Текст книги "Без ума от графа"

Глава 17

Розамунда торопливо вышла в гостиную, для того чтобы рассмотреть себя в зеркале над камином и убедиться, что выглядит она хорошо.

Гриффин направился к викарию, а затем к себе домой, чтобы тоже подготовиться к праздничному событию. Розамунда надела белое муслиновое платье, украшенное незабудками.

– Дорогая, а ты не слишком торопишься? – осторожно спросила Тибби, которая, несмотря на простодушный вид, многое понимала лучше, чем кто бы то ни было. – Наверное, следовало на свадьбе присутствовать Сесили и, конечно, его светлости и лорду Стейну. Такое знаменательное событие…

– Обстоятельства складываются не совсем удачно, – принялась объяснять Розамунда, дрожащими от волнения пальцами застегивая сережки. – Но, Тибби, дорогая. Неужели ты не понимаешь, как мне хочется быть независимой, начать новую жизнь в качестве замужней леди. Я так долго ждала этого.

– Всего два сезона, – фыркнула Тибби. – Если бы ты знала, сколько пришлось дожидаться мне, то так бы не говорила.

Розамунда удивленно посмотрела на Тибби.

– Тиб, готова поспорить, что у тебя не было недостатка ни в кавалерах, ни в предложениях.

– Из скромности не стану уточнять их количество, – с лукавым блеском в глазах ответила Тибби. – Можешь поверить: прежде чем давать согласие, я убедилась бы в высоких достоинствах моего избранника, а уж потом согласилась бы признать его власть надо мной.

– Почему ты говоришь о мужчинах как о каких-то чудовищах? Я убеждена, что это не так.

– Некоторые из них точно чудовища. Розамунда, до сих пор ты жила в хрустальном дворце, поэтому не знаешь, что порой муж может испортить жене всю жизнь. Впрочем, об этом не принято говорить, поэтому ты до сих пор ничего и не слышала, а если и слышала, то самую малость. Однако я знала много юных леди, которые вступали в брак с сияющими от радости лицами, а потом появлялись в свете с потухшими печальными глазами. – Тибби передернула плечами. – Иногда бывает еще хуже.

– Гриффин никогда не обидит меня, – возразила Розамунда, которую прямые намеки компаньонки повергли в шок. В Гриффине она чувствовала внутреннюю природную мягкость, которой остальные просто не замечали, подавленные его внешностью и напускной грубостью.

– Побои – это всего лишь один из возможных ужасов семейной жизни, – спокойно рассуждала Тибби. – Не хочется распространяться об этом, но, прежде чем выходить замуж, следует задать себе вопрос: готова ли ты подчиняться ему, более того, оказаться целиком в его власти. Доверяешь ли ты ему настолько, что готова пойти на это?

– Конечно. – Розамунда, нахмурившись, вдела вторую сережку. – Не бойся, Тибби, я могу управлять им. И не позволю ему издеваться надо мной. Кроме того, я знаю, как наладить его домашнюю жизнь, сделать ее удобной.

– О, я уверена, с этим ты легко справишься. Но вот вопрос: действительно ли он самый желанный мужчина, ради которого можно отвергнуть всех остальных?

Под остальными Тибби, надо полагать, подразумевала Лодердейла.

– Да, я в этом уверена.

Нос Тибби издал странный звук, в котором смешалось воедино фырканье со вздохом.

– Как знать, может быть, в один прекрасный день ты передумаешь.

Розамунда сердито взглянула на Тибби.

– Тибби, дорогая, неужели ты намекаешь на любовь? Не верю своим ушам! Кому-кому, а уж тебе следует хорошо знать, что Уэструдеры женятся и выходят замуж отнюдь не по любви. Это наш долг, и в семнадцать лет я осознала всю его важность. И вот сейчас я всего лишь исполняю мой долг. Я буду счастлива с лордом Трегартом. У нас будет счастливая семья. Уютный дом. И если Господь благословит наш союз, у нас появятся дети. Я буду любить их всем сердцем и заботиться о них.

Розамунда говорила, и в то же время у нее в горле стоял комок, который мешал говорить. Напрасно она пыталась проглотить его. Больше всего она опасалась, что не выдержит и расплачется, это было бы совсем некстати. Незачем было показывать Тибби, насколько серьезно она отнеслась к ее опасениям.

Черт побери эту Тибби за то, что она испортила ей настроение, да еще в такой день, которого она ждала всю жизнь.

– Понятно, – после продолжительной паузы ответила компаньонка. – А как же лорд Трегарт? Неужели он не достоин любви?

У Розамунды защемило сердце. Что можно было возразить на это?

– А что ты скажешь, если он полюбит другую женщину? – не унималась Тибби. – Такое бывает, и тебе об этом известно, причем довольно часто, особенно если речь идет о браках по расчету.

Мысль о вероятной неверности Гриффина острой иглой уколола ее в сердце. Ни разу в своих свадебных мечтах она не задумывалась о такой возможности. А почему бы и нет? Супружеская неверность была довольно широко распространенным явлением в их среде. Наглядный пример – ее родители…

Розамунда поежилась, неприятные мурашки побежали у нее по спине. Предательский комок в горле все увеличивался и увеличивался.

Подняв подбородок, она гордо заявила:

– Я буду следить, чтобы он не сбился с истинного пути.

По лицу Тибби было заметно, насколько скептически относится она к подобным уверениям.

Розамунда с трудом проглотила комок в горле, но положение от этого не стало лучше, слезы по-прежнему душили ее.

– А теперь, – ее голос звучал неестественно натянуто, – с твоего позволения я пойду к себе, чтобы закончить свой туалет.

Скрывшись в спальне, она тут же разрыдалась.

Все утро плохое настроение не покидало Розамунду. Как она ни пыталась справиться с ним, ей это не удавалось.

Пора взглянуть правде в глаза. Она безнадежно влюблена в Гриффина Девера.

Она влюбилась в своего мужа.

Свадебная церемония протекала словно в тумане. В отличие от нее Жаклин радовалась и веселилась, так словно невестой была не Розамунда, а она. Ее сопровождал высокий темноволосый кавалер, который был представлен как мистер Мэддокс. Присутствовали также Джошуа, Пегги и их молчаливая дочь. И конечно, Тибби, которая, как казалось, забыла об опасениях и возражениях и теперь с сияющим растроганным видом стояла в церкви, вытирая изящным платочком счастливые слезы с глаз.

Доброжелательный улыбающийся викарий тоже радовался, как и сам жених, однако опечаленная Розамунда никак не могла найти теплых слов для него, а говорить банальности не хотелось. Новые грустные мысли, появившиеся утром, не оставляли ее.

На Гриффине был элегантный костюм, который прекрасно сидел на его атлетической фигуре. От него нельзя было отвести глаз. Однако Розамунда, как это ни странно, с горечью призналась себе, что в новом обличье Гриффин уже не так страшен и грозен, как раньше. Ей было горько сознавать, что теперь и другие смогут заглянуть за отчужденную, злобную маску, которую он так привык носить.

Но она тут же с негодованием упрекнула себя в эгоизме и себялюбии.

Если бы люди смотрели на Гриффина ее глазами, они перестали бы бояться его и вели бы себя с ним вежливее и обходительнее. За короткое время пребывания в Корнуолле она была поражена тем отношением, которое сложилось у местных жителей к ее мужу. Достаточно было вспомнить ту перепуганную служанку в гостинице, которая от страха едва не выронила поднос с чаем.

Наконец викарий громко объявил их мужем и женой и попросил поцеловать друг друга. Гриффин поцеловал ее в губы. В тот миг, когда их губы соприкоснулись, любовный жар пробежал по телу Розамунды. Даже от его обычного поцелуя она млела и таяла словно воск.

Открыв глаза, Розамунда посмотрела на него. Он был счастлив, а она?

В ответ она не столько улыбнулась, сколько выдавила улыбку. Как это ни странно, ей приходилось притворяться и изображать счастье. Она надеялась, что ее природная веселость возьмет вверх над печалью.

В чем дело? – один вопрос все вертелся в ее голове. Неужели всему причиной был страх перед ним? Неужели она, напуганная Тибби, утратила свой душевный покой? Как она мечтала о семье, о своем будущем доме, о жизни в любовном согласии и покое, короче – о том, чего так не хватало ей в детстве.

Но почему она так встревожилась? Ведь он недвусмысленно дал ей понять, что их брак не будет похож на брак по расчету. Однако его горячие чувства – это ведь еще не любовь? Когда увлечение ею пройдет, не станет ли все хуже? Сколько раз Розамунда видела любовников ее матери, покидавших ее без всякого сожаления. Тогда она поняла, что страсть и любовь – это не одно и то же. Она понимала, что такое может вполне случиться и с ней, но сердце отказывалось в это верить.

Невольно она коснулась медальона, она часто так делала: прикосновение к холодному металлу действовало успокаивающе. Медальон стал для нее неким талисманом, но сейчас он скорее посмеивался над ней, напоминая о том, что любовь преходяща, что она кончается, как и все в этом мире.

Расцеловавшись с Тибби, вручив свой чудесный букет Жаклин, приняв поздравления, она забралась в старую семейную карету Деверов и поехала с мужем в свой новый дом.

Сидевший напротив Гриффин улыбнулся.

– Дорогая, какая у тебя очаровательная шляпка. Сними ее и иди ко мне.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Розамунда.

– Ничего. Что плохого в том, если ты снимешь шляпку? – спросил Гриффин. – Разве я не могу взглянуть на лицо своей жены?

– Ты очень хорошо знаешь, что я имею в виду, – рассмеялась Розамунда. Она сняла шляпку и подошла к нему.

Он усадил жену к себе на колени. Она испуганно вскрикнула, но Гриффин подхватил ее, привлек к себе и целовал, и неловкость создавшегося положения понемногу стала затушевываться в сознании Розамунды.

Напротив, непристойность их поведения взволновала Розамунду. Забыв про стыд, она хотела только одного: чтобы он продолжал свои ласки.

Пылкий и страстный, он пробуждал в ней такую же ответную пылкость чувств. Возбужденная, Розамунда обняла его за голову, гладя его темные густые волосы.

Неужели только вчера она отдалась ему? Ей казалось, что началась новая, совершенно другая жизнь; впрочем, так оно и было.

Карета вздрогнула и остановилась. Розамунда поспешно встала, села на прежнее место и надела шляпку.

Дверцу открыл Диккон.

– Простите, миледи, я кричал кучеру, но он, видимо, глуховат. Вместо парадного входа он остановился здесь, прямо посреди двора.

Выйдя из кареты, Розамунда увидела, что стоит в хозяйственном дворе напротив конюшни, на том месте, где впервые встретилась с Гриффином.

Она звонко расхохоталась.

– Нет-нет, Диккон, все хорошо, просто замечательно.

Она обернулась к Гриффину, вышедшему из кареты и стоявшему чуть позади.

– Памятное место: тут произошло наше бесславное знакомство. Ты был очень груб тогда.

– Горшок котел сажей корил, а ведь оба черны. Ты обращалась со мной как с конюхом.

Розамунда фыркнула.

– Это был тебе урок на будущее. Ведь ты выглядел как настоящий конюх.

Но при взгляде на его элегантный вид ей стало грустно. Прежний Гриффин, грязный, со взлохмаченными волосами, одновременно вспыльчивый и страстный, как живой стоял перед ее мысленным взором.

– А ты знаешь, чем я был занят в тот день?

Его вопрос раздразнил ее любопытство.

– Нет. Скажи.

– Пойдем. – Он кивнул в сторону загона, вдоль которого ходила черная кобыла. Ее шерсть лоснилась и блестела на солнце.

– Какая красавица! – восторженно заметила Розамунда. – Как ее зовут?

– Черная Рози или просто Рози.

Пораженная и польщенная, Розамунда тихо спросила, будучи совершенно уверенной в ответе:

– Ты назвал ее так в мою честь?

Он кивнул.

– Да, я не забыл тех мрачных грозных взглядов, которые ты тогда бросала в мою сторону.

– Мрачные и грозные? – удивилась она. – Это как-то плохо вяжется с моим характером.

– Но мне это понравилось. Почти все знакомые мне женщины боязливо прячут глаза и шарахаются от меня.

Гриффин облокотился на изгородь.

– Жеребенок появился на свет за день до твоего приезда, а мать умерла. Я пытался заставить другую кобылу стать приемной матерью жеребенку, а тут старик граф посылает за мной с известием, что вы приехали. Я не мог оставить бедного сиротку.

– Разумеется, не мог, – горячо поддержала его Розамунда, ей даже стало неловко за то давнее свое поведение. – Наверное, ты счел меня избалованной и вздорной.

Гриффин рассмеялся и покачал головой.

– Напротив, я нашел тебя восхитительной, чудесной. Принцессой, пришедшей из сказки. Ты казалась мне недоступной, я даже подумал, что ты мне не пара.

Он подошел к Розамунде, глядя горящими глазами на ее губы. Подняв лицо, она подставила губы для поцелуя.

Едва их губы соприкоснулись, как она задрожала от волнения. Его поцелуи казались особенно нежными и страстными – может быть, именно такой оттенок им придавало их новое положение, ведь теперь они муж и жена.

Для того чтобы продлить наслаждение, он ласково обхватил ее лицо, как будто держал в руках сокровище или что-то очень драгоценное.

От избытка нежности к нему сердце Розамунды сладко заныло. Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Розамунда с удивлением увидела в них боль.

– Розамунда, я… – Он остановился. Незаметно подошедшая к ним Рози сильно ткнулась мордой ему в плечо, словно напоминая о себе.

– Эй, кто тут толкается? – Гриффин обернулся к кобыле и погладил ее по носу там, где красовалось белое пятнышко. – Не так сильно, красавица.

– Да ведь она ревнует, – воскликнула Розамунда.

Сняв перчатки, она вместе с ним принялась гладить лошадь по голове. Поняв, что ее не угостят ни яблоком, ни куском сахара, Рози отвернулась и пошла прочь щипать траву.

Гриффин взглянул на небо.

– Итак, мы поженились. Что бы тебе предложить? Может, ты хочешь осмотреть наши владения?

– С удовольствием, но давай это сделаем завтра.

– Может, попросить Пегги показать тебе дом?

Розамунде не понравилось последнее предложение, с домом она была знакома достаточно, а уж экскурсия с экономкой и подавно нисколько не воодушевляла.

– Благодарю, но я думаю, что это тоже не к спеху.

– Гм-гм. – Гриффин задумчиво почесал подбородок. – Можно проехать верхом к морю.

В другое время она, наверное, подпрыгнула бы от радости, но не сейчас. Наклонившись, она смотрела на него сквозь опущенные ресницы.

– Помнится, ты меня уверял, что здесь нет ни одной лошади для меня, чтобы я могла проехаться верхом.

– Я так сказал только для того, чтобы позлить тебя.

– А вот ты и признался, что был груб со мной в тот день. Налицо кое-какие успехи и изменения в лучшую сторону.

Он обнял ее.

– Послушай, жена, если бы наш поцелуй продлился чуть дольше, я…

Розамунда переспросила:

– Что… ты?

Он шумно вздохнул, схватил ее за руку и повлек за собой.

– Идем.

Глава 18

В сарае при конюшне приятно пахло свежим сеном. Там было пусто, и Розамунда не поняла, зачем ее привел сюда Гриффин.

Но ее удивление быстро развеялось.

Мягко опрокинув ее на сено, он присел рядом, поглаживая ее ноги.

Сердце Розамунды учащенно забилось, дыхание стало прерывистым. Его глаза больше не искрились весельем, напротив, в них чувствовалась напряженность. Нежно сжав голову обеими руками, он начал осыпать ее лицо и шею поцелуями.

У Розамунды закружилась голова. Она крепко ухватилась руками за его широкие плечи. Даже под сюртуком и рубашкой выступали его могучие мышцы.

Все время целуя ее, Гриффин аккуратно приподнял ее юбки, обнажив ноги. Когда он ласково погладил ее бедра пальцами, у нее от возбуждения остановилось дыхание. Он смотрел на нее, и по его лицу было видно, как он хочет ее.

Раздвинув ей ноги, он нежно коснулся самого сокровенного и чувствительного места. Одного этого прикосновения хватило, чтобы она задрожала, изогнулась от сладкой муки и умоляюще застонала. Его не надо было просить, он неутомимо ласкал ее, и ее возбуждение все усиливалось и нарастало.

– Если тебе вдруг станет неприятно, скажи мне, – прошептал он.

Розамунда покачала головой. Она готова была вынести любую боль ради того наслаждения, которое он дарил ей. Но во второй раз ей уже не было больно. Странное, удивительное ощущение овладело ею, ее тело приняло его, а он входил все глубже и глубже, пока наконец с хриплым стоном полностью не погрузился в нее.

На миг он остановился, как будто ему, а не ей, стало больно.

– Продолжай, – шепнула она. – Не останавливайся.

Розамунда попыталась двигаться в такт его движениям, но он удержал ее на месте. Он хотел взять ее так, как ему хотелось, и для нее было огромным блаженством просто лежать, ничего не делая.

Эхо отдаленного, но приближающегося наслаждения прокатилось по ее телу. Оно было еще далеко, но трепетное звучание волшебного оркестра пробегало по струнам ее души. Музыка ширилась, нарастала, он был дирижером, и чудесные звуки подчинялись взмахам его палочки.

Просунув под нее руки, он слегка приподнял ее, положение их тел изменилось, и он вошел в нее еще глубже, словно ударив по струнам блаженства в ее теле. Близилось крещендо.

От жгучего нетерпения она стонала и дрожала. Розамунда сама не знала, чего ей хочется, но музыка внутри звучала все громче, все настойчивее – ей казалось, что еще чуть-чуть, и она сойдет с ума от волнующих, сильных звуков, сотрясавших ее тело.

– Розамунда, – исступленно прошептал Гриффин. Она не поняла, о чем он просил ее. Но тут он поднял ее еще выше и, войдя внутрь резким мощным движением, пробудил внутри ее неведомое до сих пор наслаждение. Розамунда напряглась словно струна – казалось, еще немного и она порвется от мучительного напряжения, – но тут внезапно сладострастные конвульсии овладели ею. Крещендо зазвучало в ее душе и теле.

Волны музыки взметнули ее вверх, даря настоящее блаженство. Он лежал, хрипло дыша и не двигаясь, пока звучание чудесной музыки не стало ослабевать, стихать, и не угасло совсем.

Приоткрыв глаза, Розамунда увидела его довольное лицо. Она была так счастлива, что не могла вымолвить ни слова. Однако что-то самодовольное и в его взгляде подсказало ей, что не стоит быть такой пассивной в следующий раз.

Несмотря на это, блаженство переполняло ее сердце.

Они оба лежали на мягком душистом сене, постепенно приходя в себя. Искоса наблюдая за ним, она увидела, что он опять поглядывает на нее с нетерпением. Каким бы он мог быть восхитительным любовником – страстным, неутомимым, любвеобильным.

Но она не стала говорить ему об этом, а лукаво заметила:

– Похоже, ты очень доволен собой.

– Да, – усмехнулся он, – не стану скрывать. Очень доволен.

– И я тоже очень довольна тобой, – рассмеялась Розамунда.

Выражение его лица вдруг изменилось, став мягким и добрым.

– Нам пора идти домой. Мне кажется, что то же самое с не меньшим успехом мы повторим в нашей спальне.

Следующие дни, точнее ночи, были наполнены плотскими наслаждениями. По утрам Гриффин уходил по делам, отлучаясь почти на весь день. Требовалось много сил и времени, чтобы управлять таким большим поместьем как Пендон-Плейс.

Розамунда, засучив рукава, принялась наводить порядок в главном доме. Задача непосильная для трех служанок, оставшихся в доме. После кончины деда Гриффин уволил почти всю домашнюю прислугу, а те, что остались, сами уволились после страшной и таинственной гибели мистера Олбрайта. Те слуги, которые работали на конюшне, птичнике, в саду, одним словом, вне дома, ни за что не хотели делить кров со страшным господином Гриффином Девером.

– Что за чепуха! – возмутилась Розамунда. – Откуда такое предвзятое мнение?

– Рози, не могла бы ты говорить потише, – попросила ее Джекс. – Вон там идет миссис Симпкинс, главная сплетница во всей округе.

– Неужели? – с неожиданным любопытством воскликнула Розамунда. – Дорогая, у меня возникла одна мысль.

К удивлению Джекс, Розамунда, взяв ее под руку, потащила следом за миссис Симпкинс, которая вошла в галантерейную лавку. В этом популярном среди женщин всей округи заведении продавались ткани, пуговицы, ленты, тесьма и нитки. Розамунда уже не раз под разными предлогами посещала эту лавку и была знакома с хозяйкой миссис Торн.

Понимая, насколько хорошо слышно любое, даже негромко произнесенное слово в столь небольшом помещении, Розамунда намеренно четким и даже звонким голосом обратилась к Джекс:

– Ничего не поделаешь, дорогая Жаклин, наверное, придется нанимать прислугу из Лондона. Очень досадно, но я не вижу иного выхода. Если не считать двух приходящих служанок, которых я переманила из гостиницы, похоже, здесь нет приличной прислуги.

Жаклин все поняла с полуслова и ловко подхватила:

– Да-да, дорогая. Ты совершенно права.

– Придется платить слугам из Лондона двойное жалованье, чтобы заманить их в такую глушь. Хотя мне совсем не по душе нанимать для работы в провинции городскую избалованную прислугу. Они тут совершенно не на своем месте, да и местные жители точно не станут их любить.

– У всех приехавших слуг, наверное, есть дочери, а эти чудесные создания, выросшие в городе, презирают провинцию.

– О да. Еще как. А как надменно они смотрят на простых сельских обывателей! Пожалуй, я согласилась бы платить двойное жалованье местным жителям, разумеется – из числа честных и добросовестных, – но где их взять?! Хотя мне это не очень нравится, но, видимо, все-таки придется обратиться в лондонское агентство по найму прислуги. Без прислуги в Пендон-Плейс никак нельзя.

С замирающим от волнения сердцем Розамунда услышала оживленное перешептывание хозяйки галантерейной лавочки с самой злостной сплетницей во всей округе. Теперь она почти не сомневалась в том, что к концу недели Пендон-Плейс не будет испытывать ни малейшего недостатка в прислуге.

Выбрав ленту малинового цвета, Розамунда принялась разглядывать ее на ладони.

– Какая прелесть. Жаль, для меня она слишком темновата, но тебе такой цвет подойдет как нельзя лучше.

Примеряя цвет, она приложила ленту к руке Жаклин.

– М-да, она выглядела бы прекрасно, но у тебя не очень белая кожа.

Но тут ей на глаза попалась лента бледно-голубого цвета, которая как раз подходила под цвет глаз ее золовки и хорошо гармонировала с ее смугловатой кожей.

– Не вижу никакого смысла подбирать что-либо по цвету, – заупрямилась вдруг Джекс. Ей было противно заниматься подобными пустяками и безделушками, как она насмешливо называла галантерейные товары и украшения.

– Не говори впредь подобной чепухи, а я сделаю вид, будто ничего не слышала, – спокойно ответила Розамунда. – Дорогая, будет намного лучше, если ты перестанешь сердиться и ворчать. Давай лучше займемся делом. Красота в жизни во многом зависит от нас, надо только приложить к этому руки.

Жаклин понурилась и жалобно, хотя и пыталась выглядеть веселой, проговорила:

– Рози, но я ненавижу танцевать. Я переставляю ноги неуклюже, как пьяный жираф, так шутит Гриффин. Бедный Дирлав дает мне уроки танцев, но все бесполезно. Он буквально рвет на себе волосы от отчаяния. Я не преувеличиваю. Бедняга, по моей вине он скоро будет совсем лысым.

– Ну нет, мы этого не допустим, – усмехнулась Розамунда. – Как жаль, что здесь нет моего кузена Лидгейта. Он превосходный танцор и очень терпеливый учитель.

Сразу после свадьбы Розамунда обо всем написала родным, вызвав в ответ целую бурю писем со множеством подчеркиваний и восклицательных знаков от Сесили и сдержанных похвал от герцога Монфора.

От Ксавье не пришло ни строчки.

Розамунда просила родных и друзей не спешить к ней с визитами, до тех пор пока она не приведет Пендон-Плейс в надлежащий порядок. Ни она, ни Гриффин не собирались ехать в Лондон, хлопот было полным полно.

Но это не могло длиться вечно. Гриффин успешно наводил порядок в поместье, Жаклин тоже была готова к выходу в свет, и Розамунду почти ничего более не удерживало в Пендон-Плейс. Она с затаенным нетерпением предвкушала встречу со своими близкими, только мысль о Ксавье острой иглой торчала в сознании, но Розамунда всегда отгоняла ее прочь. Она едва не витала в облаках от счастья, и ей не хотелось ничем, даже в мыслях, омрачать его.

Несмотря на скрытую неприязнь Жаклин, Розамунда продолжала покупать разные ленты, кружева, пуговицы, нитки для вышивания, хотя уже не знала, куда все это девать: по своему качеству они заметно уступали схожим товарам, продававшимся в Лондоне.

Делая столь обильные покупки, она тем самым пыталась завоевать доверие владелицы галантерейной лавки. Давая деньги, она видела, как радостно и жадно горят глазки миссис Торн. И тут ей пришла в голову еще одна мысль. Вместо Диккона, который доставлял покупки в Пендон-Плейс, кстати, это входило в его обязанности, она попросила сделать это миссис Торн.

Надо было видеть, как загорелось от алчности ее лицо, с каким удовольствием она сжимала в руках полученные монетки. Через несколько дней Розамунда повторила подобный трюк еще раз. Вскоре она сделала столько ненужных покупок, что уже не знала, куда их девать.

– Дорогая, не могла бы ты объяснить, зачем нужно столько платков с моей монограммой? У меня их уже не меньше тридцати штук, – как-то раз спросил ее Гриффин.

– Их вышивает одна женщина в деревне, – намекнула ему Розамунда.

– Ага. – Гриффин задумчиво почесал подбородок. – Все равно я что-то ничего не понимаю.

Она знала, что если откровенно признается – а правда заключалась в том, что Розамунда пыталась во что бы то ни стало завоевать доверие местных жителей, – то ему точно не понравится.

– Милый, это одна из моих причуд. Зачем покупать три платка, если можно заказать тридцать.

Не дав опомниться, она поцеловала его в лоб, и он, отвлеченный ее нежностью, не стал больше задавать вопросов.

На другой день ей предстояло переговорить с множеством народу, который уже мечтал служить в Пендон-Плейс. Хотя Гриффин не вмешивался в ее дела, ей не хотелось обманывать его.

Ни слова не сказав ему, она поставила в известность новую прислугу, что жалованье будет удвоено. Это было неприятно, расточительно, но необходимо.

Розамунда очень хорошо понимала – иногда стоит быть щедрым.

Она сомневалась, что Гриффин поймет все как надо. Тем не менее она училась управлять мужем и уже узнала, что по утрам после страстной ночи он обычно более мягок и покладист, чем вечером.

Итак, завтра надо было с этим кончать. Еще неделя такой неустроенной жизни, и она чувствовала, что не выдержит, сорвется. Пегги как экономка и ее близкие тоже не слишком утруждали себя, и вообще они были не самыми идеальными слугами. Розамунда не могла не видеть, что Пендон-Плейс слишком велик, что без штата вышколенной прислуги тут никак не обойтись.

Она сделает все возможное, чтобы превратить Пендон-Плейс в уютный дом, и когда Гриффин увидит, как все удобно и хорошо, не станет возражать и согласится на все ее нововведения. Сейчас он может не согласиться, но потом, убедившись в ее правоте и ощутив на себе все преимущества новой жизни, станет более сговорчивым. Вот так, постепенно будут сбываться ее мечты.

Розамунда была довольна собой. Ей нравилось спать вместе с Гриффином, и она мечтала иметь детей. Ей так хотелось прижимать их маленькие тельца к своей груди, гладить их нежную кожу, смотреть на их улыбающиеся лица.

Большой дом, налаженный порядок, вышколенная прислуга, любезные соседи, ежегодное появление в лондонском высшем свете на время сезона, радостные детишки в детской. Верный любящий муж, чтобы уважал ее, выполнял малейшие прихоти, утолял любовный пыл.

И все было рядом, все это было осуществимо.

Для счастья более чем достаточно… если бы только…