотрел на раскрытые двери кинотеатра, но от него не ускользнула горечь, прозвучавшая в голосе Рубена. Тогда он напомнил брату, что Министерство образования обратило на него персональное внимание – дало ему возможность продолжить учебу, так стоит ли расстраиваться из-за какого-то дурацкого турнира?

– Да я не о нардах, – сказал Рубен и указал на людей, поливавших статую Кирова из шлангов. – Вот видишь? Считай, что это мы с тобой. И это – Армения. Империи сменяли друг друга, а кем мы стали? Годимся лишь для того, чтобы отмывать от дерьма русские статуи!

– Точно, точно, – отозвался Аво. – Армянские голуби должны гадить исключительно на армянских героев.

– Можешь, конечно, смеяться, но у меня есть кое-какие новости. Помнишь, я рассказывал о человеке из Бейрута?

– Это который? – удивился Аво.

– Да тот, кому я дал прочесть письмо из Министерства образования. Он видел мои оценки. И еще он знаком с одним из дядьев Мины через международную армянскую ассоциацию. По сути, это группа любителей истории. Дядя Мины познакомил меня с ним в прошлом году.

– Как это в прошлом году? Ты мне ничего не рассказывал об этом.

– Чего это не рассказывал? Может, ты плохо слушал меня?

– Так что это за человек? – спросил Аво, вытирая капли на лбу.

– Его зовут Акоп Акопян – так он подписывает письма, что присылает мне. Я даже читал о нем в газетах. Но, судя по всему, у него еще много других имен. Ему двадцать три года, хотя, мне кажется, он намного умнее меня. Он участвовал в Иракской революции, воевал в Иране, и он может дать фору нашему старому Ергату. Он все твердит об искуплении перед нашим народом. И хочет пообщаться со мной. То есть с нами.

– С нами?

– Да, я написал ему, что с тобой очень легко общаться. Тебя нельзя не любить – я именно так и сказал.

Аво дотронулся до макушки Рубена ладонью и тихонько толкнул его:

– Вот так. Именно этого и ждали турки… Очарования…

– Да ладно, шучу. Шучу. Но вот что важно: Акопян не сможет приехать сюда – его сразу задержат на советской границе. И он хочет, чтобы мы встретились с ним за пределами Союза.

– Ага. Только мы туда не попадем – за пределы.

– Ну, разве что через пару недель в Париже, – сказал Рубен. – Я написал ему, что мы будем ждать его там.

– Да какой Париж? – удивился Аво. – Туда же едут Тигран и Мина.

Рубен обернулся на открытые двери кинотеатра.

– Теперь, – сказал он, – ты понимаешь, о чем я говорю.

На следующий день, проиграв подряд несколько раз, Рубен сложил свою доску и собрался было домой. Тигран вышел следом. Они остановились около чахлого куста.

– Ты серьезный парень, – сказал Тигран, с трудом переводя дыхание. – Серьезный. Скромный, и всегда по делу говоришь.

От старика – на самом деле Тиграну было не более шестидесяти – пахло сушеным инжиром и табаком. Он закурил и притянул Рубена к себе.

– Завтра мы с семьей и внуками едем в отпуск, – сказал он, глотая дым. – Я знаю одно хорошее местечко на Черном море. Выпьем арака, закусим, поболтаем. Ты же уже пьешь арак? Искупаемся. Поедем все вместе, и Мина тоже. Выпьем за то, что ты помогаешь ей поддержать нашу честь в самом Париже. Пройдет еще лет десять, и ты тоже будешь участвовать в таких играх. Мина, она, конечно, чудо, но именно ты помог девочке раскрыть ее дар. Причем куда лучше меня, Рубен-джан. Браво!

Последнее слово напомнило Рубену имя его брата, и, прежде чем он успел опомниться, услышал собственный голос: а сможет ли вместе с ними поехать Аво?

– Этот Геркулес? – рассмеялся Тигран. – Ну, нам тогда придется привязать его к крыше автомобиля!

– Если он не поедет, – ответил Рубен, – то и я никуда не поеду.

– Ладно, – смягчился Тигран, протягивая юноше сигарету. – Не сердись. Думаю, мы найдем ему место в машине.

Сколько же сигарет выкурил Рубен, которого кое-как втиснули в тесный салон «жигулей» прямо на колени Аво… Помимо них на заднем сиденье устроились еще четверо мальцов детсадовского возраста.

До прибрежного городка, что располагался неподалеку от Батуми, было около девяти часов езды – нормально для каравана из трех автомобилей. Аво все это время мечтал, чтобы у него на коленях сидела Мина, а не Рубен, но девушка с комфортом путешествовала на переднем сиденье в другой машине, за рулем которой сидел Тигран. Всякий раз, когда Рубен опускал стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха, Аво высовывал руку наружу и складывал из пальцев какие-то дурацкие фигуры. Его пальцы напоминали клешни рака-отшельника, когда тот вылезает из своей раковины. Быть может, рассчитывал он, Мина заметит и вспомнит о нем.

На повороте они увидели дорожную табличку, приветствовавшую путешественников на нескольких языках. Машины въехали в Грузию. Рубен потрепал Аво по руке, словно они сотворили бог весть что такое великое. А может быть, подумал Аво, так оно и есть. По сути, они все еще оставались в пределах СССР, но даже ветер, уносивший дым и пепел от сигарет в открытое окно, казалось, дул иначе. Братья впервые покинули свою родину и впервые ощущали дуновение столь странного ветра.

Черное море тянулось мирной голубой полоской где-то на горизонте. Когда же путешественники остановились и разбили лагерь на берегу, начался сущий ад. Комары были повсюду. Рубен выругался и хлопнул себя по шее, потом еще раз и еще. Лодыжки Аво через час распухли так, что стали напоминать коленные суставы. Дети ныли и бегали между палаток, шлепая друг друга. Тигран уселся у костра, что пытался разжечь его взрослый сын Дев. Разговор как-то не клеился – говорили лишь о ненасытности бесчисленных кровососов и о сумрачной красоте моря.

Спустя какое-то время из палатки вышла Мина в желтом сплошном купальнике. Она села на перевернутое ведро и вытянула ноги. Ее ступни чуть светились от сполохов разгоревшегося пламени.

– Ну и чего вы все так разворчались? – спросила она. – Меня вот ни разу никто не укусил.

– Ну что ж! – воскликнул Тигран, поднимая стакан. – Удачливый человек удачлив во всем. Пусть парижане услышат этот комариный писк: «О, мы недостойны крови Мины!»

Позже, когда братья залезли в свою палатку, где, помимо них, устроились маленькие внуки Тиграна (мальчишки либо спали, либо ловко притворялись), Рубен неожиданно разозлился.

– Нет, ты только посмотри, даже насекомые не смеют пить ее кровь! – зашипел он. – Они что, пресытились ее ядом? Или она действительно самая везучая на всей планете, как я и говорил? Клянусь тебе, Аво, она выезжает на одном везении! Тут нет ее личных заслуг, она ни над чем не властна! У нее нет ни ума, ни таланта. Только везение. Понимаешь – только везение! Я больше не хочу терпеть это!

– Дело не только в везении, – прошептал Аво в ответ. – У нее есть опыт. И ей потребовалось много времени, чтобы изучить все тонкости игры. Вот я бы никогда не смог так.

– Ну, ты бы не смог, а я смог. Я запомнил все главные последовательности. Но Мина все равно побеждает меня раз за разом. Удача на ее стороне, а я в пролете.

Аво вспомнил, как золотились в отблесках огня ступни девушки, как вздувались вены на подъеме ноги… Он плохо знал анатомию. В секции борьбы он изучал названия мышц, но мало что помнил. Вроде бы кровь, омывающая мозг, отличается по составу от крови, циркулирующей по сосудам конечностей. Так это или нет, но, глядя на ноги Мины, озаренные пламенем, он думал, что ее кровь уж точно везде одинаковая: горячая и… он не мог подобрать определения. Наверное, так: формирующая ее личность, ее «я». Все это жило в ее крови: то, как она подпирала подбородок большим пальцем, как она хлопала глазами, глядя на него через площадь, стук ее каблуков по брусчатке, придуманное ею же слово «дакалаш» – что означало «восхитительно»… Этим словом она описывала свой восторг, будь то удачный бросок игральных костей или же созерцание могучих бровей Аво. Теперь, после этого вечера, Мина олицетворялась в его воображении с золотом пламени на ее ступнях. Аво так сильно захотелось дотронуться до них, что он издал прерывистый вздох, похожий на всхлип.

Рубен спал. Аво приподнял полог палатки и выбрался во тьму к воде. Вдоль пляжа выстроился целый палаточный городок. Интересно, в какой из этих палаток – самодельных, сооруженных из шестов, на которые натянули простыни, – спит Мина? Любое неосторожное движение может разбудить всех остальных. Не вспарывать же каждую простыню! Вот ведь тоже – вместо того чтобы болтать с Рубеном, нужно было бы подсмотреть, куда Мина направилась спать.

Аво скользнул к ближайшей палатке. Встал на цыпочки – его рост позволял заглянуть внутрь через щель в импровизированном потолке. Там спали Тигран вместе с женой. Вид двух стариков, лежащих на тонкой подстилке, показался ему жутковатым, и он решил, что, если не найдет Мину в следующей палатке, тотчас отправится спать.

Но именно в соседней палатке он ее и нашел. Мина спала в окружении четырех внучек Тиграна, закрывшись до подбородка одеялом. Аво едва удержался от того, чтобы рассмеяться, – ни дать ни взять Мадонна в окружении херувимов! Будить ее казалось святотатством. Но все же он твердо решил выманить ее из палатки ради свидания на пустом берегу.

Он подошел к воде, стащил с себя рубашку и окунул в воду. Потом вернулся к палатке Мины, привстал и осторожно начал выжимать рубашку, стараясь, чтобы капли попали ей на лицо. Он представил ее ангелоподобное пробуждение: сначала она не может понять, что происходит, где она и кто ее будит, а потом… Аво ждал реакции.

И она последовала. Мина дико заорала, причем совсем не по-ангельски. Вопль девушки разбудил не только внучек Тиграна, но и все остальное семейство. Большие и малые в ужасе повыскакивали из своих палаток. Один из сыновей Тиграна подобрал выброшенный на берег сук и ринулся на выручку.

Когда Мина пришла в себя настолько, чтобы связно объяснить, что произошло (кто-то капал ей на лицо водой, а потом она увидела чью-то фигуру, что заслоняла собой полнеба), Аво успел ретироваться, а потом вернулся, старательно выражая недоумение.

Снова запалили костер, и жена Тиграна, чтобы успокоить Мину, положила ее голову себе на колени и стала гладить по волосам. Аво заметил, что девушка плачет. Не Мадонна, а самая простая семнадцатилетняя девчонка. Всхлипывая, она пересказывала услышанные истории своей бабушки – о том, как турки выгоняли людей ночью из домов, о том, как бабушку изнасиловали курдские наемники, о штыках, которыми кололи беженцев, и о других ужасах, вынырнувших из подсознания, как только она увидела тень в ночи.

«О боже, – подумал Аво, стараясь не отводить от нее взгляд. – А ведь я хотел всего лишь потереть ей ноги!» Но все вышло хуже некуда. Мина рыдала, закрывая ладонями лицо, – и все из-за его глупой затеи.

Дети тоже расплакались, и родители затолкали всех в одну из палаток. Аво вернулся к себе. Рубен лежал, обнажив тощую спину, на которой, как показалось Аво, отражалось ночное небо. Он оттащил свои пожитки на освободившееся после детей место и сказал:

– Ну вот видишь, теперь палатка стала побольше.

– Это был ты, – отозвался Рубен сквозь шерстяное одеяло, служившее ему подушкой. – И зачем только я взял тебя с собой? Тем более в компании с женщиной…

– Ты о Мине?

– А о ком еще?

– Она еще не женщина. Она же нам ровесница. Девчонка.

– Нет, женщина. И ты просто не можешь этого понять, потому что она завладела твоим умом. Нет, она давно не девчонка – она самая настоящая женщина. Ну, если хочешь, она женственная…

Аво понимал, что брат не шутит – он вообще не умел шутить, – но сдержаться не мог.

– Женственная! – хмыкнул он. – Так ее можно и вообще кем угодно назвать!

Рубен повернулся на бок. Его тело сотрясалось, но вовсе не от смеха. Он издал какой-то фыркающий звук носом и шумно втянул воздух.

– Вот бы мне хоть чуточку ее везения…

«Каким же нужно быть неудачником, чтобы так говорить?» – подумал Аво, одновременно и осуждая и жалея брата. Ни один мальчик, даже вдвое младше Рубена, не имел права говорить столь презрительно, не рискуя при этом заработать в лоб. Аво уже было собрался донести до брата эту мысль, как тот еще сильнее изумил его.

– Ты, в общем-то, не виноват, – сказал он. – А что до меня, я просто хотел бы ей показать, что плевал я на Париж. Ведь у меня есть то, чего нет у нее, – у меня есть ты. Я никогда не предавал тебя. Никогда, но теперь вот чувствую себя довольно глупо. И одиноко…

Аво повернул голову.

– Нет. Нет, брат, это не так.

С близкого расстояния он разглядел на спине брата огромное пятно в месте комариного укуса. Ему захотелось почесать собственные зудящие лодыжки и запястья, что он и сделал. Извне доносилось потрескивание догорающих веток, слышались тихие разговоры взрослых. В палатке было темно, но спать не хотелось – какое там спать.

– В Париже довольно много армян, – прошептал Рубен, расчесывая очередной укус. – А ты, наверное, и не знал…

– Ага. И ты хочешь стать одним из них. Нужно только придумать способ, как тебя туда отправить, да?

– Есть два билета. Один – Тиграна. Второй – для ученика, которого он возьмет с собой.

– Уверен, если ты попросишь, Мина уступит тебе свой билет.

– На самом деле это мой билет. Ей просто страшно везет, и не более того. Скорее всего, она жульничает. Так что просить ее я не собираюсь.

– Ну, тогда можно подсунуть ей в карман крапленый кубик, и тогда все увидят, что она жульничает, – шутя предложил Аво.

– Точно. Вот вернемся домой и найдем такой. Точнее, ты найдешь. А то все сразу подумают на меня, потому что я напрямую заинтересован.

– Остынь, – сказал Аво. – Я пошутил.

Он объяснил брату, что никогда не позволит, чтобы на Мину пала хотя бы тень подозрения, от которого ей потом не избавиться до конца жизни, и напомнил, в какое ничтожество превратился товарищ В., который спустя двадцать лет все не может забыть о той игре с отцом Рубена.

– Представь только, что ей придется всю жизнь оправдываться и защищаться. Она будет говорить правду, но ей никто не будет верить, потому что всем наплевать. Я устрою тебе поездку, но не таким способом. Я придумаю что-то получше.

– Есть другой способ, – отозвался Рубен. – Например, если она не сможет выехать из страны.

Аво думал, что с момента захода солнца комары уже не будут проблемой, но кровососы тучей роились над его головой, и он замахал руками перед лицом, чтобы не быть съеденным заживо.

– Ты желаешь ей зла, – сказал он.

– Не то чтобы зла, – ответил Рубен. – Просто хочу уехать вместо нее.

– Ну, валяй. Должно быть, комары высосали всю кровь из твоих мозгов.

– Аво-джан, послушай меня. Если в Париж поедет Мина, то она просто неплохо проведет там время – не более того. А если поеду я, то наша судьба может круто измениться. Конечно, ничего нет хорошего в том, чтобы обидеть девушку, но, с другой стороны, нет ничего хорошего и в том, чтобы доживать наши жизни среди деревенских пьяниц в захолустье умирающей империи.

Признательность может быть одновременно и эгоистичной и искренней, подумал Аво. Разве кто-нибудь уступит ему свое место в предполагаемом будущем? Да никто. И уж точно не Мина, которая, как она сама не раз утверждала, не думает о прошлом, но продолжает бояться его. Причем настолько, что спросонья не узнала Аво, когда тот склонился над ее палаткой.

– Я бы не смог так поступить, – сказал он.

– Знаешь, на мокрых камнях очень легко поскользнуться и упасть. Держу пари, что за сезон здесь случается немало вывихов и растяжений. Готов биться об заклад, что…

– А может, Тигран скоро умрет, – заметил Аво. – Страшно такое говорить, но возможно, это произойдет очень даже скоро. Тогда ты займешь его место и возьмешь с собой ученика на следующий турнир. Лет через десять. В принципе, десять лет – это не так уж много. Вообще ничто, по сравнению с комариными укусами.

– Не остри. Все может измениться в одно мгновение, и кому, как не нам, армянам, больше других знать об этом? Понимаешь, каждый в этой дурацкой стране прежде всего – советский человек. Сначала советский, а только потом – русский или украинец. А вот мы – другое дело. Мы прежде всего армяне, и всегда были ими. Мы видели, как создаются и рушатся величайшие империи, как свергались правительства, как в два счета уничтожались целые цивилизации. Ты не хуже меня знаешь об этом. Вспомни Ергата. Сколько лет было его дочери? Десять. Десять лет – это целая жизнь. За это время там, в Париже, среди мыслящих армян, мы сумеем построить свои судьбы. Это единственная возможность. Наш шанс, твой и мой. У меня есть план для нас обоих, настоящий рабочий план. Либо мы остаемся здесь и прозябаем, либо пробуем исполнить этот план. Прямо сейчас. Ведь без тебя я никуда не поеду. Если не выгорит, что ж… Буду работать на заводе вместе с тобой. Научусь какому-нибудь делу и в конце концов сдохну, пришивая пуговицы или отмывая памятники от голубиного дерьма. Я сделаю это ради тебя. Но ведь мы сможем добиться гораздо большего, если ты поможешь мне.