Текст книги "Кровь невинных"

– Мне нужно ехать. – Она прижала кончики своих пальцев к моим губам.

– О Господи...

– Завтра я буду в офисе. Позвони мне. Бумажная фабрика Ранкина. Спросишь офис Тайлера Ранкина.

Обратный путь в Хантер-Филд был долгим. Она ехала быстро и знала дорогу. Я не знал. Потом она повернула на север, а я – на юг. Она небрежно собрала волосы, положила руки на руль и исчезла из виду. Когда я въехал в город, то чувствовал себя совсем одиноким. Я понял, что влюбился.

Я сидел в машине на темной парковке.

– Пора начать жить по-настоящему, – сказал я себе.

* * *

Не знаю, понимал ли я когда-нибудь Джози, хотя очень старался. Мы часто ссорились. Срывались друг на друге. Ее интересы оставляли меня совершенно равнодушным. Она задавала вопросы, на которые мне не хотелось отвечать. Я был просто не в состоянии уделять ей столько времени, внимания и заботы, сколько она требовала. Но я старался.

«Расскажи мне о своих бабушках и дедушках», – попросила она однажды октябрьским днем, когда мы сидели на широком деревянном крыльце в доме ее отца. У Джози был свой домик на другом конце участка, очень скромный. Наверное, когда-то он принадлежал испольщикам, но мать Джози обставила его со вкусом. Там было всего две комнаты и небольшой, посыпанный песком дворик в тени двух дубов. Но по воскресеньям мы обедали в большом доме и теперь отдыхали после трапезы. Ее отец и дядя уехали осматривать земельный участок, который они хотели приобрести. Мать и тетя остались наверху. Их голоса доносились до меня через окна спальни, но я не мог разобрать, о чем они говорили, да и не пытался. Наверное, точно так же ребенок слышит голоса людей, находясь в утробе матери.

– Я мало о них знаю. Мистер и миссис Куртовиц, мистер и миссис Юнковиц. Я никогда не видел их. Даже не получал поздравительных открыток.

– Как грустно.

– Не очень, если особенно не задумываться. Давай не будем об этом.

– Неужели тебе не хотелось встретиться с ними?

– И о чем бы я с ними говорил? Смогли бы мы вообще поговорить? Думаешь, они знают английский?

– Может, кто-то из них и знает.

– Сомневаюсь.

– Ты ведь ничего от меня не скрываешь?

– Нет. Но и рассказывать мне особенно нечего.

– Ты не хочешь отвезти меня в Канзас и познакомить с твоей мамой?

– Когда-нибудь мы туда съездим.

– Может, после Рождества?

– Может быть. А может, и вообще не поедем.

– Курт!

– Что?

– Курт, тебе нужна мать. Тебе нужна семья.

– Посмотри на жеребят, которые резвятся в загоне.

– Курт!

– Перестань.

– Курт, ты хочешь детей? Хочешь, чтобы у тебя были внуки?

Я сел на большой плетеный стул, чувствуя, как у меня защипали глаза от неожиданно навернувшихся слез, и отвернулся.

– Курт, поговори со мной.

Но я не мог. Единственное, что я сумел сделать, это покачать головой. Потом я стал говорить очень медленно и вдумчиво.

– Ты знаешь, что я люблю тебя.

– Да, – спокойно откликнулась она.

– Ты можешь сказать, что любишь меня?

– Я люблю тебя.

– Почему?

– Это глупо.

– Совсем нет. По крайней мере я так не считаю. Потому что... я знаю, за что люблю тебя. У меня много причин, и я знаю их все. Но я не представляю, за что ты любишь меня.

– Но...

– Дай мне закончить. Пожалуйста... я прошу тебя...

Я чувствовал, что совершу сейчас ужасную ошибку. Инстинкт самосохранения подсказывал мне немедленно заткнуться, но я не мог.

– Я полюбил тебя, – продолжал я, – с первого дня, когда увидел этим летом, когда я ничего о тебе не знал... и все, что я узнавал потом, только укрепляло мою любовь к тебе. И не только к тебе. А ко всему, что тебя окружает, ко всему, что с тобой связано. Я полюбил твоих родителей. Твой дом. Твоего дядю, кузенов и твою подругу Джинни, которая приезжала на прошлой неделе. У тебя целая жизнь, а я – всего лишь часть ее, но это замечательно. Это просто великолепно – быть частью твоей жизни. И когда я сижу вот так на крыльце, слушаю беседы твоих родственников, смотрю на твою землю и думаю о том, что ты рядом со мной, я чувствую, что становлюсь частичкой всего этого. Но разве я могу на это претендовать? Я ведь не отсюда, и там, за оградой, в Хантер-Филд, совершенно другая жизнь. Я словно становлюсь иным человеком, и появляется капрал Куртовиц. Я переживаю это каждый день, выполняю свою работу, а как только все заканчивается, иду к тебе. Но, послушай, Джози, я со всем этим справляюсь. Понимаешь, у меня две жизни? Одна из них – армия, это мой долг. А другая – ты. И не проси меня брать на себя что-то еще.

– Я не понимаю тебя.

Тишина дня навалилась на меня.

– Я не понимаю, – повторила она. – Я не прошу тебя выбирать между мной и армией. Этой жизнью или той. Если ты считаешь, что должен сделать такой выбор, то я тут совершенно ни при чем.

– Малышка? – сверху донесся голос ее матери. – Ты не можешь подняться к нам?

Мне было интересно, не подслушивала ли она нас. Возможно, она хотела избавить меня от неприятного разговора. В любом случае я воспользовался ситуацией. Крикнул, что хочу немного прогуляться, стараясь контролировать свой голос, но думаю, что он все равно меня выдал.

Если бы у меня был пистолет, я бы выпустил всю обойму. Если бы я был сейчас на базе, я подорвал бы что-нибудь. Если бы я был в машине, то гнал бы как сумасшедший. Может, именно поэтому инстинкт самосохранения не позволил мне тогда сесть в «нову». Я хотел выплеснуть свою ярость. Но под руку мне попалась лишь искривленная дубовая ветка, лежащая на земле. Когда я подобрал ее, чтобы со всей силы разбить о дерево, она оказалась такой трухлявой, что развалилась прямо у меня в руке.

– Лучше бы взял гранату, или что там у тебя бывает! – крикнула Джози. Она немного запыхалась, пока бежала ко мне. Джози обняла меня, прижав мои руки к телу. – Мы едем к Рейли в Саванну. Поехали с нами?

– Что-то не хочется.

– Тогда подожди меня дома, пока я вернусь.

– Когда приедете?

– Поздно.

– Может, не стоит? Мне завтра рано вставать.

– Делай, как считаешь нужным, – сказала она.

* * *

Мне не хотелось, чтобы все так вышло. Я старался, чтобы этого не случилось. Вернувшись в форт, я выпил пива, включил телевизор, потом выпил еще пива и еще. Когда подняли флаг и заиграли гимн, я по-прежнему бодрствовал, сидя в темной комнате, освещенной только мерцающим экраном телевизора. Мне было холодно.

Я быстро включил одну из ламп, потом – другую, оделся, вышел на улицу и приступил к работе.

Я вкалывал как проклятый, чтобы не думать о Джози. Старался отбросить эти мысли, чувствуя, как отчаяние и гнев переполняли и ослепляли меня. За эти пять месяцев я забыл обо всем. Я выполнял свою работу в форте без души и интереса. Каждое утро я пересиливал себя. А теперь еще и это. Я не знал, захочу ли видеть Джози сегодня вечером.

Помню, когда мы были знакомы только шесть недель, со мной произошел странный случай. Мою часть послали на совместные учения с бойцами бундесвера из Германии. Мы прыгали с небольшой высоты, и это было очень опасно, потому что парашют раскрывается совсем близко от земли. Вместе с этими парнями мы тренировались, пили и обнимались, как друзья, хотя они знали не больше ста слов по-английски, а мы вообще не говорили по-немецки. Для нас это привычное дело. У рейнджеров много приятелей по всему миру. Труднее найти настоящих друзей. Возвращаясь в Хантер-Филд, я был очень взволнован, потому что мне предстояло увидеть Джози. Но когда я позвонил ей в офис, мне сказали, что ее нет. А когда позвонил домой, услышал только автоответчик. Я звонил снова и снова. Ждал целый день. Ничего больше не мог делать. И все звонил и звонил. Вечером я поехал к ней домой, припарковал машину у обочины, пошел по дорожке, ведущей к ручью, протекавшему около ее садика, затем открыл дверь и вошел. Она почти никогда не запирала дом.

Когда она приехала, я сидел в темноте и видел ее, стоящую в дверном проеме. И его тоже. Окинул ее взглядом, потом осторожно посмотрел на него, когда они прощались. Он был моего роста, но худой. С таким легко справиться. Я словно сидел в засаде, когда не хочется стрелять и выдавать свое присутствие раньше времени. Но ты готов к атаке, ты видишь их, а они тебя – нет. Ты должен контролировать свои чувства. «Держи себя в руках, – твердил я про себя. – Просто сиди. Жди. Слушай. Наблюдай. Держи себя в руках и контролируй ситуацию».

Она пожала ему руку. Я все видел. Потом поцеловала в щеку: «Веди машину осторожно». Затем повернулась, закрыла дверь, включила свет и увидела меня. Я стоял, прижавшись к стене.

– Ты напугал меня до смерти! – воскликнула она.

– Прости. – Мне хотелось крикнуть: «Кто это, черт возьми, такой?» Но я вовремя пришел в себя и спросил: – Ты рада меня видеть?

– Нет. Только не здесь и не сейчас.

– Понятно, а вот я очень рад видеть тебя, и мне жаль, что я застал тебя врасплох. Но наверное, так должно было случиться – внутренний голос подсказал мне, как нужно себя вести, и в результате сначала она попросила меня уйти, потом предложила выпить перед уходом кофе, а в конце концов мы расстались только на рассвете.

Сейчас я шел тем же путем, вдоль ручейка при свете луны, но теперь все было иначе. Теперь я любил ее слишком сильно, и если там окажется другой мужчина...

Нет ничего хуже темноты. Даже если ты способен в ней ориентироваться, тебя начинают преследовать давно забытые страхи. Не важно, способен ты постоять за себя или нет, тебе не спастись от призраков. Я уже видел дом, но машина Джози поблизости не стояла. Я почувствовал, как мною овладевают злоба и страх, слегка затуманенные усталостью, пивом и воспоминаниями. И я знал, если она сейчас с тем мужчиной или с каким-нибудь другим, я больше не стану сдерживаться и церемониться с ней. Это была честная игра. Я полностью посвятил себя любви к Джози и не собирался идти на компромисс.

Входная дверь оказалась заперта, я дернул ручку с такой силой, что едва не сломал ее, но это не помогло. Дверь со двора была закрыта на цепочку, но открывалась достаточно широко, чтобы я мог сорвать ее рукой. Дерево было мягким, и шурупы вылетели почти бесшумно. В доме стояла тишина.

Прежде чем войти в спальню, я прислушался. Лунный свет позволял рассмотреть каждую складку на пустой кровати. Я пошел в гостиную, сел в кресло и стал ждать.

Меня разбудил шорох гравия под колесами машины. Свет от фар скользнул по потолку и погас. Я слышал, как она шуршала чем-то у окна. Наверное, искала ключи. Дверная ручка медленно повернулась.

– Курт? – спросила она. – Курт.

Несмотря на темноту, она подошла ко мне своей обычной уверенной походкой: она находилась у себя дома, здесь все принадлежало ей. Даже лунный свет.

– Курт, – повторила она, целуя меня, – я вернулась. А ты?

Глава 4

«Это квартира Курта Куртовица? Говорит его сестра Селма. Пожалуйста, перезвони мне как можно скорее!» – услышал я голос автоответчика, когда входил в дом.

Селма никогда не звонила просто так. Она вообще не звонила. Вероятность того, что дома произошли какие-то неприятности, была так велика, что я не смог заставить себя снять трубку. Был конец ноября, но на улице стояла небывалая для этого времени года жара. Казалось, в помещении совсем нет воздуха. Джози должна была вернуться с завода. Мы хотели сходить в кино. Это радовало меня не меньше, чем сборы. Автоответчик отключился.

Несколько секунд я думал о том, какое там могло случиться несчастье. Ужасные картины проносились перед глазами, как очертания гор на горизонте. Может, Селма наконец-то убила Дэйва или попала из-за него в больницу? Нет, тогда бы она не позвонила. Возможно, случилось что-то менее драматичное. А может, она хотела извиниться, что не сможет приехать на свадьбу. По правде говоря, для меня это было бы большим облегчением.

Но свадьбу планировали сыграть только через несколько месяцев. Ранкины все тщательно готовили для своей единственной дочери. А Селма ждала бы до последней минуты, прежде чем отказаться. Даже не задумываясь о том, что своим отказом она поставила бы меня в неловкое положение. Нет, здесь было нечто другое. Но что-то в этом духе. Что-то простое и глупое.

Несчастье может подождать. Я стер сообщение.

Вкус холодного пива успокоил меня. В это время суток я превращался из рейнджера в человека. Я сбросил форму и взял банку пива в душ. Старался ни о чем не думать. Просто наслаждался чистотой. Трансформация завершалась за пару минут. Убийца исчез. Теперь обычный парень ждал появления прекрасной женщины. А мальчик из Уэстфилда остался где-то далеко и был почти забыт.

– Милый, ты готов? – Джози вошла в дом. – Кино длинное, и я не хочу опаздывать!

Мы пошли смотреть «Бездну». Авторы фильма пытались связать загадочный мир морского дна с далекими просторами космоса, населенного «резиновыми» пришельцами. Как будто тайны подводного мира или космоса могут дать объяснение твоим земным страхам и сомнениям. «Близкие контакты мокрого вида», – назвала фильм Джози, когда мы сняли с коленей коробки от попкорна и направились к выходу вместе с толпой зрителей. Мы вышли на парковку, в горячий ночной воздух, и, пока я шарил в карманах в поисках ключа, она спросила:

– Ты бы умер за меня?

Она редко задавала подобные вопросы, но когда это случалось, я начинал злиться. И довольно сильно.

– Конечно, дорогая. Какие могут быть вопросы? – ответил я и почувствовал, как кровь прилила к лицу.

В фильме Элизабет Мастрантонио погибла ради Эда Харриса, чтобы они могли выбраться из подводной лодки. Затем он сделал ей искусственное дыхание и вернул к жизни. Во время этой сцены Джози даже всплакнула, я, кажется, тоже. Но я считал смерть очень серьезной вещью, а не темой для душещипательных бесед. Я был готов принять смерть ради моей страны и моих товарищей, потому что я – рейнджер. Однако мне не хотелось обсуждать эту тему. Да еще этот звонок от Селмы. «Бездна» помогла мне отвлечься, но после разговора с Джози я снова начал о нем думать.

– Он не умер за нее, – возразил я, открывая дверь «новы».

– Но мог...

– Она умерла за него. А он ее оживил.

Долгое время мы ехали молча.

– На что ты злишься? – спросила она.

– Скажем так, у меня сейчас много забот... и меньше всего я хочу думать о твоей смерти.

– Давай тогда поговорим, о чем ты сейчас думаешь. Что скажешь? – Она наклонилась и поцеловала меня в щеку, а потом прижалась ко мне, но от ее прикосновения я съежился. Она отстранилась. Еще несколько минут мы ехали молча.

– У меня неприятности дома.

– Дома? В Канзасе?

– Селма звонила и оставила сообщение, но не объяснила, что случилось.

– Может, ничего серьезного?

– Может быть.

Джози снова прислонилась ко мне и нежно провела пальцами по щеке.

– Что бы это ни было, милый, мы справимся. – Она поцеловала кончики своих пальцев и прижала их к моим губам.

Когда мы вернулись, красный огонек автоответчика мигал не переставая. Звонили много раз.

Сначала бросили трубку.

Второй раз тоже. Потом заговорила Селма:

– Курт? Курт? Ты дома?..

Снова бросили трубку.

– Сержант Куртовиц, говорит доктор Карлсон из медицинского центра Уэстфилда. Вы не могли бы перезвонить мне вечером домой или завтра утром в больницу? Нам нужно поговорить о вашей матери. Номер моего кабинета... – Я остановил сообщение, нашел карандаш и записал необходимую информацию, стараясь ничего не упустить. Джози наблюдала за мной.

– Хочешь пива? – предложила она.

– Позже.

Я слушал мурлыкающую мелодию звонка в доме доктора. Потом кто-то снял трубку, и раздался низкий голос:

– Доктор Карлсон?

– Да.

– Это Курт Куртовиц, вы просили перезвонить.

– Да, да, – повторил он, словно стараясь подчеркнуть значимость своих слов. – Думаю, сестра рассказала о состоянии вашей матери, но вы узнаете все подробнее, если сможете приехать в Уэстфилд на... на несколько дней.

– Я не говорил с сестрой, – ответил я.

– Понятно. Но ведь вы знаете о состоянии вашей матери?

– Нет, не знаю.

– Вы не знаете?

– Не знаю, доктор, но буду очень признателен, если вы расскажете мне, что случилось. Моя мать больна?

– Да. Сегодня ей стало немного лучше, но...

– Что с ней?

– ...но, как я сказал, ситуация тяжелая.

– Что все это значит? Ей плохо с сердцем? У нее инсульт? Или, может, рак?

– Нет, нет, не рак. Это касается ее печени, но...

– Значит, дело в выпивке?

– Возможно. У нее проблемы с пищеводом. Там сильно расширились сосуды, это похоже на варикозное расширение вен, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Мне кажется, в этом нет ничего опасного.

– Эти сосуды очень хрупкие. Прошлой ночью произошел несчастный случай, после которого вашу мать госпитализировали. Она до сих пор находится в палате интенсивной терапии.

– Несчастный случай?

– Кровоизлияние.

– Из пищевода? У нее пошла кровь горлом?

– Совершенно верно. Она потеряла много крови, но нам удалось остановить кровотечение.

– Теперь с ней все хорошо? Или у нее критическое состояние? Как она себя чувствует?

– Ее состояние не расценивается как критическое, мистер Куртовиц. Но необходимо принять ряд важных решений, и я подумал, что вы должны знать об этом.

– Где ее муж?

– Келвин сильно переживает. Он был с ней, когда началось кровотечение, и отвез ее больницу. Я дал ему успокоительное.

– Но если дело идет на поправку, я не знаю, как смогу ей помочь своим возвращением.

– Мы не уверены, что она быстро поправится. Возможно, понадобится хирургическое вмешательство. Однако с операцией могут возникнуть затруднения из-за проблем с весом.

– Затруднения?

– С операцией.

– Доктор, вы недоговариваете. Вам нужно мое согласие на операцию? Но зачем?

– Нет. Но с вашей стороны будет благоразумно, если вы приедете.

– Давайте поговорим начистоту, доктор. Вы думаете, что моя мама умрет? Вы это хотите сказать?

– Нет. Главная причина, по которой вам следует вернуться, то, что она хочет видеть вас. Подняв ей настроение, вы увеличите шансы на выздоровление.

Я минуту подумал, могу ли я срочно уехать, и, решив, что да, ответил:

– Скажите, я скоро буду.

Джози сидела в темном углу гостиной и слушала.

– Придурок, – бросил я, повесив трубку, – все врачи – идиоты. Сначала он сообщает, что маме лучше, а потом говорит, что я должен как можно скорее вернуться в Канзас.

Я открыл холодильник, и на меня повеяло приятным холодом. Джози стояла у меня за спиной и пыталась объяснить мне, что случилось с моей мамой. Но после разговора с врачом у меня перед глазами стоял образ матери, изо рта у нее текла кровь. И это было все, что я понимал.

* * *

В то утро в отделении интенсивной терапии находилось шесть человек. Я был первым посетителем, и меня никто не сопровождал. Я шел вдоль палат и смотрел на пациентов. Каждого из них окружала паутина трубок, с помощью которых больным подавали лекарства, кислород и откачивали мочу. Аппараты пищали, указывая частоту пульса. Я видел мужчину с невероятно раздутым животом; исхудавшую женщину, которая беззвучно открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Еще один пациент с перевязанным лицом мог быть как мужчиной, так и женщиной: его тело накрывала простыня, а лицо под бинтами казалось плоским. Семидесятилетняя женщина лежала с чем-то вроде клипсы в носу, через которую поступал кислород. Она стонала при каждом вдохе. Маленький мальчик, казалось, спокойно спал, но вокруг него повсюду виднелись провода, а сидящий около его кровати мужчина тихо плакал.

– Вам помочь? – спросила дежурная медсестра.

– Я ищу свою мать – миссис Куртовиц.

Медсестра посмотрела в свой список, перелистала все страницы, словно демонстрируя, как она старательно выполняет свою работу.

– У нас нет пациентки по фамилии Куртовиц.

Наверное, Келвин что-то напутал, сказав, что мама в отделении интенсивной терапии, но ее здесь не оказалось. Я испытал облегчение.

– Наверное, ее перевели в другое отделение.

Сестра снова взглянула в свой список, затем подошла к столу и посмотрела медицинские карты.

– Не думаю, – отозвалась она, читая имена на картах. Меня это совершенно сбило с толку. – По-моему, у нас нет пациентки по фамилии Куртовиц.

– Гудселл. Извините. Возможно, ее зовут Гудселл. Господи. Даже не знаю, о чем я думал. Скажите, ее перевели?

Сестра минуту смотрела мне прямо в глаза.

– Гудселл, – проговорила она спокойно, посмотрев в свой список, но, похоже, даже не читая его. – Палата номер четыре.

– Где это?

Она указала на бокс, который я только что прошел. В нем лежала старая женщина с закрытыми глазами, стонавшая в полузабытьи. К ее носу тянулась кислородная трубка.

Я стоял перед кроватью, пытаясь узнать в этих желтовато-седых волосах, ставших сальными от пота, в этих ввалившихся щеках, в этом голосе, протяжно выпевающем песню боли, в этих останках, бывших когда-то женщиной, – мою мать. Мне понадобилось много времени, прежде чем я смог узнать ее. И это было ужасно.

Я дотронулся до ее руки, и она открыла глаза. Они остались такими же ясно-голубыми, но взгляд был полон усталости и страха. Она заговорила, но в горле у нее пересохло, и она с трудом произносила слова.

– Малыш, ты пришел. Ты не... – она попыталась прочистить глотку, но это причиняло ей боль, – мне нельзя разговаривать.

– Мне жаль, что ты заболела, мама, но я рад, что вернулся домой. Не пытайся говорить сейчас. Подожди, наберись сил, а потом, когда ты поправишься, ты сможешь погостить у нас в Саванне.

– Я так горжусь тобой, – прошептала она.

Я осторожно наклонился к ней, стараясь не задеть трубки, и поцеловал ее в лоб.

– Отдыхай.

Неожиданно ее глаза снова вспыхнули тревогой.

– Под кроватью, – выговорила она. – Посмотри под кроватью.

Там лежала старая, неплотно прикрытая коробка из-под туфель.

– В ней... бумаги твоего отца.

Я неуверенно взял коробку, не зная точно, что мне с ней делать.

– Открой. Посмотри.

Я увидел какие-то бумаги.

– Смотри внимательно.

На первых листах был выгравирован американский герб. Я никогда не видел ничего подобного.

– Сберегательные облигации, – объяснила мама. – Мы приобрели их, когда ты родился.

В коробке также имелась маленькая потрепанная книжка в черном кожаном переплете, похожая на сборник псалмов, со странной надписью на обложке золотыми буквами, которую я не смог разобрать. Я пролистал страницы, исписанные бессмысленными, на мой взгляд, письменами, некоторые из которых были подчеркнуты. «Коран», – сказала мать, но я не взглянул на нее. Я искал слова и фразы на знакомом мне языке, но все, что смог найти, это несколько уравнений, написанных рукой отца на последней странице. Под книгой находились другие бумаги: увольнительная из американской армии с прикрепленной к ней фотографией молодого человека в форме, которого я узнал с трудом. Холодок пробежал по спине. Отец никогда не говорил о том, что служил.

– Привет, Курт, – послышался голос Селмы. Я обернулся.

За ее спиной стоял Дэйв, на его лице по-прежнему остались следы от той ночи в 1985-м. Я взглянул ему в глаза. Он посмотрел на меня, затем отвел взгляд, а потом посмотрел снова.

– Мама, как ты себя чувствуешь? – Селма присела на край кровати. Мама улыбнулась и попыталась взять Селму за руку. Мне бросились в глаза синие кровоподтеки от уколов и рыжие следы от дезинфицирующих средств.

– Привет, Дэйв, – сказал я.

– Рад, что ты приехал, – отозвался он. А потом добавил: – Курт.