Текст книги "Без ума от графа"

Глава 20

«Я знаю, ты не убивал Олбрайта».

Скомкав клочок бумаги, Гриффин уставился в окно, выходившее в сад. Долгие годы сад выглядел заброшенным и диким, но теперь изменился, стал опрятнее, чище, красивее, как в далеком прошлом, когда жива была его мать.

Теперь в саду трудились садовники, следившие за цветниками, оранжереями, газонами и деревьями. Сад словно воскрес и все благодаря ее усилиям.

Почему Розамунде удавалось так легко сходиться с людьми? Почему так легко она завоевывала их доверие?

Гриффин покачал головой. Довольно глупые вопросы! Точно так же, как и он, прислуга Пендон-Плейс поддалась ее неотразимому очарованию. Медленно, но осязаемо, Пендон-Плейс превращался из музея в жилой дом.

Он скорее согласился бы умереть, чем признаться, что ему очень нравятся перемены. Он предпочитал ничего не замечать. Более того, даже делал вид, будто не знает, что прислуга получает двойное жалованье.

Осторожно, вернее, неуверенно, он развернул скомканную записку и вгляделся в написанное.

Видел ли он раньше этот почерк?

Раньше он получил несколько анонимных писем с обвинениями его в убийстве Олбрайта, но все они были написаны полуграмотно и не очень хорошим почерком. Однако в последнее время местные жители стали увлекаться новыми сплетнями, дававшими недоброжелателям новую пищу для удовлетворения их желчи и злобы.

Неутихающие слухи о свидетеле убийства Олбрайта занимали мысли Гриффина. В самых грустных видениях он представлял себя в кандалах, бредущим вместе с другими заключенными, и Розамунду, с презрением отворачивавшуюся от него.

Он слегка повернул голову в сторону Розамунды, чьи пальцы ласково касались его щеки, вторая рука лежала на его груди. В ответ на это движение она прошептала что-то тихо и ласково – так мать шепчет сквозь сон зашевелившемуся спящему ребенку, успокаивая его.

Он нежно обнял ее, любя больше своей жизни, он искал и находил в тепле ее тела, в тепле души свое убежище.

Она ни разу не спрашивала его о снах, возможно, многое знала и о многом догадывалась, прислушиваясь к его сонному бормотанию или шепоту.

Внезапно страх охватил его. Неужели он проговорился во сне о том, что его больше всего волновало и тревожило?

Нет, скорее всего нет. Если бы Розамунда знала правду, вряд ли она молчала бы.

Занимаясь с ней любовью, он отгонял тревожные мысли на время в сторону, но они неизменно возвращались, когда он засыпал или, вернее, пытался заснуть. Гриффин лежал, наслаждаясь близостью ее теплого тела и мерного тихого дыхания.

В предрассветной тишине лежать вот так рядом с ней было неизъяснимое блаженство. Сделав усилие, он попытался отогнать прочь мрачные мысли, как вдруг холодный липкий страх проник в его душу. Неужели он может все это потерять? Потерять ее?

Никто не смог доказать, что он убил Олбрайта, но ведь его невиновность отнюдь не была похожа на высокую крепкую стену, за которой можно было бы спрятаться от обвинений. Гриффин не доверял местным жителям. Разве можно было поручиться, что среди них не найдется хотя бы одного-двух недоброжелателей, которые дадут ложные показания против него?

Как было бы хорошо, если бы удалось найти мотив, намерение, стоявшие за этим слухом о свидетеле, мнимом или настоящем. Гриффин не сомневался: хороший адвокат камня на камне не оставит от лжесвидетельства, если только дело дойдет до суда.

Думать о другой противоположной возможности совсем не хотелось. Мерное дыхание Розамунды по-прежнему успокаивало его.

Вдруг она зашевелилась и с глубоким вздохом проснулась.

– Гриффин?

– Да?

– Ты не спишь? – Она улыбнулась. – Это совсем не похоже на тебя.

Он ласково провел рукой по ее плечу.

– Мне что-то не спится.

– Может, я смогу тебе чем-то помочь? – От одного лишь звука грудного голоса Розамунды у него поползли мурашки по коже.

– Давай я попробую тебя успокоить, и ты уснешь, – предложила она.

У него перехватило дыхание, когда ее длинные нежные пальцы заскользили по его коже. Вслед за ними пришла очередь поцелуям и ласкам.

«Успокоить?» – Он застонал. Скорее всего она доведет его раньше времени до могилы.

Она правильно расценила его нетерпение. Усевшись сверху, она с новой силой принялась гладить и ласкать его. Ее обнаженные груди касались его тела, сводя с ума. Обхватив его ногами и упершись руками в широкие плечи, она то приникала к нему, целуя в шею или в глаза, то слегка приподнималась, чтобы, отдышавшись, опять припасть к его груди.

У него перехватило дыхание. Невероятно, но он снова был возбужден, несмотря на бурные любовные игры, закончившиеся всего несколько часов назад. Она действовала на него, как никакая другая женщина.

Он обхватил ее за бока, но она отвела его руки.

– Нет, предоставь мне все сделать самой.

Она поцеловала его – долго, сладострастно. Ее груди терлись о его кожу – это было восхитительно.

– Лежи, не двигайся и наслаждайся.

Прерывистый стон – это все, на что был способен Гриффин. Было мучительно приятно думать, что божественно прекрасная и в то же время смертная женщина принадлежит ему. Ее ласки возбудили его до такой степени, что ему уже хотелось непосредственной близости.

– Позволь мне взять тебя, – простонал он. – У меня нет сил больше терпеть.

Она промолчала и, откинувшись назад мокрым от пота телом, привстала над ним. Изменив положение, она прицелилась и обхватила своей сладкой плотью его фаллос, затем чуть присела, так что тот проник внутрь, и, наконец, плотно уселась на его бедрах.

Обхватив ее за бедра, Гриффин укрепил их взаимное положение, но на этот раз ведущую роль играл не он, а она, доказав на деле, что является удивительно способной и прилежной ученицей. Она двигалась все быстрее, позволяя его копью проникать все глубже и заставляя его подчиняться старому как мир ритму. Она была изобретательна и находчива, ее хриплый чувственный смех возбуждал его еще больше.

Гриффин принялся гладить ее грудь и играть сосками. От его ласк у Розамунды перехватило дыхание.

– Давай, еще сильнее, – хрипло выдохнула она. Откинувшись назад, шумно и тяжело дыша, она двигалась все быстрее и быстрее. Она была сладострастна и распутна и не скрывала этого, может быть, поэтому казалась ему еще восхитительнее и прекраснее. Она не только самозабвенно наслаждалась сама, но не менее щедро одаривала его наслаждением. Ничего более чудесного Гриффин не испытывал в своей жизни.

– Покажи мне, насколько сильно тебе этого хочется. Гриффин взял ее руки и приложил ладонями к ее собственной груди.

Розамунда была в таком сладострастном состоянии, что не могла отказать ему в столь маленькой просьбе. Ее покорность не только приносила Гриффину невероятное удовольствие, но и безмерно удивляла его.

От вида Розамунды, играющей своими высокими округ-лыми прелестями, у Гриффина пересохло во рту. Его возбуждение достигло еще большего градуса. Крепко обхватив ее за бедра, он энергично начал приподниматься навстречу ее движениям, тем самым приводя ее в еще больший экстаз.

Вдруг она задрожала, ее тело обмякло под его руками. Стиснув зубы, он удерживал себя до тех пор, пока у него еще хватало сил. Наконец, перед самой кульминацией, когда их близость стала максимальной, он вдруг с отчетливой ясностью понял, что готов умереть ради этой женщины, что не может без нее жить.

Щипчики опять сорвались и третий или четвертый раз больно прикусили палец Розамунды.

– Черт! – с досадой воскликнула она и облизнула языком придавленный палец.

– Дорогая Розамунда, держите себя в руках. Чертыхаться неприлично, – не без издевки сказала Жаклин, как раз в этот момент вошедшая в комнату и услышавшая восклицание, неприличное для леди.

– Черт побери. – Она пососала палец, затем взглянула на него: кроме покраснения, больше ничего не было.

– Какое шокирующее поведение, – по-прежнему с насмешкой сказала Жаклин. – А что ты делаешь?

– Чиню свой медальон, – объяснила Розамунда. – Но со мной нет моих обычных инструментов. Диккон нашел подходящие щипчики, но они чуть великоваты. Я кое-как соединила звенья, но лучше всего, для большей надежности, их следует спаять, однако сейчас, увы, это невозможно.

– Ну что ж, вот так. Еще чуть-чуть. Готово. – Она взглянула на Жаклин. – А ты готова к завтрашнему отъезду?

Несмотря на стремление Гриффина как можно скорее ехать в Лондон, прошло больше недели, прежде чем все приготовления к отъезду были завершены. Диккон был произведен в дворецкие в качестве награды за ловкость и умение держать язык за зубами.

Кроме того, Розамунда нашла экономку, очень приятную даму. Миссис Фейтфул вдова викария, предпочла вести хозяйство и получать за это жалованье, чем быть в услужении у своих многочисленных родственников в обмен лишь на стол, кров, да еще покровительственный тон.

Аккуратность, исполнительность и педантичность миссис Фейтфул очень понравились Розамунде, и она недолго думая произвела ее в экономки. Теперь Розамунда могла со спокойной душой ехать в Лондон, поскольку была уверена, что Диккон в паре с миссис Фейтфул сумеет поддерживать в Пендон-Плейс надлежащий порядок.

Единственное, что тревожило Розамунду, это Жаклин. Девушка старательно, хотя и не очень искусно, скрывала свои чувства и мысли за деланым смехом и насмешками. Узнавая все ближе Джекс, Розамунда все больше и больше убеждалась в том, что под ее напускной веселостью прячется душевная боль.

Неужели Джекс все-таки любит Энтони Мэддокса?

Ответ на вопрос Розамунды об отъезде прозвучал довольно искренне.

– Более или менее. Что толку жаловаться? Зачем злиться, если это не помогает? – Она шумно вздохнула. – Ну а раз так, то почему бы не принять участие в этом фарсе?

– Восхитительно! Какое приятное отношение! – Розамунда протянула медальон Жаклин. – Застегни, пожалуйста.

Металлический замочек щелкнул сзади на шее у Розамунды, и медальон, как обычно, скользнул в ложбинку корсажа.

– Благодарю.

Жаклин вздохнула и принялась ходить по комнате из угла в угол словно дикий зверь, заключенный в клетку. Она явно была чем-то удручена.

– Почему бы тебе не присесть рядом? Мы бы с тобой пошептались, – предложила Розамунда, принимаясь за вышивание. – Мы ведь даже не составили план, что ты будешь делать, когда мы приедем в Лондон.

– Думаю, надо посетить Тауэр, – лениво заметила Жаклин, присаживаясь в отдалении от Розамунды.

– А также «Амфитеатр Эстли», – предложила Розамунда, пытаясь заинтересовать Жаклин. – Я не была там с самого детства, однако мастерство наездников вызывает настоящее удивление.

Жаклин недовольно сморщила нос.

– Лошади благородные и очень чуткие животные. К чему эти глупые трюки? – Искоса посмотрев на Розамунду, Жаклин продолжила: – Что касается внешности, то мой брат за последние дни сильно изменился. Он просто великолепен. Как тебе удалось добиться такой перемены?

Розамунда остановилась. Язвительность Жаклин задела ее. К чему это сравнение с цирковыми лошадьми?

– Мне кажется, Гриффину нравится так одеваться, – как можно спокойнее ответила она. Думаю, он сам вскоре ясно выскажется по этому поводу.

Насмешливо улыбнувшись, Жаклин отвернулась и стала смотреть в окно, утратив всякий интерес к беседе.

Решив, в свою очередь, уколоть Жаклин, Розамунда равнодушно обронила:

– Я слышала, что мистер Мэддокс тоже готовится к отъезду в Лондон.

– Неужели? А я не знала. Мне не позволяют видеться и разговаривать с ним, а он настолько глуп, что послушно исполняет желание брата, хотя я чихать хотела на эти глупости.

Глаза Жаклин внезапно блеснули, в них вспыхнул явный интерес. Видимо, упоминание, что ее друг последует за ней в Лондон, обрадовало девушку.

– Ты ведь знаешь, я пробовала говорить с Гриффином, но он неумолим. Одно имя мистера Мэддокса вызывает у него раздражение. Ты, случайно, не знаешь, какая кошка пробежала между ними? Я слышала, что раньше они были друзьями и он даже ухаживал за тобой.

– Тони ухаживал за мной? Не смешите меня, Рози. Тони никогда не женится.

Розамунда пристально взглянула на Жаклин. Неужели она настолько недогадлива и невинна?

И тут же плотно сжала губы. Если Гриффин хотел выдать сестру замуж за одного из кандидатов в пресловутом списке, то не следовало забивать голову Жаклин мыслями о мистере Энтони Мэддоксе.

– Жаклин, по-моему, ты не очень хочешь выходить замуж.

Выражение лица девушки стало серьезным.

– Честно говоря, я не задумывалась об этом до тех пор, пока ты не появилась здесь, у нас. – Она тихо и грустно рассмеялась. – Я почти не помню маму и не очень хорошо знаю, как должна женщина вести хозяйство.

Помолчав, она вдруг спросила:

– Наверное, ты удивляешься, почему я не взялась за ведение домашнего хозяйства, чтобы сделать дом более уютным.

– Нет, что ты. Такая мысль ни разу не приходила мне в голову.

В самом деле, Розамунда никогда не задумывалась об этом. Но почему? Может быть оттого, что ее переполняли собственные планы по обустройству Пендон-Плейс?

– Да, я ничего не делала по дому, предпочитая заниматься конюшней и лошадьми. Грязь для людей привычна, но лошади не могут сами заботиться о себе. – Она потупилась. – Я смутно сознавала, что если буду работать не покладая рук, то, вероятно, превращусь в сварливую ведьму, и тогда у Гриффина не будет намерения менять свой отшельнический образ жизни.

– Похоже, твой план не вполне удался, не так ли?

– О, я так не думаю. – Жаклин весело улыбнулась. – В конце концов, он ведь женился на тебе.

Глава 21

В лондонский особняк Розамунда приехала, полная скрытых надежд.

Поздоровавшись с прислугой, она вошла в главный зал и огляделась.

– О, как здесь красиво!

Зная о приезде самого хозяина с новоиспеченной графиней, прислуга постаралась не ударить лицом в грязь. Действительно, дом буквально весь сиял, вычищенный и вымытый, как витрина фешенебельного магазина. У особняка был парадный вид, что очень понравилось тщеславной Розамунде.

Расточая комплименты миссис Минчин, экономке, Розамунда поднялась наверх, в свои апартаменты, следом молча шла Жаклин.

Предложив усталым спутницам выпить чаю, миссис Минчин быстро удалилась, сказав, что лично проследит, чтобы угощение было подано как можно скорее.

– Завтра, дорогая Жаклин, мы позовем к себе Сесили и все вместе отправимся в опустошительный набег по магазинам.

Рассмеявшись от вида ужаснувшейся Жаклин, Розамунда сняла шляпу и накидку. Привычно сунув руку за корсаж, она вдруг испугалась не меньше своей золовки – медальона не было на месте.

– Может, он упал на пол. – С этими словами Жаклин, нагнувшись, стала внимательно осматривать пол. Но медальона нигде не было.

– Я должна найти его. – Розамунда едва не плакала от огорчения.

Вскоре вся прислуга в доме во главе с миссис Минчин принялась искать потерявшийся медальон. Но его нигде не было – ни в карете, ни в прихожей, ни в гостиной, ни на лестнице. Все искали его, кто ползал на коленях, кто, согнувшись, искал его глазами, когда в дом вошел Гриффин.

– Что случилось? – удивился он.

– Розамунда потеряла медальон, – призналась Жаклин.

– Гриффин, какое несчастье, я не знаю, что делать.

В воздухе повисла долгая, напряженная тишина. Вдруг Розамунда встрепенулась, заметив напряженное молчание мужа.

– Что с тобой?

– Мне надо кое-куда сходить, неотложное дело, – мрачным тоном заявил Гриффин. Он обжег ее взглядом и вышел.

В растерянности Розамунда смотрела ему вслед. Как опрометчиво она вела себя. Как необдуманно прозвучали ее слова, пробудившие в нем, она в этом нисколько не сомневалась, ревность к Лодердейлу.

Внезапно до ее сознания дошло, что к ней обращается Жаклин, но смысла не уловила.

– Извини, я не расслышала. Повтори, что ты сказала.

– Вспомни. Ты надевала его сегодня утром?

Сдвинув брови, Розамунда застыла, вспоминая, что было утром, наконец покачала головой. Они рано выехали из гостиницы, но Розамунда не помнила, чтобы, одеваясь, застегивала замок медальона.

– Нет. Похоже, я даже не снимала его, потому что накануне носила крестик.

– Так может быть, медальон остался в Пендон-Плейс? – воскликнула Жаклин.

– Тогда я должна была положить его в шкатулку с драгоценностями. Мэг, принеси, пожалуйста, шкатулку.

Когда камеристка принесла шкатулку, Розамунда торопливо перерыла ее всю сверху донизу, но медальона не нашла.

– Надо написать миссис Фейтфул. Пусть там поищут как следует.

Ей самой хотелось помчаться назад в Пендон-Плейс и отыскать там во что бы то ни стало медальон. Но Гриффин не поймет такого нелепого и сумасбродного, с его точки зрения, поступка.

Покончив с бесплодными поисками, Розамунда прошла к своему угрюмому медведю.

– Я подумала, надо устроить вечер, для того чтобы ввести Жаклин в свет.

– Делай что хочешь. Только бы мне не торчать на этих чертовых балах. – Он не смотрел на нее, но по всему было видно, что рассержен. В таком состоянии его лучше не задевать, Розамунда это хорошо понимала, поэтому, взяв себя в руки, она, с присущим ей тактом, принялась за дело.

– Итак, мой неуклюжий милый медведь никак не хочет танцевать со мной? Но ведь не может быть, чтобы тебя не учили танцевать? Ты из столь знатного рода и не мог не посещать балы?

Он окинул ее мрачным взглядом.

– Хватит. Я довольно долго плясал под твою дудку, дорогая. Никаких балов. Никаких танцев, слышишь? Я так решил, и больше не будем об этом говорить.

Вопреки ожиданиям Жаклин очень понравилось ездить по магазинам. Сесили, прямая противоположность Жаклин, быстро нашла с ней общий язык.

– Как я завидую тебе! – говорила Сесили. – Герцог очень упрям. Он ни за что не соглашается отпускать меня в свет до тех пор, пока я не стану достаточно благоразумной и сдержанной. Представляете?

– Не огорчайся, Сесили. Твой выход в свет не за горами – этой весной, – утешила ее Розамунда.

Жаклин попыталась встать на защиту благоразумия своей новой подруги, но Сесили звонко рассмеялась.

– Нет-нет, Рози абсолютно права. Наши родные сразу приходят в ужас, как только начинают представлять себе, какие глупости я могу натворить. Что правда, то правда. Иногда меня заносит, но никогда за границы приличий.

Сесили была полна энергии покорить высший свет и продолжала вслух мечтать о тех удовольствиях, которые покамест были ей недоступны. Благодаря ее восторженным отзывам и сетованиям Жаклин начала понимать, как много хорошего ждет ее впереди.

Сесили и Розамунда лестью, уговорами и даже угрозами добились того, чтобы Жаклин выбрала себе наряды по вкусу и соответствующие требованиям света. Однако убедить ее отказаться от столь понравившегося ярко-красного костюма для верховой езды им так и не удалось.

– Да, в таком наряде можно не только ездить верхом, но и освещать дом в мрачную погоду, – растерянно пробормотала Розамунда.

– Более того, – шутливо подхватила Сесили, – в таком костюме точно не замерзнешь, даже в очень холодную погоду.

Жаклин весело рассмеялась на дружескую шутку.

Посмеявшись, девушки забрались в карету.

– Сесили, ты не сердишься, что я забрала у тебя Диккона? – спросила Розамунда.

– Да, я заметила, что он не вернулся назад. И куда же ты его девала?

– Назначила дворецким. Он давно мечтал об этой должности, так что можешь порадоваться за него.

– Чему тут радоваться? Впрочем, я рада. Между нами говоря, Диккон уже начал тяготиться взятой на себя ролью. Наши проделки изрядно помотали ему нервы.

– Вне всякого сомнения, – сухо ответила Розамунда. – Хотя я уверена в том, что вскоре ты найдешь себе другого несчастного, который будет покрывать твои проделки.

– Проделки? – удивилась Жаклин.

– Твой побег из Бата – это пустяки по сравнению с проделками Сесили, – не без гордости объяснила Розамунда.

– Послушай, я расскажу тебе, как меня посадили почти под арест, когда ты уехала, – с довольным видом сказала Сесили.

– Под арест? – удивилась Розамунда.

– Вот именно. – И Сесили принялась рассказывать, удобно откинувшись на подушки.

Дамы Девер, к своему удивлению, вскоре обнаружили – для того чтобы ввести Жаклин в свет, даже не надо устраивать специально вечер. По какому-то стечению обстоятельств матери всех молодых людей, которым пора было жениться, каким-то образом пронюхали об огромном приданом Жаклин. И все – дело было сделано.

Самой заметной фигурой среди этих матрон, желавших сбыть с рук своих сыновей, была леди Арден. Она оказала высокую честь дамам Девер, пригласив на чай. Розамунда была хороша знакома с леди Арден и знала о долгой дружеской привязанности между ней и герцогом Монфором.

Леди Арден была известной любительницей устраивать браки. Именно благодаря ее стараниям был заключен удачный во всех отношениях брачный союз между кузиной Розамунды Джейн и Константином Блэком, лордом Роксдейлом.

Может быть, поэтому энтузиазм леди Арден был и понятен и одновременно загадочен.

Леди Арден, приветливо глядя на Жаклин, обронила:

– Она сама непосредственность.

Резкость в манерах Жаклин не только не вызывала недоумения, но даже, к удивлению Розамунды, восхищала. Видимо, лишь такие тяжкие преступления, как прелюбодеяние или убийство, могли бы вызвать осуждение Жаклин в светском обществе. Ее резкие выражения воспринимались как остроумие, неловкость – как природная непосредственность и отсутствие притворства.

Розамунда подозревала, и не без оснований, что слухи об огромном приданом Жаклин затмили все ее мнимые и реальные недостатки. К чести Жаклин, она не обращала внимания на откровенную лесть и угодничество со стороны светских дам.

Вдруг дверь открылась и в зал вошел еще один гость.

– А, вот и вы, мой дорогой друг. Очень рада вас видеть, – приветливо встретила гостя леди Арден.

Розамунда, сидевшая спиной к дверям, не видела вошедшего, зато Жаклин его сразу узнала. Откровенное удивление отразилось на ее лице, руки, дрогнув, упали на колени.

Энтони Мэддокс, а это был он, подошел ближе к дивану, на котором сидела Розамунда.

– Мистер Мэддокс! Как я рада вас видеть.

Розамунда великолепно сыграла свою роль, как будто и не писала Мэддоксу записку, приглашая его ехать следом за ними в Лондон. Впрочем, ее удивление кое в чем оказалось неподдельным: она никак не ожидала увидеть Мэддокса в гостиной леди Арден.

Мэддокс приветливо улыбнулся Розамунде. Но когда повернулся к Жаклин, выражение его лица сразу переменилось. Он был поражен.

– Как вы полагаете, преображение состоялось? – лукаво спросила Розамунда.

На Жаклин было платье из белоснежного муслина, отделанное вышитыми ярко-синими фиалками. Цвет фиалок как нельзя лучше подходил под цвет голубых глаз Жаклин. У нее была очень красивая прическа, на щеках играл румянец. Она выглядела весьма привлекательно.

Мэддокс явно был очарован, но через миг чары рассеялись. Опомнившись, он вежливо поклонился Жаклин и направился к хозяйке салона.

– Присаживайтесь, Тони, – любезно предложила леди Арден. – Надеюсь, вы знакомы?

– Да, знакомы, – ответил Мэддокс, – во всяком случае, так было раньше.

Удивленная улыбка скользнула по лицу Жаклин.

– Совсем недавно мы считали друг друга друзьями, мистер Мэддокс. Надеюсь, что с тех пор ничего не изменилось.

Розамунда быстро вмешалась в беседу, чтобы не позволить ей скатиться до взаимных упреков. Жаклин, уже две недели проходившая школу юной светской леди и понемногу учившаяся сдерживать свои эмоции, тут же уловила, чего хочет от нее Розамунда, и принялась болтать о разных пустяках, в умении находить которые и состоит великое искусство светского разговора.

Полчаса пролетели незаметно, и все это время Розамунда видела, что Мэддокс глаз не сводит с Жаклин, в то же время осмысленно и впопад отвечая на все вопросы. Она справилась со своими чувствами, и выражение ее лица опять стало невозмутимым. Наконец Розамунда поднялась, собираясь домой. Жаклин последовала ее примеру с излишней поспешностью.

Розамунда ловко сгладила возникшую неловкость.

– Мистер Мэддокс, через одну-две недели я намерена дать бал. Надеюсь, что вы не успеете к этому времени уехать из Лондона. Я пришлю вам приглашение.

Мэддокс нахмурился.

– Не слишком ли это опрометчиво?

– Я предоставляю полное право вам самому решать, насколько это опрометчиво, – улыбнулась Розамунда.

Очутившись в карете, Жаклин пожала ей руку и прошептала:

– Рози, Гриффин убьет тебя. Бал, и на нем мистер Мэддокс. Не слишком ли ты решительно берешься за дело?

– Да, он придет в ярость, – согласилась Розамунда, сильно сомневаясь, что на этот раз его бешенство растворится в кульминационной любовной схватке. – Впрочем, когда он узнает, будет уже поздно.

«Я могу управлять им, Тибби». – Неужели она говорила эти слова, думая, что так оно и будет? Не без помощи хитрых уловок, без которых невозможна семейная жизнь.

Ей припомнились восхищенные, полные любви взгляды Мэддокса, которые тот украдкой бросал на Жаклин. Как ей хотелось, чтобы точно так на нее смотрел Гриффин!

– Рози, ты не находишь, что Тони переменился? Сегодня он вел себя так сдержанно, так сухо.

– Не смеши меня. Сама подумай. Разве может леди Арден разговаривать с тобой в знакомой тебе шутливой манере?

– Да, ты права, – просияла Жаклин. – Должно быть, именно поэтому он держался не так, как прежде.

– А может, изменился не он, а ты сама, – помолчав, заметила Розамунда. – Возможно, это изменение было неожиданным для мистера Мэддокса.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Жаклин. – Ты же сама говорила, что я стала намного красивее в новом наряде. Мне кажется, что я действительно стала красивее.

– Ты всегда была очень красивой, – поспешила успокоить ее Розамунда. – Платья и прическа лишь подчеркивают твою красоту. Но у меня возникли кое-какие мысли. Мне кажется, мистер Мэддокс хотел, чтобы ты навсегда осталась в Пендон-Плейс, ведь тогда, будучи твоим единственным кавалером, он не боялся конкуренции. Теперь же все изменилось, за тобой увиваются множество лондонских джентльменов.

– Им нужны только мои деньги, – вздохнула Жаклин.

– Среди твоих обожателей есть и такие, которые не засматриваются на твое приданое, – возразила Розамунда.

Сбитая с толку, Жаклин задумалась.

– Неужели все эти ухищрения в нарядах и прическе для того, чтобы пробудить в Тони ревность?

– Разумеется, нет. Все это должно показать ему, какая ты на самом деле. Да, в провинции он был внимателен к тебе, но теперь должен взглянуть на тебя другими глазами, оценить по достоинству.

Жаклин молчала, переваривая услышанное.

– Все это зря. Неужели ты пытаешься поженить нас – меня и мистера Мэддокса?

Голос Жаклин дрогнул, и на глаза навернулись слезы.

– Дорогая, не надо так расстраиваться из-за пустяков.

Жаклин вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Ты не понимаешь. Никто не понимает. Каждый раз, когда вижу его, я обо всем забываю. А потом это опять возвращается, и мне больно. Рози, я не могу выйти замуж за Тони. Гриффин совершенно прав.

Тронутая ее горем до глубины души, Розамунда обняла Жаклин и ласково прижала к себе.

– В чем дело, дорогая? Поделись своим секретом со мной, и тебе станет легче.

Жаклин покачала головой и разрыдалась. Несмотря на все старания и утешения Розамунды, девушка никак не могла успокоиться.

Карета остановилась, и Жаклин пришлось взять себя в руки.

– Ступай к себе наверх, – ласково сказала Розамунда. – Я подойду через несколько минут.

– Не надо. – Жаклин попыталась улыбнуться. – Мне хочется побыть одной.

Гриффин прибыл домой поздно и навеселе, выпив немного больше бренди, чем следовало бы. Лидгейт и его друзья пришлись ему по душе.

Он поднялся к себе, где его поджидал камердинер.

– Вы, как всегда, на месте, Дирлав.

– Да, милорд, – ответил слуга, снимая сюртук с широченных плеч господина. – Вечер был приятным, милорд?

– Да, очень.

В новой компании ему было приятно. Все новые знакомые старательно выказывали ему дружелюбие. Действовал ли Лидгейт по просьбе Розамунды или по собственному желанию, в любом случае, и Гриффин видел это, Уэструдеры делали все от них зависящее, чтобы вступление в свет стало для него как можно более приятным.

Да, вечер удался. И теперь он собирался продолжить его с еще большим наслаждением в объятиях своей супруги.

– Леди Розамунда дома?

– Да, милорд. Графиня и леди Жаклин вернулись домой примерно с час назад.

– Хорошо. – Гриффин откинулся на изогнутую спинку своего любимого кресла и вытянул ноги.

Дирлав в рабочих перчатках принялся стаскивать сапоги, но так бережно, будто это было произведение искусства, а не обычная обувь. Впрочем, Гриффин привык к странностям слуги и перестал обращать на них внимание.

Приняв ванну, Гриффин отпустил дворецкого и, уже в халате, направился в их общую спальню. К его удивлению, она была пуста. Пожав плечами, он решил, что Розамунда еще не успела раздеться.

Сгорая от желания увидеть ее, он прошел через смежные комнаты на ее половину.

Она была у себя. Стоя перед зеркалом, любовалась своим отражением.

Действительно, тут было чем любоваться. У Гриффина перехватило дыхание, сладко сжалось сердце.

На ней была лишь одна сорочка, сшитая на манер греческой туники. Коротенькая, с глубоким вырезом, туника ничего не скрывала, а лишь подчеркивала ее красоту. Сквозь тонкую ткань просвечивали все ее прелести: круглые ягодицы, стройные ноги, высокая грудь.

Она выглядела словно прекрасная богиня. Возможно, как Афродита? Она сочетала в себе невинность и порочность, чистоту и грех – подобная смесь всегда возбуждала его.

– Боже мой, что за женщина. Ты хочешь, чтобы меня хватил удар? Чтобы я прямиком отправился на тот свет?

Она обернулась, на ее губах играла улыбка искусительницы.

Их тела сплелись в одном бешеном и страстном порыве, а потом они оба, расслабленные, довольные незаметно заснули. Проснувшись, утром, Гриффин увидел, что Розамунда лежит на боку, спиной прижавшись к нему. Его дружок тут же возбудился, и, не удержавшись, он овладел ею, возбуждая ее и вызывая острое наслаждение.

– Мм, – тихо прошептала она, – как приятно вот так просыпаться.

Она прильнула к нему.

– Может, у тебя еще кое-что осталось в запасе – порадовать меня?

– А как ты думаешь? – сгорая от желания, отозвался он.