Текст книги "Они ведь едят щенков, правда?"

Глава 11
Интересно, мы уже перешли на Темную сторону?

Будучи председателем Американо-китайского соподчиненного совета, Винни Чан пользовалась значительным влиянием в столице. Она де-факто была главным неправительственным представителем Китая в США.

Цель миссии Совета была обозначена просто: «Способствовать торговле, взаимопониманию и гармоничным отношениям между Китайской Народной Республикой и Соединенными Штатами Америки». (Перевести это можно так: мы вас, американцев, держим под башмаком, но давайте делать вид, будто мы друзья.)

Нельзя сказать, что Винни не навлекала на себя критики. Сторонники жесткого антикитайского политического курса считали ее всего-навсего высокопоставленной пешкой и давали ей разные неприятные прозвища, вроде «пекинской болонки». Но даже они, пускай неохотно, соглашались с тем, что она чрезвычайно обаятельная дама, обладающая приятными и живыми манерами. На большинстве фотоснимков она появлялась рядом с мужчинами – такими, как Президент США, министр торговли или какой-нибудь важный сенатор; и эти мужчины почти всегда улыбались, смеялись или показывали всем своим видом, что они совсем не прочь уделить общению с ней часть своего личного досуга.

Винни была заметной фигурой в вашингтонском светском кругу. Соподчиненный совет щедро жертвовал в пользу местных видных учреждений: Центра имени Кеннеди, Вашингтонской Национальной оперы, Шекспировского театра и библиотеки Фольджера, больниц, музеев, а также всяких модных наваждений. Ее резиденция в «престижном» (т. е. дорогом) районе Калорамы становилась местом роскошных вечеринок, где собирались разные «шишки» и знаменитости. Однажды «Вашингтон лайф» поместил на обложку фотографию Винни – в великолепном, изысканном и нежном платье «чонсам» из красного шелка, сопроводив ее очевидным, но не таким уж неточным заголовком: «Китайская куколка».

Важной частью ее работы – помимо налаживания гармоничных отношений и взаимопонимания между двумя странами – были выступления по телевидению и по радио, а также сочинение публицистических статей для газет, где доходчиво разъяснялись и оправдывались очередные наглые действия или случаи произвола со стороны Пекина (будь то бряцание оружием в Тайване или скандал, когда в китайских мусорных контейнерах обнаружили чудовищное количество новорожденных девочек). Когда на нее нападали, рыча и лая, бойцовые псы из числа «правых», она отвечала им столь легкими, грациозными выпадами, что их бешенство выглядело несуразным или бессмысленным. Винни олицетворяла китайскую мудрость: «Если не в твоих силах сделать так, чтобы птицы не гадили тебе на голову, то не позволяй им вить гнезда у тебя в волосах – это вполне в твоих силах».

Винни болтала с гримершей, когда в дверях появилась Энджел.

Молодая практикантка, сопровождавшая Энджел, осознала свой промах, но было уже поздно. Зеркало уже покрылось коркой льда. Обе женщины сидели в антарктическом безмолвии, пока гримерши заканчивали колдовать над ними с поспешностью санитаров «скорой помощи», прибывших к месту катастрофы.

– Энджел Темплтон, добро пожаловать, – произнес ведущий телешоу «Бомбовый удар» Крис Мэтьюз. – В последнее время вы выступали с довольно жесткими обвинениями. Но есть ли у вас какие-нибудь реальные, достоверные доказательства того, что Китай действительно пытался отравить Далай-ламу?

Энджел покачала головой.

– Я бы очень хотела, Крис, чтобы у меня их не было. Но скоро эти доказательства предстанут перед всеми. Вот увидите. Тем временем мы в Институте постоянных конфликтов денно и нощно молимся о выздоровлении Его Святейшества. Но одновременно мы направляем в Казначейство США официальную просьбу о немедленном предоставлении Далай-ламе охраны со стороны секретной службы. У нас имеется информация о том, что Пекин собирается повторить попытку покушения. Они хотят во что бы то ни стало заставить замолчать этого доброго человека.

– Винни Чан, председатель Американо-китайского соподчиненного совета. Благодарю вас, что согласились принять участие в передаче «Бомбовый удар». Но, прежде чем вступить в диалог, позвольте задать вам один вопрос. Вы действительно шпионка? Недавно «Нэшнл ревью» назвал вас главным тайным агентом Китая. Скажите: это правда?

Винни просияла.

– Ну что я могу на это ответить, Крис? Если я действительно шпионка, то, наверное, очень плохая, – раз все называют меня шпионкой.

– Понятно. Ну, так что вы ответите на обвинения мисс Темплтон, которая утверждает, что ваши предполагаемые пекинские хозяева, ваши боссы, – тут он рассмеялся, – пытаются убить Далай-ламу? Что вы на это все скажете?

Винни рассмеялась.

– Даже не знаю, что ответить, Крис. Скажу по правде, мне кажется, что мисс Темплтон – явно человек очень умный – пытается воспользоваться этим нелепым предлогом, чтобы лишний раз получить финансирование для своего института, который – как гласит его название – занимается раздуванием конфликтов по всему миру. По сравнению с ней покойный сенатор Джозеф Маккарти начинает казаться просто Малышкой Бо-Бип[29]29
  Малышка Бо-Бип – персонаж детской песенки.


[Закрыть].

Энджел фыркнула. Схватка началась.

– Знаете, Крис, – сказала Энджел. – Это уж чересчур – выслушивать такое от человека, который зарабатывает на жизнь, рекламируя тоталитарный режим, который, помимо прочего, казнит по пятнадцать тысяч людей в год и швыряет в тюрьмы тысячи других за такие тяжкие преступления, как, например, жалоба на плохую уборку мусора.

– Интересно, что же вы на самом деле думаете о Китае? – рассмеялся Крис. – Ладно. Однако, справедливости ради, ответьте на мой вопрос. Вы говорите, что у вас есть доказательства. Где же они? И зачем Китаю покушаться на жизнь человека, которому – сколько? – семьдесят шесть лет? Ну, сколько еще ему остается?

– Крис, здесь нужно понимать, что такое тоталитарное мышление, – ответила Энджел с таким видом, будто вела семинар по этой теме. – Понимать психологию – если угодно, – патологию зла. Зло не выносит критики. И речь тут идет не о стратегии. Речь идет о мести. И, разумеется, Китай ждет не дождется, когда же можно будет посадить собственного марионеточного Далай-ламу, – а для этого нынешний должен уйти со сцены.

Винни Чан грустно покачала головой и улыбнулась.

– Вот видите, Крис? Вы задали мисс Темплтон вопрос о доказательствах – а в ответ она сыплет опрометчивыми обвинениями. И поэтому мне хочется сказать ей начистоту: милая дама, ваши слова просто лишены смысла. Может быть, вам стоит обратиться за помощью к профессионалам?

Энджел рассмеялась.

– Значит, я – сумасшедшая, да? Господи, как мне это нравится. – Она повернулась к Мэтьюзу, который в этот момент думал: Какое отличное шоу получается. – Как вам известно, Крис, еще одна характерная особенность тоталитарных режимов – это обвинение несогласных в том, что они – душевнобольные. Это дает им основание бросать всех несогласных в так называемые психиатрические больницы и пичкать их там психотропными препаратами до тех пор, пока те сами не выбрасываются из окон. Кстати говоря, вчера в Гуандуне с крыши фабрики бросилась очередная несчастная труженица. Каковы, интересно, показатели смертности на том предприятии? Думаю, счет идет на десятки.

– Постойте, постойте, – вмешался Мэтьюз. – Мы отклонились от темы.

– Нисколько, – улыбнулась Винни. – Мне кажется, мы очень даже близки к теме – а именно, к злополучному умственному расстройству мисс Темплтон.

– Благодарю вас, мадам Чан, но, мне кажется, я не обязана выслушивать подобный вздор от особы, состоящей в услужении у режима, который занимается уборкой улиц, давя студентов танками.

Улыбка Винни стала чуть менее лучезарной, но она и не думала сдавать позиции.

– Да, Крис, теперь последовало почти непременное упоминание о событиях на площади Тяньаньмэнь. Когда же это было? О боже. Так давно, что я уже не могу точно вспомнить. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом? Похоже, мисс Темплтон даже не отдает себе отчет в том, что сейчас страной не правит ни один из тех, кто стоял у кормила власти тогда. Но для мисс Темплтон, разумеется, мой довод – это так называемая неудобная истина.

Энджел снова рассмеялась.

– О, до меня наконец-то дошло. Это – древняя история! Как и Великий скачок, когда Мао уморил голодом… Крис, вы ведь изучали историю, подскажите мне – сколько именно миллионов людей? Двадцать? Тридцать?

– Подождите обе – минуточку, минуточку, – сказал Мэтьюз. – Мы не обсуждаем сейчас председателя Мао. Мы сейчас говорим о Далай-ламе.

– Вы правы, Крис, – сказала Винни. – Поэтому я даже не стану вспоминать о побоище в Кентском университете[30]30
  В 1970 году Национальная гвардия штата Огайо расстреляла толпу студентов Кентского университета, которые протестовали против вторжения США в Камбоджу. Погибло четверо студентов. Позже президентская комиссия признала расстрел незаконным.


[Закрыть].

– В Кентском университете! – повторила Энджел. – В Кентском университете! Боже мой, Крис, – вы слышали это? Она сравнивает Кентский инцидент с площадью Тяньаньмэнь! Замрите все, запомните этот момент. Америка, такое ты услышала впервые!

– Хорошо, позвольте задать вам один вопрос, – обратился Мэтьюз к Энджел. – Признайтесь: вы ведь очень не любите Китай?

– Я не испытываю ненависти к Китаю, – фыркнула Энджел. – Просто мне не по душе коммунистические диктатуры.

– Сейчас я зачитаю отрывок из вашей статьи, которую вы написали два месяца назад для «Нэшнл ревью». Цитата: «Сегодня существует одна целая три десятых миллиарда причин бояться – всерьез бояться – Китая. Там самые высокие в мире показатели вынесения смертных приговоров. Китай – источник самого мощного промышленного загрязнения среды на планете. Китайцы расправляются с диссидентами, бросая их в лагеря, давят студентов танками, заигрывают с такими отвратительными режимами, как Северная Корея, Иран, Венесуэла, Зимбабве. Они укрепляют свой военный флот, навязывают свой контроль мировым рыночным ценам на основное минеральное сырье. Они устроили мировую эпидемию атипичной пневмонии, а потом – ай-ай-ай! – забыли известить об этом Всемирную организацию здравоохранения. Ну, а если всего это мало, чтобы потерять сон, – то не забывайте: они ведь едят щенков, правда?»

Мэтьюз, смеясь, покачал головой.

– «Одна целая три десятых миллиарда причин? Они ведь едят щенков, правда?» И вы еще говорите, что не испытываете ненависти к Китаю? Неужели? Ну, лично я тут не вижу особой любви к Китаю.

Энджел пожала плечами.

– Ну, я не знаю, есть ли у них, на китайском телевидении, свои кулинарные шоу. Но если есть, то ставлю женьминьби – не знаю уж, сколько это в реальных деньгах, – что шеф-повар дает там мастер-класс: как правильно изрубить щенка пекинеса для жаркого. Кстати, собачье мясо – какое оно на вкус, мисс Чан? Попробую угадать – похоже на курицу?

– Понятия не имею.

– Оставайтесь с нами, – сказал Крис Мэтьюз. – Вы смотрите программу «Бомбовый удар».

– Ну, как? – спросила Энджел Жука.

Они оба сидели в «Военной комнате».

– Отличный стервозный поединок, – отозвался Жук. – Думаю, можно смело утверждать, что в обозримом будущем вы не получите визу для визита в КНР. А если они и впустят вас, то я бы на вашем месте не приближался к краю Великой стены.

Телевизор показывал канал Си-эн-эн.

– Про Шафранового Человека – пока ничего? – спросила Энджел. – Почему они так долго с этим возятся?

– Ожидается сообщение. «С минуты на минуту». Это означает, что если вы отлучитесь в уборную, то рискуете пропустить сообщение.

Энджел глотнула кофе.

– Они говорят так уже несколько дней. Я понимаю, британская медицина – безнадежная, национализированная, но должен же там быть хоть один врач, который разбирается в магнитно-резонансной томографии? У них там вообще есть МРТ, в этой Англии?

Жук зевнул.

– А может, окружение Далай-ламы не торопится разглашать информацию. Может быть, у буддистов немножко другое отношение к времени – они не так спешат, как все остальные.

Энджел взглянула на него.

– Какой-то у вас усталый вид. Вы что – ночью не спали?

Жук снова зевнул.

– Я так возбудился от вашего выступления в «Бомбовом ударе», что не мог уснуть. – На самом деле Жук просидел до четырех утра, работая над своим романом. – Может, Барри одолжит мне половинку валиума?

– Очень смешно, – парировала Энджел.

На телеэкране появилась строка: прямое включение: сообщение о состоянии здоровья далай-ламы.

– Ну вот, – сказал Жук. – Ставлю десять долларов, что у него барахлит сердце.

– Мозг. Пятьдесят долларов.

– Ставка принята. – Жук умолк. – Послушал бы нас сейчас кто-нибудь. Интересно, мы уже перешли на Темную сторону?

– Мы никогда ее не покидали.

– Можно задать вам личный вопрос?

– Какой?

– Вы когда-нибудь кого-нибудь любили?

– Ну вот, начинается.

– Нет, я серьезно. Мне просто любопытно. Я хочу знать. У меня нет никаких тайных замыслов.

– Ну, а «при чем тут любовь? Да и что такое любовь? Эмоция, бывшая в употреблении»?

– При всем моем уважении к Тине Тёрнер, тут я с ней не согласен. Но вы уклоняетесь от моего вопроса.

– А вам-то какое дело?

– Я просто пытаюсь понять, как вы с вашим умом дошли до своего нынешнего состояния. Это не критика. У вас интересный ум. Только он немножко пугает меня – иногда.

– Да вы и половины моего ума не знаете.

– Вот как? И чем же занята эта невидимая половина? – улыбнулся Жук. – А! Вас ведь зовут Энджел – ангел. Значит, вот где разгадка? Значит, вы с сатаной… И давно вы с ним работаете в паре?

– Тихо, – сказала Энджел: на экране показались два врача в белых халатах, они уже шли к кафедре, ощерившейся множеством микрофонов. – Шоу начинается.

Глава 12
Бо́льший мученик, чем Анна Франк

До сих пор слово «феохромоцитома» было известно в основном эндокринологам, онкологам и тем, кто имел несчастье заболеть этой болезнью. Спустя несколько часов после прозвучавшего сообщения невозможно было включить телевизор или компьютер, чтобы не наткнуться на очередного медика, рассказывающего во всех подробностях об этом заболевании.

Жук просидел все утро у разных экранов и мониторов, почти не шевелясь и не подавая голоса.

Пришла Энджел, цокая высоченными каблуками. Жук не шелохнулся. Тогда она наклонилась и легонько постучала костяшками пальцев по его голове:

– Тук-тук, есть кто-нибудь дома?

– Бедняга, – пробормотал Жук. – Ну надо же.

– Эй, Дебби Даунер! Хватит траура! Пора по коням – и в путь!

– Не надо, Энджел. Только не сейчас.

– Послушайте, да что это с вами, а? Разве опять Джона Кеннеди застрелили?

– А вам-то что?

– Вы становитесь слезливы. Надо мне было раньше вас раскусить.

Жук развернулся, крутанув кресло.

– Да что вы взъелись на меня? Мне что – нельзя ни минуты посочувствовать Его Святейшеству? У него же феохромоцитома.

– Что? Он же Далай-лама – разве нет? Значит, он перевоплотится.

Жук снова развернулся, опять уставился в монитор.

– Я столько прочитал о нем. У меня уже такое ощущение, будто я лично с ним знаком. Такой добрый, порядочный человек.

Энджел застонала и прокричала на всю «Военную комнату»:

– Слушайте, у нас тут плакальщик появился! – Сотрудники повысовывались из-за своих перегородок, как луговые собачки. – Принесите кто-нибудь швабру!

– Знаете, Энджел, – сказал Жук. – Иногда вы ведете себя совсем как…

– Увидимся в следующий вторник? Nolo contendere[31]31
  Не желаю оспаривать (лат., юр.).


[Закрыть]. Ну, так что – вы собираетесь и дальше сидеть тут, проливая лужи слез, или оторвете задницу от кресла и попытаетесь помочь вашему доброму и приличному другу?

– Ах, вот как? Теперь вы, оказывается, желаете «помочь» ему?

– Быть может, это чересчур сложно для вашего понимания, однако попытайтесь настроить свои нейроны на работу, хорошо? Шафрановый Человек…

– Может, вы наконец перестанете его так называть?

– Простите. Его Святейшество посвятил всю свою жизнь попыткам расквитаться с мерзавцами, которые захватили и подчинили себе его страну. Следуете за моей мыслью? Молодчина. Вся его жизнь, все его старания, все его труды – ну, конечно, когда он не левитировал и не делал мандалы из ячьего масла или из чего там еще они…

– Они не левитируют, Энджел. Они медитируют. Поверьте мне.

– Хорошо. Не важно. И вот теперь у него выявлен рак. Феохромасайонара. И вы в упор ничего не видите. Мы ведь только что попали в огромную ванну с маслом.

– Он же умирает. Далай-лама – один из самых почитаемых людей на всей планете.

– Ну, может, вы уже прекратите сыпать этими словами – «почитаемый», «порядочный», и «такой-сякой пресвятой»? Я вполне допускаю, что он очень славный малый. Просто душка. Лама среди лам. В общем, я тащусь от него. Но я же и призываю вас: дадим ему шанс уйти с помпой. Придадим его смерти смысл. Жук, послушайте меня. Ведь это же в нашей власти – да-да, в наших маленьких жарких ладошках, – сделать его самым большим мучеником после Анны Франк. Даже бóльшим мучеником, чем Анна Франк. Неужели мне нужно нанимать специальный самолет, чтобы тот написал для вас все огромными буквами прямо в небе? Ведь мы теперь, считай, держим этих мерзавцев за их красные яйца! Все, что нам нужно, – просто чуть-чуть подналечь.

Жук подумал: Она права. Хотя жуткие вещи говорит, но права.

– Ладно, я готов.

Энджел погладила его по голове.

– Ну вот, какой смелый мальчик. А теперь посовещайтесь с доктором Смертью и откопайте мне какие-нибудь правдоподобные патогены. – И она проговорила, отлично подражая манере Слима Пикенса[32]32
  Слим Пикенс – сценический псевдоним американского актера-комика Л. Б. Линдли (1919–1983).


[Закрыть]: – Пора энергично взяться за дело. Нам нужно состряпать отличную ложь!

И она ушла, цокая каблуками. Потом остановилась, обернулась и погрозила пальчиком:

– Жук!

– Да?

– Но чтобы никаких панд. Обещаете мамочке?

– Ладно, ладно.

Жук стал совещаться с доктором Твентом.

– Ну, выкладывайте.

Твент снял очки и откинулся на спинку кресла.

– Феохромоцитомы. Так называют опухоли симпатической нервной системы. Они возникают, когда железы надпочечников производят избыток эпинефрина. Обычно…

– Джереми, – устало произнес Жук, – за последние четыре часа я выслушал всех мировых специалистов по феохромоцитомам, которые выступали по телевидению. Так что, можно сказать, теперь я знаю о феохромоцитомах абсолютно все. Я спрашиваю вас о другом: что могли подсыпать ему в йогурт наши пекинские друзья, чтобы оно вызвало у него эту самую феохромоцитому?

Твент нахмурился.

– Ничего.

– Я надеялся на другой ответ.

– Фео возникают не от яда, – пояснил Твент. – Как правило, они связаны с генетическими отклонениями и…

– Нет уж. От генетических отклонений мне пользы не будет. Я хочу, чтобы вы начали мыслить нестандартно.

Твент вдруг надулся.

– Это научный факт.

– Ну, тогда займитесь научной фантастикой. Я же не требую от вас диссертации.

Твент задумался.

– Теоретически? Ну, они могли бы подсунуть ему нечто такое, что могло бы усугубить уже развивающуюся фео.

Жук усмехнулся.

– Ну вот, дело сдвинулось с мертвой точки. Превосходно. Продолжайте. Я благоговейно жду.

– Это всё. Всё.

– Хорошо. Но это ведь прежде всего означает, что китайцы уже знали о его диагнозе, верно?

– Ну да. Очевидно.

– А откуда бы они об этом узнали? Значит, нам следует предположить, что они прокрались к нему в римскую больничную палату посреди ночи, одетые как ниндзя, запихнули его в мешок и засунули в агрегат для МРТ, после чего снова положили в кровать и ушли – забрав с собой данные МРТ?

– Да им не нужна была бы МРТ.

– Да? Почему? Расскажите подробнее.

– Они бы взяли суточную мочу. Не забывайте – врачи искали у него яйца глистов. Но если бы они проверили его мочу на содержание метанефринов и катахоламинов, то обнаружили бы уровень, который указывает на фео. – Тут лицо Твента сделалось озадаченным. Он сказал: – Но тогда я не понимаю – если учесть такой малый временной промежуток, – то почему врачи в Риме не выявили у него эту болезнь?

Жук задумался.

– Ну… они… гм… Погодите – они подменили его мочу – взяли чью-то еще. – И пожал плечами. – Почему бы нет?

– Очень маловероятно. Это ведь не простая клиника. Это больница, куда кладут Пап. Вряд ли они так халатно поступили бы с мочой Далай-ламы. Да, и еще: они там делают рентгеновский снимок и говорят о каком-то потемнении. А потом делают еще один снимок и говорят, будто оно исчезло. И валят всю вину на глистов. Или на несвежего моллюска.

– Давайте не будем уклоняться от версии с подменой мочи. Пускай это будет гипотезой.

– Но надо понимать, что это абсурдная гипотеза, – сказал Твент. – Впрочем… вы же сочиняете триллеры.

– Да, я романист. Но я бы не назвал свои романы триллерами.

– А вы… э… публиковались?

– Я жду завершения последнего романа моей серии. И тогда, пожалуй, я опубликую их все вместе, сразу. Это будет тетралогия.

– Как?

– Тетралогия. Цикл из четырех романов.

– А разве это не квартет называется?

– Может, лучше вернемся к нашему делу? Ладно. Итак, давайте представим себе, что у китайцев там, в больнице, есть свой «крот». И вот, они подменяют мочу Далай-ламы на мочу другого больного, который отравился несвежим моллюском. В этом нет ничего неправдоподобного.

Твент внимательно смотрел на него.

Жук продолжал развивать свою гипотезу:

– Таким образом, китайцы узнают, что он болен. Что у него фео. Но больше-то никто не знает! Вы говорили: человеку, больному фео, можно дать что-то такое, что может вызвать ухудшение, от чего фео сразу обострится?

– Теоретически – да. Целый ряд веществ. Некоторые токсины. Сыр.

– Сыр? – переспросил Жук. – Правда?

– В сыре полно тирамина. А от него фео дала бы серьезные осложнения. Среди симптомов были бы такие: сильное сердцебиение, обильный пот, боль в брюшине, увеличение сердечной мышцы, ретинальное кровотечение. – Твент повернулся к компьютеру и уткнулся в какой-то текст. – Часть этих симптомов действительно совпадает с теми, с которыми его госпитализировали.

Жук погрузился в раздумья.

– Ну, не можем же мы отправить мамочку на телевидение с заявлением, будто его пытались отравить стильтоном или чеддером. Эх, жаль, – вздохнул Жук. – Но… сыр? Как это будет звучать? Убийство с помощью сыра?

– Ну, есть и другие пусковые механизмы. Амфетамины.

– Да? Хорошо. Отлично. Значит, СПИД. Это явно лучше, чем сыр.

Раздалось цоканье каблуков – это возвращалась Энджел.

– Ребята, вы продвигаетесь геологическими темпами. Что скажете?

И они изложили ей версию со СПИДом.

Энджел поморщилась.

– Мне бы очень-очень хотелось вообще не упоминать ни о какой моче Далай-ламы.

– Но это очень правдоподобная реконструкция событий, – возразил Жук.

– Жук, оставьте это для своих романов.

– Да что с вами со всеми сегодня? Можно подумать, романист – это инвалид какой-то, да?

– Подождите, – сказала она. – Забудьте про яд. Забудьте про мочу. Все это нам не нужно. Разве вы не видите? Он умирает.

– Видим. Ну и?

Энджел усмехнулась, совсем как ведьма:

– Ну и. Подумайте хорошенько. Что сейчас произойдет?

– Ну, – сказал Жук, – наверное, его привезут в США для лечения. В Кливленд – там лучшие врачи. Или в Слоун-Кеттеринг.

Энджел проговорила нетерпеливо:

– Ну да, да, но разве это что-то изменит? Ну, может, продлит ему жизнь на несколько месяцев. Ведь, если верить прогнозам, он, считай, уже покойник?

– Да, так говорят.

– Ну, вы, ребята, что-то очень туго сегодня соображаете.

– Ладно, – сказал Жук. – По древней тибетской традиции, вначале они должны обратиться к оракулу Нечунга. А затем начинаются поиски новой реинкарнации живого Будды, после чего…

– Знаете, – прервала его Энджел, – иногда это очень тяжело – быть самым умным человеком в комнате. Выбросьте вы все это из головы. Он захочет умереть на родине. На родине! Слышите? В Тибете!

– Вот оно что… Ну да, – сказал Жук. – Ну и ну.

– И что, по-вашему, ответит на это Пекин?

– Ну, что-то такое, что в переводе с китайского значит: «Ни в коем случае!»

– Вот именно. Эти красные ублюдки даже не позволят несчастному сукину сыну вернуться на родину, чтобы мирно умереть там. – Энджел радостно потерла руки. – Ребята, мы только что получили в руки сразу все старшие карты – от десятки до туза!

Она поцеловала в лоб и Жука, и Твента и зашагала прочь, прокричав им напоследок:

– Я бы с вами даже переспала – но я не сплю с помощниками!

– Похоже, мамочка довольна, – заметил Твент.

Жук пожалел о том, что версия с отравлением оказалась невостребованной – это после такой-то проделанной работы! Ну, раз так, тогда он вплетет ее в сюжет своего романа.