Текст книги "Средневековая Европа. От падения Рима до Реформации"

Глава 5
Расширение границ христианской Европы
500–1100 гг.

Христианизация Северной Европы изменила уровень наших знаний о континенте. В 500 году граница Римской империи отделяла ведомое от неведомого. Обо всем, что происходило к северу от нее, мы знаем из данных археологических раскопок, которые рассказывают хоть и много, но далеко не все, и из римских источников, авторы которых обращали взоры на север, однако при этом были не просто не осведомлены, но в большинстве случаев даже не пытались нарисовать точную картину: «варвары» их интересовали только как отражение недостатков римского общества. По прошествии трех насыщенных событиями веков, к 800 году, положение мало изменилось. К этому времени франкам подчинялась большая часть Германии к северу от римской границы, пусть эти земли пока и не были полностью интегрированы во франкскую политическую систему. Достаточно много известно об Ирландии и англосаксонской Англии – формально бывшей римской провинции, на деле сильно отличающейся от Рима общественным устройством, – но в остальном для областей к северу от Рейна и Дуная у нас по-прежнему нет иных источников, кроме археологических и сторонних документальных, не балующих надежностью. Положение изменилось к 1100 году: к этому времени для большинства регионов у нас имеются по крайней мере какие-то письменные данные, позволяющие точнее представить, как была устроена жизнь в северной половине Европы. А там в это время повсюду формировались политические структуры, более сложные, чем при Карле Великом.

Разумеется, дело здесь не в христианстве как таковом. Христианизация различных политических образований на севере означала в первую очередь крещение короля и его свиты – остальное население обращалось в новую веру уже потом, зачастую гораздо позднее, – и это крещение, принятое из сколь угодно искренних побуждений, как правило, крайне медленно влияло на ценности и порядки, считавшиеся в том или ином обществе нормальными, достойными и нравственными, поскольку эти ценности теперь также объявлялись христианскими, независимо от близости их к изложенному в Новом Завете[141]141
  Об их разбросе см.: L. Abrams, Germanic Christianities (2008); о самовосприятии миссионеров см.: I. Wood, The missionary life (2001). Что на самом деле происходило с переходящими в христианство, сказать невозможно, у каждого крестившегося имеется своя история о том, как он узрел свет истины, и восстановить ее можно лишь задним числом. (См.: K. F. Morrison, Understanding conversion (1992), xii, 23, посвящена переходу в более строгую веру в рамках средневекового христианства, но может рассматриваться в более широком контексте.)


[Закрыть]. Однако христианство несло с собой церковный уклад, а с ним приверженность письменному слову (иначе не получится читать Библию) и ведению писцовых книг (обычный способ защиты церковных земель, даруемых королями, от посягательств – в Северной Европе почти все ранние документальные источники повсеместно связаны с Церковью). Вскоре появляются и летописные тексты – как правило, на латыни, но и на местных языках также (в частности, на ирландском, древнескандинавском и русском), – оправдывающие действия верховного правителя и духовенства[142]142
  Хорошее пособие по историографии S. Foot and C. F. Robinson, The Oxford history of historical writing (2012).


[Закрыть]. Этим плоды христианизации не ограничивались, поскольку она позволяла государю заимствовать и внедрять хотя бы некоторые механизмы управления, применявшиеся в двух великих европейских державах раннего Средневековья – Франкии и Византии. В некоторых случаях возможность открыться навстречу южноевропейскому влиянию и перенять принципы политического устройства была единственной причиной перехода в иную веру – и единственной итоговой переменой. Как бы то ни было, христианство само по себе не делало Европу однородной – там лишь возрос интерес к более перспективным, но все еще неодинаковым формам политической власти. Воздействие заимствованной религии на каждую из северных стран было подобно бариевой взвеси, выявляющей при рентгенодиагностике не однородность, а контрасты.

Христианство в Северной Европе распространялось с запада на восток – медленно, но где-то после 950 года этот процесс ускорился. Первой, в V–VI веках, крещение приняла Ирландия, затем пиктская часть Шотландии, Англия и центральная Германия – в VII веке, Саксония – насильно, как мы уже видели, – после завоевания Карла Великого в VIII столетии, Болгария, Хорватия и Моравия – в IX веке, Богемия – в X веке, Польша, Русь (куда входили земли европейской части России и Украины) и Дания – в конце X века, Норвегия, Исландия и Венгрия – на рубеже X–XI веков, Швеция – более медленными темпами в течение XI века[143]143
  Добротное стандартное изложение см. в: R. Fletcher, The conversion of Europe (1997); N. Berend, Christianization and the rise of Christian monarchy (2007) – о севере и востоке Европы.


[Закрыть]. В стороне от этого процесса остался только дальний северо-восток Европы, балтийско– и финноязычные земли, первые из которых в XIII веке образовали единственное крупное и могущественное языческое государство средневековой Европы – Литву. Ее великие князья приняли христианство лишь в 1386–1387 годах. Рассмотреть все эти страны подробно мы не можем, да и сведения о многих из них, даже после принятия христианства, остаются слишком обрывочными для полноценного интересного обзора. Поэтому в данной главе мы ограничимся Ирландией, Англией, Данией, Норвегией и Польшей – именно в таком порядке – и покажем, как по-разному шел процесс принятия новой для них религии, что, в свою очередь, выявляет различия в их укладе до 1100 года. О Болгарии и Руси мы поговорим ниже, в главе 9, поскольку распространение христианства на север от Византии шло несколько иначе, и к остальным европейским государствам – по состоянию на последнюю четверть Средних веков – вернемся в главе 11, поэтому завершение процесса мы увидим уже там. А в этой главе мы коснемся, кроме всего прочего, некоторых крупных преобразований на севере, не имевших никакого отношения к христианству, в частности экспансии народов, в конечном итоге ставших славяноязычными, и походов скандинавов-викингов на Ирландию, Британию и Франкию.

Однако прежде давайте рассмотрим элементы сходства между странами Северной Европы до обращения в христианство – насколько позволяют судить о них наши скудные источники и анализ более поздних данных. Языкового сходства не было точно: среди тогдашних североевропейцев были представлены почти все языковые группы нынешней Европы. О религиозном сходстве тоже говорить не приходится; северное язычество отличалось не меньшим разнообразием, чем в Римской империи; где-то существовали пантеоны богов, где-то один верховный бог, где-то – шаманизм или поклонение силам природы, возможно частично переплетаясь. Кроме того, где-то обряды проводили служители культа, а где-то – местные правители[144]144
  Достойного общего труда по северному язычеству не существует, но конкретные примеры см. у J.-H. Clay, In the shadow of death (2010), 132–7, 279–331; S. Semple, Sacred spaces and places in pre-Christian and conversion period Anglo-Saxon England (2011); Jón Hnefill Aðalsteinsson, Under the cloak (1999), 37–43, 109–23; и более обобщенно в R. Bartlett, From paganism to Christianity (2007), 47–72. Разумные предостережения содержатся у J. Palmer, Defining paganism in the Carolingian world (2007).


[Закрыть]. Однако две общие черты у всех северных сообществ все же имелись – относительная слабость правительственной власти и относительная независимость крестьянства. Что касается первой: северные политические образования в массе своей довольно долго были крошечными и нестабильными. В 800 году в Ирландии насчитывалось до 150 королевств; в англосаксонской Англии, судя по всему, их были десятки, пока около 600 года не началась некоторая консолидация, но и потом их оставалось свыше десяти. В Норвегии до X века почти в каждой долине имелась своя политическая единица; что же касается нынешней Польши и славянских областей Балкан, то франкские и византийские источники VII–X веков перечисляют множество плохо определяемых народов, живших на этих территориях. Даже название этим единицам подобрать сложно: если у одних имелись так и или иначе титулованные правители, которых можно именовать королями, то у других четко определенной или постоянной верховной власти не было вовсе. Поэтому не каждое политическое образование в этой россыпи вправе называться королевством. Можно обозначить их как «племена» (иногда я так и буду делать, главное – помнить, что ни о какой «первобытности» речь в данном случае не идет), однако самыми обтекаемыми и потому подходящими для обобщений применительно ко всему северу терминами будем считать «народы» и «политические образования». В большинстве из них ключевой особенностью, как и в постримских королевствах на Западе, выступала политика собраний. Короли – там, где они имелись, – прислушивались к собраниям довольно часто (здесь наиболее точные сведения нам предоставляют Норвегия и Швеция), а в некоторых местах, таких как Исландия, которая осваивалась на рубеже IX–X веков переселенцами из Норвегии, и у славяноязычных лютичей в долине Одера около 1000 года на собрании принимались все политические решения и единоличного господства не было ни у кого – по крайней мере теоретически[145]145
  Rimbert, Vita Anskarii (1884) c. 26–7 (Sweden); Snorri Sturluson, Heimskringla (1941–51), Hákona saga goða, c. 15–19 (Norway); J. Byock, Viking age Iceland (2001), особенно 170–84; Thietmar of Merseburg, Chronicon (1935), 6.24–5 (Liutizi).


[Закрыть]. Если же правитель в таком племени все же наличествовал, указаний на то, что он обладал прямой, неопосредованной властью, почти нет. Разумеется, у таких правителей имелась собственная дружина, которую они использовали для сражений в междоусобных войнах и установления мелкомасштабного господства, но убедительное количество ранних примеров обстоятельного политического вмешательства «сверху» найти сложно, и, скорее всего, большинству правителей приходилось сотрудничать и советоваться с органами коллективного управления, численный состав которых варьировался от общины к общине.

Это связано с тем, что в северной половине Европы крестьянство было в основном независимым – то есть не имевшим в массе своей договора с землевладельцем. Это не значит, что в обществе царило равноправие; подневольные существовали везде, в больших количествах трудясь на элиту, и даже в некоторых крестьянских семьях имелись один-два батрака или помощника по хозяйству. Соответственно точно так же повсюду существовала элита – более богатая и/или знатная. Из этой прослойки, как правило, происходили и правители. Однако под ее непосредственным контролем находились ограниченные земельные участки, и даже в более поздние периоды, когда знать (не в последнюю очередь церковная) стала владеть значительно большими наделами земли, у нас имеются примеры, в частности в Скандинавии, когда это не подразумевало господства. Остальная часть земель находилась под контролем низших слоев, то есть крестьянства; и в целом экономическое развитие почти повсюду на севере, судя по всему, довольно долго определялось крестьянским, а не аристократическим выбором и нуждами. Подтверждением тому служит и редкость обнаружения крупных скоплений ценностей в раннесредневековых археологических слоях на севере – характерное исключение составляет лишь Дания до периода викингов, к которой мы еще вернемся. Единоличная власть отдельных представителей знати была, судя по всему, недостаточно устойчивой, они представляли собой что-то вроде вождей в антропологической терминологии и в последующих поколениях могли опять слиться с крестьянством, если обладали недостаточной хваткой или имели слишком большое потомство, среди которого делилось накопленное. При этом, однако, их позиции иногда, как в Ирландии, закрепляла довольно сложная утвержденная законом иерархия, а иногда, как в Скандинавии, им отводились особые религиозные и политические роли на местах, передаваемые по наследству[146]146
  Общие сведения см. в: Wickham, Framing, 303–79, 519–88. О значительной доле владеющего землей крестьянства в Скандинавии XVI века см.: J. R. Myking and C. Porskrog Rasmussen, ‘Scandinavia, 1000–1750’ (2010), 290–1; у S. Bagge, From Viking strong-hold to Christian kingdom (2010), 111–21, см. идеи, как вписать эти данные в средневековый контекст.


[Закрыть].

Соответственно, хотя в экономическом отношении крестьянство было в основном независимым, ему повсюду приходилось взаимодействовать со знатью, и это необходимо учитывать. Взаимодействие принимало разные формы. В Ирландии – сложные отношения покровительства, основанные на одаривании скотом (а не землей, как почти повсюду в Европе) в обмен на гостеприимство, а также военную и политическую поддержку. В Англии до VIII века короли и знать властвовали над крупными областями, где жило крестьянство, однако владельцами этой земли не являлись. Крестьяне выплачивали не ренту, а небольшую дань, возможно нерегулярно (за исключением зависимых, которых уже тогда можно считать подчиненными арендаторами)[147]147
  Kelly, A guide to early Irish law, 29–33; R. Faith, The English peasantry and the growth of lordship (1997), 1–14 и в других местах.


[Закрыть]. В Исландии и, вероятно, в остальной части Скандинавии свободные крестьяне поддерживали представителей местной знати на собраниях и платили отступные, если не присутствовали там; позже местная знать получала свою выгоду от распоряжения церковной десятиной. В будущей Польше относительно независимые крестьяне, как и в Англии, платили дань местным правителям, но, судя по всему, без четкого территориального деления. На лесистых просторах будущей Руси пахари и звероловы платили схожую дань зачастую довольно далеко находящимся правителям – волжским булгарам, а затем скандинавским (варяжским) князьям Киевским и Новгородским. Политические образования на Руси отличались большой площадью, и в них отчетливее, чем где бы то ни было, обозначалась опора на верховную власть правителя с вооруженной дружиной, однако местная власть из века в век оставалась довольно аморфной, и оброк достаточно долго мог выплачиваться с перебоями – окончательное закрепощение русского крестьянства произошло только в начале Нового времени[148]148
  Byock, Viking age Iceland, 121–2, 252–62, 326–9 – о разнообразии мелких, но совокупных доходов знати; N. Berend et al., Central Europe in the high middle ages (2013), 282–3; J. Martin, Medieval Russia, 980–1584 (2007), 13–19, 64–8, 139 и т. д.


[Закрыть]. Каждая из этих варьирующихся экономико-политических моделей располагала потенциальными рычагами для усиления власти и увеличения богатства знати, однако процесс этот был не автоматическим: он шел в Англии, но не в Ирландии, в Дании, но не в Швеции и так далее. Даже к 1100 году среди северных народов о полноте власти верховного правителя и знати можно было говорить только применительно к Англии. Подробнее эту модель мы рассмотрим чуть ниже.

Итак, страны, подвергавшиеся постепенной христианизации на протяжении шести веков, представляли собой мелкие государственные образования, не имевшие развитой социоэкономической иерархии. Однако, как я уже говорил, последствия христианизации в этих странах сильно разнились. Первой христианство приняла Ирландия. Там переход в новую веру начался еще в V веке, при римском укладе, и с самого начала был связан с выдающимся миссионером Патриком, британским христианином, который какое-то время провел в Ирландии в рабстве и хорошо знал ее, как свидетельствуют его собственные сочинения. Патрик и другие миссионеры проповедовали, странствуя из королевства в королевство, борясь при этом с противостоянием сильного повсеместно представленного жреческого сословия – друидов. Мы не знаем, как им удалось преуспеть (известно лишь, что процесс растянулся по меньшей мере на столетие) и что ожидали короли от христианства – возможно, власть сродни римской? Но если так, время было выбрано не самое удачное, поскольку Западная империя рушилась, и нигде этот крах не ощущался так сильно, как в ближайшей римской провинции, Британии, пережившей после ухода римлян резкий социоэкономический спад. В Уэльсе и в остальной западной части острова, не завоеванной германоязычными англосаксонскими политическими союзами в V – начале VI века, выкристаллизовывались больше десятка королевств[149]149
  C. Stancliffe, Religion and society in Ireland (2005) – о принятии христианства. Об Уэльсе см.: W. Davies, Wales in the early middle ages (1982) и T. M. Charles-Edwards, Wales and the Britons, 350–1064 (2013); об упадке в Британии V века см.: гл. 2, п. 17.


[Закрыть]. В Ирландии новоявленная христианская Церковь не только не служила основой для политического объединения, наоборот, ее епископская и монастырская иерархия (значение монастырей в Ирландии с самого начала было велико) вела к такой же раздробленности, как и светский политический уклад. По сути, священники просто заменили друидов как прослойку обладателей особого знания. Интерес к письму, который принесла новая религия, распространялся и на другую специализированную прослойку – судей, поэтому в Ирландии, наряду с хрониками и протоколами церковных собраний, а позже прозаическими эпосами, появились и подробные сборники юридических трактатов. Следующие несколько столетий предстают в них чередой междоусобных войн между мелкими племенными союзами, в лучшем случае выстроенными в иерархию, вокруг двух очень крупных кланов, каждый из которых властвовал над несколькими королевствами, – И Нейллов в центрально-северной части и Эоганахтов на юго-западе. К тому времени все короли уже приняли христианство, но их власть была сильно ритуализирована и ограничена множеством табу, имевших бесспорно дохристианские корни. Сложно сказать, принесло ли христианство здесь какие-то перемены в принципе, если не считать добавления к политическому ландшафту ряда влиятельных церквей, имевших некоторую, хоть и не очень тесную, связь с европейскими[150]150
  Общие сведения см. в: F. J. Byrne, Irish kings and high-kings (1973); T. M. Charles-Edwards, Early Christian Ireland (2000); D. Ó Corráin, Ireland before the Normans (1972); M. Herbert, Iona, Kells and Derry (1998).


[Закрыть].

Гораздо сильнее, чем христианство, повлияли на Ирландию набеги викингов в IX веке. В сельской Ирландии скандинавы всегда были малочисленны – они селились в основном в морских торговых городах, прежде всего в Дублине, ими же и основанном. Однако их набеги, которым нужно было организованно сопротивляться, в значительной мере способствовали политическому объединению. С этого времени нам начинают попадаться правители, стремящиеся расширить свое господство и даже провозглашающие себя «королями всей Ирландии» – как Маэл Сехналл мак Маэл Руан (ум. в 862) и Бриан Бору (ум. в 1014). К XI веку расширяются и территории, на которых правили такие верховные государи (принадлежавшие теперь зачастую к совсем другим династиям), и их власть на этих территориях[151]151
  О Маэл Сехналле и Бриане см.: Byrne, Irish kings and high-kings, 256–66; M. Ní Mhaonaigh, Brian Boru (2007).


[Закрыть]. Но на этом политическое объединение заканчивалось; слишком ограниченны были имевшиеся в распоряжении королей ресурсы и слишком примитивна инфраструктура, чтобы добиться чего-то более постоянного. Вторжение английского короля Генриха II после 1169–1170 годов и частичное завоевание, подарившее сыну Генриха Иоанну титул «лорда Ирландии» к 1177 году, привели к образованию англо-норманнских владений, имевших сходство с современными им ирландскими королевствами и вместе с тем сохранявших особенности английского и континентального уклада. Ирландская церковь еще с 1110-х годов приблизилась по структуре к континентальной, а ирландские короли (как их называли в ирландскоязычных текстах до 1400 года и позже) по крайней мере номинально подчинялись английскому правительству в Дублине. И тем не менее «гэльские» владения позднего Средневековья и некоторых из английских по-прежнему несли в себе социокультурные черты королевств пятисотлетней давности и более, а там, где это было не так, перемены шли изнутри, а не насаждались извне. Английская политическая власть и эти владения находились теперь в диалектической взаимосвязи, однако в остальном Ирландия к концу Средних веков изменилась, пожалуй, меньше всех прочих областей Европы[152]152
  Общие сведения см. в: A. Cosgrove, A new history of Ireland, vol. 2 (2008); K. Simms, From kings to warlords (1987).


[Закрыть].

В Англии все происходило совершенно иначе. Как мы уже видели, ранние англосаксонские государственные образования были часто крохотными, судя по их названиям, сведениям из более поздних письменных источников и данным археологических раскопок. Даже после частичного объединения там насчитывалось от 10 до 15 отдельных королевств, куда в начале VII века прибывали проповедовать миссионеры из Рима, Франкии и Ирландии. Как и в Ирландии, эти королевства одно за другим переходили в христианскую веру на протяжении трех поколений, однако здесь гораздо отчетливее проявлялась заинтересованность королей в культурно-политических связях, которые сулило им христианство – с римскими папами и, самое главное, с франкскими государями, ближайшими соседями по ту сторону Ла-Манша, гораздо более богатыми и могущественными. Правители Кента, самого политически и географически близкого к франкским землям королевства, приняли христианство первыми, после 597 года, стараниями миссионеров из Рима. Уэссекских королей (а именно правителей Гэмпшира и Беркшира) обратил в христианскую веру франкский миссионер в 630-х годах. К правителям Нортумбрии на севере христианство в конце концов пришло в 630-х из Ирландии, однако на церковном соборе в Уитби в 664 году была утверждена континентальная пасхалия, сближавшая Нортумбрию с Римом и Франкской державой. Крещение принимали самые честолюбивые короли, стремившиеся расширить свою власть. Исключение среди них составлял Пенда, король Мерсии (ум. в 655), однако после его гибели в сражении с нортумбрийцами Мерсия тоже перешла в христианскую веру. После 670 года новый архиепископ Кентерберийский Феодор Тарсийский (ум. в 690), назначенный папой византиец, совершил то, о чем ни один ирландский церковный деятель в то время и мечтать не мог, – объединил епископов всех англосаксонских королевств в единую иерархическую структуру. С тех пор англосаксонская церковь была полностью интегрирована в западноевропейскую, и сходство между ними усиливалось[153]153
  См.: S. Bassett, The origins of Anglo-Saxon kingdoms (1989) – о размерах королевств; B. Yorke, The conversion of Britain, 600–800 (2006); о сложностях послепереходного периода см.: J. Blair, The Church in Anglo-Saxon society (2005).


[Закрыть].

Однако между английскими королями VII века и правителями на континенте имелись явные различия. Островные властители могли обладать личным богатством, как свидетельствуют королевские погребения (самое известное было устроено около 625 года в Саттон-Ху), но в остальном ресурсы их были ограниченны, а государственная власть довольно примитивна и опиралась, как и повсюду, на собрания. Как и в Ирландии, их деятельность сводилась к междоусобным войнам, в которых они участвовали со своей дружиной. Однако постепенно полномочия их расширялись. Кто-то занялся законотворчеством, создавая своды законов, напоминающих континентальные (хотя и написанные на древнеанглийском). К концу столетия они наладили торговые отношения с франками через сеть морских портов – Ипсвич, Лондон, Хэмвик в нынешнем Саутгемптоне, – сравнимых с континентальными, такими как Дорестад[154]154
  J. Campbell, The Anglo-Saxons (1982), 53–68; о собраниях см.: A. Pantos, In medle oððe an þinge (2004); о портах см.: C. Scull, Urban centres in pre-Viking England? (1997) и R. Fleming, Britain after Rome (2010), 183–212: книга в целом – хорошая отправная точка для изучения истории Британии через призму материальной культуры.


[Закрыть]. В VIII веке несколько могущественных мерсийских королей – Этельбальд (716–757), Оффа (757–796) и Кенвульф (796–821) – имели достаточно тесные связи с первыми Каролингами. Оффа не только установил господство над южной Англией, но и присоединил большинство ее королевств к Мерсии, и этим происходившее в Англии отличалось от происходившего в то же время в Ирландии. После его кончины кроме Мерсии насчитывалось всего три королевства – Нортумбрия, расширившийся к тому времени Уэссекс и восточная Англия. Кроме того, при нем возникла более четкая организационная инфраструктура власти. Систематичностью – и опорой на письменные тексты – она уступала каролингской, однако включала в себя контроль над людскими ресурсами, позволивший Оффе выстроить военные укрепления в ряде мерсийских городов и стокилометровый вал, отделивший его королевство от земель валлийцев. Вал Оффы существует до сих пор и представляет собой крупнейшее сооружение такого рода в Европе со времен Адрианова вала. В 760-х годах Оффа начал чеканить новую монету по образцу выпущенной за несколько лет до того Пипином III (и в свою очередь, возможно, испытавшей влияние более ранних английских образцов). С 742 года до 830-х в Мерсии непрерывно проводились церковные соборы, напоминающие франкские, о чем имеются документальные подтверждения в письменных источниках[155]155
  Общие сведения см. в: N. Brooks, Communities and warfare, 700–1400 (2000); D. Hill and M. Worthington, Æthelbald and Offa (2005); J. Story, Carolingian connections (2003), 167–211; о городах см.: S. Bassett, Divide and rule? (2007); о вале см.: P. Squatriti, Digging ditches in early medieval Europe (2002); о королевских ресурсах и монетах см.: R. Naismith, Money and power in Anglo-Saxon England (2012), особ. 23–46, 96–106; о церковных соборах см.: C. Cubitt, Anglo-Saxon church councils, c. 650–850 (1995).


[Закрыть].

К 800 году Англия (или по крайней мере Мерсия) обрела гораздо большее сходство с Франкской державой, чем в 600 и даже 700 годах. Отчасти это объясняется заимствованиями, отчасти – изменениями, следовавшими собственной внутренней логике. И те и другие были связаны с христианизацией – хотя и не всегда вызваны ею. За ними стояли, пожалуй, самые значимые социоэкономические перемены в английских королевствах, начавшиеся, вероятно, во времена мерсийского господства и получившие дальнейшее развитие в IX веке: медленный переход от крупных облагаемых данью территорий к частному землевладению королей и знати. К середине X века этот процесс, судя по всему, более или менее завершился, преобразовав экономическую среду: начиная с этого времени на половине территории страны происходила структуризация деревенской общины, крестьянская независимость исчезла почти везде, а короли, получившие во владение самые крупные наделы, обрели еще большую власть – в том числе и над знатью, которая старалась держаться к ним поближе, поскольку тоже выигрывала от этих перемен[156]156
  Faith, The English peasantry, 56–125, 153–77; Wickham, Framing, 347–51.


[Закрыть].

Мерсия завоеванное в VIII веке господство не удержала. Начиная с 820-х годов ей пришлось пережить несколько периодов междоусобицы, после которых часть южных королевств – и среди них Кент – отошла к Уэссексу. Однако все они оказались не готовы к набегам викингских разбойничьих отрядов, а затем – с 850-х годов – и вполне серьезных армий, которые, стоило им осознать уязвимость английских королевств, перешли в 865–878 годах к полномасштабному завоеванию. Скандинавские правители захватили восточную Англию, покончив со всеми королевствами, кроме Уэссекса. Уэссекс тоже едва не пал, но его король Альфред (871–899), потерпев поражение, сумел заново собраться с силами – в 878 году он одержал над викингами победу и добился заключения мира, более или менее прочного. Альфред провел военную реформу, укрепил крупные западносаксонские города и занял неподвластную скандинавам южную половину Мерсии. Тем самым он предоставил своему сыну Эдуарду Старшему и дочери Этельфледе (правившей Мерсией) плацдарм для завоевания в 910-х годах скандинавских королевств южной Англии, а своим внукам – в частности Этельстану (924–939) – для дальнейшего продвижения на север. К 954 году в их руках была вся Нортумбрия, за исключением владений независимых эрлов Бамборо на дальнем севере, которые сумели не попасть под власть викингов. Уэссекское завоевание привело к созданию первого по-настоящему единого государства – «королем англосаксов» начал называть себя еще Альфред, и с тех пор название «Англия», хоть и медленно, стало входить в употребление[157]157
  Общие сведения о позднем англосаксонском королевстве см. в: P. Stafford, Unification and conquest (1989).


[Закрыть].

Таким образом, Альфред, Этельстан, а затем и его племянник Эдгар (957–975) оказались, по сути, прямыми преемниками власти Мерсии и расширили ее, поскольку не похоже, чтобы Оффа задумывал подчинить себе всю Англию. Принципы управления они активно заимствовали у франков. При дворе Альфреда, который и сам был высокообразованным человеком, подвизался франкский богослов Гримбальд из Сен-Бертена, который переводил христианские сочинения с латыни на английский. Коллективная присяга, приносить которую предписывал всем свободным людям судебник Альфреда, была схожа с присягой на верность Карлу Великому. Более поздние законы X века напоминают и даже цитируют капитулярии Каролингов, по крайней мере одна копия которых в Англии имелась точно – к X веку каролингская идея на континенте, как нам известно, уже сдавала позиции, поэтому до Англии доходила прежде всего в книгах. Архиепископ Йоркский Вульфстан (ум. в 1023), владевший текстом капитулярия, писал назидательные трактаты и морализаторские кодексы, проникнутые каролингской идеей, а финансируемая из королевской казны монастырская реформа в правление Эдгара несла отчетливый отпечаток аналогичной реформы Людовика Благочестивого. Такие англосаксонские традиции, как ополчение и политика собраний, не утратили принципиального значения в Англии X века, однако и они не обошлись без реорганизации: в выстраивании иерархии судебных собраний для шайр (графств) и сотен[158]158
  Сотня – историческая административная единица в Англии. – Прим. пер.


[Закрыть], а также действиях согласно королевским предписаниям прослеживаются параллели с франкскими порядками. Правители в X веке заключали династические браки с Оттонами и Каролингами и вмешивались в западно-франкскую политику. Пик этих тенденций пришелся на правление Эдгара и его сына Этельреда II (978–1016) – оба успешно укрепляли могущество позднего англосаксонского государства при поддержке своих ближайших соратников из числа знати и духовенства, среди которых была бабка Эдгара Эадгиву и мать Этельреда Эльфтрюта: оба короля, как и большинство английских правителей X века, взошли на трон в юном возрасте, поэтому королеве-матери отводилась важная роль. К XI веку Англия была самой явной наследницей всей каролингской идеи – такого поворота Карл Великий никак не мог предположить, – а благодаря небольшим размерам еще и самым сплоченным государством на католическом Западе. Этельред даже ввел земельный налог, первый на Западе, как мы убедимся в следующей главе. Разумеется, истоки этого могущества нужно искать не только в каролингской идее – во многом оно было связано с уже упомянутыми переменами в землевладении, а также с тем, что западносаксонская знать, обогатившаяся за счет завоеваний, сплачивалась в олигархию и управляла страной вместе с королевами-регентами, пока Этельред опрометчиво не низложил многих ее представителей. Однако возможность опереться на каролингские принципы определенно придавала королям уверенности, что видно из источников X века, и по ним мы можем судить, насколько сделанная ими в VII веке ставка на принятие христианства как на пропуск в континентальную политику оправдала себя[159]159
  A. Williams, Kingship and government in pre-conquest England, c. 500–1066 (1999), 73–122; R. Fleming, Kings and lords in conquest England (1991), 21–52; J. Campbell, ‘The late Anglo-Saxon state: a maximum view’ (1994); Wormald, The making of English law, 277–85, 306, 311, 344–5, 417–26, 444–65 – о Каролингах; L. Roach, Kingship and consent in Anglo-Saxon England, 871–978 (2013); P. Stafford, Queen Emma and Queen Edith (1997), 199–206; G. Molyneaux, The formation of the English kingdom in the tenth century (2015); о Людовике Благочестивом и монастырской реформе см.: R. Deshman, The benedictional of Æthelwold (1995), 209–14.


[Закрыть].

Таким образом, в Англии перемены, вызванные христианизацией, оказались наиболее полномасштабными среди всех стран Северной Европы, равно как и в Саксонии, насильно крещенной франками. Немалую роль сыграло и то, что отрезанная морем, Англия не подвергалась нападениям со стороны франков, и, соответственно, принятие франкской религии расценивалось исключительно как преимущество. Другие страны, если у них оставалась возможность выбора, проявляли бóльшую осторожность. Одной из таких стран была Дания, где решающий момент для обращения в новую веру наступил гораздо позже, в 960-х годах, однако, чтобы разобраться в событиях того периода, нам придется отступить на шаг назад. В Дании, в отличие от остальной Скандинавии, было достаточно пахотной земли, способной прокормить многочисленное население. Уже к V веку многие ее правители были богаты: Гудме, древний политический центр на острове Фюн, поражает найденными при раскопках золотыми изделиями, а ведь он был не единственным. Вероятно, источником богатства были трофеи из Западной Римской империи периода распада, а это значит, что датским правителям хватало могущества, чтобы такие трофеи заполучить. На территории Дании (включавшей и нынешнюю южную Швецию) в то время находилось четыре-пять политических образований, внутри которых местная верхушка, пусть и не владевшая землей, тем не менее обладала властью. Однако к VIII веку, когда Дания стала чаще упоминаться во франкских источниках, число королевств сократилось. Годфред, правивший в южной Ютландии (ок. 804–810), а затем его сын Хорик I (ок. 827–854) были верховными королями Дании, и, возможно, их власть распространялась на всю ее территорию и, кроме того, на Норвегию и северо-восточную часть нынешней Германии, а инфраструктура, которой они располагали (схожая с имевшейся у Оффы, но меньшего масштаба), способствовала строительству крупных земляных укреплений, в том числе Даневирке – вала на границе с Саксонией. Годфред отражал нападения Карла Великого и даже сам ходил в походы на франков. И он, и его сын контролировали и оснащали крупные торговые порты Рибе и Хедебю, куда привозили франкские товары. Все это происходило без какого-либо вмешательства извне, в том числе и религиозного. Харальд Клак, один из королей, боровшихся за власть в 810–820-х, принял христианство в 826 году при дворе Людовика Благочестивого, но на датском троне не продержался и года. Хорик I и Хорик II (ум. после 864) пускали в Данию франкских проповедников, однако сами не крестились. Не исключено, что для всех этих королей переход в христианскую веру был тесно связан с принятием владычества франков, что в их планы совершенно не входило[160]160
  Гудме и ранняя консолидация политической власти – см.: P. Mortensen and B. Rasmussen, Fra stam til stat i Danmark (1988–91); P. O. Nielsen et al., The archaeology of Gudme and Lundeborg (1994). Godofrid’s kingdom: P. Sawyer, Kings and royal power (1991); K. Randsborg, The Viking age in Denmark (1980); M. Axboe, Danish kings and dendro-chronology (1995).


[Закрыть].

Таким образом, Дания была, в отличие от остальной Скандинавии и севера Европы, централизована уже к 800 году, и так продолжалось все Средние века. Это, впрочем, не спасло королевство Годфреда после 860-х годов от краха, одной из причин которого, вероятно, выступили викинги. К VIII веку скандинавы строили достаточно крепкие корабли, чтобы с 790-х годов начать морские набеги на франков и Англию, а вскоре и на Ирландию. В 830-х набеги усилились и дальше приобретали все более серьезный характер. Викинги (что в переводе означает «морские разбойники») прибывали и из Дании, и из Норвегии – изначально это, видимо, были купцы, хорошо знавшие торговые пути Северного моря и находившие чем поживиться на незащищенных берегах, а также молодежь, которой преимущества скандинавского кораблестроения давали возможность обогатиться за счет грабежа, прежде чем остепениться. Предводителями – по крайней мере в Дании – часто выступали бывшие приближенные ко все более могущественному королевскому двору, попавшие в опалу. Точно так же решили не упускать своей выгоды шведские торговцы пушниной, приглашенные править в качестве варяжских князей в Киев и другие города на восточноевропейских реках в IX веке – их дальнейшую историю мы рассмотрим в главе 9. Набеги викингов стали реже (хотя и не прекратились) в X веке – после появления в конце предыдущего столетия скандинавских королевств в Англии и, в меньшем масштабе, в Ирландии и на северных островах Шотландии, а затем возникновения герцогства Нормандия в начале X века. Кроме того, викингов отвлекло заселение Исландии в 870–930 годах. И все же почти целое столетие они наглядно демонстрировали, что даже неструктурированные северные политические образования способны оказывать серьезное воздействие на королевства в других землях. А еще они возвращались не с пустыми руками, как показывают археологические находки в торговых городах Скандинавии, однако приносили не только богатство, но и смуту: из бывших викингов, как правило, происходили соперничавшие до XI века норвежские короли, и, скорее всего, с этим же связан недокументированный упадок датской королевской власти в IX веке[161]161
  Хороший обзорный материал по викингам см. в: P. Sawyer, The Oxford illustrated history of the Vikings (1997); о расселении викингов см.: L. Abrams, Diaspora and identity in the Viking age (2012).


[Закрыть].