Текст книги "Самосострадание. О силе сочувствия и доброты к себе"

Итак, есть ли в перфекционизме что-нибудь хорошее? Намерение сделать все от себя зависящее вроде бы никак нельзя посчитать недостатком. Стремление достигать целей и обычай ставить себе высокую планку – вполне нормальные и полезные черты. Но когда уважение к себе зависит только от продуктивности и успешности, когда у человека нет никакого права на неудачу, стремление к цели превращается в наваждение и приводит к обратным результатам. Результаты исследований свидетельствуют, что у перфекционистов гораздо чаще возникают пищевые расстройства, тревожность, депрессия и целый букет психологических проблем[60]60
  Gordon L. Flett and Paul L. Hewitt, Perfectionism: Theory, Research, and Treatment (Washington, D. C.: American Psychological Association, 2002).


[Закрыть].

Если бы мы были совершенны, мы были бы не людьми, а Барби и Кеном – пластмассовыми фигурками, приятными на вид, но мертвыми, как дверная ручка. Теплая, дышащая человеческая жизнь – это непрерывно развертывающееся чудо, а не статичное состояние безупречной одинаковости. Быть живым значит не только радоваться и торжествовать, но и бороться и отчаиваться. Требуя совершенства, человек поворачивается спиной к реальной жизни, ко всему богатству человеческих переживаний. К тому же совершенство – это скучно! Популярный ютюбовский персонаж Келли (девушка-подросток, которую играет комик Лайам Кайл Салливан) прекрасно это усваивает; характерным скучающим тоном она говорит: «Бывала я на небесах. Пять минут прошло – и я: “Все, пора линять отсюда!»»[61]61
  Видеоролик Лайама Салливана, о котором идет речь, называется «Let Me Borrow That Top» («Дай поносить эту майку»), его можно найти по названию на http://www.youtube.com.


[Закрыть] Ну разве это не так? Неужели вы действительно хотели бы жить в мире, где все и каждый по отдельности – само совершенство? Ведь именно нежеланное и неожиданное придает жизни интригу и увлекательность!

Благодаря своему несовершенству мы можем двигаться вперед и учиться. Нравится нам это или нет, но мы учимся в основном тогда, когда садимся в лужу, так же как в детстве, когда мы только учились ходить. Родители могут миллион раз сказать ребенку, чтобы он не дотрагивался до горячей плиты, но только действительно обжегшись, он поймет, почему этого не стоило делать. Возможности для обучения, заключенные в неудаче, помогают осуществлять мечты. Вот что сказал, например, ресторатор Вольфганг Пак: «Тот единственный мой ресторан, который не “взлетел”, научил меня большему, чем все остальные, пользовавшиеся успехом». Да, неудача огорчительна. Но она временна и в конечном итоге наделяет мудростью. Неудачу можно воспринимать как элемент жизненного ученичества. Будь мы совершенны и имей все ответы, мы никогда не стали бы задавать вопросов и не смогли бы открыть ничего нового.

Взаимосвязанность

Осуждая себя за несостоятельность, мы обычно исходим из того, что есть отдельная, четко очерченная сущность под названием «я», которая ответственна за неудачу. Но так ли это? Кто мы такие, как рассуждаем, что делаем – во всем этом мы неразрывно переплетены с другими людьми и событиями, из-за чего выбор виновного становится довольно сомнительным делом. Допустим, что-то постоянно вызывает у вас безудержную злость, и вы себя за это критикуете. По каким причинам и при каких обстоятельствах вы разозлились? Возможно, свою роль в этом сыграли гены. Но разве вы выбирали себе гены, прежде чем войти в этот мир? Конечно нет, ваш генотип обусловлен факторами, которые абсолютно от вас не зависят. А может быть, вы выросли в доме, где все ссорились друг с другом, где крик и злость были единственным способом заставить других вас услышать. Но разве вы хотели, чтобы у вас была такая семья?

Если мы возьмемся внимательно исследовать свои «личные» неудачи, нам вскоре станет ясно, что они не зависели от нашей воли. Как правило, внешние обстоятельства, словно сговорившись, формируют определенные ситуации без всякого нашего участия. Если бы вы могли контролировать неадекватные мысли, чувства и поступки, их бы давно уже не было. Вы бы уже отделались от своей темной, озабоченной, невротической стороны и превратились в спокойного и уверенного жизнелюба. Конечно, вы не полностью контролируете свои поступки, иначе поступали бы только так, как считаете правильным. Почему же вы так сурово осуждаете себя за то, что вы такой?

Мы отображение миллионов предшествующих обстоятельств, сошедшихся в одной точке и вылепивших нас – таких, какие мы есть в этот момент. Экономический фон и социальное происхождение, давние связи и разговоры, культура, семейная история, гены – все это сыграло огромную роль в формировании того человека, каким мы являемся сегодня. Дзенский мастер Тит Нат Хан называет это «со-бытием».

Если вы поэт, то ясно увидите в этом листе бумаги плывущее облако[62]62
  Thich Nhat Hahn, Being Peace (Berkeley, CA: Parallax Press, 1987).


[Закрыть]. Без облака не будет воды, без воды не вырастут деревья, а без деревьев не сделаешь бумагу. Поэтому облако здесь, внутри. Существование этого листка зависит от существования облака. Бумага и облако так близки.

Многим людям страшно признавать эту фундаментальную взаимосвязанность, ведь тогда придется признать, что их мысли и поступки не вполне им подвластны. Они боятся почувствовать себя беспомощными. Однако иллюзия контроля есть не что иное, как иллюзия. К тому же она причиняет вред, подталкивая к самоосуждению и самообвинению. А ведь на самом деле в суровом осуждении себя не больше смысла, чем в осуждении урагана. Пусть мы даем им имена вроде Катрины и Риты, но ураган не автономная система. Ураган – это скоротечное изменчивое явление, обусловленное определенным набором взаимосвязанных обстоятельств: такого-то атмосферного давления, такой-то температуры у поверхности земли, влажности, скорости ветра и так далее. Это относится и к нам: мы не автономные системы. Подобно природным закономерностям, человек – это скоротечное изменчивое явление, обусловленное определенным набором взаимосвязанных обстоятельств. Без пищи, воды, воздуха и крова мы бы погибли. Без своих генов, родных, друзей, культуры и истории отношений мы бы не вели и не чувствовали себя так, как сейчас.

Когда мы соглашаемся с тем, что мы результат действия бесчисленных факторов, с которыми обычно себя не связываем, оказывается, что нам не нужно принимать «личные неудачи» на свой счет. Признав себя элементом сложного переплетения причин и обстоятельств, мы перестаем быть излишне критичными к себе и другим людям. Глубокое понимание сущности со-бытия позволяет с состраданием относиться к себе: мы делаем все, что можем, имея на руках те карты, которые сдала нам жизнь.

На этом месте рассуждения часто прерываются громким «Но!». Чем плохо оценивание? Разве нам не нужно себя оценивать, чтобы отделять хорошее от дурного? Чтобы отвечать за свои ошибки?

Здесь важно провести различие между оцениванием и проницательной мудростью[63]63
  Joseph Goldstein and Jack Kornfield, Seeking the Heart of Wisdom: The Path of Insight Meditation (Boston: Shambhala, 1987).


[Закрыть]. Проницательная мудрость – это когда мы признаем вред и несправедливость, но также обращаем внимание на причины и обстоятельства ситуации, в которой был причинен вред и проявлена несправедливость. Если подходить к нарушителям с сочувствием, а не с резким порицанием, можно разорвать порочный круг конфликтов и страдания.

Представьте, что вы услышали о таком происшествии: молодой человек грабил банк и, когда кассир попыталась позвать кого-нибудь на помощь, выстрелил и ранил ее в руку. Вероятно, в первый момент вы его резко осуждаете: он чудовище, и его нужно посадить в тюрьму до конца его дней. Вот и все. Но потом вы узнаёте подробности его прошлого. Его родители были наркоманами. В одиннадцать лет он оказался на улице и, чтобы выжить, вынужден был драться и красть. Он пытался устроиться на работу и зажить честной жизнью, но его каждый раз увольняли, потому что он толком не умел ни читать, ни писать, и в конце концов он вернулся на преступный путь. Ваше отношение к преступнику, должно быть, начинает смягчаться. Может быть, вы даже начинаете ему сочувствовать. Это не значит, что вы освобождаете его от ответственности за преступления или считаете, будто то, что он совершил, нормально. Возможно, вы по-прежнему уверены: его нужно посадить в тюрьму, чтобы оградить общество от опасности. Тем не менее вам стало понятнее, какие обстоятельства вынудили его поступить именно так, и вы сохраняете уважение к его человеческой сущности. И кто знает: может быть, если ему окажут помощь и поддержат – то есть изменятся обстоятельства, – он даже сумеет стать другим человеком.

Вот что такое проницательная мудрость в противоположность оцениванию. Оценивание разделяет людей на плохих и хороших, пытаясь свести их сущность к банальным категориям. Проницательная мудрость отдает должное всей сложности и неоднозначности. Жизнь складывалась так, что в итоге произошло то-то и то-то, но в других условиях все вполне может пойти по-другому.

Иисус, как известно, сказал: «Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень». И позже, когда умирал на кресте: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят». Смысл ясен: нам нужно относиться с пониманием и состраданием даже к тем, кто поступает совсем неправильно, в том числе к самим себе.

Упражнение 1. Избавляемся от характеристик, которые даем себе, отдавая должное взаимосвязанности

Выберите одну из своих черт, которая часто вызывает у вас самоосуждение и является важной составляющей вашего представления о себе. Может быть, вы считаете себя застенчивым, ленивым, злым и т. п. Затем ответьте на следующие вопросы:

1. Как часто у вас проявляется эта черта – большую часть времени, иногда, лишь изредка? Каким вы становитесь, когда эта черта не проявляется? Вы по-прежнему остаетесь собой?

2. Есть ли какие-то определенные обстоятельства, которые, как вам кажется, выявляют эту черту, тогда как в других обстоятельствах она незаметна? Действительно ли эта черта является определяющей, учитывая, что она заявляет о себе только в определенной ситуации?

3. По каким причинам и в каких условиях у вас появилась эта черта (переживания раннего детства, гены, трудные жизненные ситуации и т. д.)? Если ваша черта отчасти обусловлена этими «внешними» силами, правильно ли считать, что она отражает вашу внутреннюю сущность?

4. Вы обзавелись этой чертой по собственному выбору? Можете ли вы выбирать, обнаруживать эту черту или нет? Если нет, то почему вы себя за нее осуждаете?

5. Что происходит, когда вы заново формулируете свою самооценку, переставая придавать этой черте определяющее значение? Например, вместо того чтобы говорить: «Я злой человек», – говорите: «Иногда, в определенных обстоятельствах, я злюсь»? Меняется ли что-нибудь, когда определяющая роль этой черты снижается? Появляется ли у вас больше простора, свободы, спокойствия в душе?

У каждого из нас есть общечеловеческие ограничения. Мы, все до единого, находимся в одном непростом положении. Как сказал английский писатель Джером К. Джером: «Именно ошибки и неудачи, а не достоинства, сближают нас друг с другом и приносят сочувствие. Именно глупые поступки нас объединяют». Если вы понимаете, что несовершенство свойственно всем людям, сострадание к себе дает ощущение связанности, которое необходимо для преуспевания и полного раскрытия человеческого потенциала. Вместо того чтобы пытаться удовлетворить свою потребность в одобрении и принадлежности вовне, мы можем сделать это, заглянув в себя.

Моя история. А что вообще нормально?

Самосострадание и в особенности признание общности человеческого положения помогли мне справиться с самой тяжелой на сегодняшний день ситуацией в моей жизни. Через пару лет после того, как я получила работу в Техасском университете в Остине, у меня родился прекрасный маленький мальчик по имени Роуэн. Когда ему было восемнадцать месяцев, мы поняли, что с ним что-то не так. Он не показывал ни на что пальцем, хотя большинство малышей научаются этому к году. Он не поворачивал голову, когда мы звали его по имени, не называл меня мамой, вообще никак меня не называл. Он произносил всего пять слов (все – на букву «Б») и несколько имен – в основном паровозиков из мультсериала «Томас и его друзья». Он часами, словно зациклившись, выстраивал в линию своих игрушечных животных. Он закатывал жуткие истерики ни с того ни с сего. Я знала: быть мамой трудно, но не думала, что настолько. Почему мне не удается прекратить эти выходки? Может быть, я плохая мать? Может быть, я недостаточно строга?

Да, я подозревала, что у Роуэна может быть отклонение в развитии. Но какое: проблемы со слухом, задержка развития речи, расстройство процесса обработки слуховой информации? Я возила его ко всевозможным специалистам. Заказывала все книги, которые, как мне казалось, могли помочь. Делала абсолютно все, за исключением серьезного обследования Роуэна на предмет аутизма. Оглядываясь назад, я сейчас понимаю, что, должно быть, подсознательно заподозрила аутизм, но мое сознание не допускало этой мысли. Что бы там ни было с Роуэном не так, думала я, этот милый, очаровательный, забавный ребенок никак не может быть аутистом. Ведь он такой нежный и ласковый и смотрит прямо в глаза. Детям-аутистам не полагается этого делать, разве не так? Помню, однажды, когда Роуэн одарил меня своей чудесной, светлой улыбкой, я даже полушутя сказала мужу: «Во всяком случае мы знаем, что он не аутист!»

Но вот однажды, когда я паковала вещи, собираясь к вечеру ехать в центр ретрита на практику медитации в тишине, я поняла, что не могу больше отмахиваться от ноющего беспокойства. Я сделала несколько глубоких вдохов, подошла к компьютеру и напечатала: «Аутизм, ранние признаки». На сайте, который я открыла, говорилось, что, если у ребенка наблюдаются хотя бы три признака из десяти перечисленных, значит, аутизм вполне вероятен и ребенка нужно как можно скорее показать специалисту. У Роуэна оказалось девять из десяти. Отсутствие прямого зрительного контакта было единственным признаком, которого у него не наблюдалось.

В тот момент я поняла, что Роуэн аутист. Я позвонила Руперту и все ему рассказала. Он был потрясен не меньше меня. «Я отменю свой ретрит», – сказала я. «Нет, поезжай, – сказал он. – Тебе это нужно. А мне нужно, чтобы ты была сильной и собранной, чтобы ты могла помочь мне, когда вернешься». Я проплакала два часа, всю дорогу до центра, и следующие четыре дня сидела в медитации, захлестываемая болью от понимания, что мой сын аутист. «Как это может быть?» «Неужели Роуэн от нас ускользает?» «Как мы справимся?» Я позволила себе прочувствовать весь свой страх и горе. Я подарила себе все милосердие и сострадание, на какие была способна. Если в голову закрадывалась виноватая мысль («Ну как можно горевать по Роуэну, когда я так его люблю?»), я не давала себе отдаться самоосуждению. Мое горе было очень естественным чувством, которое в таких ситуациях испытывают все родители.

Когда я вернулась из центра ретрита, нам с Рупертом пришлось привыкать к тому, что теперь наша жизнь такая. Все наши мечты об идеальном сыне (мы, конечно, полагали, что когда-нибудь он окончит вуз, как я, или станет преуспевающим писателем, как его отец) разбились. Наш мальчик оказался аутистом.

Признаюсь, что временами эти переживания заставляли меня жалеть себя – например, когда я гуляла с Роуэном в парке и смотрела на других мам, с «нормальными» детьми. Ну почему у меня не такой ребенок? Почему Роуэн не может хотя бы ответить, когда другой малыш спрашивает, как его зовут? Почему другие дети кривятся, видя, какой он странный? Я чувствовала себя отдельной, одинокой, отрезанной от мира «нормальных» семей. Во мне все кричало: «МАТЕРИНСТВО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ТАКИМ! ЭТО НЕ ТОТ ПЛАН, КОТОРЫЙ Я СТРОИЛА! ПОЧЕМУ ИМЕННО Я?» Но, к счастью, самосострадание не дало мне зайти слишком далеко. Наблюдая, как другие дети качаются на качелях или съезжают с горки, я напоминала себе, что в большинстве семей воспитание детей сопряжено с трудностями. Это может быть не аутизм, а любая другая из огромного множества проблем: депрессия, нарушение пищевого поведения, пристрастие к наркотикам, запугивание в школе, серьезная болезнь. Я смотрела на другие семьи в парке и говорила себе, что у них, конечно же, есть свои беды и горести, а если их нет сейчас, то они когда-нибудь появятся. Вместо того чтобы причитать «бедная я», я пыталась соединиться сердцем со всеми родителями, которые в трудных обстоятельствах стараются делать все от них зависящее. Как насчет миллионов родителей в развивающихся странах, чьим детям не хватает даже еды? Конечно, я была не единственной, кому приходилось туго.

Эти размышления имели двоякий результат. Во-первых, я прочувствовала всю непредсказуемость человеческого существования. Мое сердце наполнилось состраданием ко всем проблемам и горестям, связанным с родительством, но также к радости, любви и чуду, которые дарят нам дети. И во-вторых, я увидела свою ситуацию гораздо более ясно. Я не попалась в ловушку: не убедила себя, что другим родителям легче, чем мне; я все время помнила, что бывает и хуже – куда хуже. По большому счету, аутизм не так уж страшен, и мы можем оказать Роуэну огромную помощь. Но главным даром самосострадания было самообладание, необходимое для того, чтобы принимать меры, которые в конечном счете Роуэну помогли.

И что, наверное, еще важнее, сосредоточенность на мысли об общности людей помогла мне любить Роуэна таким, какой он есть. Когда я вспоминала о том, что проблемы и трудности – это нормально, мне легче было преодолевать горечь от того, что у меня не «нормальный» ребенок.

Да и что вообще нормально? Да, Роуэну было трудно выражать свои мысли и чувства словами и взаимодействовать с людьми так, как это принято, но он был любящим и счастливым ребенком. Быть человеком не значит соответствовать некоему стандарту; это значит быть таким, каким лепит тебя жизнь: со своими сильными сторонами и слабостями, удачами и трудностями, причудами и странностями. То, что я приняла и прочувствовала общность человеческого положения, помогло мне сочувственно принять Роуэна и свою роль – роль матери ребенка-аутиста.

Глава пятая. Быть внимательным к тому, что есть

Нельзя остановить волны, но можно обучиться серфингу.

Джон Кабат-Зинн, «Куда бы ты ни шел – ты уже там»[64]64
  Кабат-Зинн, Дж. Куда бы ты ни шел – ты уже там. Осознанная медитация в повседневной жизни. М.: Эксмо-Пресс, 2019. Прим. ред.


[Закрыть]

Третий ключевой компонент самосострадания – осознанность, то есть ясное понимание и безоценочное принятие того, что происходит в данный момент. Иными словами – готовность к реальности, какой бы она ни была. Идея в том, что нужно видеть вещи точно такими, какие они есть, чтобы откликаться на текущую ситуацию самым сострадательным – а значит, самым эффективным – образом.

Остановиться и заметить момент страдания

Чтобы проявить к себе сострадание, нужно сначала понять, что мы страдаем. Мы не можем исцелить то, чего не чувствуем. Как уже говорилось, мы часто не идентифицируем чувства вины, неполноценности, грусти, одиночества и т. д. с моментами страдания, на которые можно отвечать состраданием. Когда вы смотритесь в зеркало и вам кажется, будто у вас слишком маленький рост или чересчур большой нос, разве вы говорите себе тут же, что это чувство неадекватности болезненно и заслуживает доброго, заботливого отклика? Когда начальник вызывает вас к себе и сообщает, что вы плохо работаете, разве первое ваше побуждение – утешить себя в этот тяжелый момент? Вероятно, нет.

Нам определенно больно оттого, что мы не соответствуем своим идеалам, но сознание стремится сконцентрироваться не на боли, а на самой неудаче. А это совершенно разные вещи. В тот момент, когда мы замечаем в себе что-то неприятное для нас, внимание, как правило, целиком сосредоточивается на наших мнимых недостатках. Мы в этот момент видим все в таком ракурсе, который не позволяет осознать, что ощущение несовершенства причиняет нам страдания, и уже тем более не позволяет откликнуться на эти страдания сочувствием.

Страдания из-за собственной неполноценности не единственное, что мы обычно игнорируем. Мы удивительно бесцеремонно обращаемся с собой, когда в жизни случается что-нибудь плохое не по нашей вине. Допустим, у вас серьезно заболела мама или кто-то врезался в вашу машину сзади на скоростной трассе. Большинство людей, если и не винят себя в сложившейся ситуации, как правило, в таких случаях немедленно фокусируются на разрешении проблемы. Мы тратим огромное количество времени и сил на то, чтобы выйти из критической ситуации: записываемся к врачам, звоним в страховую компанию и т. д. Все это, безусловно, важно, но не менее важно признать, что такие происшествия отнимают у нас массу душевных сил. Нужно сделать передышку и отдать себе отчет в том, что нам тяжело и наша боль достойна доброго, заботливого отклика. Если не обращать внимания на эти страдания, беспокойство и стресс будут только расти. Забывая о необходимости подпитывать себя изнутри, мы рискуем истощить свои силы, выдохнуться, поддаться эмоциям.

В том, что мы так часто игнорируем собственную боль, нет ничего удивительного: мы физиологически запрограммированы на то, чтобы ее избегать. Боль сигнализирует: что-то не в порядке – и включает механизм «бей или беги». Она кричит: «Прочь отсюда, здесь опасность!» Представьте, что было бы, если бы боль не могла передавать нам такие повседневные сигналы, как «Палец прищемило дверью машины, быстро открой дверь и убери его!» Из-за врожденной склонности уклоняться от боли нам бывает чрезвычайно трудно обратиться к боли лицом, объять ее, побыть с ней – такой, какая она есть. Вот почему очень многие люди отгораживаются от своих эмоций. Это очень естественно.

Как раз таким был Джейкоб. Он избегал конфликтов и, если видел, что человек начинает расстраиваться, бросался его успокаивать. Он просто не хотел сталкиваться ни с какими острыми переживаниями. Джейкоб был хорошим человеком, но не желал признавать, что в прошлом ему причинили огромную боль. Его мать была очень известной телевизионной актрисой и активно занималась своей карьерой. Она часто оставляла Джейкоба на попечение нянь, а сама работала на съемочных площадках. Чувствуя, что карьера для матери важнее него, Джейкоб подсознательно негодовал каждый раз, когда мать работала. Но ему было страшно признаться себе в этой злости: он боялся возненавидеть мать и разрушить любовь и привязанность, которые к ней испытывал. Поэтому он подавлял свой гнев.

Несколько лет назад у Джейкоба началась депрессия, и он стал ходить к психотерапевту. Тот помог ему понять, что отчасти его депрессия вызвана скопившейся в нем злостью на мать и тем, сколько усилий он тратит на подавление этой злости. Ему нужно было вступить в контакт со своими подлинными чувствами. Но когда Джейкоб наконец вытянул из себя эту злость, у него не получилось внимательно посмотреть и осознать ее. Злость захлестнула его, у Джейкоба как будто оказался в руках боевой автомат. Он бросился в свои эмоции с головой и стал заводиться все больше и больше, думая о том, как «ужасно» мать с ним обращалась. Он начал считать ее каким-то самовлюбленным чудовищем – этакой Нормой Десмонд из «Бульвара Сансет». Одним словом, это была истерика, а не осознанность. К сожалению, у людей, только начинающих работать с тягостными чувствами, часто наблюдаются такие резкие перепады.

Поглощенность болезненными чувствами

Большинство из нас, подобно Джейкобу, знают по себе, что такое подавление чувств и последующий эмоциональный взрыв. Мне нравится обозначать этот процесс термином «сверхидентификация». Эмоции столь сильно захлестывают наше восприятие себя, что реальность полностью исчезает. Не остается ментального пространства на то, чтобы сказать: «Что-то я чересчур разгорячился. Может быть, нужно взглянуть на это как-то по-другому». Вместо того чтобы отступить на шаг и объективно оценить, что происходит, мы забираемся в самые дебри. Наши мысли и чувства кажутся прямым отражением реальности, и мы забываем, что воспринимаем все предвзято.

Однажды к нам из пригорода приехали моя мама и свекровь и взяли мою машину, чтобы прогуляться с Роуэном. У меня серебристая «Тойота»-гибрид с системой бесключевого доступа – то есть нужно подержать ключ у двери машины, и она откроется. Нет ни кнопки, на которую нужно нажать, ни ключа, который нужно вставить. Эта новинка немного нервировала маму со свекровью: они ей просто не доверяли. Погуляв с Роуэном и вернувшись на парковку, они попробовали поднести эту магическую штуковину к двери машины, но она, конечно, не сработала. Мама снова и снова пыталась открыть дверь, но ничего не получалось. «Что я говорила?! На эти новомодные прибамбасы никак нельзя полагаться!» Обе бабушки очень расстроились: они тут застряли, до дома час езды, рядом озадаченный ребенок – и все из-за какой-то дурацкой технической новинки. Что делать?

Они позвонили в местный дилерский центр «Тойоты», где им посоветовали связаться с мастером по замкам, договорились с мастером, и тот выехал. И тут они увидели на стоянке охранника. Может быть, пока суд да дело, он сумеет помочь. «Сэр, мы не можем открыть нашу “Тойоту”-гибрид вот этим идиотским ключом; вы когда-нибудь таким пользовались?» Мужчина взглянул на ключ, затем на машину. «Хм, леди, вы сказали, это “Тойота”-гибрид? Но эта машина не гибрид. Это даже не “Тойота”». Моя машина стояла на три места дальше. Мама и свекровь были настолько поглощены своими эмоциями, что ни той, ни другой и в голову не пришло сделать очень разумный шаг – проверить, в ту ли машину они пытаются попасть! Вспоминаются бессмертные слова Чарли Чаплина: «Жизнь – это трагедия, когда видишь ее крупным планом, и комедия, когда смотришь на нее издали».

У меня есть еще одна причина называть этот процесс сверхидентификацией. Чрезмерно бурные реакции – а вернее, сверхреакции – особенно часто возникают тогда, когда дело касается самовосприятия. Если я боюсь осуждения других людей (предположим, мне нужно выступить на публике и я нервничаю), то чувства, возникающие при мысли о предстоящем выступлении, будут чрезвычайно искажать реальность. Вместо того чтобы просто отметить свою нервозность, я начну прокручивать в голове подробнейшие сценарии отторжения: люди смеются надо мной, забрасывают меня тухлыми помидорами и так далее.

Эмоциональные сверхреакции такого рода часто вызваны стремлением не выглядеть в своих глазах неполноценным или «плохим». Когда наше мнение о себе находится под угрозой, ситуация начинает очень быстро накаляться. Приведу вам недавний (признаюсь, совсем недавний) пример собственной сверхреакции. Я думала, что потеряла справку об уплате налогов, присланную Налоговой службой США; я запросила ее несколько месяцев назад и только что получила по почте. Срок регистрации справки быстро приближался. Я собралась выслать ее бухгалтеру, но мне не удалось ее найти. Я искала, искала, но все без толку. Я запаниковала. Катастрофа! Я в жуткой опасности! Я разозлилась и совсем перестала соображать – в общем, слетела с катушек. В основе моей реакции лежал страх, что я просто растяпа, что моя неорганизованность (куча писем на моем кухонном столе напоминает груду опавших листьев) теперь мне аукнулась. К счастью, в конце концов я осознала, что происходит, и сумела внимательно отнестись к своей реакции. Да, я встревожилась из-за потери справки, но разве все действительно настолько плохо? Я всегда могу запросить у налоговой еще одну справку; хоть это и напряжно, но не конец же света. Мне даже удалось вспомнить о том, что надо посочувствовать своему беспокойству и признать, что вообще-то у меня очень напряженная жизнь и, с учетом всех обстоятельств, я довольно организованна. Я сделала паузу, чтобы утешить себя в этой болезненной ситуации и напомнить себе, что такие вещи случаются.

Через некоторое время домой вернулся Руперт. Он смущенно признался, что случайно набросал список покупок на обратной стороне конверта из налоговой, так что справка все-таки не потерялась. Вместо того чтобы накинуться на него с упреками (что я, вероятно, сделала бы, если б до сих пор осуждала себя за несостоятельность), я сумела посмеяться над этой ситуацией. Как часто мы делаем из мухи слона? Как часто создаем иллюзию, что всё хуже, чем есть на самом деле? Если мы будем внимательно относиться к своим страхам и беспокойству, избегая сверхидентификации, мы сможем уберечь себя от огромного количества неоправданной боли. Как сказал французский философ XVII века Мишель Монтень: «Моя жизнь полна страшных несчастий, большинство из которых никогда не происходили».

Осознанность возвращает нас в настоящий момент и погружает в то состояние спокойного осознания, которое составляет основу для самосострадания к себе. Подобно чистой спокойной глади пруда, осознанность идеально, без искажений отражает происходящее. Мы больше не увязаем в мелодраматических эмоциях; осознанность позволяет взглянуть на ситуацию шире и помогает удостовериться, что наши страдания оправданны.

Осознание осознания

Когда мы замечаем свою боль, не преувеличивая ее, мы осознаем ее. Осознанность подразумевает наблюдение за тем, что происходит в поле осознания, – таким, какое оно есть именно здесь и сейчас. Я очень хорошо помню, когда впервые испытала состояние осознанности. Мне было лет двенадцать, я вернулась из школы и была дома одна. На журнальном столике лежала книга Рам Дасса «Быть здесь и сейчас»[65]65
  Дасс, Р. Быть здесь и сейчас. М.: Эксмо, 2021. Прим. ред.


[Закрыть]. Она лежала там уже несколько месяцев, но только в этот день я по какой-то причине задумалась, что означают эти слова. БЫТЬ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. Хм. Я и так здесь, и вот оно, сейчас. Я пересекла гостиную. Все еще здесь и все еще сейчас. Потом зашла на кухню. Все еще здесь, все еще сейчас. А где же еще я могу быть, как не здесь? И когда еще это может быть, как не сейчас? И вдруг меня осенило: есть только здесь и только сейчас. Куда бы мы ни шли и что бы ни делали, мы здесь и сейчас. У меня закружилась голова от возбуждения, и я побежала по дому, изумленно хохоча. ЗДЕСЬ! СЕЙЧАС! ЗДЕСЬ! СЕЙЧАС! ЗДЕСЬ! СЕЙЧАС! Я постигла суть одной из главнейших данностей жизни: осмысленное осознание существует только здесь и сейчас.

Почему это так важно? Потому что это наблюдение помогает нам увидеть, что мысли о прошлом и будущем – это просто мысли, не более того. Прошлое существует только в памяти; будущее существует только в воображении. И вместо того чтобы теряться в потоке мыслей, мы можем отступить на шаг, вглядеться и сказать: ага, вот что я думаю, чувствую, переживаю прямо сейчас. Мы можем пробудиться и увидеть то, что реально свершается в настоящий момент.

Осознанность иногда считают формой метаосознания, то есть осознания осознания. Я не просто чувствую злость – я осознаю, что сейчас чувствую злость. Я не просто чувствую, что у меня мозоль на пятке, – я осознаю: сейчас я чувствую, что у меня волдырь на пятке. Я не только думаю о том, что скажу завтра на собрании, – я осознаю: сейчас я думаю о том, что скажу завтра. Различие между тем и другим может показаться смутным, несущественным, однако оно играет огромную роль, если мы говорим о способности эффективно откликаться на сложную ситуацию. Когда мы можем ясно и объективно увидеть свое положение, мы впускаем в себя мудрость. А когда осознание сужается и увязает в мыслях и эмоциях, мы не можем поразмышлять над своей реакцией и подумать, соответствует ли она происходящему. Это ограничивает нашу способность поступать мудро.