Текст книги "Охотник за судьями"

Глава 14
Очень-Большой-Ученый

– А об этом губернаторе мне что-нибудь следует знать?

Балти и Ханкс достигли Гилфорда и теперь стояли у порога резиденции нью-хейвенского губернатора Уильяма Лита.

– У него в родне тоже есть цареубийцы? И не прервут ли нашу трапезу дикари с корзинкой отрубленных голов?

Ханкс не обратил внимания на издевки:

– Лит препятствовал охоте за Уолли и Гоффом. По всей вероятности, скрывал их в подвале этого самого дома. Когда до Лита дошли вести, что Его Величество недоволен, Лит пересрал и написал ему покаянное письмо. О чем это вам говорит?

– Что он предатель.

– Нет, Балти.

– Не смейте меня так называть. Это имя – для друзей, а вы к их числу не относитесь.

– Это говорит нам о том, что он слаб. И боится короля. А поскольку вы носитель королевского приказа, Лит от одного вашего вида снова обосрется со страху. Если только не покажете ему, что вы идиот.

– Вы все сказали?

– Да.

Уильям Лит, губернатор колонии Нью-Хейвен, принимал гостей, рассыпаясь в улыбках и с учтивостью, подобающей положению Балти. Когда губернатор узнал, зачем они прибыли, его лицо осело, как пудинг под дождем.

– Опять искать цареубийц? Но ведь Уолли и Гофф давно сбежали. – И добавил неловко: – Если они вообще тут когда-нибудь были.

– Мм, – сказал Балти строго, как недовольный учитель (тон этот хорошо был знаком ему по опыту).

Он щелкнул пальцами, и Ханкс, повинуясь этому знаку, преподнес губернатору наделяющий Балти полномочиями приказ Короны во всем его великолепии (пергамент, печати и прочее).

Лит изучил приказ. Мужчина в теле, он обильно вспотел. Балти приободрился.

– Конечно, – запинаясь, произнес губернатор, – я буду всячески содействовать. Но я боюсь, вы, мистер Сент-Майкл, проделали такой долгий путь напрасно.

– Сен-Мишель.

– Простите. Однако нам ничего не известно о судьях Уолли и Гоффе.

Балти мерил шагами комнату, оглядываясь по сторонам. Он постучал по стене. Топнул ногой по половице. Лит смотрел круглыми глазами.

Балти ухмыльнулся и произнес загадочно:

– Примите мое восхищение, господин губернатор. Ваше жилище весьма… просторно.

Наутро Балти и Ханкс пустились в путь – от Нью-Хейвена их отделяло еще пятнадцать миль. Ночь они провели на постоялом дворе. Губернатор Лит подчеркнуто не пригласил их переночевать у него.

– Неужели обязательно было заглядывать под кроватку младшей дочери? – спросил Ханкс. – Там бы и кролик не спрятался, а не то что двое цареубийц.

– Я хотел показать ему, что настроен серьезно.

– А в дымоход вы зачем смотрели? Тоже хотели показать, что серьезно настроены?

– В правление Елизаветы католические священники вечно прятались в дымоходах. Оказывается, быть порученцем Короны – чудо как весело.

– У Дэвенпорта я советую вам быть повежливей.

– Почему? Он ведь тоже прятал Уолли и Гоффа?

– Вероятно. Но он тут главный заправила.

– Пускай святоши Новой Англии трепещут пред именем короля!

– Если они и затрепещут, то скорее от ярости. Я рад, что вам весело, но мы сейчас въедем в стан врага. Готового к нашему появлению. Ваш новый друг губернатор Лит наверняка послал гонца, чтобы предупредить горожан. Что же до имени короля, не ожидайте поклонов и реверансов. Здесь короля ненавидят. Возьмите-ка лучше вот это.

Он порылся в седельной суме и протянул Балти пистоль.

– Умеете с этим обращаться?

– А как же.

– Он заряжен?

Балти заглянул в дуло.

– Господи Исусе! – Ханкс выхватил у него пистоль. – Скажите мне, мистер Сен-Мишель, вы хоть что-нибудь умеете?

– Но не станут же они стрелять в посланца короля. – Балти шмыгнул носом. Некоторое время они ехали в молчании. Наконец Балти произнес: – Или станут?

– Скоро узнаем.

Лес по краям королевской большой дороги расступился, и путники увидели Нью-Хейвен, лежащий у излучины огромного залива.

Город имел необычную планировку – он состоял из девяти квадратов, причем центральный играл роль общинного луга. По замыслу основателей, этот план символизировал лагерь евреев в пустыне, а также храм Соломона и Новый Иерусалим из Откровения Иоанна Богослова. Все это должно было вдохновлять обитателей города, принявших самоназвание «святые», на праведную жизнь.

С запада и востока город замыкали, как пара книжных подставок, два величественных, почти одинаковых горных кряжа, вершины которых поднимались на несколько сот футов над лесом. Они поражали своим цветом – кроваво-красным.

– Какие красивые, – восхищенно сказал Балти. – Как они называются?

– Голландцы назвали их Роденберг. Красные горы.

Балти задумался:

– Жаль, что голландцы пришли сюда первыми. Эти горы достойны названия получше.

– Так дайте им другое имя, что вам мешает?

– И дам! – Балти указал на западный утес. – Это будет Уолли. А это, – он указал на второй утес, – Гофф.

– Горы Цареубийц. Почему бы нет? Дайте знать губернатору Литу, чтобы он поменял надписи на картах.

– Поделом Нью-Хейвену. Подумать только, укрывать подобных людей!

Они продолжали путь. Ханксу, похоже, эти места были знакомы (кажется, ему все здешние места были знакомы), но его тут не привечали. Встречные прохожие злобно пялились на путников. Лит и впрямь послал гонца с предупреждением.

Они прибыли на неприятного вида постоялый двор у городской верфи под вызывающим названием «Приют цареубийцы».

Ханкс оставил Балти в номере, сказав, что должен пойти повидаться кое с кем. Опять загадка.

– Я пойду с вами. Не хочу оставаться тут в одиночестве.

– Нет. Мой связной не будет мне доверять, если я явлюсь не один.

– Я иду с вами.

– Нет, не идете.

Ханкс вручил Балти пистоль:

– Он в самом деле заряжен, будьте осторожны. Оттяните серпентин, вот так. Теперь он взведен. Постарайтесь не застрелиться.

Балти сидел на краю кровати, лицом к двери, с пистолем в руке. Часы текли медленно.

Ханкс вернулся уже ближе к вечеру и ничего не сказал о том, как прошло свидание (и с кем). Он и Балти вместе двинулись к преосвященному Дэвенпорту.

Дэвенпорт жил в одном из лучших домов города – в его жилище было целых тринадцать каминов. Ханкс сказал, что это говорит о храбрости преосвященного.

– Почему?

– Пуритане верят, что дымоходы – это пути, по которым бесы путешествуют в преисподнюю.

– Чушь.

– Я уверен, что преосвященный весьма заинтересуется вашими богословскими теориями.

– При чем тут богословие? Это чушь, и все тут.

Они остановились перед домом Дэвенпорта. Ханкс показал Балти особняк на улице Вязов, стоящий на углу наискосок от дэвенпортовского:

– Тут раньше жил Итон. Второй основатель города. У него яйца, видать, были еще покрепче.

– Почему?

– Девятнадцать каминов.

Дверь открыла хорошенькая молодая индеанка – на вид лет пятнадцати – в строгом платье горничной. Она провела их в гостиную. Мебели в гостиной было мало, но вся дорогая. Там сидел пожилой мужчина с добродушным лицом, в обычной для круглоголовых[29]29
  Круглоголовые – обозначение сторонников парламента во время английской революции. Название пришло от характерной короткой стрижки. Враги круглоголовых, сторонники короля, традиционно носившие длинные волосы, именовались кавалерами.


[Закрыть] черной шапочке и листал большую Библию.

Преосвященный Джон Дэвенпорт приветствовал гостей благосклонной улыбкой. Его сапфирово-синие глаза словно принадлежали совсем молодому человеку. Ничего похожего на мрачное лицо с поджатыми губами, которое представлял себе Балти. Дэвенпорт, казалось, был лишен всякой злобы и даже неспособен на суровость. Черты лица – тонкие, почти женственные. Если бы не аккуратная бородка – серебряная, пушистая, – издали его можно было бы принять за женщину.

– Мистер Сен-Мишель. Полковник Ханкс. Добро пожаловать.

Он обратился к служанке:

– Познаю-Бога, принеси эля нашим гостям. И скажи Необходиме, что ужинать будут трое.

Девушка присела в реверансе и выплыла из комнаты, бесшумно ступая босыми ногами. Балти уставился ей вслед.

– Познаю-Бога – это ее христианское имя, – пояснил Дэвенпорт. – Прежде чем я наставил ее в вере, ее звали Не-Знаю-Бога. Пожалуй, запнешься, прежде чем такое выговорить. Ее брата зовут Покайся. Из этого вы можете заключить, что его христианское воспитание, скажем так, еще не довершено. Меня самого квирипи зовут Очень-Большой-Ученый. Признаюсь, мне нравится это имя. Мы очень любим наших квирипи. Мистер Сен-Мишель, вам, должно быть, все это чрезвычайно странно. Полковнику Ханксу – в меньшей мере. Вы ведь родились в Новой Англии, полковник?

– В Бостоне.

– Я очень люблю Бостон. Правда, у нас с мистером Итоном возникли некоторые разногласия с губернатором Уинтропом, но я ему благодарен, ибо это он сподвиг нас покинуть Колонию Залива и основать нашу собственную. По иронии судьбы мы ныне против воли подчиняемся власти его сына. Не скрою, Нью-Хейвен не слишком рад, что Его Величество отдал нас под власть Коннектикутской колонии. Но мы верные подданные. Мы повинуемся. Однако я чересчур распространяюсь. Это стариковский порок. Простите. Мистер Сен-Мишель, вы приехали из Лондона?

– Да.

– Я прибыл оттуда в тридцать седьмом. Сюда перебрался в тридцать восьмом. Теофилус – мистер Итон, – подобно Моисею, раздвинул воды моря, чтобы привести нас в землю обетованную. Я так понял, что вы явились сюда в поисках цареубийц. Жаль, что мы не можем предложить их вам за неимением таковых.

– У мистера де Сен-Мишеля приказ Короны – задержать судей Уолли и Гоффа, – сказал Ханкс. Он извлек документ и вручил его Дэвенпорту для ознакомления.

Дэвенпорт лишь скользнул взглядом по приказу:

– Весьма смелое предприятие.

– Смелое? – повторил Ханкс. – Отчего же?

– Не секрет, что часть местных жителей питает определенное сочувствие к этим судьям.

– Я бы как раз этих жителей назвал смелыми, учитывая желание Его Величества свершить правосудие над убийцами его отца.

Дэвенпорт улыбнулся:

– Убийцами? Всего лишь несколько лет, и такие разительные перемены. Совсем недавно генералы Уолли и Гофф считались великими людьми, спасителями отечества. Ныне они – несчастные беглецы, изгнанники, разлученные с родными и близкими, гонимые до самых краев земли. Кое-кто считает несправедливым, что несчастья их должны длиться, когда столь многим деятелям той эпохи были оказаны милость и снисхождение. Не исключая лорда Даунинга.

Дэвенпорт продолжал:

– До нас дошел слух, что Его Величество пресытился местью. Однако ваше прибытие свидетельствует об обратном. Я могу лишь заключить, что слухи о сострадании и милосердии Его Величества ложны. Но идемте же трапезовать.

Дэвенпорт произнес пространную молитву перед едой – пресной кашей и еще более пресным месивом из переваренных корнеплодов. Вина к столу не подали, ограничившись водянистым пивом.

– Вы ищете моего содействия вашей миссии? – спросил Дэвенпорт. – Или это лишь визит вежливости? Я хотел бы всячески подчеркнуть, что счастлив принимать вас у себя.

Ханкс улыбнулся:

– Будьте покойны, преосвященный Дэвенпорт. Мы не ожидаем от вас содействия.

– Собираетесь ли вы обыскать мой дом, как ранее дом губернатора Лита?

– О, то был не обыск, – ответил Балти. – Скорее…

– Осмотр? – Дэвенпорт улыбнулся. – Что ж, я буду счастлив показать вам свое обиталище.

– Это не обя…

– Да, я бы хотел посмотреть, – сказал Ханкс.

– Всенепременно, полковник! Кто знает, что мы обнаружим. Возможно, спрятанный клад. Священный Грааль. Но если мы не найдем судей, прячущихся у меня под кроватью или в шкафу, могу ли я предложить, чтобы вы поискали их в Новом Амстердаме?

– О? – воскликнул Балти.

– Я совершенно не удивлюсь, если они окажутся там. Новый Амстердам уже вошел в поговорку как пристанище для всех бегущих из нашего богобоязненного края. Подлинно Содом и Гоморра, царство греха и разврата. Но ничего удивительного, ведь Новый Амстердам принадлежит Голландии. Голландцы явились в Новый Свет с одной целью – ради торговли, обогащения. Англичане же пришли освятить эту землю во славу Божию.

– И Богу было угодно приготовить англичанам стезю, ниспослав великое поветрие, дабы очистить эту землю от ее прежних обитателей. Аминь.

– Вы издеваетесь, полковник Ханкс. Но не послал ли Господь семь казней на Египет?

– Воистину. Жабы, кровь, язвы, огненный град, саранча и тьма. Я что-то пропустил. Как же сам Господь не сбился со счета? Гораздо проще послать одну голландскую оспу.

Дэвенпорт покрылся инеем:

– Вы злоупотребляете моим гостеприимством, полковник, богохульствуя у меня за столом.

– Ужасные люди эти голландцы. – Балти попытался немного отогреть атмосферу. – Хотя сыр они делают знатный. Мой зять, Сэмюэль Пипс, весьма важная персона в Морском управлении, говорит, что, возможно, скоро мы с ними опять будем воевать.

– Нас мало интересуют европейские стычки, мистер Сен-Мишель. Хотя, конечно, как верные подданные мы молимся за победу английского оружия. И за здоровье короля. Судя по доходящим до нас слухам о роскоши и наслаждениях, царящих при дворе, здоровье Его Величества подвергается немалым испытаниям.

Вошла индеанка со следующим несладким блюдом – каким-то розоватым пудингом, с виду совершенно безвкусным.

– Познаю-Бога, скажи, какова третья заповедь?

– Не кощунствовать.

– Очень хорошо. А шестая?

– Не убивать.

– Ступай, дитя.

– Весьма впечатляет, – сказал Балти.

– Да, она делает успехи.

– Вы знакомы с Метакометом, сахемом вампаноагов? – спросил Ханкс.

– Тем, которого прозвали «король Филипп»? Не имел удовольствия.

– Возможно, еще познакомитесь. У него есть присловье: «Когда пришли белые люди, у них была Библия, а у нас земля. Теперь у нас есть Библия, а земля – у белых людей».

– У наших квирипи есть и земля, и Библия.

– Да, вы с мистером Итоном были весьма щедры. Вы оставили им – сколько там? Тысячу двести акров их же собственной земли?

– Им больше и не нужно. Охотиться и ловить рыбу они могут и на нашей.

Ханкс улыбнулся:

– В самом деле, чего им еще желать? Жадность – один из семи смертных грехов.

– Квирипи искали у нас защиты от своих врагов – пекотов и мохеганов. Мы защитили их.

– Все отлично устроилось. Хотя после резни в форте Мистик они могут не бояться пекотов.

– То была война, полковник.

– В самом деле. Притом освященная Богом. Как написал капитан Андерхилл в своей прокламации, «нам достаточно света от Слова Божия, чтобы действовать». Интересно, хватало ли ему света от Слова Божия, чтобы действовать против сиваноев и ваппингеров у Паунд-Ридж. Еще семьсот душ индейцев, сожженных заживо. Видимо, Всевышний не до конца очистил эту землю, приготовляя путь англичанам. Упущение с Его стороны.

– Вы оскорбляете, сэр. – Дэвенпорт побагровел.

– Простите меня. Я родился в Новой Англии, мне недостает английских манер.

Дэвенпорт поднялся:

– Мистер Сен-Мишель, прошу меня извинить. Мне нужно готовиться к завтрашней проповеди. Надеюсь увидеть и вас.

– Вы были грубоваты со старичком, – заметил Балти. – А еще говорили «повежливей». Вы были примерно так же вежливы, как осадный таран.

– Я не терплю определенный вид лицемеров.

– Обед ужасный. А эта бесконечная молитва перед едой! Я думал, владелец тринадцати каминов может позволить себе приличного повара. Идем, а то вы весь кипите. Выпьем, чтобы вы не вскипели окончательно.

Они пили ром с пивом в «Приюте цареубийцы».

– Значит, старый стервятник достал вас до печенок, – заметил Балти. – Ну и ну. Оказывается, у полковника Ханкса в броне прореха. Хайрем Ханкс, оказывается, все же человек. Хвала Господу. Ну что, еще по одной – и на боковую?

Ханкс ушел в собственные мысли:

– Мы их найдем. Клянусь Богом, мы их найдем.

– Кого?

– Судей.

– Так мы же для этого сюда и приехали?

– Теперь – да, – загадочно сказал Ханкс.

Глава 15
Укрой изгнанных

Наутро Ханкс, страдающий похмельем, объявил, что не намерен вместе с Балти идти слушать проповедь Дэвенпорта по случаю дня Господня; более того, что он охотней послушал бы проповедь Калигулы о добродетелях.

– Но сегодня ведь и правда день Господень, – сказал Балти. – Судя по вашему виду, вам это не повредило бы.

– В жопу день Господень.

– Как пожелаете. Но таверны сегодня закрыты. Что вы намерены делать?

– Охотиться.

– Это уж точно запрещено по воскресеньям. Все запрещено. Пока вы храпели, я пошел вниз попросить у служанки горячей воды для бритья. И знаете, что эта замараха мне сказала? В день Господень не дозволено бриться. И гулять. И помоги вам Господь, если вас увидят бегущим; разве что бежите вы в церковь. Эта стерва тут же добавила, что готовить сегодня тоже нельзя. Так что горячего ужина нам сегодня не видать. Ах да, мести пол и застилать постели тоже запрещено. Я спросил ее: «А умирать со скуки? Это-то в день Господень можно?» Она на меня оскалилась. Какие веселые воскресенья в Нью-Хейвене. На кого же вы собрались охотиться?

– На судей.

– О. Я уверен, что и это запрещено, причем не только сегодня. Кстати, а что вы имели в виду вчера ночью, когда я сказал, что мы сюда для этого и приехали, а вы ответили: «Теперь – да»?

– Не помню. Я был пьян.

– Я тоже был пьян. Но я-то помню. Должно быть, еще одна из ваших тайн, черт бы их побрал.

– Не смейте сквернословить в день Господень.

Балти отправился в дом собраний, стоящий на общинном лугу Нью-Хейвена. Встречные пронзали его холодными взглядами. На него показывали пальцами, как на зачумленного. Неужели Дэвенпорт и Лит за ночь вывесили плакаты с портретами Балти и Ханкса, чтобы оповестить жителей города? Был прекрасный весенний день, но в атмосфере ощущался явственный холодок.

Дом собраний был битком набит. Балти стоял в дальнем от кафедры конце, у двери, как нищий, у которого нет денег на сидячее место.

Вошел преосвященный Дэвенпорт и поднялся на кафедру. В руках у него была та же Библия, которую он вчера читал дома.

Балти впервые оказался в молитвенном доме новоанглийских пуритан. Он был воспитан в гугенотской вере и привык к простому убранству церквей. Но эта была как-то агрессивно не приукрашена. Не было даже вазы с цветами, чтобы добавить нотку тепла или напомнить людям, что за этими мрачными стенами земля бурлит жизнью, пробуждаясь и расцветая по весне. Неужели цветы тоже запрещены в воскресенье? Где это в Библии сказано, что день Господень должен быть уныл и безрадостен? Разве там не говорится, что Господь любит цветы? Лилии долин. А в этой церкви согреет разве что упоминание об адском огне.

Дэвенпорт заметил Балти и приветственно кивнул ему. И заговорил, обращаясь к собравшимся, но не о пламени преисподней. Он держался как радушный хозяин, каким был вчера, пока Ханкс не начал его дразнить.

Дэвенпорт объявил, что сегодняшняя проповедь будет посвящена двум темам. Первая взята из Послания к евреям, глава тринадцатая, стих второй: «Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство ангелам».

Какой приятный сюрприз, подумал Балти. Дэвенпорт распространялся о том, сколь похвально привечать странников, особенно незнакомых. Он призвал конгрегацию – в которую, похоже, входило все население Нью-Хейвена – распахнуть двери и делиться имением своим. Очень мило, особенно то, что чужестранцы могут оказаться ангелами в ином обличье. Вот истинно христианский дух. Пожалуй, Ханкс был несправедлив к старичку.

Голос Дэвенпорта, словно музыка, рос и наполнял помещение. Дом собраний больше не казался холодным, чуждым и суровым. Кафедра стала очагом – манящим убежищем от внешнего мира, наполненного отнюдь не цветами, но злом мира, где обитает дьявол во плоти. Дэвенпорт едва заглядывал в Библию. Он знал Писание наизусть. Слова взлетали со страниц, как струйки дыма из кадильницы, освящая и напояя сладостью. Балти был весьма впечатлен.

Дэвенпорт разделался с первой темой и умолк. Слушатели замерли. Он перевернул страницы и открыл шестнадцатую главу Исаии, стих третий, который гласил: «Составь совет, постанови решение; осени нас среди полудня, как ночью, тенью твоею…»

Балти снова сдался мелодичному голосу проповедника. Он закрыл глаза, представляя себе слова как музыкальные ноты флейты, виолы да гамба, лютни. Лютни… Он вспомнил братца Сэма и его любимую лютню и как он достает ее после ужина и…

– «…укрой изгнанных, не выдай скитающихся».

Балти открыл глаза. «Укрой изгнанных»?! Собравшиеся завопили: «Аминь!»

Это не проповедь! Дэвенпорт с амвона передает инструкции: «Спрячьте цареубийц». Ах ты старый коварный стервятник! Еще и пригласил Балти послушать.

Сердце Балти забилось чаще. Это определенно подтверждает, что Уолли и Гофф еще в Нью-Хейвене. Надо бежать – плевать, что воскресенье, – надо бежать и сказать Ханксу.

Балти приготовился уйти, но тут конгрегация дружно ахнула. Балти тоже ахнул. И замер.

Это на деле или только видение?

Видение или нет, оно стояло лишь в нескольких шагах от Балти. Все собравшиеся смотрели, раскрыв рты. Аханье перешло в стоны, стоны – в крики. Матери прикрывали детям глаза.

Видение поплыло по проходу в сторону Дэвенпорта.

Это была молодая женщина, обнаженная. Совершенно обнаженная. При виде ее спины Балти передернуло. Спину покрывала сетка кровавых полос, незаживших рубцов. Следы жестокого бичевания.

Она все приближалась к Дэвенпорту. Паства застыла на месте. Поднялся крик:

– Блудница! Ведьма! Сатанинское семя! Преосвященный, спасите нас!

Женщина дошла до конца прохода и остановилась, глядя на Дэвенпорта. Конгрегация орала и ревела. Дэвенпорт воздел руки. Воцарилась тишина.

– Женщина, ты опять оскверняешь дом Господень?

«Опять?» – подумал Балти.

Двое мужчин в форме стражников побежали по проходу. Они схватили девушку с двух сторон. Она обмякла. Они потащили ее вон. Балти увидел ее лицо. Ей было никак не больше двадцати лет. Она оказалась неожиданно красивой. Лицо было странно спокойным – словно она прогуливалась по саду в летний день. Словно ее не волокли два грубых стражника и спина у нее не была изодрана бичом.

Пока ее тащили мимо Балти, их взгляды скрестились. Она улыбнулась ему и исчезла.

Балти помчался обратно на постоялый двор. Вслед ему летели крики нью-хейвенских «святых», обличающие в нарушении дня Господня.

Ханкс все еще валялся в постели. Балти притормозил, переводя дыхание.

– Похоже, проповедь была незаурядная, – заметил Ханкс.

Балти рассказал об увиденном.

– Ханкс, у нее лицо ангела! Я стоял совсем рядом. Когда ее тащили, она посмотрела на меня и улыбнулась. Улыбнулась!

Ханкс ничего не ответил.

Балти продолжал фонтанировать словами:

– Она, должно быть, сумасшедшая. Тронутая. Но как можно бить подобное создание плетью. Это чудовищно. Невиданное зрелище.

– Она не сумасшедшая, – сказал Ханкс. – Она квакерша.

– Квакерша? Откуда вы знаете?

– Это их типичная манера.

– Что?

– У их женщин. Они так протестуют.

– Ходят по церквям в чем мать родила?

– Или по городу.

Балти задумался:

– Ну что ж, я считаю, это и есть сумасшествие. Во всяком случае, помешательство.

– Любая религия – помешательство.

– Иисус же не гулял по городу голый.

– Да, но он специально искал себе неприятностей. Скажете, нет? Вот и квакеры то же самое. Они радуются гонениям. Они так выполняют свое предназначение в жизни.

Балти взвесил услышанное:

– Чертовски странное дело, с какой стороны ни посмотреть. От этого зрелища сердце разрывалось. Стражник, накричавший на меня за беготню в день Господень, сказал, что ее будут судить завтра. Вероятно, в день Господень судить не положено. Что с ней сделают?

– Указ короля запрещает местным преследовать квакеров. Никаких больше повешений, бичеваний, отрезания ушей и клеймления. Чем теперь местные будут развлекаться?

– Ее уже бичевали. Похоже, указ Его Величества не дошел до нью-хейвенских святош.

– Ее будут судить не за квакерство. Обвинят в нарушении общественных приличий. Осквернении дня Господня. Кощунстве. – Ханкс задумался. – Интересно, против чего она протестует.

– Надо что-то делать. Послать весть Уинтропу. Он порядочный человек. Он их остановит.

– Они имеют право обвинить ее в нарушении приличий и кощунстве. До Хартфорда и обратно – два-три дня езды. А все, что собираются с ней сделать, сделают завтра. Пуритане любят отправлять правосудие незамедлительно.

– Если бы вы ее видели, то не шутили бы так бессердечно.

– Мы здесь, чтобы искать цареубийц. А не впутываться в местные гражданские склоки.

– А вы, оказывается, рыцарь.

Балти вдруг впечатало спиной в стену, и рука Ханкса сдавила ему горло.

– Кой дьявол в вас вселился? – прохрипел Балти.

Ханкс отпустил его. Отошел и встал у окна, глядя наружу, на верфь. Балти потер шею.

– Раз уж вы ничего не знаете, я даже не буду спрашивать, слыхали ли вы фамилию Дайер. Мэри Дайер. Благородная женщина. Квакерша. Подруга Энн Хатчинсон. Эндикотт судил ее вместе с двумя другими квакерами. Мужчинами. Мужчин повесили. Люди начали роптать, поэтому для Дайер приговор заменили на ссылку.

Она покинула Массачусетс, но потом вернулась. Он приказал ее выпороть плетью. Она не сдавалась. Эндикотт снова судил ее и на этот раз приговорил к повешению.

Было прекрасное летнее утро. Явился весь город. У нее были поклонники, у миссис Дайер. Даже среди пуритан-святош Бостона. Как я уже говорил, она была благородная женщина.

Эндикотт и его городские советники боялись людского гнева. Они вызвали ополчение. Сотню вооруженных солдат.

Было тихо. Только пели птицы на деревьях. Даже в кроне вяза, на котором ее должны были повесить. Потом забили барабаны, и птиц уже не стало слышно.

При этом присутствовал преосвященный Уилсон. Он был ее пастором до того, как она перешла в квакерство. Старик, изъеденный ненавистью. Накануне он произнес проповедь, в которой сказал, что готов нести огонь в одной руке и хворост в другой, пока не сожжет всех квакеров в мире.

Она взошла по лестнице, а Вилсон проклинал ее и требовал, чтобы она раскаялась. Она не выказала страха. Сказала, что ей не в чем каяться.

Зачитали приговор, и она повисла и закачалась. Барабаны замолчали. И тогда стало снова слышно птиц.

Ханкс отвернулся от окна и стал лицом к Балти.

– Я командовал отрядом ополченцев. Это были мои солдаты. Моя казнь. Понимаете? Все свое право называться рыцарем я утратил в тот день на бостонском общинном лугу. На следующий день я подал в отставку.

Они помолчали. Балти сказал:

– Мой отец командовал стражей короля Генриха Четвертого в день, когда тот ехал по Тюильри. Фанатик из католиков прыгнул в карету и заколол короля насмерть. Папу не судили, но… мне кажется, он так и не оправился.

– Это вы так пытаетесь меня утешить?

– Чем могу. В смысле утешения.

Ханкс вздохнул:

– Что ж, мистер Сен-Мишель. Давайте посмотрим, что можно сделать для этой вашей квакерской девицы.