Текст книги "Без ума от графа"

Кристина Брук
Без ума от графа
Роман

Глава 1

Корнуолл, Англия, лето 1812 года

Тремя годами ранее

Выглянув в очередной раз из окна кареты, леди Розамунда наконец-то увидела – в первый раз – поместье Пендон-Плейс и еще больше поверила в свою счастливую звезду.

Главное здание, построенное в елизаветинском стиле, величественно возвышалось над всей округой. Это было массивное сооружение с готическими сводчатыми окнами и зубчатыми башенками; нежно-зеленые побеги плюща, украшавшие стены, смягчали его суровый облик.

От древнего, мрачного с виду здания, как это ни удивительно, веяло романтикой.

Приятные мурашки побежали по спине Розамунды. Сегодня должна была решиться ее судьба: она станет хозяйкой этого прекрасного поместья.

Розамунда провела пальцами по узорчатой крышке медальона, висевшего на шее, удержавшись от невольного желания открыть его. Сесили посмеялась бы над ней, мечтательно любующейся портретом ее жениха, Гриффина Девера, которого она еще не видела. Розамунда так хорошо изучила черты его лица, что оно словно стояло у нее перед глазами.

Ей приятно было думать о нем, хотя мысли ее омрачали некоторые опасения. Герцог Монфор, ее опекун, твердо решил: ее мужем станет не кто иной, как наследник поместья Пендон-Плейс. Скоро они дадут друг другу клятву верности, и она пойдет легкими быстрыми шагами по предначертанному ей пути.

Когда герцог предложил ей проехаться до поместья ее будущего мужа, Розамунду охватила столь бурная радость, что она буквально полетела в Корнуолл, не обращая внимания на долгий и утомительный путь.

Встанет ли Гриффин перед ней на колено, когда будет просить ее руки? Конечно, встанет и наденет ей на палец обручальное кольцо. Наверное, он также преподнесет ей букет фиалок, который сам нарвет для нее. Или стихи, свернутые в трубочку и перевязанные побегом лаванды.

Розамунда едва не рассмеялась от последней мысли. Окружавшие ее молодые люди писали очень плохие стихи. Впрочем, если Гриффин вздумает прошептать ей на ушко любовную оду, она выслушает ее благосклонно. Никаких усмешек, Боже упаси! Ради того, о чем она так мечтала, не так ли?

Может быть… Тут она зажмурила глаза от предвкушения. Может быть, он подхватит ее на руки и поцелует. Нежный томный любовный поцелуй. Или все произойдет вот как…

– Розамунда? Ты слышишь меня?

Пробужденная от грез, Розамунда взглянула на свою пятнадцатилетнюю кузину, леди Сесили Уэструдер.

– В чем дело, дорогая?

Сесили закатила глаза, состроив гримасу.

– Нет, вы только поглядите на нее! Она едет продавать свое тело и душу человеку, которого ни разу в жизни не видела, и что же? Сидит как ни в чем не бывало равнодушно-прекрасная, словно собралась в гости к старому знакомому.

– Хорошо, если у меня такой вид, ведь в душе я совсем не чувствую себя таковой. – Розамунда схватила кузину за руку. – Сесили, а что, если он не полюбит меня?

Сесили насмешливо фыркнула.

– Не полюбит? Тебя? Да ведь на свете нет такого человека, кто бы устоял против твоих чар. Даже герцог, твой опекун, тает как воск от одного твоего вида, хотя сердце у него холоднее, чем лед. – Она похлопала Розамунду по руке. – Гриффин Девер обязательно в тебя влюбится, точно так же как любой джентльмен, который когда-либо встречался с тобой.

Сесили выглянула из окна кареты.

– Ты веришь, что род Деверов происходит от пиратов? Может быть, где-нибудь на их земле закопано сокровище.

– Прошу тебя даже не заикаться о пиратах, когда будешь разговаривать с графом, – сказала Розамунда. – По слухам, он необычайно горд.

– С какой стати мне бояться какого-то старого графа, – возразила Сесили. – Я могу справиться не только с графом, но даже с герцогом.

С Сесили нельзя было не согласиться. Ее пятнадцатилетняя кузина, не по годам смышленая, по-видимому, не испытывала никаких трудностей, вращаясь в высшем свете, исполненном разных опасностей. Она не боялась самого герцога Монфора, ее опекуна. Смелость прелестной Сесили вызывала у Розамунды зависть. Наверняка Сесили очарует деда Гриффина.

Облака расступились, и солнечный свет ярко осветил приближавшееся поместье Пендон-Плейс. Древние серые стены засверкали серебром. Мрачное здание, словно по мановению волшебной палочки, мгновенно превратилось в чудесный замок для прекрасной принцессы. Сердце Розамунды охватила радость, ей хотелось как можно скорее попасть внутрь ее будущего дома.

Дорога сделала поворот, и Пендон-Плейс исчез из виду, загороженный деревьями парка. Ровные аллеи убегали в глубь ухоженного парка. Из-за деревьев выглянула, приподняв голову, лань золотистого цвета, она спокойно смотрела на проезжавший мимо экипаж. Розамунда вспомнила древнюю легенду об оленях, живших в огромном парке Пендон-Плейс, которая содержала страшное предсказание: род Деверов оборвется, как только погибнет последний олень.

Хруст гравия под колесами стих, и карета остановилась у главного входа. От волнения у Розамунды перехватило дыхание, сердце взволнованно забилось, словно собираясь выпрыгнуть из груди.

Наконец-то наступил тот самый момент, которого она так долго ждала.

Розамунда знала: нет ничего хуже, чем подслушивать чужие разговоры. При обычных обстоятельствах, услышав звуки разговора мужчин в библиотеке Пендон-Плейс, она повела бы себя с достоинством: либо дала знать о своем присутствии, либо ушла.

Но на ее манеры повлияло весьма странное положение, в котором она оказалась. Никто из семьи Девер не вышел встречать девушек. Герцог Монфор, ехавший впереди, должен был прибыть раньше, но его, как это ни странно, нигде не было видно. Дворецкий провел леди Розамунду и леди Сесили в предназначенные им покои и, попросив обождать, удалился.

Сесили, не став никого ждать, пошла гулять по всему дому, включая даже подвал, очевидно, с целью разыскать запрятанные сокровища. После ухода кузины прошло не меньше часа, прежде чем терпение Розамунды лопнуло и она тоже решила выйти, чтобы осмотреться.

Коридор был пуст. Подойдя к неплотно притворенной двери библиотеки, она услышала мужские голоса, доносившиеся из-за дверей. Опершись о стену, обитую зеленым шелком, она прислонила ухо к щели и прислушалась.

Она сразу узнала протяжный голос ее опекуна, герцога Монфора.

– Оливер, я понимаю, что наш малый – полудикарь, но это в высшей степени неприлично. Где он, черт бы его побрал?

В ответ послышался ворчливый голос, причем настолько близко от дверей, что Розамунда в испуге отшатнулась. Голос принадлежал Оливеру Деверу.

– Он на конюшне. Скоро появится.

Розамунда закусила губу. На конюшне? А ведь он должен быть здесь, рядом с ней, чтобы предложить руку и сердце! Наверное, тут какая-то ошибка.

– Что? – ледяным, пробирающим до костей тоном спросил герцог. – Неужели вы хотите сказать, что Гриффин не хочет связывать себя узами с моей подопечной? Похоже, мы напрасно теряем время?

– Нет, нисколько! – прорычал лорд Девер. – Он женится на ней, или, клянусь, я узнаю, в чем тут дело.

Его слова прозвучали как звонкая пощечина. Отсутствие жениха было не просто умышленным – оказывается, Гриффин Девер не хотел жениться. Розамунда нахмурилась. Ее веселость и радостное предвкушение увяли и пожухли, словно листья осенью.

Монфор произнес:

– Уверен, что вы, Девер, отдаете себе отчет в том, сколько претендентов стучались в двери моего дома, чтобы предложить руку и сердце леди Розамунде Уэструдер. «Министерство»…

– К черту «министерство»! Парень артачится, не спорю. Так он маскирует свою готовность жениться. Уверяю вас, он сдастся.

– Я всегда считал, что такому парню как Гриффин требуется хорошая взбучка. Тогда его строптивость сняло бы как рукой.

Кому принадлежит этот голос, Розамунда не знала. Тяжелая одышка явно мешала говорящему: судя по всему, это был старый больной человек.

– Он рос таким здоровенным детиной, что, когда ему было тринадцать, для того чтобы выпороть его, требовалось три человека. Через два года для этого уже потребовался бы целый отряд слуг, поэтому мне пришлось наказывать вместо него его младшего брата, а сам он смотрел. И это сработало. – Опять послышалось глубокое тяжелое дыхание. – Может, приказать слугам привести его?

Розамунда едва не вскрикнула, но удержалась, зажав рот ладонью. Герцог никогда не унижался до телесных наказаний. Впрочем, в этом не было необходимости: его слова разили больнее тяжелого ремня. Однако в семействе Девер на этот счет могло быть иное мнение. Может, ей стоило заступиться за Гриффина? Но вмешайся она, разве прислушались бы они к ее мнению?

Третьим собеседником, как она догадалась, был граф Трегарт, дед Гриффина. Какой он, однако, жестокий и злой человек. Жалость зашевелилась в ее сердце при мысли о том, что перенесли в детстве Гриффин и его младший брат. Хотелось бы знать, шрам над глазом Гриффина не следствие ли это такого воспитания.

В воздухе повисла пауза.

– В этом нет необходимости, – произнес герцог. – Несомненно, Гриффин появится за обедом. А пока можно обсудить и другие дела.

– Опять будете говорить о сватовстве? – прохрипел старый граф, не скрывая презрения, затем скрипнуло отодвигаемое кресло. – В таком случае я удаляюсь; к вашим услугам две почтенные служанки.

Розамунда резко повернулась и неслышными скользя-щими шагами побежала по коридору. Длинный подол мешал, обвиваясь вокруг лодыжек. Ах, она сегодня по такому случаю надела одно из лучших своих платьев – из белого муслина, расшитого лимонными примулами; широкий пояс солнечного цвета завершал изысканность отделки.

В обшитой дубовыми панелями гостиной Розамунда замедлила шаг. С тяжелым сердцем, грустная и разочарованная, она начала подниматься к себе на второй этаж. Почему она так мечтала о любви, хотя с самого детства ей внушали мысль, что брак и любовь далеко не одно и то же?

Как это ни грустно, но, видимо, Гриффин отнюдь не горел желанием жениться на ней.

Какой же она оказалась наивной дурочкой!

Полгода назад герцог Монфор сообщил, что подыскал для нее хорошую партию. Начиная с этого момента Розамунда с тайным нетерпением предвкушала встречу с будущим мужем.

Она даже послала жениху свой миниатюрный портрет. После ряда напоминаний он прислал свой. Один лишь портрет – без письма или даже записки. Гриффин не поблагодарил ее за внимание и полученную миниатюру. Склонная к романтике Розамунда мечтала о поэтическом послании, пылких излияниях чувств, но увы, он не удосужился написать ей ни строчки.

Настораживающий признак, но разве подобное пренебрежение охладило ее ожидания? Напротив, она старательно перерисовала лицо Гриффина с портрета на небольшой овальной формы фарфор, который вставила в оправу медальона. Каждый мазок, сделанный ее кистью, приближал его к ней. Она как дурочка тщательно подбирала серые тона, чтобы лучше отразить холодно-стальной цвет его глаз. О чем только она не мечтала!

Очутившись в отведенной для нее спальне, Розамунда вызвала горничную. Открыв медальон – это она делала раз сто в день – Розамунда взглянула на миниатюру.

Слегка прищурившись, оценивающим взглядом она окинула лицо предполагаемого мужа. Неужели она витала в облаках, вздыхая над его портретом как глупышка? На нее глядело отнюдь не лицо Адониса, а скорее трудно вообразимое сочетание грубых и даже уродливых черт.

Гриффина Девера никак нельзя было назвать красавцем. Большой приплюснутый нос, очевидно, был неоднократно сломан; квадратная массивная челюсть свидетельствовала об упрямстве; темные густые волосы были всклокочены; глубокий шрам, пересекавший правый висок, придавал взгляду мрачное и презрительное выражение.

Несмотря на всю неприглядность и неправильность, внешние черты Гриффина обладали странной притягательностью. Его лицо походило на суровые, иссеченные непогодой лица жителей морского побережья Корнуолла. В нем не было мягкости, если не считать губ, удивительно нежных.

Как бы то ни было, Гриффин Девер не был красавцем. Но каждый раз, когда Розамунда бросала на него взгляд, ее охватывало странное волнение.

Но может быть, ее волнение объяснялось тем, что она должна была выйти за него замуж? Свою роль сыграл и портрет, породивший столько сладких грез и надежд.

Как она мечтала, какие только планы не рождались в ее голове. Бывало, она целыми ночами ворочалась с боку на бок, не в силах уснуть, неустанно думая о нем. Ее мечтания порой были очень грешными, настолько грешными, что она краснела при одном воспоминании о них. Ей стало даже стыдно, она воздвигла вокруг него целый воображаемый мир.

И совершенно напрасно. Он вообще не думал о ней. Даже не позаботился о том, чтобы встретить ее, где уж тут было говорить о предложении руки и сердца.

От такой обиды Розамунда не сдержала слез, но тут же, тряхнув головой, прогнала их прочь.

Розамунда разгневалась. Умышленное отсутствие Гриффина было не просто обидно, но и оскорбительно.

Как он смел так неуважительно относиться к ней? Она не потерпит подобного обращения.

Слова и матери, и герцога слабым эхом отозвались в ее сознании: брак – это деловое соглашение между двумя знатными семьями, не больше.

Нет, они не правы. Ее брак будет не просто слиянием двух знатных родов. Для Гриффина Девера она станет самой лучшей женой, которую он только мог себе подыскать. И как знать, возможно, он тоже станет самым лучшим мужем для нее. Ей не хотелось расставаться со своей мечтой о счастливой семейной жизни из-за того, что какой-то грубиян и невежа предпочитал ее обществу конюшню с лошадьми.

В конце концов, она же Уэструдер, не так ли? Их родовой девиз: «Для отважного сердца нет преград». Ну что ж, скоро Гриффин Девер убедится в правоте девиза: пусть она выглядит как прекрасная фарфоровая кукла, но в ее груди бьется такое же отважное сердце, как и у ее предков.

Дверь, скрипнув, отворилась. Розамунда решительно захлопнула крышку медальона. И лицо ее приобрело безмятежно спокойное выражение.

– Послушай, Мэг, – улыбнувшись, сказала она. – Приготовь, пожалуйста, мой костюм для верховой езды.

Гриффин вышел из конюшни в первый раз после бессонной ночи и замер на месте, жмуря глаза от яркого солнечного света. Вытерев вспотевший лоб рукавом рубахи, он прошел к водяному насосу.

От него пахло льняным маслом и еще чем-то, на что он не обращал внимания. Его любимая породистая кобыла умерла два дня назад во время родов. Невосполнимая потеря. Он сражался до последнего, стремясь спасти ее от смерти, но природа оказалась сильнее, наказав его за дерзость.

По крайней мере удалось спасти жеребенка.

Пришлось отдать новорожденного на вскармливание другой кобыле. Это было нелегко, требовало терпения, упорства и даже принуждения. Надо было заставить кобылу-кормилицу принять малыша, привыкнуть к нему; она должна была допустить его к себе и ни в коем случае не оттолкнуть, не нанести увечий. Гриффин лично следил за тем, как развивалась привязанность между приемной матерью и жеребенком.

Но теперь, когда дела пошли на лад, можно было передохнуть, оставив лошадь и малыша на попечении главного конюха. Голодный, злой как черт, Гриффин вспомнил о слуге, которого к нему прислал старый граф с требованием немедленно прийти домой, и настроение у него окончательно испортилось.

Наклонившись, он сунул голову под кран насоса. Сильная струя холодной воды хлынула на голову и плечи, и на сердце сразу стало легче.

Если бы не Джекс и Тимоти, он давно послал бы старого черта туда, куда следует – ко всем чертям. Чего бы только он не дал за возможность отказаться от столь выгодного в глазах лорда Трегарта брака, но у него не было выбора. Брат и сестра всегда страдали от его проступков. Если он не смирится и не женится на леди Уэструдер, то брат Тимоти будет взят из университета и отправится служить в армию. Этого нельзя допустить. Образование – залог счастливого будущего младшего сына, что хорошо понимал старый граф, играя на этом.

Впрочем, у его уступчивости и угодливости были свои границы.

Или не было? Боже, чего бы он ни дал, только бы увидеть лицо старого графа, если бы он появился перед всеми собравшимися в библиотеке, как ему было велено, в столь неприглядном виде – грязный, потный, пропахший лошадьми. Самый подходящий вид для встречи с невестой.

Гриффин сорвал с плеч куртку, которая больше всего испачкалась во время его ночных бдений, и повесил ее на перекладину рядом. За ней последовали жилет и рубашка. Он принялся энергично качать воду из насоса.

Нет, он не будет извиняться за свое опоздание. Танцевать на цыпочках перед капризной наследницей Уэструдер – нет уж, увольте. Пусть леди Розамунда Уэструдер узнает, что и сейчас и впредь Гриффин Девер никогда не станет танцевать перед ней, повинуясь женским капризам.

Зачерпнув ладонями воду, он тщательно вымыл лицо. Желание девушки выйти за него замуж его удивляло. Он не желал о ней слышать. Всякий раз, когда старый черт заводил о ней разговор, он торопливо ускользал или пропускал сказанное мимо ушей.

Вообще-то все происходящее его нисколько не волновало. Ни одна утонченная леди не станет питать надежд на брак с ним, как только увидит, как он безобразен. При одном лишь взгляде на него его будущая невеста либо упала бы в обморок, либо забилась в истерике.

Гриффин в штыки встретил планы о замышляемом браке. Если старому графу позарез необходим такой брак, пусть сам все и делает, хотя бы с помощью доверенных лиц.

Впрочем, стоило ли так беспокоиться. Старый граф скорее горел желанием унизить Гриффина и, по-видимому, злорадствовал, предвкушая сцену унижения. Он должен быть чертовски уверен в этой девушке, которая согласилась встретиться с Гриффином.

Видимо, дед не зря обронил такую фразу: «Герцог Монфор никогда не позволит взять назад свое слово только потому, что жених оказался уродом».

Вдруг Гриффин заметил что-то: нет, скорее его поразило отсутствие чего-то. Шумный конюшенный двор стих, словно вымер. Стало так тихо, что он явственно слышал стук падающих из крана на землю капель.

Выпрямившись, Гриффин не спеша вытер воду с лица и, подняв голову, увидел по крайней мере трех окаменевших на своих местах конюхов. Прищурившись, он внимательно посмотрел в лицо Билли Троттеру, который застыл словно изваяние посреди двора. Из раскрытого от удивления рта конюха, казалось, стекает слюна.

Охваченный предчувствием, что ему вряд ли понравится то, что он сейчас увидит, Гриффин обернулся.

Господи!

Он едва удержался от желания сунуть голову опять под холодную воду. Если бы поведение всех мужчин на конюшенном дворе не говорило о том, что зрение его не обманывает, то увиденное можно было бы счесть за явление, порожденное крайним утомлением. Впрочем, никогда даже в его воспаленном воображении не возникал такой женский образ, от которого буквально перехватывало дыхание.

На ней был темно-синий костюм для верховой езды, который так плотно облегал фигуру, что его руки невольно потянулись вперед, словно желая обхватить эти прекрасные в своем совершенстве округлости. Строгий, даже военный, покрой костюма, отделанного серебряной вышивкой, словно магнитом притягивал взгляд к ее тонкой талии и восхитительной груди.

Усилием воли Гриффин перевел взгляд с ее соблазнительных форм на лицо. Из-под темных бровей и длинных черных ресниц на него смотрели голубые, как небо, глаза. Темно-золотистые колечки свисали с одной стороны ее изя-щной шляпки.

Шляпка была кокетливо сдвинута на бок. Перламутровая кожа, восхитительный рот, небесного цвета глаза, золотистые локоны, выбивавшиеся из-под сдвинутой шляпки, – странная смесь элегантности и дерзкой пикантности. Перед ним, казалось, стоял ангел и лукаво подмигивал ему.

Секунды летели; наконец в потрясенном сознании Гриффина блеснуло озарение и, словно труба архангела, прозвучали слова: «Да ведь это леди Розамунда Уэструдер».

Черт, черт.

Она что-то говорила, но в ушах у него стоял такой гул, что он ничего не слышал. Сердце бешено колотилось в груди. Во рту пересохло. Он не заметил, что сжал кулаки. Кровь отхлынула от лица, мысли метались в голове, словно крысы на тонущем корабле.

«Она не для тебя. Не для тебя».

Циничное, скептичное сознание еще боролось за превосходство, но инстинкт, мощный и непреодолимый, брал верх. Им овладело безудержное желание животного.

«Я хочу ее. Прямо сейчас».

Но тут ангел недовольно сдвинул брови и в ее глазах словно молния блеснул задиристый огонек.

Она вскинула подбородок и произнесла:

– Эй, вы! Я к кому обращаюсь, или вы оглохли? Оседлайте мне лошадь, пожалуйста. Я хочу прокатиться верхом.