Текст книги "Без ума от графа"

Глава 22

Они еще лежали в постели, когда Розамунда решилась заговорить о том, что очень волновало ее.

Розамунда хотела обсудить все это еще вечером, после возвращения Гриффина из клуба, но он застал ее врасплох, именно в тот момент, когда она примеряла один из шокирующих нарядов, сшитых портнихой Джейн, которую ей порекомендовала Сесили.

А потом все покатилось, и уже никак нельзя было остановиться. Нет, она ничего не имела против занятий любовью, но во время их страстных слияний говорить о Мэддоксе было невозможно, да и сейчас неудобно. Гриффин счел бы это попыткой манипулировать им и встал бы на дыбы.

Но разве рано или поздно об этом не пришлось бы начать беседу? Скрепя сердце Розамунда решила приступить, пусть издалека, к интересующему ее предмету, тем более что она видела, в каком прекрасном благодушном настроении пребывает Гриффин.

– Наверное, я всю следующую неделю просижу дома, – сказала она, сладко потягиваясь.

– Какое несчастье. Тогда мне придется быть все время рядом с тобой.

– Бедненький! Как ты сможешь пережить это?

Он поцеловал ее. Глядя ему в глаза, Розамунда решилась.

– Гриффин, мне надо поговорить с тобой.

– Я так и знал, что хорошее рано или поздно заканчивается. Говори, я внимательно тебя слушаю.

– Я хочу поговорить о Жаклин и мистере Мэддоксе.

Гриффин чертыхнулся. Розамунда взяла его за руку.

– Я не собираюсь снова докучать тебе, но не могу взять в толк, Гриффин, почему тебе не нравится, что Мэддокс ухаживает за Жаклин. Вчера она была вся в слезах. Я хотела бы знать почему.

– Откуда мне знать? – Гриффин обхватил голову руками. – Женщины плачут из-за разных пустяков. По поводу и без повода.

– Но только не Жаклин, – возразила Розамунда. – До этого я видела ее плачущей всего один раз, когда ты…

Она запнулась, поняв, что дальнейшие ее слова обидят его.

– Когда я… Что еще я сделал, дорогая? Смелей, я привык к тому, что меня считают чудовищем. Ну давай. Нечего щадить мои чувства.

– Хорошо. Слушай. Она думала, что ты послал ее в Бат только потому, что она причиняла тебе слишком много хлопот и тебе это надоело.

Хриплое дыхание со свистом вырвалось из груди Гриффина, словно он получил тяжелый удар.

– Она не могла так думать. Она так не думала.

– Возможно, это звучит не очень приятно, но боюсь, что она думала именно так. Я попыталась успокоить ее, но тогда мы были мало знакомы и, полагаю, мне не удалось этого сделать.

– Да, ну и дела, – тяжело вздохнул Гриффин.

– Но мне хочется поговорить не только об этом, – вдруг вырвалось у Розамунды. – Жаклин призналась мне, что согласна с тобой: ей не стоит выходить замуж за мистера Мэддокса.

Гриффин почувствовал облегчение.

– Хорошо, что у нее есть хоть крупица благоразумия.

– Но почему? – вскипела Розамунда. – Мэддокс подходит во всех отношениях. Он даже живет рядом с Пендон-Плейс. Жаклин не придется расставаться с нами.

– Тебе будет не хватать ее, если она уедет? – удивился Гриффин.

– Конечно! Я полюбила ее. И если она окажется несчастной… Думаю, Жаклин не будет счастлива без Мэддокса. Почему им нельзя быть вместе?

– Девер не позволит.

– Дорогой, ты только скажи, и я попытаюсь уговорить Девера. Герцог Монфор имеет на него очень большое влияние. Уверена, он сможет убедить Девера, причем за такое короткое время, которое требуется для того, чтобы сложить вместе два и три. Я уверена, что это не может быть единственной причиной против. Если бы все было так, Жаклин не согласилась бы.

– Хватит об этом, – резко произнес Гриффин. Он сел, спустив ноги с кровати. – Поверь мне, так будет лучше.

– Поверить тебе? – возмутилась Розамунда и тоже села в постели, прижав к груди одеяло. – Почему я должна верить тебе, когда ты мне совершенно не доверяешь?

– Я не могу все открыть тебе, потому что это не моя тайна. Все держится в секрете по очень серьезной причине. Даже Джекс так считает. Если не веришь мне, тогда прислушайся к мнению той же Джекс. Все хорошо.

– Ты считаешь, похоронить любовь – хорошо? Как же так можно? Что может быть важнее и сильнее любви?

– Ты так полагаешь? В таком случае скажи: ты ставила любовь превыше долга, когда выходила за меня замуж?

– Нет, – тихо ответила она. – Не ставила.

Он взглянул на нее, и по выражению его лица было видно, как больно ему было слышать такой ответ.

В голове Розамунды вихрем взметнулись мысли – безрассудные и вызывающие. Она выскажет ему все начистоту, чего бы это ей ни стоило. Может, это что-то изменит в их отношениях – все равно у нее не было больше сил сдерживаться. Она решила быть с ним честной до конца.

Твердо и решительно она сказала:

– Я не ставила долг выше любви, потому что в данном случае это было одно и то же. Я люблю тебя, Гриффин, и всегда любила.

Их взгляды встретились, и в тот же миг в его глазах вспыхнула и радость и надежда.

Признание Розамунды так сильно подействовало на Гриффина, что у него перехватило дыхание и радужные кольца поплыли перед глазами. Всю глубину и важность ее слов он понял скорее не умом, а сердцем. Однако это было не только приятно, но и мучительно больно.

В таких случаях говорят, что стрела Амура попала в сердце, но ему казалось, что его как будто ударили ножом.

Раньше никто не говорил ему таких слов. Его любят – это прозвучало как удар грома. Он не верил собственным ушам. Конечно, мать любила его, но он не помнил, чтобы она говорила ему о своей любви. Его душа буквально изголодалась по любви.

Было горько, даже жестоко сознавать, что она, возможно, ошибается. Если Розамунда заблуждается – это было мучительнее всего, от одной этой мысли ему хотелось выть волком.

Он смотрел на нее, а она – на него. И в его, и в ее глазах застыли вопрос, надежда и… желание любви.

– Я не знаю, что сказать, – промолвил Гриффин. Он действительно не знал. Он видел ее искренность, и в то же время ему чудилась некая надуманность в ее словах. Ничего не было удивительного в том, что она пыталась любить своего мужа или делала вид, что любит.

Однако вид у Розамунды был грустный, и он догадывался почему. Какая женщина не опечалилась бы в подобной ситуации? А мужчина? У мужчины тоже было достаточно оснований для грусти. Что, если он совершил глупость, так опрометчиво и доверчиво выказав ей свою любовь…

– Ничего не надо говорить, Гриффин. Ты просто должен мне поверить.

Слезы навернулись ей на глаза и медленно потекли по щекам. Ему хотелось прижать ее к своей груди, утешить, приласкать, но на сердце у него было так тяжело, что Гриффин, напротив, даже боялся, что вместо ласковых и добрых слов у него могут соскочить с языка обидные и жестокие упреки.

Он ничего не мог сделать. На ум не приходило ничего такого, что могло бы ее утешить; он даже не мог сказать, что верит в ее любовь, не говоря уже о том, что любит.

Он мог солгать. Да, он солгал бы, если бы язык повиновался ему. Он мог бы ей солгать, что любит ее, желая остановить ее слезы.

Но он не мог солгать, потому что это было правдой.

Вечером они обедали в доме Монфоров. Розамунда изо всех сил старалась выглядеть довольной. Несмотря на все ее усилия, к концу вечера настроение у нее испортилось.

Все ее утренние опасения оправдались. Гриффин не выказывал ни теплоты, ни нежности. Она боялась признаться себе – а что, если он ее разлюбил. Теперь она точно знала его умонастроение, а ведь раньше он так мечтал о счастливой семейной жизни. И вот все ее мечты рассыпались прахом. И все же она верила в глубину его чувств к ней, только пылкий и нежный Гриффин был способен на такую любовь, которую он подарил ей. Можно ли быть таким внимательным, заботливым и страстным к нелюбимой женщине? Она отказывалась этому верить. Вот поэтому она не теряла ни веры, ни надежды: он ее любит – это несомненно.

Сегодня вечером, как никогда раньше, ей не хотелось ни общаться, ни ужинать с членами ее семьи, которые проявляли к ней излишнюю внимательность и чуткость. Когда ей удалось укрыться в небольшой гостиной, где никого не было, Розамунда с облегчением вздохнула.

Но не успела она привести свои нервы в порядок, как перед ней словно из-под земли возник Ксавье и спросил, нельзя ли им поговорить с глазу на глаз.

– Что-то случилось? – Розамунда разволновалась, следуя за ним в библиотеку.

Ничего не ответив, Ксавье провел ее к креслам возле камина и знаком предложил сесть.

О Боже, неужели он задумал разговор по душам?! Только этого не хватало. У Розамунды сразу застучала кровь в висках.

Ксавье подошел к бару, взял два бокала и плеснул на дно виски.

– У тебя такой вид, что глоток виски явно не помешает, – заметил он, протягивая ей бокал.

Розамунда пригубила напиток и с непривычки закашлялась.

– Боже, как можно пить такую гадость?

Но тут теплая волна прокатилась по ее телу, ей стало приятно.

Заметив, как улучшилось у нее настроение, Ксавье улыбнулся. Он начал ее расспрашивать о Пендон-Плейс и Корнуолле, об их приезде и жизни в Лондоне. На все вопросы Розамунда отвечала, не забывая об осторожности. Ксавье явно пытался усыпить ее бдительность: она чувствовала, что в любой момент он может задать ей какой-нибудь странный вопрос.

Наконец этот вопрос прозвучал.

– Ты как-то очень неожиданно вышла замуж. Разумеется, я приехал бы в Корнуолл на бракосочетание. Странно, почему ты не согласилась немного подождать. Наверное, всему виной нетерпение, вызванное любовной страстью.

– Не стоит острить – у тебя не очень хорошо получается, – как можно веселее проговорила Розамунда.

– Зато, когда я шучу, у меня поднимается настроение. Впрочем, мне не до шуток. Розамунда, сегодня я наблюдал за вами обоими, и мне не понравилось, как вы выглядите, как будто между вами черная кошка пробежала. Что же нарушило любовную идиллию?

Розамунда заставила себя рассмеяться.

– Братец, я не успеваю следить за твоей мыслью. Помню, ты упрекал меня в том, что я якобы вожу за нос моего будущего мужа; теперь ты думаешь, что мы, как влюбленные голубки, поссорились.

Но она не выдержала напряжения, и в конце фразы ее голос предательски зазвенел.

Ксавье встал, подошел к ней и обнял за плечи.

– Ну-ну, лучше расскажи своему брату, что у вас случилось.

Неожиданная чуткость и теплота со стороны ее всегда сдержанного брата тронула Розамунду, и она расплакалась.

– О, Ксавье, я не знаю, как быть! Ну зачем мне повстречался этот Лодердейл… Как все плохо.

– Не волнуйся. – Ксавье сразу стал мрачным. – Неужели Лодердейл чем-то обидел тебя?

– Нет, что ты! – вскричала Розамунда. Если бы подозрения Ксавье превратились в уверенность, то капитан вскоре был бы мертв.

Ксавье недоверчиво хмыкнул, переплетая пальцы точно так же, как это делал старый герцог.

Слишком поздно Розамунда поняла, насколько опасно доверять подобные вещи брату. Ради нее он готов на все, но эту проблему она должна решить сама.

– Прошу меня извинить, но думаю, что не стоит взваливать на тебя мои мелочные заботы и тревоги. Ради Бога, Ксавье, не вмешивайся. Я уверена, что твое вмешательство все испортит. Сам понимаешь, в семейных делах третий лишний. Ах зачем только я впутала тебя!

Но он не слушал ее.

– Я что-нибудь придумаю. Черт, мне надо отъехать из города на неделю. Неотложные дела.

– Зато в этом есть и свои выгоды. Тебе не придется присутствовать на следующей неделе на вечере, который устраивает мама.

– Да, меня не будет. – Ксавье еще сильнее нахмурился. – Мне не хочется говорить об этом, но дело в том, что мать пригласила к себе на вечер Лодердейла.

– Разве он не в армии на континенте? – удивилась Розамунда.

– Уже нет. Я слышал, он продал свой патент и вернулся домой. Но с какой целью, мне неизвестно.

Ксавье отпил глоток, пристально глядя на сестру. Неужели он подозревал ее в нежных чувствах к капитану? Только этого не хватало в довершении всех неприятностей с Гриффином.

– Боже, что же мне делать? Идти или не идти?

– Конечно, идти. Если ты останешься дома, то поползут неприятные слухи, причем мать первая начнет говорить об этом. Тебе ничего не остается, как взять с собой Гриффина, чтобы показать всем, какая вы счастливая семейная пара.

– Непонятно, зачем вернулся Лодердейл…

Не будучи тщеславной, Розамунда тем не менее почти не сомневалась, что Лодердейл вернулся из-за нее. Придется расстроить коварные замыслы, которые явно лелеяла ее мать. Розамунда не сомневалась, что Нерисса опять взялась за старое. Скорее всего мать задумала свести ее с Лодердейлом, предполагая, что дочь только и мечтает упасть в его объятия.

– Маме, по-видимому, очень нравится ставить меня в неловкое положение, – поморщилась Розамунда. – Боже, как не хочется идти туда. Но ты прав, придется. Хотя бы ради того, чтобы не позволить нашей матушке распускать сплетни о мнимой причине моего отсутствия.

– Наша мать та еще штучка, – мрачно согласился Ксавье. – Она завидует тебе; более того – ревнует.

Розамунда от удивления раскрыла рот.

– Нечему здесь удивляться, – усмехнулся Ксавье. – Ну-ка призови на помощь свой ум и смекалку. Наша мать ревновала тебя, можно сказать, с момента твоего появления на свет. Если бы она имела хотя бы одну десятую долю твоего обаяния, то легко удерживала бы подле себя всех тех мужчин, которых соблазняет ее тело. Они спят с ней, не испытывая особо теплых чувств. Как только их желание удовлетворено, они без всякого сожаления бросают Нериссу.

– Верно. А еще она отталкивает их своими гневными вспышками. Все это довольно грустно, – сказала Розамунда. – Не так ли было с нашим отцом?

– Как это ни странно, – вздохнул Ксавье, – но, похоже, он действительно любил ее, иначе не прожил бы с ней так долго.

Ксавье замолк, а потом вдруг заметил:

– Наш отец души не чаял в тебе.

Розамунда положила голову брату на плечо.

– Да, отец… я его почти не помню. Единственное, что сохранилось в моей памяти, так это его ссоры с матерью.

– Он скрывал свои чувства. Ты была совсем маленькой и не понимала этого. Я был старше и понимал отца, пожалуй, даже лучше, чем его понимала мать. Он обожал тебя. – Ксавье поцеловал сестру в макушку. – И я тоже тебя обожал.

От его признания у Розамунды сразу стало легче на душе. Она не сомневалась в искренности Ксавье, который своей скрытностью и сдержанностью во многом походил на отца. Да, Ксавье любил ее. Но тут Розамунде пришла в голову невеселая мысль: кажется, брат, кроме нее, не любил никого. Он был очень одинок.

– Только обещай мне, – вдруг сказал Ксавье, поглаживая ее руку.

– Да? Что именно?

– Обещай мне вести себя очень осторожно на этом вечере. У меня дурное предчувствие.

Розамунда вздрогнула, у нее тоже было нехорошее предчувствие.

Глава 23

– Ты не предупреждала меня, что мы едем на бал, – ворчал Гриффин, поднимаясь с Розамундой по лестнице. – Я же говорил: никаких балов.

– Несколько танцующих пар под музыку рояля – это не бал, – с улыбкой отвечала она. – Это обычный раут, Гриффин. Почаще улыбайся, а то у тебя такой вид, как будто ты собираешься проглотить живьем любого из гостей моей мамы.

Они слегка опоздали – не без тайного умысла со стороны Розамунды. Сперва они с Жаклин приняли приглашение леди Баркер пообедать у нее дома. Затем немного потанцевали на балу у миссис Эштон. И только потом Розамунда, заехав за Гриффином, отправилась на вечер к маме.

Розамунда пыталась сократить, насколько позволяли рамки приличий, время пребывания в Стейн-Хаусе. Мать уже успела оповестить весь город, как ей жалко свою дочь! Обвенчаться в Корнуолле! В глуши! Без родственников и друзей. Не без ехидства мать спрашивала – что же такое делается в доме Монфоров?

Гриффин и Розамунда вошли в гостиную, и тут он сквозь зубы процедил:

– Напомни, с какой целью мы сюда приехали.

– Гриффин, должны же мы когда-нибудь навестить мою мать.

Розамунда терялась в догадках, зачем ее матери понадобилось приглашать на вечер Лодердейла. Неужели ее мать не оставила надежды свести ее и Лодердейла в каком-нибудь укромном уголке? Розамунда была более чем уверена в том, что ее мать затеяла коварную игру, поэтому она намеревалась ни на шаг не отходить от Гриффина на этом рауте.

Вдруг она заметила Лодердейла, и неприятные мурашки забегали у нее по спине.

– Скорее всего мы тут не задержимся, – шепнула она на ухо Гриффину, и тот, разумеется, обрадовался.

Розамунда поглядела по сторонам и увидела, как к ним направляется мистер Мэддокс. Жаклин, рассматривавшая толпу нарядно одетых дам, не видела его.

Но не успел Мэддокс подойти к ним, как она обернулась в его сторону, словно чувствуя его приближение. От его жадного, полного любви взгляда сердце у Розамунды забилось радостно и быстро. О том, что чувствовала Жаклин, можно было лишь догадываться.

Но по румянцу, вспыхнувшему на ее лице, было понятно, какие чувства владеют ею. Мэддокс поздоровался с ними, избегая встречаться взглядом с глазами Гриффина. Впрочем, он видел одну только Жаклин, не замечая никого вокруг.

– Леди, вы не хотите немного потанцевать?

В голосе Мэддокса не было прежнего безразличия, напротив, в нем явственно слышались нетерпение и страсть.

Жаклин смутилась и еще сильнее покраснела. Она украдкой посмотрела на брата, но лицо его ничего не выражало.

– Мне очень жаль, мистер Мэддокс, но сегодня мне не хочется танцевать.

Розамунда готова была убить мужа за его упрямство.

– Чепуха! – воскликнула она. – Ступайте танцевать, дорогая. Если мы с Гриффином не танцуем, это вовсе не значит, что и вы должны воздерживаться от столь маленького удовольствия.

– Она не хочет танцевать, оставь ее в покое, – ледяным тоном возразил Гриффин. – Мэддокс, вы слышали, что сказала моя сестра.

Мэддокс, не сводя глаз с Жаклин, произнес:

– Да, слышал. Очень хорошо.

Отвесив короткий поклон, он резко повернулся и пошел к карточному столу.

С блестящими от злости глазами Гриффин обратился к жене:

– Пойду выпью чего-нибудь.

Розамунда повернулась к Жаклин.

– Мне очень жаль, дорогая. Я пыталась, но ничего не получилось.

– Больше не пытайтесь и не помогайте, – плачущим голосом сказала Жаклин. – Мне от вас ничего не надо. От вашей помощи становится только хуже. Вам все понятно? Оставьте меня в покое.

Не успела Розамунда ответить, как Жаклин бросилась прочь.

Расстроенная, Розамунда застыла на месте, не зная, как быть. Она стояла среди толпы, погрузившись в печальные мысли и ничего не видя вокруг себя. Вдруг над ней раздался знакомый низкий приятный мужской голос.

– Леди Розамунда.

Она обернулась словно ужаленная и увидела перед собой невозмутимое и красивое лицо Лодердейла. Через мгновение ее взгляд перешел на его спутницу.

Его спутницей была ее мать.

– О, как приятно видеть вас, леди Трегарт.

С самодовольной улыбкой Лодердейл нагнулся с намерением поцеловать ей руку, но Розамунда тут же отдернула ее.

Ее первая реакция – неприязнь тут же сменилась отвращением.

– Добрый вечер, мама. Добрый вечер, капитан.

Вдруг ее взгляд упал на штатский костюм Лодердейла.

– О, я слышала, капитан, что вы продали свой патент. Теперь вас можно называть просто «мистер», не так ли?

Лодердейл рассмеялся, но мать Розамунды поспешила встать на его защиту:

– Капитан всегда останется капитаном, дорогая.

– Понятно, понятно, – закивала Розамунда.

Странно, но Лодердейл не выглядел таким ослепительным красавцем, каким был раньше. То ли этому мешало отсутствие блеска военного мундира, то ли, что было более вероятным, злоба, блестевшая в его глазах.

– Прошу прощения, мне надо найти герцога, – сказала Розамунда. Не было никаких сомнений – рядом с Монфором ей не будет угрожать никакая опасность.

– О, его срочно вызвали в связи с каким-то неотложным делом. – Леди Стейн вяло махнула рукой. – Можешь не сомневаться, сегодня он сюда точно не вернется.

– Какая жалость, – притворным тоном воскликнул Лодердейл. – А я как раз искал случая возобновить знакомство с его светлостью. Однако, дорогие леди, не прогуляться ли нам по крытой галерее, чтобы подышать свежим воздухом. Здесь очень тесно и душно.

Розамунде не хотелось никуда идти, тем более в уединенную галерею да еще вместе с Лодердейлом и матерью. Нет… этого не может быть. Впрочем, кто знает… Неужели Лодердейл и ее мать любовники? От одной этой мысли холодные мурашки поползли по спине Розамунды. От ее матери можно было ждать чего угодно. Тогда понятно, почему Лодердейл сопровождает ее. Кроме того, Нерисса была вполне в его вкусе.

Розамунда не могла поверить, что совсем недавно восхищалась его подчеркнутым вниманием к ней и даже страдала, боясь оскорбить его чувства.

– Розамунда, я настаиваю, ты должна подняться сейчас же наверх. Мне надо с тобой посоветоваться.

Ее мать обменялась многозначительными взглядами с Лодердейлом, что не могло укрыться от Розамунды.

– Постойте, мама. Я только что приехала, мне надо… мне надо поздороваться со знакомыми. О, там я вижу леди Арден, она кланяется мне.

– О, что за ерунда! – ответила Нерисса, схватив дочь за руку. – Это никуда не годное объяснение. Кому нужна леди Арден, да никому. Я требую, чтобы ты пошла вместе с нами. Лодердейл, вы должны убедить ее.

Голос Нериссы стал резким и крикливым. Розамунда замерла от ужаса: ее мать была на грани срыва, еще немного – и она закатит истерику. Надо что-то делать.

Больше не возражая, Розамунда последовала за Нериссой и Лодердейлом. Оглядываясь по сторонам в поисках Эндрю или Гриффина, которых могла бы позвать на помощь.

Не было никого, кто мог бы ей помочь. Втроем они поднялись наверх, в пустынную галерею. Дурное предчувствие и ощущение безысходности охватило Розамунду. Чувства, очень похожие на те, которые она испытывала в детстве, когда мать ограничивала ее независимость. Внезапно она остановилась, пораженная одной мыслью. Что хуже – быть причастной к скандалу, устроенному ее матерью, или по-прежнему идти на поводу у нее из-за боязни подобного скандала, что в итоге могло окончиться очень плачевно? Все, больше она не позволит манипулировать собой. Довольно!

Резко повернувшись, Розамунда вырвалась из-под руки матери.

– Я дальше никуда не пойду. Никогда больше я не буду слушаться тебя.

Тряхнув решительно головой, Розамунда подняла глаза и увидела… свой портрет.

Нет, это не был портрет с ее телом и лицом матери. Это был целиком ее собственный портрет. Более того, она была изображена очень чувственной и соблазнительной, художнику удалось передать то, что отнюдь не предназначалось для посторонних глаз. К ее огромному удивлению, именно так она, должно быть, выглядела в их общей спальне, ее и Гриффина.

Теперь ее портрет висел в доме матери. В художественной галерее, где ее мог увидеть любой человек.

– Прекрасная картина, не так ли? – пробормотал Лодердейл. – Я жду не дождусь момента, когда смогу повесить ее в моей спальне. Тогда каждому станет ясно, какие мы испытываем чувства друг к другу.

– Вы для меня ровным счетом ничего не значите. – Обернувшись к матери, она почти крикнула: – Есть ли предел твоей подлости, мама?

В ответ леди Стейн ехидно усмехнулась.

– Моя дорогая, ты должна благодарить меня за это.

А сейчас я оставляю вас, думаю, вам есть что обсудить.

Сама не зная зачем, Розамунда бросила ей в ответ:

– Леди Стейн, мне кажется, вы скоро станете бабушкой. И заниматься сводничеством вам совсем не к лицу.

Лицо Нериссы со следами увядающей красоты искривилось от гнева. Она повернулась и быстро ушла прочь.

– Неужели вы собираетесь применить силу?

– Нет-нет, – усмехнулся Лодердейл. – Я подожду, когда вы сами придете ко мне.

– Мой муж убьет вас как собаку, – презрительно бросила Розамунда. – А мои братья бросят ваше мясо на съедение псам.

По лицу Лодердейла пробежала судорога, но не от обиды: он явно страдал от любви к ней.

– Розамунда, неужели вы не догадываетесь? А впрочем, мне все равно.

И тут впервые Розамунда начала кое-что понимать.

– Я люблю вас, Розамунда. Я всегда вас любил, зная, насколько это безнадежно. Но ваш граф больше похож на неотесанного мужлана, он никогда не подходил вам. И поэтому я обманывал себя, тешил надеждой… – Лодердейл горько рассмеялся. – Мечтал о военной славе, о подвигах, о том, что, вернувшись героем домой, в Англию, смогу убедить вашего опекуна герцога выдать вас за меня.

Розамунда обхватила голову руками, не зная, как быть. Такое ненужное объяснение в любви. Ее положение было более чем двусмысленным.

– И вот тут опять появился он, – горячо зашептал Лодердейл. – Вы все время улыбались ему. И я понял, что мои надежды тщетны.

– Какие надежды, капитан Лодердейл? Когда мы с вами встретились, я была помолвлена с графом, и вам было об этом известно. Сколько раз я вам повторяла – мы друзья, и только. Вы правы, герцог никогда не дал бы своего согласия на наш брак, но тут есть и другая, более важная причина.

Я не люблю вас. Я люблю своего мужа. – Голос Розамунды дрогнул. – Давно люблю.

– Нет, – закричал Лодердейл. – Вам только казалось, что вы его любите. Разве можно полюбить такого урода как граф Трегарт? Никогда не поверю в это. От одной мысли, что он обнимает вас своими грубыми ручищами, мне становится тошно.

– Какое мне дело до того, верите вы мне или не верите. Мне это безразлично. Если бы вы любили меня, то никогда не устроили бы мне такую ловушку. Вы ведете себя оскорбительно.

Она понимала, что он руководствуется желанием мести, порожденной глубокой обидой. Он хотел унизить ее точно так же, как она унизила его, оттолкнув от себя.

– Я вернулся за вами, – продолжал он. – Когда видишь перед собой лицо смерти, начинаешь придавать мало значения таким условностям как брак. Что может быть выше любви, Розамунда? Неужели вы так слепы?

– Я не люблю вас, капитан Лодердейл. И никогда не полюблю, – произнесла Розамунда.

Но он не слушал ее, он был словно в чаду, буквально помешавшись от любви. Розамунде даже стало страшно. Казалось, еще немного – и он забудет о своем обещании держать себя в руках.

А Гриффин?! Разве он поверит в ее невинность до их свадьбы, если Лодердейл покажет ему ее портрет? Кто поверит в то, чтобы родная мать могла поступить так подло по отношению к собственной дочери?

А что будет, если Лодердейл начнет показывать портрет своим приятелям и намекать на их близость? Дрожь пробежала по спине Розамунды. Тогда она пропала, погибла. Ее репутация будет испорчена навсегда.

– Что вы хотите в обмен за эту картину? – спросила она.

Обеспокоенный, Лидгейт подошел к Гриффину:

– Вы не видели Розамунду?

Гриффин покачал головой и плеснул себе еще бренди. Библиотека, где он пребывал в одиночестве, с появлением Лидгейта явно утратила прежнее очарование.

Лидгейт нахмурился.

– Я видел, как она разговаривала с матерью и Лодердейлом.

Стакан едва не выпал из рук Гриффина.

– Неужели? С этого и надо было начинать.

Понадобилось немало времени, чтобы найти, куда направилась вышеупомянутая троица. Гриффин надеялся, что присутствие матери отобьет у Лодердейла желание приставать к Розамунде; впрочем, как он полагал, на леди Нериссу не стоило слишком полагаться.

Наконец лакей сказал, что видел, как они поднялись наверх, в галерею.

– Нам сюда. – Лидгейт указал, куда идти.

По лестнице они бежали, перепрыгивая через одну-две ступени. Сердце едва не выпрыгивало из груди у Гриффина. Если этот негодяй осмелится что-либо сделать с ней, он разорвет его на части голыми руками.

Когда, запыхавшись, они вбежали в галерею, там была только Розамунда.

– Боже! – тяжело дыша, воскликнул Гриффин.

Она стояла на краю стула с изогнутыми ножками, и в руках у нее блестела шпага. С одной ноги свалилась бальная туфелька, тщательно уложенная прическа покривилась, а часть волос рассыпалась по плечам.

Пораженные Гриффин и Лидгейт застыли на месте, Розамунда еще не заметила их появления. Со злобным криком она наносила удары по висевшему на стене портрету. К удивлению Гриффина, это был портрет самой Розамунды. Она колола и рубила свое изображение до тех пор, пока не обессилев от усталости, не опустила шпагу вниз и не разрыдалась.

В тот же миг Гриффин, отняв у нее шпагу, отдал ее Лидгейту и тут же подхватил ослабевшую Розамунду на руки. Рыдания сотрясали ее тело. В промежутках между всхлипываниями она рассказала ему все. При упоминании о требовании Лодердейла Гриффин и Лидгейт обменялись свирепыми взглядами.

– Я сказала, что хочу получить удовольствие, а для этого лучше всего будет поехать к нему, причем прямо сейчас. Он пошел распорядиться, чтобы его экипаж подали к черному ходу. Мне надо было избавиться от него, чтобы успеть сделать это.

Она указала рукой на жалкие остатки портрета и истерически рассмеялась.

– Ха-ха, ха-ха, портрета больше нет. Теперь он не посмеет коснуться меня.

Холодная ярость ослепила Гриффина. Лодердейл должен умереть, но его смерть не будет легкой и быстрой. Он посмел подло шантажировать его жену; мало того, чтобы избежать его домогательств, ей пришлось уничтожить свое прекрасное, Гриффин все-таки успел многое разглядеть, изображение. Как это ни странно, но Гриффина больше огорчила утрата чудесного портрета, чем гнусные приставания Лодердейла.

Когда он увидел, как жена исступленно колет свое изображение, ему стало обидно и досадно. Теперь наконец он все понял.

– Я убью его, – тихо сказал он Лидгейту.

Голубые глаза Лидгейта холодно и злобно блеснули, в них отразилось предвкушение убийства, именно того, что хотел сделать Гриффин со своим обидчиком.

– Он мой, – предупредил Гриффин.

– Будь по-вашему, – буркнул Лидгейт. Но в его тоне прозвучали невысказанные слова. – Посмотрим, как вы это сделаете.

На лестнице послышался шум шагов, и через минуту перед ними предстал слегка запыхавшийся Лодердейл.

Следует отдать ему должное. Увидев Гриффина и брата Розамунды, он не испугался, не побежал назад. Подойдя поближе, Лодердейл высокомерно кивнул. Приподняв брови, он столь же надменно произнес:

– Видно, вы собираетесь бросить мне вызов, милорд? Какое оружие…

Он не успел закончить фразы. Кулак Гриффина заткнул ему рот.

– Нет, не собираюсь, – ответил Гриффин, надвигаясь на отлетевшего к стене Лодердейла. – Вызов на дуэль – это удел благородных джентльменов. А вы, сэр, к ним не относитесь.

Лодердейл пришел в себя и принял боевую стойку. Гриффин немедля напал на него: первый удар он нанес в печень, другой – в солнечное сплетение, а потом сразу – апперкот. Едва не взлетев на воздух, капитан рухнул на пол.

Но он был крепким и не стал отлеживаться как трус. Он медленно встал. Покачиваясь словно пьяный, он, защищаясь, опять приподнял руки.

– Кончай с ним, – буркнул Лидгейт. – Побыстрее.

Гнев застилал сознание Гриффина, но он все расслышал. Да, сейчас он покончит с ним. Он уничтожит Лодердейла, убьет, накажет за все унижение, которое он причинил Розамунде.

Он нанес ему удар в голову. Лодердейл обмяк, и Гриффин начал его избивать, стремясь превратить его красивое лицо в кровавое месиво.