Текст книги "Лотос-блюз"

Часть III
“Теперь вы мне верите?”

РАСШИФРОВКА ИНТЕРВЬЮ

С МАРТИНОМ БЕННЕРОМ (М. Б.)

ИНТЕРВЬЮЕР: ФРЕДРИК УЛАНДЕР (Ф. У.), независимый журналист

МЕСТО ВСТРЕЧИ: номер 714, “Гранд-отель”, Стокгольм

Ф. У.: Вот как. Стало быть, у вас был шанс покончить с этим?

М. Б.: Да, и я им не воспользовался. Покончить… не покончить… я уже вконец запутался. Дело приказало долго жить в тот вечер, прямо у меня на глазах. Железнодорожный билет оказался блефом, ну и все остальное тоже рухнуло.

Ф. У.: Но ведь это было вполне предсказуемо? В смысле, что железнодорожный билет – ложный след.

М. Б.: Так можно было подумать. Не нарушай такой вывод – первое правило в этом деле. А именно: все было не тем, чем казалось.

Ф. У.: Ага, значит, несмотря ни на что, билет вам пригодился.

М. Б.: До этого места в истории мы пока не дошли, всему свое время.

Ф. У.: Вас не раздражало, что Люси постоянно расходилась с вами во мнениях?

М. Б.: что-то я не понимаю вопрос. Именно это была – и есть – основа нашего сотрудничества. Мы очень непохожи и потому нередко спорим, а в споре, как известно, рождается истина.

Ф. У.: Со стороны трудновато разобраться в ваших отношениях. По всей видимости, они протекают – или протекали – весьма бурно?

М. Б.: Только пока мы были парой, но потом бури прекратились. Мы расстались, и отношения стали прозрачны, как хрусталь.

Ф. У.: Вы можете встречаться с кем угодно, а она остается дома и ждет вас?

М. Б.: Если вы так поняли историю, которую я только что рассказал, то вы плохой слушатель. Мы с Люси на равных. Она тоже может спать с кем угодно. Если хочет.

Ф. У.: Разумеется, я наговорил кучу глупостей. Извините.

М. Б. (со вздохом): Не знаю, стоит ли вам извиняться. Вообще-то я понимаю, с точки зрения окружающих наши с Люси отношения наверняка выглядят странно. И тем летом сложностей не убавилось.

Ф. У.: А Ницца? Поездка туда вроде бы не состоялась, или я ошибаюсь?

М. Б.: Да, не состоялась.

Ф. У.: Понимаю. Вы остались дома?

(Молчание.)

М. Б.: Да нет. Потому что в один прекрасный день позвонили в дверь конторы, и все началось сначала.

18

Говорят, выдержка – добродетель, но лично я сомневаюсь. На свете полным-полно прекрасных качеств, какими может обладать человек, но чтобы именно выдержка… нет, не верю. Большинство в моем окружении знают об этой моей особенности и считаются с нею. Но только не Белла. С естественностью четырехгодовалого ребенка она решительно ищет моего внимания и не понимает, что играет с огнем, когда снова и снова задает один и тот же вопрос или раз за разом нарушает те же правила. Над этим мне пришлось здорово поработать, когда я забрал ее к себе. Не поддаваться порыву распахнуть окно и вышвырнуть ее, когда она становилась чересчур назойливой.

Когда выяснилось, что железнодорожный билет отнюдь не был важным элементом пазла, каким я норовил его представить, мы говорили о Саре Техас не так уж и часто. Кто-нибудь более честолюбивый, нежели я, наверняка бы решил довести дело до конца, раз уж начал, но я, черт побери, не таков. Важнейшее условие успеха – самому выбирать свои сражения.

Фактически уже на следующий день жизнь потекла своим чередом. Мы с Люси снова принялись бестолково сновать по конторе в ожидании отпуска, нехотя отвечая на телефонные звонки. Люси по-прежнему рассуждала о том, какой солнцезащитный крем стоит взять с собой в Ниццу, а я вполуха слушал. Потом позвонил Веронике, с которой познакомился в “Пресс-клубе”.

– Не хочешь повидаться? Могу заехать к тебе с бутылкой вина и сырной нарезкой.

Вот что я сказал.

– Отлично. Ужасно хочу повидаться!

Таков был ответ.

Чуть слишком восторженный. Пусть мне недостает терпеливости, зато я суровый стратег. За десятилетия зависимости от встряски, какую дает только хороший секс, я до совершенства развил способность обставлять свидания. Ведь и трахаться тоже надо стильно. Многие девушки готовы, ничего не требуя, заняться с парнем сексом – даже не один раз, – но только если с ними не обращаются как с дерьмом. Вообще это вполне естественно, однако многие парни ошибочно полагают, что, если они проявят уважение к девушке, которая вызывает у них желание, она вообразит, будто отношения серьезны, станет навязчивой и обидится, поняв, что заблуждалась. Со мной так бывает теперь все реже. И я нисколько не сомневался, что с Вероникой ничего подобного не произойдет.

Вероника предложила повидаться в пятницу, но для меня это, разумеется, было исключено, поскольку вечер пятницы мы с Беллой всегда проводим вместе.

– Тогда в субботу?

– В четверг, – сказал я. – Завтра.

Отчасти мне не хотелось ждать, а отчасти она субботнего вечера не стоила. Да и у Люси, возможно, будут какие-то планы.

Едва я успел положить трубку, как дверь моего кабинета распахнулась. На пороге стояла Люси в бикини. – Если тебя не интересуют мои солнцезащитные кремы, так, может, ты хотя бы поразмыслишь над тем, что мне надеть?

Сколько раз можно заводиться из-за одной и той же женщины? Такие вот вопросы порой не дают мне уснуть ночь напролет.

– Ничего, – хрипло сказал я.

– Но Мартин…

Ну да, все как обычно. Мы с Люси играли в дурацкие игры, мастерили из старых дел бумажные самолетики. Материалы предварительного расследования по делу Сары Техас я аккуратно сложил обратно в ящики и отнес в подвал. На днях свезу на свалку, но сейчас, когда разочарование еще совсем свежо, я просто решил убрать это барахло с глаз долой.

В последующие дни я сделал одно-единственное разумное дело – удостоверился, чтобы для моего клиента из СИЗО, защищавшего свою сестру Майю, все разрешилось благополучно. Его так называемого другана арестовали за нанесение тяжких телесных повреждений и за противозаконные угрозы и шантаж, а моего клиента выпустили на свободу. Никто меня не звал и не ждал, но я присутствовал на встречах моего клиента с полицией касательно того, как в дальнейшем будет обеспечена защита семьи. Полиция тщательно проверила связи и возможности другана и пришла к выводу, что уровень угрозы для моего клиента и его сестры невысок.

– Только пока он сидит за решеткой, – сказал мой клиент.

На такой случай у полиции тоже имелся план. Как только мерзавец выйдет на волю, за ним установят наблюдение. Я со своей стороны был спокоен. Кстати, и мой клиент тоже.

Все шло тихо-мирно. Порой даже солнышко выглядывало из-за туч. Работы в конторе было так мало, что я два дня кряду после обеда приводил туда Беллу, хотя вообще-то ей полагалось находиться в садике.

Возможно, так бы продолжалось. В спокойствии, при солнце и в детских играх. Если бы не одна деталь, которую я совершенно упустил из виду. Что на свете есть люди куда более терпеливые, чем я сам. И не только более терпеливые, но и более упертые.

В пятницу, во второй половине дня, я сидел в кабинете, писал мейл. Накануне вечером я встретился с Вероникой, а еще до этого мы с Люси наметили, как проведем выходные. Словом, день выдался очень хороший. Как вдруг в дверь позвонили, и, помнится, я подумал: “Кого там нелегкая принесла?” Мы никого и ничего не ждали, и Люси ушла домой. У меня было мелькнула мысль, не Бобби ли это. Я чертыхнулся про себя, ведь следовало позвонить ему и сообщить, что я отказываюсь от дела.

Но, открыв дверь, я увидел не Бобби. На пороге стояла женщина.

– Вы Мартин Беннер? – спросила она.

Собственно, внешне она не вызывала особого интереса. Самая заурядная женщина. Не красивая, не уродливая, совершенно обычная. Мне по душе люди, которые не пускаются на всякие там ухищрения. – Да, Мартин Беннер – это я. Вам нужна помощь?

Она нерешительно шагнула в холл.

– Пожалуй, – сказала она. – Во всяком случае, Эйвор послала меня сюда.

Эйвор, я почти забыл о ней. Надо бы вернуть ей коробку с чердачными сокровищами. Мне она больше не нужна. Конечно, со стороны Эйвор очень мило направить ко мне новых клиентов, раз уж Густавссон отошел от дел. Эта мысль заставила меня слегка приосаниться. Густавссон – фигура легендарная, а теперь вот люди идут ко мне. Недурно.

К сожалению, женщина оказалась отнюдь не новой клиенткой.

Она протянула руку, я пожал ее.

– Дженни Вудс, – сказала она. – Я дружила с Сарой Телль в Хьюстоне и на днях позвонила Эйвор по поводу кой-каких вещей, которые переправила сюда перед процессом. Как я поняла, вы возобновили расследование?

Существуют сотни способов спровадить человека, но я владею только двумя. Приятным и неприятным. Все прочие в промежутке и сверх того – к примеру, любезный, дипломатичный или насильственный – не моя стихия.

С Дженни я первым делом опробовал приятный.

Не приглашая ее в кабинет, прямо здесь, в холле, сказал:

– Нет, я не стал возобновлять дело Сары Телль. Возможно, у Эйвор есть причины так думать, но при ближайшем рассмотрении я пришел к выводу, что необходимости в этом нет.

Дженни отвела волосы от лица, заложила их за уши. Выглядела она совсем не так, как я себе представлял. Я видел фотографии Сары и думал, что Дженни похожа на нее. Судя по снимкам, Сара практически всегда носила джинсы, клетчатые рубашки и кеды. За исключением зала суда, когда решался вопрос о ее заключении под стражу. Там она была в жакете и юбке.

Если Сара вечно ходила в просторных рубашках и джинсах, то Дженни была из тех, кто носит строгие юбки до колен и нитку жемчуга на шее. Необычно для девушки, которой нет и тридцати.

– Не понимаю, – сказала она. – Так вы работаете по делу Сары или нет?

Что же тут непонятного?

– Нет, – сказал я уже более решительным тоном.

– Но раньше работали?

– Нет. Я рассматривал такую возможность, и только. Больше ничего от меня не требовалось.

Дженни пристально смотрела на меня.

– Можно спросить, как вы сумели так быстро принять решение? Если я правильно поняла Эйвор, всего неделю назад вы заходили к ней домой и тогда только-только приступили к работе.

Я набрал в грудь воздуху, изо всех сил стараясь ничем не выказать досады, которая переполняла меня. К тому же во мне против воли проснулось любопытство. Дженни что же, едва переговорив с Эйвор, бросилась в самолет и махнула из Штатов сюда?

– Я проверил кой-какие обстоятельства, которые полиция, как мне сначала казалось, упустила из виду, – сказал я. – А когда выяснилось, что эти обстоятельства ничего в деле не меняют, я передумал, так как расследовать здесь больше нечего.

Дженни медленно кивнула:

– Пожалуй, теперь я понимаю. Эйвор сказала, у вас железнодорожный билет, который я послала Бобби вместе с дневником. Он тоже относится – как это вы сказали? – к числу обстоятельств, которые вы проверяли?

Судя по ее речи, она выросла в иных условиях, чем Сара и ее брат Бобби.

– Да, – ответил я. – А когда понял, что он ничего не значит, предпочел не тратить силы. – Я демонстративно посмотрел на часы. – К сожалению, ничем не могу вам помочь. Что бы ни обещала Эйвор. Если у вас больше нет ко мне вопросов, то давайте попрощаемся.

Дженни рассмеялась:

– Помогать надо не мне, а Саре.

Снова-здорово. Я тоже чуть не рассмеялся.

– Послушайте. Сара мертва. С моей стороны было глупо ковыряться в этой каше, а еще глупее, что я не сказал об этом сразу, при первой же встрече с Бобби. Если хотите, чтобы Сара нашла успокоение, обратитесь к священнику. Потому что я, увы, вам помочь не могу.

Дженни посерьезнела:

– Скажите мне только, как вы пришли к выводу, что железнодорожный билет ничего не доказывает.

Ну, это пожалуйста. В кратких словах я объяснил ход наших с Люси размышлений.

– Сара находилась в галвестонском отеле в ту ночь, когда произошло первое убийство. Стало быть, невозможно себе представить, что она одновременно сидела в поезде из Хьюстона в Сан-Антонио, – подытожил я.

– А вывод, что Сара находилась той ночью в “Карлтоне”, вы делаете на основании рапорта полицейского, который якобы опознал ее, когда занялся хьюстонским расследованием?

– Совершенно верно.

– Но вы же не видели протокола галвестонского допроса?

Я замялся. Не видел, что правда, то правда.

Дженни именно так и истолковала мое молчание. – Вы не видели галвестонского протокола, потому что его не существует, – сказала она.

Я скрестил руки на груди.

– Тогда каким образом полицейский ее опознал?

– Он кадрился к ней совсем в другой раз, в галвестонском пабе, когда она была там с семьей своих хозяев. Сара его отшила. Но он же не мог сказать об этом коллегам, верно?

Сколько мгновений в нашей жизни уходит на то, чтобы принять по-настоящему важные решения? Не особенно много. А главное, мы редко осознаем их важность, обычно осознание приходит задним числом.

– Я не лгу, – сказала Дженни. – Если позволите, с удовольствием докажу.

Я долго молча смотрел на нее.

Она не такая, как Бобби. Не из тех, от кого за километр разит проблемами. Поэтому вызывала куда больше доверия. Но в то же время… я ведь отказался от этого дела. И собираюсь начать сызнова?

Мне вспомнились ящики с материалами. Я еще не успел отвезти их на свалку. Так что далеко идти не придется, если я все же вновь открою свое частное расследование.

Не знаю, что двигало мной – уныние или любопытство.

Но в конце концов я сказал:

– Ладно, я охотно вас выслушаю. Как насчет кофейку?

19

На площади Санкт-Эриксплан есть кафе под названием “Зоко”. Первый раз меня привела туда Люси. А теперь я привел Дженни Вудс, хьюстонскую подружку Сары. Когда мы сели за столик у окна, я был настроен несколько скептически. Вдобавок днем кафе заполоняли женщины с детскими колясками. Терпеть не могу этот культ младенцев, который усиленно поощряют в Швеции. Сам я никогда его не приветствовал. Определил Беллу в детский сад, когда ей сравнялось десять месяцев, и насколько могу судить, ей это ничуть не повредило. Да и с какой бы стати? Там она получала все, что нужно, и даже больше.

Я заказал официантке два кофе.

– Даю вам полчаса, и ни секундой больше, – сказал я Дженни.

– Хватит и десяти минут, – ответила она.

Держалась она спокойно и по-деловому. Я видел, как она смотрит на детские коляски, но не мог отгадать ее мысли.

– У вас есть дети? – спросил я.

Помнится, Эйвор говорила, что есть, но проявить вежливость никогда не вредно.

– Стоит ли тратить время на разговоры обо мне, раз вы так спешите? – сухо заметила Дженни.

Я сразу дал задний ход. Само собой, мне совершенно наплевать, есть у нее семья или нет.

– Ваша правда. Рассказывайте.

– С чего начать?

– С того места, на котором мы прервали разговор, когда вышли из конторы.

– Вы хотите обсудить только железнодорожный билет?

– Если у вас есть что-то еще, выкладывайте. Но в общем-то да, билет представляет особый интерес.

Не притрагиваясь к кофе, Дженни просто смотрела в чашку, будто не понимала, что там такое.

Потом переключила внимание на меня.

– Мы с Сарой познакомились в Хьюстоне в январе две тысячи седьмого. Обе только что устроились няньками в семьи, которые жили по соседству друг от друга в Хайтс. Это жилой район примерно в семи километрах от центра Хьюстона. Не знаю, что уж мы там себе воображали. Хьюстон – город огромный, но совершенно бездушный.

– Он мне знаком, – коротко вставил я.

– Вы там бывали?

Я там жил. Раньше, в другой жизни. Но этого я не сказал, ответил иначе:

– Несколько лет назад.

– Тогда вы знаете, какой он, – сказала она. – Город стоит на нефти, и тамошние жители либо плывут по ее поверхности, либо тонут в ней. На первых порах и мне, и Саре там не особенно нравилось. А потом мы познакомились и стали проводить время вместе. Мы совершенно непохожи, но нам было на удивление хорошо вдвоем. Я заметила, что одета Сара неряшливо, что росла явно в плохих условиях. В известном смысле жизнь в Хьюстоне вполне ее устраивала. Она могла оставаться безымянной. И высоко это ценила.

Я изо всех сил старался не показать виду, что сгораю от нетерпения.

Железнодорожный билет, думал я. Расскажи наконец про этот треклятый билет.

– С хозяевами ей повезло больше, чем мне. Они довольно часто путешествовали и всегда брали ее с собой. На выходные и на праздники многие хьюстонцы охотно уезжают из города. Галвестон расположен южнее, примерно в часе езды. И Сарины хозяева ездили туда, как только время позволяло. И останавливались всегда в одном и том же отеле. В “Карлтоне”. На приморском бульваре. Сара любила там бывать. Она обожала море, вы знаете?

Я покачал головой. Нет, этого я не знал.

Лицо Дженни озарилось улыбкой, а мне вспомнились мамины слова, которые мы с сестрой часто слышали от нее в детстве. Человек, мол, краше всего, когда радуется. Это верно. Особенно для людей вроде Дженни, которые обычно производят весьма заурядное впечатление. Но с улыбкой выглядят совершенно иначе. – На отдыхе хозяева не слишком нуждались в Саре, – продолжала Дженни. – Она жила в отдельном номере и проводила время по своему усмотрению. Если я была свободна, то брала машину и приезжала к ней. Ночевала в ее номере, но об этом мы никому не говорили. Вечерами и ночами ходили по клубам или куда-нибудь в бар. Так она и познакомилась с Ларри.

Ларри? Я мгновенно насторожился и вопросительно приподнял брови.

– Ларри – это полицейский, который позднее служил в Хьюстоне и забрал себе в голову, что Сара совершила двойное убийство.

– Ага.

– Он развлекался с приятелями, несколько раз видел Сару и пытался с ней познакомиться. Дело было в конце лета, еще до того, как в Галвестоне случилось первое убийство. За две недели до убийства Сара приехала туда со своими хозяевами, присматривала за детьми, пока их родители гуляли на свадьбе. На другой день она вышла выпить кофе. И тут Ларри опять подкатил к ней, на сей раз он был в форме.

– Клеился к ней, находясь на службе?

– Ну да. Наверно, хотел произвести впечатление на коллег или еще что. Сара ведь была очень хорошенькая.

Я видел ее фотографии и не мог не согласиться с такой оценкой.

– Упорный малый, этот Ларри, а?

– Чертовски упорный. Но Сара сказала “нет”. В тот раз в кафе сказала “нет” куда как однозначно. Выплеснула кофе прямо ему в физиономию.

Я расхохотался:

– Серьезно? Выплеснула кофе в физиономию полицейскому в форме?

– Как вы понимаете, он жутко разозлился. Но после этого инцидента больше ей не докучал. До прошлого, двенадцатого года, когда его перевели в Хьюстон и поручили активизировать дознание по убийству таксиста.

Я посерьезнел. Мы подошли к наименее понятной части тогдашних событий, и мне было важно разобраться в аргументации Дженни.

– Если я правильно вас понял, дознаватель, то бишь Ларри, сочинил, что допрашивал Сару в Галвестоне по поводу первого убийства?

– Именно так. Он сидел в Хьюстоне, на новой работе, и хотел показать себя перед начальством. И тут вдруг в расследовании возникает Сара, девушка, произведшая на него неизгладимое впечатление. Он узнал ее на фотографии, которую сделал какой-то свидетель и передал в полицию. На той фотографии, где она выходит из такси и бранит шофера, найденного потом мертвым.

– Я видел эту фотографию, – сказал я. – Ее наверняка и в газетах опубликовали?

– Безусловно, – ответила Дженни. – Помнится, я тоже ее видела, потому что про убийство таксиста писали все газеты. Полиция хотела связаться с женщиной на фотографии, но Сара не откликнулась. У нее с детства был весьма скверный опыт общения с полицией.

– Значит, вы говорили об этом? Вы знали, что на фотографии была она?

Дженни покачала головой:

– Нет. На фото в газетах я ее не узнала. Вы же знаете, что такое снимки, сделанные ночью и в движении. Смазанные, не в фокусе. Только прошлой осенью, когда Сара позвонила мне после первого допроса в полиции, я присмотрелась как следует и разглядела, что это она.

До этой минуты я не возлагал на разговор с Дженни особых надежд. Однако теперь выпрямился, отодвинул пустую чашку и навострил уши.

Дженни понизила голос, будто опасалась, как бы ее не услышал кто-нибудь из мамаш с колясками.

– Если отнестись к полицейскому Ларри с некоторым пониманием, то логика его рассуждений достаточно ясна, – сказала она. – Он узнал Сару на фото и смекнул, что с полицией она не связалась. Вдобавок ему было известно, что обычно она останавливалась в том галвестонском отеле, где тоже произошло убийство. Вот он и пошел к своему хьюстонскому начальству и доложил, что опознал Сару, потому что опрашивал ее в Галвестоне, так как она находилась в отеле в ночь убийства. Но он все это выдумал, ведь стыдился рассказать, почему узнал ее на самом деле. Судя по всему, проверить никто не потрудился. Поскольку же он сказал, что лично провел допрос, наверно, и протокол искать не стали. Зачем? По словам Ларри, она не сообщила ничего интересного для полиции.

Однако мне этого было недостаточно:

– По-вашему, он выдумал ситуацию, в какой с ней встречался, и этого хватило, чтобы повесить на нее двойное убийство? Что-то не верится. К тому же он чертовски рисковал. Дойди дело до обвинения или до ареста, в Штатах ему пришлось бы документально подтверждать свои слова, даже если бы Сара дала признательные показания. Кстати, если б дело проверяли в Швеции, потребовалось бы то же самое.

Тут я оборвал сам себя. Не мог припомнить, чтобы читал об этом в материалах предварительного расследования. Выходит, подтверждение не затребовали, поскольку в Сарином чердачном отсеке было найдено орудие убийства, нож?

– Если я поняла правильно, дело было так, – продолжила Дженни. – Ларри сказал, что той ночью, когда в Галвестоне убили женщину, провел уйму допросов. И, к сожалению, протоколом оформил не все. Зато он предъявил полный список постояльцев отеля на ту ночь, где значилось и имя Сары. Хотя схимичить тут, пожалуй, не слишком трудно.

– Откуда вам все это известно?

– Скажем так: у меня есть свои контакты.

– В полиции?

– И там тоже.

Все, что я услышал, было трудно принять на веру. Слишком много случайностей. Неужели хьюстонский полицейский нарочно, в отместку, связал Сару с местом преступления, лишь бы объяснить, почему опознал ее, да еще и тень на нее бросить? Очень странная стратегия.

– А Сарины хозяева? – спросил я. – Они тоже значились в том списке?

– Нет, до этого он в своем вранье, понятно, не дошел, и тут у Сары возникла небольшая проблема, – сказала Дженни. – Как раз на те выходные, когда в Галвестоне случилось убийство, хозяева отпустили ее, и она поехала в Сан-Антонио повидать парня, с которым не так давно начала встречаться. Только об этом она никому не говорила. Соврала. И спроси кто-нибудь у ее хозяев, где Сара была в те выходные, они бы ответили, что в Галвестоне, ведь Сара сказала им, что поедет именно туда, только остановится в другой гостинице, мол, когда она ездит в одиночку, “Карлтон” ей не по карману.

– Ах ты черт!

– Понимаете, как все это взаимосвязано? Железнодорожный билет самый настоящий. В самом деле Сарин, я могла бы засвидетельствовать. Если бы мне позволили. Мы же вместе ездили в Сан-Антонио. Оттого билеты и были у меня. А потом я их сохранила, на память. Ведь в той поездке познакомилась со своим мужем. Сара такие сувениры не собирала, да и вообще была растеряха. Потому и во время поездки я держала ее билет у себя, чтобы она его не выбросила, ну а после она его не забрала. – Дженни помолчала, потом спросила: – Теперь вы мне верите?

– Да, – сказал я.

Волей-неволей я проглотил услышанное. Дженни извинилась и ушла в дамскую комнату. Сам я остался за столиком в раздумьях. Итак, у Сары есть алиби, по крайней мере на время одного из убийств. Насчет полицейского, который ее опознал, я подумаю попозже. Первый раз, когда ее вызвали на допрос, полицию интересовали лишь два американских убийства. Лишь позднее добавились еще и три шведских. Нам с Люси обоим бросилось в глаза, что попытки Сары защититься от обвинений на первом допросе уже на втором резко сменились признательными показаниями, причем не по двум, а по пяти убийствам.

Дженни вернулась.

– Вы говорили, она вам звонила.

– После первого допроса она связалась со мной, просила помочь. Сказала, что ей нужен и билет на поезд, и старый дневник, который она оставила в Хьюстоне, потому что там было всякое занудство и она решила не брать его с собой в Швецию. Отдала мне в аэропорту, перед отлетом домой. Если честно, она просила сжечь его, а я сунула дома в ящик и забыла. Наверно, подумала, что когда-нибудь она пожалеет и захочет получить его обратно, так оно и вышло.

– Она что же, знала? Что вы его сохранили?

– Догадывалась. Господи, я так удивилась, когда она позвонила. Ведь столько лет прошло. Она была в истерике и отчаянии. Через пару недель я сама позвонила ей, потому что конверт с билетом и дневником вернулся обратно. Когда отсылала, я от волнения мало марок наклеила. И уже не стала отсылать все это почтой, решила переправить с оказией. А Сара вдруг отказалась и от билета, и от дневника. Сказала, что все кончено, что я могу их выбросить. Я, конечно, выбрасывать не стала. А позднее, прочитав в газетах в Сети, что она созналась в куче убийств, подумала, уж не сошла ли она с ума. Ведь я знала, что в Галвестоне она никого не убивала. Тогда я обратилась в полицию, но они меня отшили. Кончилось тем, что я переправила эти вещи Сариному брату Бобби, мы с ним никогда не встречались, но он как будто бы очень активно занимался Сариными проблемами. Только и это явно ничуть не помогло. – Да, не помогло, – кивнул я.

Мысли мои мчались со скоростью света. Мне нужно было столько всего обсудить с Дженни. Бывшего бойфренда Сары и ее папашу. И слухи, что она занималась проституцией.

– Сарин бывший и ее папаша, кажется, и в Штатах доставили ей массу неприятностей, – сказал я, чтобы с чего-то начать.

Дженни наморщила лоб.

– Я знаю, что ее бывший появлялся в Хьюстоне, она говорила. Тут у нас обеих, кстати, сходный опыт. Мой бывший тоже приперся в Штаты следом за мной.

– Э… – начал было я.

Но Дженни отмахнулась.

– Вы забываете, что США – одна из крупнейших в мире туристических стран. Туда приезжает множество молодежи. Не знаю, как было с Сарой, но теперь, оглядываясь на тот первый год в Техасе, я думаю, что, пожалуй, преувеличивала проблемы с моим бывшим. Но тогда – в разгар тогдашних событий – все это представлялось утомительным и неприятным. Так вот. Кто знает, что он себе думал, что им двигало? Он никогда мне не угрожал, просто хотел повидаться. А для меня и это было чересчур.

Я невольно констатировал, что именно сейчас меня интересовали отнюдь не бывшие парни Дженни, а Сара Телль и ее бурное прошлое. И я поспешно перебил. Сделал глупость, хотя тогда об этом не подозревал. – Что вы думаете о Сарином папаше?

Она недоуменно посмотрела на меня:

– Ничего не думаю. А что?

– Я читал дневник. Он тоже был в Хьюстоне и доставил ей массу неприятностей.

Дженни медленно покачала головой:

– Не-ет, думаю, вы что-то не так поняли. Сарин папаша в Штаты не приезжал.

Настал мой черед недоумевать:

– Но ведь она несколько раз упоминает о нем. Как о Люцифере.

Клянусь, Дженни застыла. И побледнела.

– Люцифер? – Она повертела кофейную чашку. – Незнакомое имя. Вы уверены, что она имела в виду своего папашу?

Нет, в этом я уверен не был. Зато был уверен, что Дженни лжет. Она определенно знала, кто такой Люцифер. Но не хотела говорить.

У меня зазвонил мобильник, я достал его из кармана, хотел было отклонить звонок. Но звонили из детского сада.

Вот черт. Надо ответить.

Запыхавшаяся воспитательница говорила торопливо, взахлеб.

Белла упала.

Ударилась головой.

– Травма довольно серьезная, Мартин. Мы вызвали скорую, ждем с минуты на минуту. Вы можете подъехать в детскую больницу имени Астрид Линдгрен?

Призна́юсь, бывают минуты, когда я смотрю на Беллу как на жиличку, как на человека, который вовсе не останется в моей жизни навеки. Но бывают и другие, куда более продолжительные, когда я отдаю себе отчет, что она моя, что других родителей у нее нет и не будет. Сейчас была именно такая минута. Ничто – ничто – не пугает меня больше, чем мысль, что Белла такая же, как все. Смертная. Если с ней что-то случится, мне конец. Ведь в тот миг, когда я заявил социальной службе, что возьму ее к себе, я заключил нерасторжимый договор со своей покойной сестрой.

Белла – моя ответственность. Каждый день и каждую ночь. Даже когда мы не вместе.

– Буду через десять минут! – Сердце в груди билось, как молот, казалось, вот-вот разорвется.

Я сунул телефон в карман и встал.

– Мне надо бежать, – сказал я Дженни. – Но я позвоню. Вы надолго в городе?

– В воскресенье возвращаюсь в Хьюстон. Нам необходимо еще кое-что обсудить. Сара не совершала этих убийств. И не убивала ни себя, ни сына. Во всяком случае добровольно. Я совершенно уверена.

– Поговорим позднее, – сказал я. – Мне пора.

– Еще одно: вы уверены, что именно Бобби приходил к вам в контору и просил помочь Саре?

– Да.

– Странно, – сказала Дженни. – Очень странно. Но об этом мы поговорим в следующий раз.

Мы обменялись телефонными номерами.

– Я непременно позвоню до воскресенья, – сказал я. Отвернулся и зашагал прочь. Дженни осталась за столиком.

Больше мы не виделись.