Текст книги "Скандал в личной жизни"

* * *

Удивительно, но дорога осталась совершенно такой же. Клементина думала, что за это время все изменилось. Она медленно ехала вверх по извилистой асфальтовой дороге, по которой так часто ходила в школу и из школы, глядя вдоль старой улицы Меган на дом ее родителей. Он был таким же безупречно ухоженным, покрашенным и безжизненным, что и всегда. Она уже проехала мимо старого дома Алекс. Холмс сменили отделку с красного на темно-зеленое и добавили смесь розовых, голубых и желтых маргариток в саду. Это была семья, знающая, как обратить на себя внимание.

Клементина испытывала странное чувство, возвращаясь сюда, как будто время хищной птицей бросилось вниз и схватило ее ногтями, потянуло назад. Когда показался дом матери, по-прежнему обветшалый, нуждающийся в покраске, железная воля Клементины растаяла по краям и распалась выработанная тяжелым трудом необычность. Она снова стала дочерью своей мамы.

Клементина остановилась на обочине и вышла из взятого напрокат Бьюика, потом долго изучала пристальным взглядом дом. Более десяти лет назад она ненавидела сам вид разросшихся зеленых изгородей и расколотую черепицу. Возможно, время смягчило уродство дома, или с возрастом к ней пришла мудрость не судить все по стандартам совершенства, но сейчас Клементина нашла дом очаровательным. Несовершенство придавало ему характер и индивидуальность. Даже если бы здесь и не жили ее мать с отчимом, она все равно взглянула бы на дом, вообразила бы людей внутри, как они там работают, играют, удирают. Когда она представила свой дом в Малибу с его штукатуркой без единой трещинки, окрашенными окнами и подобранными под окраску цветами, за которыми ухаживал приходящий три раза в неделю садовник, то увидела только четыре стены.

Клементина большими шагами прошла по дорожке и без стука открыла входную дверь.

– Мама, это я – Клемми.

Анжела вышла из кухни, с фартуком, завязанным на широкой талии, и улыбкой во весь рот. Она крепко прижала к себе Клементину.

– Я так рада, что ты здесь. Ты даже не знаешь, как сильно я скучала по тебе.

Клементина немного подалась назад и посмотрела на мать. Светлые волосы как всегда причесаны просто и скромно, словно противные сорняки, появились седые прядки. Морщинки стали более выраженными, а на руках, обнимавших Клементину, болталась дряблая кожа. Но Клементина подумала, что она выглядит замечательно, именно так, как должна выглядеть мама.

– Я тоже скучала по тебе, мама, – сказала она искренне и серьезно. Аромат жареного мяса доносился из кухни.

– Ты ведь останешься пообедать, правда? – спросила Анжела. – Джон обрадуется, увидев тебя.

В последнем Клементина сомневалась, но, тем не менее, приняла приглашение. Ей так хотелось поговорить с кем-нибудь, кто мог бы беспристрастно выслушать ее. Меган, конечно, почувствовала бы себя обиженной и испытала бы ревность, Алекс отнеслась бы критически. Этим утром, когда она не отрывала глаз от телефона и знала, что не сможет позвонить ни одной из них, она впервые осознала, что их дружба имеет предел. Это открытие одновременно и удивило и ранило ее. Она считала, что они какие-то другие, невосприимчивые к ограничениям, с которыми сталкивается большинство других друзей. Клементина с печалью поняла, что они втроем всего лишь люди, со всеми человеческими недостатками, которыми управляют зависть и всякие чувства.

Тогда она подумала, что нет никого больше, к кому бы она могла обратиться, но вдруг с радостью вспомнила, что у нее есть мать.

Она никогда не доверялась Анжеле, как дочь матери, будучи подростком; но последние годы, проведенные вдали друг от друга, поставили их в более равное положение – женщина – женщине. Клементина отложила на день отъезд в Лос-Анджелес и узнала у Анжелы, можно ли ей заглянуть.

Они сидели за столом в кухне. Это был все тот же стол с глубокой царапиной в центре и одной ножкой короче остальных, но на стульях появились новые сиденья в цветочек.

Анжела налила по чашке кофе и внимательно посмотрела на дочь.

– Я не могу даже передать словами, как я горжусь тобой, – сказала она. – Я смотрела «Признать виновной», наверное, раз десять. Вся округа говорила о фильме, когда он шел. К нам никогда раньше не заходило столько людей. Они все хотели знать, как ты это сделала, где ты начинала, все о тебе. И все говорили, что всегда знали, что ты добьешься своего, но это уже явная чушь.

Клементина рассмеялась и провела пальцами по царапине на столе. Она казалась такой хорошей на ощупь, знакомой с самого детства. Она могла закрыть глаза и найти каждую вмятинку, точно знала, где она начинается и кончается. Было так хорошо снова почувствовать себя дома. Несмотря на неприятные воспоминания, последнюю ссору с Джоном, легкость, с которой она ушла, это место все-таки было ее домом. Бальзам времени заставил забыть все плохое.

– Мама, мне нужно поговорить с тобой.

– Я знаю. Я еще раньше поняла это по твоему голосу.

– Правда.

– Конечно. Прошло очень много времени с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, но я все-таки твоя мать.

Клементина встала и подошла к окну. Снаружи небольшой дворик зарос буйными сорняками, цветами и кустами. Черная кошка металась за кустарником.

– Его зовут Джексон, – сказала она, закрывая глаза. В восемь часов вчера вечером Джексон зашел за ней в «Хайтт Редженси», чтобы идти на открытие выставки. Он постучал в дверь и вошел в комнату, одетый в белый смокинг, затмив образ, который она рисовала, находясь вдали от него. Его темные волосы были длиннее, чем она помнила их, концы свободными локонами касались плеч. Глаза стали зеленее, похожими на бирюзу, и еще более пронизывающими. Когда он улыбнулся, довольный и счастливый, что снова видит ее, Клементине показалось невозможным, что она когда-то противилась этому обаянию.

– Привет, – нежно сказал Джексон, не сделав и шага от двери, а просто внимательно глядя на нее. На Клементине было узкое черное платье с блестками, расходившееся сбоку на одной ноге и тремя складками спадающее на пол.

– Привет, – ответила она, испугавшись что-то добавить.

Джексон сделал шаг в ее направлении, и сердце Клементины громко застучало.

– Бог мой, как приятно видеть тебя, – почти шепотом произнес Джексон, но шепот этот обладал достаточной силой, чтобы приковать ее к месту.

Ей надо было что-то сделать, сдвинуться, разрядить атмосферу, пошутить. Но она стояла как вкопанная. Джексон сделал еще один шаг, так что теперь стоял буквально в десятке сантиметров от нее.

Их глаза встретились и, как всегда, замерли, как будто ни один из них не мог смотреть на что-то еще, если другой был в комнате. Клементине стало интересно, поцелует ли он ее или прикоснется к ней, или скажет, чтобы она забыла про Метан. В тот момент она сделала бы все, что угодно. Легко, без всякого страха. Его присутствие лишало ее власти и силы. Но он только улыбнулся.

– Пойдем? – спросил Джексон, протягивая руку. – Я не хочу опаздывать. На этой выставке я – главная приманка.

Клементина скрыла разочарование за улыбкой. О чем она думает? Один взгляд на Джексона – и она готова сбросить свою броню и рискнуть оживить воспоминания о Нем. Клементина вскинула подбородок и призвала все свои резервы осторожности. В конце концов, только одна ночь, а потом она вернется домой, к Меган, и жизнь пойдет по плану.

– Клемми.

Клементина обернулась на звук голоса матери, потом подошла к столу и села. Анжела протянула к ней руку, И Клементина сжала ее.

– Ты любишь его? – спросила Анжела.

Клементина опустила голову. Несколько слезинок скатились по ее щекам, но она не сделала и попытки смахнуть их.

– Все гораздо сложнее, – ответила она.

– Что может быть сложнее любви?

– Я. Слишком многое произошло за это время. Годы одиночества заставили меня бояться. Похоже, что я забыла, как поступать. Я не верю, что я смогу… быть с ним.

Прежде, чем заговорить, Анжела долго смотрела на дочь. Потом сказала:

– Ну что ж, очевидно, еще есть шанс. Иначе ты не была бы такой несчастной.

Клементина закрыла глаза, вспоминая ту ночь в переулке. Иногда она казалась такой далекой, утратившей всякие последствия, а потом вдруг перед ней возникало Его лицо, как всегда вселяющее ужас. Нормальна ли она? Может быть, если бы она дала выход в самом начале, пошла бы к консультанту, сошлась с мужчиной, все равно, с каким, страх не затвердел бы в ней, не превратился бы в неотъемлемую часть ее сознания. Но она ничего этого не сделала. Никто не потрудился заставить ее сделать это.

– Даже если бы я и была другой, – наконец, снова заговорила она, – ничего не изменилось бы. Он – бывший муж Меган.

Анжела встала и открыла дверцу духовки. Она помешала овощи вокруг жаркого и полила мясо соусом. Потом снова села напротив Клементины.

– Ну и что из этого? – спросила она.

– Ну как же! – Клементина поражалась, что никто не мог сразу же понять, в чем дело. – Меган все еще любит его. Она не говорит о нем больше, но и не приближается ни к кому другому. Если мы с Джексоном сойдемся, это убьет ее.

– Сомневаюсь, что ее это убьет, Клемми.

– Хорошо, я преувеличиваю. Но ей это нанесет обиду, боль. Она – моя лучшая подруга.

Анжела потягивала кофе:

– Почему ты не расскажешь мне, что произошло.

Клементина вздохнула:

– Я приехала, чтобы пойти на открытие выставки его картин, – начала она, борясь с дрожью в голосе.

Она быстро описала изящество вечера – шампанское, высокомерные беседы, экзотические закуски. Все мужчины были в смокингах, дамы – в вечерних платьях. Вряд ли Клементина присутствовала когда-либо на столь роскошном, со вкусом подготовленном приеме, но она даже не замечала этого. Как только они прибыли в картинную галерею, Джексон предложил ей руку, чтобы ввести в зал. Она, колеблясь, взяла ее, ожидая, что воспоминания нахлынут снова, что по телу вновь побегут мурашки, но ничего не случилось. Она покрепче схватилась за Джексона, и по-прежнему ничего не произошло. Клементина широко улыбнулась. Это был его день, но сейчас он стал и ее днем. У них обоих был свой личный триумф.

– Это происходило, как во сне, – продолжала она, больше для себя, чем для матери. – Как в сказке, где самый красивый в стране принц проводит очаровательную девушку на королевский бал.

Она закрыла глаза, снова ощутив его прикосновение, нежность, появлявшуюся в его глазах каждый раз, когда он смотрел на нее, несправедливый бег часов, стремительно пронесшихся с 8 до 12, как будто в полночь у них назначено свидание и они никак не могут опоздать.

Выставка имела огромный успех. Критики неистово высказывались, быстро заключались сделки, Джексона припирали к стене состоятельные знатоки искусства, желавшие знать, как быстро он работает и что еще может предложить. Клементина была готова к тому, что работы Джексона произведут на нее впечатление. Она знала, что он талантлив, ведь у него чувствительные руки, такие сияющие жизнью глаза, просто невозможно, чтобы он не был. Но когда Клементина вошла в зал, глубина и красота работ ошеломила ее. Душа Джексона выплеснулась на полотна. Абстрактные вещи раскрывали его неистовую половину – безумную, непоследовательную, необычную, смелую, – в то время, как пейзажи отражали его нежность и мягкость – его поиск любви, надежности и романтизма.

Клементина переходила от картины к картине, пристально рассматривала их с благоговейным трепетом, удивляясь, как могла Меган отбросить это искусство, как что-то ненужное, неуместное. Особенно понравились пейзажи. У него было больше сельских видов, чем морских. Джексон запечатлел безмятежность первого утреннего луча, пробивающегося сквозь кроны деревьев, меланхолию сумерек. Он захватил ощущение каждого момента и перенес его на полотно.

Хотя Клементине были ближе более нежные, мягкие произведения, на нее произвели впечатление буквально все работы. Джексона настолько взволновала ее реакция, что она почувствовала себя матерью, которая ставит на холодильник первый рисунок своего ребенка.

Однако именно последняя картина, установленная отдельно от других, завладела ее сердцем.

На ней была изображена женщина. Или, по крайней мере, так казалось сначала. Она состояла из неуловимых переходов белого в розовое, настолько неясных, что сливалась с окружающим фоном. Волосы были светлыми, но Клементина не могла сказать с уверенностью. Потом он взглянула на глаза. Они смотрели на нее с такой знакомой ясностью, что она ощутила толчок в сердце. Клементина повернулась к Джексону, наблюдавшему за ней.

– Тебе нравится? – поинтересовался он.

Клементина переводила взгляд с него на портрет. Ее восхваляли за красоту, игру, технику позирования. Но этот человек передал ее суть, ее сердце, и своими нежными, любящими мазками дал возможность жить вечно. Клементина приложила ладонь к его щеке. Было так легко, так приятно прикасаться к нему.

– Когда, – спросила она, – когда ты написал это?

Джексон накрыл ее руку своей.

– Сразу после нашей ночи на пляже. Я думал, что, рисуя, сумею изгнать тебя из своей души. Но я ошибся.

Клементина покачала головой, отгоняя слезы. Возле них появилась группа женщин. Они посмотрели на портрет, потом на Клементину.

– Моя дорогая, – заметила одна из них, – похоже, что Вы явились вдохновением.

Все остальные взглянули на Клементину и согласились.

– Действительно так, – добавила другая, – как это, должно быть, чудесно, знать, что он так сильно любит Вас. Это, безусловно, его лучшая работа.

Клементина снова посмотрела на Джексона, собираясь объяснить, что они просто друзья, но он так напряженно смотрел на нее, что она промолчала.

Только один раз Клементина покинула Джексона, и то лишь для того, чтобы разыскать Дональда Литгоу и убедиться, что никто еще не купил ту картину.

– Я должна иметь ее, – твердо заявила она. Литгоу с любопытством взглянул на Клементину и улыбнулся: – Ага. И я вижу, почему.

Клементина кивнула, пораженная и гордая эффектом, которого достиг Джексон. Картина казалась совершенно загадочной и неузнаваемой. До тех пор, пока не увидели Клементину. И тогда каждый, конечно, сразу узнал, что это ее портрет.

– Пожалуйста, мистер Литгоу, я не могу вынести, что она окажется в чьих-то руках. Вы должны понять.

– Я понимаю, понимаю. Было настоящим мучением добиться согласия Джексона расстаться с портретом, позволю заметить. Но, к несчастью, я не догадался, что существовала натура. Я уже продал картину.

– Тогда выкупите ее назад, – громко заявила Клементина. – Послушайте, я дам вам вдвое больше, чем за нее заплатили.

Нос Литгоу задергался, как всегда, когда разговор заходил о деньгах.

– Она пошла за довольно кругленькую сумму, – сказал он.

– Меня это не волнует. Я могу позволить себе переплатить.

– За нее заплатили 12 тысяч. Можете Вы дать 24?

Клементина судорожно вздохнула и выпрямилась. Деньги не имеют значения. Если она не может иметь Джексона, тогда, черт побери, у нее будет хоть этот портрет.

– Да.

– Я знал, что эта работа станет «гвоздем» выставки, но и не предполагал, что получит такое признание. Вот это сделка! Но позвольте предупредить сначала, что на месяц я оставляю все работы здесь, чтобы привлечь еще больший интерес, пока Джексон не напишет другие. Вы принимаете условие?

– Превосходно. Я пришлю чек утром.

Клементина отошла, в первый раз уверенная с тех пор, как начала зарабатывать «большие бабки», что потратила деньги на что-то действительно важное. Она снова присоединилась к Джексону, так естественно взяв его под руку, как будто несколько лет только этим и занималась. Они смеялись, разговаривали, ели, пили, а потом, как, положено балу Золушки, вечер кончился, едва успев начаться.

Джексон отвез Клементину в гостиницу. Когда они вышли из машины и остановились в свете фонаря, он попросил разрешения подняться к ней.

– Не думаю, что это нужно, Джексон.

– Ну, что ж, если ты не разрешаешь войти, скажи, когда я снова увижу тебя. – Джексон старался сохранять спокойствие, но голос его дрожал.

Клементина чуть придвинулась к нему:

– Пожалуйста, не сердитесь, – сказала она. – Я чудесно провела время. Я никогда не видела более блестящих работ. Это правда.

Джексон улыбнулся:

– Действительно?

– Бог мой, конечно, да. Я всегда знала, что ты талантлив, но даже не думала, что до такой степени. Если бы я знала раньше! Я могла бы помочь. У меня есть друзья в мире живописи. Я могла бы устроить выставку, что-то сделать для тебя.

Джексон схватил ее руку и поднес к губам. Сейчас он стоял настолько близко, что Клементина могла ощущать его запах, чувствовать тепло его тела.

– Разве ты не видишь, что происходит? – спросил он.

Она покачала головой:

– Я не хочу знать, я не могу.

– Почему?

Слезы несбывшейся мечты, крушения надежд, разочарования покатились по ее щекам.

– Слишком много причин. Но самое главное, я потеряю Меган.

Джексон пристально вглядывался в нее, как бы стараясь убедиться, что то, что она сказала, – правда, потом отступил назад, позволяя ей отойти.

– Итак, дай-ка я прикину, правильно ли я понял, – сказал он. – Если ты перестанешь притворяться, что тебе никто не нужен, и впустишь меня в свою жизнь, ты потеряешь Меган? А если ты останешься подругой чудесной, хрупкой, как фарфор, Меган, ты потеряешь меня? Верно?

Клементина кивнула, слезы сбегали по щекам, падая на платье.

Он снова рванулся вперед и крепко взял ее за подбородок. Джексон отводил голову Клементины назад до тех пор, пока их глаза не встретились.

– И ты выбираешь Меган?

Она закрыла глаза, не желая видеть горестное выражение лица Джексона. Он тряхнул ее, и она снова открыла глаза.

– Да, – прошептала Клементина. – Я выбираю Меган.

Джексон сжал ее подбородок, пальцы его стали влажными от слез Клементины.

– Ну что ж, тогда черт с тобой, – сказал он, отталкивая ее от себя.

Повернувшись, он прыгнул в машину, не добавив ни слова. Он выехал с обочины и уехал прежде, чем Клементина смогла перевести дух.

Анжела стояла позади дочери, обняв ее, прижавшись к ней головой, пока Клементина плакала.

– Я старалась сделать все, как надо, – сказала Клементина. – Всю свою жизнь я заботилась только о себе, о том, чтобы подняться на вершину. Сейчас я хочу поступить правильно.

Анжела протянула ей бумажное полотенце, и Клементина высморкалась. Когда она перестала плакать, Анжела снова села напротив нее.

– И как долго, ты полагаешь, Меган будет горевать по Джексону?

.– Я не знаю. Я только знаю, что она еще любит его.

– Значит, пока она не придет в себя, ты собираешься приносить в жертву свое счастье.

– Мама, я не могу ранить ее. Она уже через столько прошла.

– Мы все прошли через многое, – сказала Анжела, и в голосе ее прозвучало раздражение.

Клементина увидела, как множатся морщинки на лице матери, как будто простая мысль о суровых испытаниях жизни старила ее.

– Скажи мне, – спросила Клементина, – сколько прошло времени после развода, пока ты снова не влюбилась?

Анжела окаменела, и Клементине показалось, что она заметила что-то близкое к страху в ее глазах, как будто Клементина слишком приблизилась к правде. Анжела резко встала и подошла к холодильнику. Она вытащила головку лука из контейнера для овощей. Потом, стоя спиной к Клементине, ответила:

– Это совсем другое.

– Почему?

– Потому, что Дюк совершенно другой.

Клементина встала и положила подбородок на плечо матери.

– Я знаю, мама. Любить его всегда, хоть немного, совсем не заблуждение.

Анжела повернулась к ней:

– Ты права, я действительно люблю Дюка, совсем немножко. Но Джона я люблю гораздо сильнее. Он – мой муж, и я счастлива. И Меган тоже будет счастлива, независимо от того, будете вы вместе с Джексоном или нет. Глупо, что ты отказываешься от личной жизни, пока Меган не устроит свою. Не будь идиоткой.

Клементина отвернулась:

– Я стараюсь ею не быть.

Глава 20

Клементина читала в гостиной новый сценарий, когда раздался звонок в дверь. Она услышала знакомый свист, но в тот момент даже не обратила на него внимания, и ни о чем не предполагая спокойно открыла дверь.

В первую секунду она почувствовала головокружение и чтобы не упасть, ухватилась за край прочной дубовой двери. Улыбаясь своей белозубой улыбкой, одетый в вельветовые штаны и футболку, перед ней стоял Дюк. Только белые пряди в волосах напоминали, что прошло несколько лет с тех пор, как они виделись в последний раз.

– Удивлена моему визиту, верно? – спросил он.

Голос был все таким же, с оттенком довольного смешка, как будто все, что он говорил – часть шутки, известной только ему.

– Да, немного, – ответила Клементина, заставляя себя выпрямиться.

Все ее чувства перепутались и закружились – радость, что видит его, потрясение, что он пришел, гнев, что так долго собирался.

– Как ты прошел мимо охраны?

– Просто сказал, что я твой отец. К счастью, сегодня дежурит какая-то белокурая малышка. Я очаровал ее до кончиков пальцев.

Дюк просочился мимо нее, и Клементина закрыла дверь. Сейчас она стала увереннее, но все равно у нее было такое чувство, что она идет по скользкому льду. С тех пор, как прекратились его письма, она изо всех сил старалась выбросить Дюка из головы. Но ей это плохо удавалось. Клементина примирилась с мыслью, что он никогда не придет к ней по собственному желанию. Но вот он здесь, перед ней, сводя на нет все ее твердые решения забыть его. Почему жизнь так поступает с ней? Почему ей приходится доходить до точки, до полного поражения прежде, чем получить то, что хочешь?

– Принести тебе что-нибудь выпить? – спросила Клементина.

Дюк прохаживался по гостиной, бросая нежные взгляды на мебель и гобелены.

– Хорошо бы пива.

– Извини, но у меня нет пива. Может быть вино?

– Ладно. Неплохое местечко у тебя здесь, Клем.

Он открыл застекленную створчатую дверь во внутренний дворик. Волны перекатывались буквально в пятидесяти метрах от него. Клементина принесла стакан вина и прислонилась к перилам рядом с отцом.

– Да, здесь хорошо, – согласилась она.

– Ты, должно быть, вбухала в дом кучу денег. Сколько все это обошлось? Миллион?

– Много, – отрывисто ответила Клементина, потом села за складной столик в тени зонтика.

Глядя на Дюка, она не чувствовала себя ни нервной, ни ошеломленной, хотя думала, что испытает именно эти чувства. Она преодолела первое потрясение и сейчас ее мучило простое любопытство. Почему, спустя столько лет, он заявился?

.– Я посмотрел «Признать виновной», – сказал Дюк, бросая на нее быстрый взгляд. – Кэрол просто обалдела от фильма. Смеялась и плакала как идиотка.

– Кэрол?

Дюк рассмеялся и сел за стол возле нее.

– Верно. Ты никогда не видела ее. Мы с ней встретились около года назад. Она довольно хорошо относится ко мне. Удерживает меня в нормальном состоянии, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Клементина кивнула. С каждой секундой какое-то странное чувство охватывало ее все сильнее и сильнее. Она так долго мечтала об этом воссоединении, представляла, как он сидит именно там, где сидел сейчас, но все, казалось, каким-то неверным, нереальным, не на своем месте. Он был красив, но совсем не так захватывающе, как в ее фантазиях. Он слишком горбился. Он жадно глотал вино. Он не сказал ни единого слова, которое можно было ожидать в данной ситуации, например: «Клементина, извини, что не связался с тобой раньше. Я очень хотел, но боялся, что ты рассердишься.» Или «Пожалуйста, прости меня. Я хочу снова узнать тебя». Вместо этого он плотоядно поглядывал на девицу, трусцой бегавшую по пляжу и молчал.

– Что ты здесь делаешь? – не выдержав, спросила Клементина.

– Я вижу, ты сразу переходишь к делу. – Он снова рассмеялся и одним глотком допил вино. – Только лишний раз в туалет сбегать. Вот что такое вино. Напиток для женщин. Я – пивной человек, и всегда им был и всегда им буду. У тебя явно нет мужика в доме. Ни один настоящий мужчина не выдержит без, по крайней мере, полдюжины банок в холодильнике.

– Суть твоего визита?

– Черт побери. Думалось, что ты проявишь больше радости, увидев меня. Клем, я не видел тебя с того дня в баре, да и тогда у нас было не слишком много времени.

– Ты так выбрал, не я.

– Успокойся. Не сердись. Я хочу сейчас возместить все. Почему ты торопишь меня?

– Я не тороплю тебя, – ответила Клементина, испытывая чувство вины.

Казалось, он пытается сказать что-то правильное, хорошее. Может быть, он действительно просто хотел побыть с ней. Он стареет, возможно, он всего лишь хочет узнать свою дочь, пока еще у него есть шанс.

– Извини, – продолжала она. – Я просто удивлена, что ты здесь, вот и все.

Дюк облегченно кивнул:

– Я прилетел из Феникса сегодня утром. Жил там последний год или, примерно, год. Кэрол – секретарша, она поддерживает меня в периоды, когда я без работы.

– Сейчас именно такой момент? – спросила Клементина, сжимая кулаки, так как начинала понимать, куда он клонит.

– Боюсь, что так. Какое-то время я работал там на стройках, но давай взглянем реальным фактам в лицо. Мне уже не двадцать один. Потом я попытался пристроиться к недвижимому имуществу. Феникс стремительно растет. Одному только богу известно, почему. Самое жаркое место на планете, черт бы его побрал. Летом, по ночам остывает только до 27 градусов, если это можно назвать прохладой.

– Итак, ты нашел работу?

– Не-а. Недвижимое имущество не моя сфера. Слишком энергичная и настойчивая. Поэтому, я искал дальше. Но потом бедняжку Кэрол уволили. Кампания разорилась. Мы постарались добиться успеха. Она ищет работу. Но тем временем нам надо оплатить счета. Мы должны чем-то питаться.

– Вот почему ты здесь, – прошептала Клементина, встав.

Она снова подошла к перилам. Какой-то человек с собакой брел вдоль кромки воды.

– Что там?

– Я сказала, и вот ты здесь. Тебе нужны деньги, потому ты появился здесь.

– Эй, это не совсем так. Просто ты так хорошо зарабатываешь, а я – твой отец, и я подумал…

Клементина стремительно обернулась:

– Как ты смеешь использовать свое отцовство для того, чтобы снова вытянуть у меня деньги. Я дала тебе тысячи долларов, а у тебя не хватило даже приличия сказать спасибо. Когда ты набрал достаточно, ты просто вышел из игры, как всегда. Почему я снова должна проходить через это? Ты никогда не был мне отцом.

– Ну-ну. Не надо так. Я сделал все, что мог. Ты знаешь это. Я просто не создан для семейной сцены. Я не могу остепениться.

– Я никогда и не просила тебя об этом. Единственное, о чем я просила – не выбрасывать меня из своей жизни. Неужели требуется много усилий, чтобы написать письмо?

– Ты знаешь, я ведь никогда не любил писать.

– Любил, когда тебе нужны были деньги. Я понимаю, ты не хотел заводить семью, тебе нужна была вольная жизнь. Я могу принять и понять это. Но я не понимаю, как ты мог совершенно забыть меня. Ты бросил меня и маму, не сказав даже «до свидания». Ты звонил только тогда, когда твоя совесть доставала тебя или когда тебе что-то было нужно. Похоже, ты совсем не испытывал к нам интереса. Тебе и сейчас наплевать. Ты только притворяешься, когда тебе нужны деньги.

Дюк отвел взгляд, дав ей время, чтобы она успокоилась. Клементина была уверена в этом. Она больше не злилась на него. Сердиться на Дюка все равно, что кричать на каменную стену. Сейчас она чувствовала лишь обиду, разочарование и унижение, что никак не научится обходится без человека, которому она не нужна. Все эти годы она таила надежду получить обратно то, что было потеряно. Но сейчас Клементина поняла, что это невозможно. Дюк никогда не будет тем отцом, которого она хочет. Она хотела человека, который защитил бы ее от зла, любил бы ее больше всех на свете, гордился бы ее достоинствами. Хотела кого-то, кем могла бы восхищаться и кого могла бы уважать. Ей нужен был человек, благодаря которому она перестала бы сравнивать всех мужчин с тем, в переулке. Она хотела, чтобы ее обнимали, ласкали, ценили и обожали. Но когда Клементина взглянула на Дюка, обычного человека, возможно, слишком эгоистичного и ленивого, но, конечно же, совсем не ужасного, она поняла, то, что она хотела, детский каприз. Только в детстве любые достижения ребенка считают чудом, и он кажется совершенством в глазах родителей.

– Клементина, – поднимаясь, сказал Дюк.

Он протянул руку, но она сделала шаг назад.

– Больше никаких денег, – твердо произнесла она. – Мне жаль, что у тебя тяжелые времена, но ты сам должен выпутаться. Так что, если деньги – единственное, что тебе нужно от меня, можешь идти.

Он открыл рот, потом снова закрыл его. Когда он повернулся, внутри у Клементины все оборвалось, как будто она находилась на самом высоком гребне «русских гор», и через секунду готова была провалиться вниз. Пожалуйста, пусть тебе еще что-нибудь будет нужно, молча умоляла она. Пусть тебе буду нужна я.

Он повернулся и надежды ее разбились вдребезги. Больше не будет так больно, подумала она. Клементина всегда верила, что когда станет взрослой, страхи и горе уменьшатся или, по крайней мере, она научиться справляться с ними. Все неправда. Наоборот, с возрастом она становилась все более хрупкой и ранимой.

Дюк остановился и оглянулся.

– У тебя есть все это, и каждый день к тебе приходят новые деньги, а ты не можешь уделить мне даже пенс? – с горечью произнес он.

– Нет, не могу.

– Ты эгоистичная сучка, не так ли?

Клементина дернулась, как будто ее ударили.

– Между прочим, как поживает твоя мать? – спросил он.

Удивленная сменой тона, Клементина опасливо взглянула на Дюка:

– Прекрасно. Счастлива во втором браке.

Дюк поднял брови, потом рассмеялся:

– Значит, вот что она сказала тебе. Внешние приличия. У Анжелы никогда не хватало смелости выдержать скандал. Даже самый маленький. Нам даже пришлось уехать из города после твоего рождения, чтобы никто не узнал. Но я всегда думал, что когда-нибудь она скажет тебе правду.

– О чем ты говоришь? – Клементина скрестила на груди руки, ощутив озноб от ветерка с океана.

– Я вечно хранил бы секрет Анжелы, если бы ты дала мне денег. Но ты ведь теперь у нас мисс «Высокомерие и Величие» и не хочешь иметь больше ничего общего со мной, не вижу причин, почему бы не сказать тебе.

– Что сказать мне? – спросила Клементина, раздражаясь от его обходной тактики.

Почти двадцать лет она до боли хотела вернуть его в свою жизнь, а не прошло и десяти минут после исполнения ее желания, и ей хочется, чтобы он ушел.

– Неужели ты действительно думаешь, что я женился на Анжеле? – сказал он. – Ну-ну. То, что я вообще женюсь, само по себе уже неестественно, а уж жениться на этой серенькой мышке? Будь же посерьезней. Так что, полагаю, ты – незаконнорожденная. Черт, я знаю, что сегодня это не имеет большого значения, особенно здесь, в этом безумном Голливуде, но все-таки последнее слово осталось за мной, не так ли?

Клементина резко отвернулась от него и пристально рассматривала волны, пока ее дыхание не успокоилось, а руки перестали дрожать. Когда она, наконец, повернулась, Дюка уже не было.