Текст книги "И все же…"

Индейки приземлились

День благодарения, самобытнейший и уникальнейший американский праздник, не возбуждает ни негодования, ни взаимных обвинений. Нет в нем утомительной необходимости дарения подарков, присутствия на богослужениях, почитания умерших. Он напоминает дар или даже (светское для некоторых читателей понятие) бесплатный обед – весьма обильный и прекрасный. И в этом празднике отчетливо слышится голос щедрой Америки: «Почему нет?» Безусловно, присутствуют и семейные ценности, но ненесемейных тоже не обойдут и пригласят. Двери открыты хоть и не как в пасхальный седер, однако кому зазорно вспомнить об отверженном и изгнанном ближнем в день подобного национального торжества?

Именно этот праздник иммигранты вроде меня часто называют любимым. И возможно, это отнюдь не парадокс, поскольку традиция его празднования стихийно заложена робкими и тем не менее честолюбивыми иммигрантами. Но те люди мигрировали в обе Америки, а не в Соединенные Штаты.

У вас может выйти приличная ссора из-за неблагодарности, которой отплатили пуритане коренным американцам, давшим им кукурузу и индеек суровой зимой. В День Колумба вы можете жарко спорить с теми, кто терпеть не может конкистадоров или не сошел на здешние берега у Плимутского камня[113]113
  Плимутский камень – скала, к которой, по преданию, причалили в 1620 году высадившиеся с корабля «Мэйфлауэр» Уильям Бредфорд и прочие отцы-пилигримы. Эта высадка служит отправной точкой истории США. – Прим. перев.


[Закрыть] или на острове Эллис[114]114
  Остров Эллис – расположенный в устье реки Гудзон в бухте Нью-Йорка, был самым крупным пунктом приема иммигрантов в США, действовавшим с 1 января 1892 года по 12 ноября 1954 года. – Прим. перев.


[Закрыть]. («Это не к нам» – как холодно проговорила секретарша «Последнего призыва» Луиса Фаррахана[115]115
  Луис Фаррахан (р. 1933) – американский общественный деятель. Лидер радикальной организации «Нация ислама». Деятельность Фаррахана подвергается критике, его часто обвиняли в расизме и антисемитизме, хотя сам Фаррахан отвергал эти обвинения. – Прим. ред.


[Закрыть] в ответ на мои слова о том, что ее босс срочно хотел связаться со мной по телефону.) Даже Хэллоуин удручает оттенком человеческих жертвоприношений и протестантского господства. Однако День благодарения действительно идет с тех времен, когда на месте ссорящихся разноконфессиональных колоний возникли США, и это прекрасный и всеамериканский праздник.

Как у многих хороших вещей, его начало – гранитная челюсть и искренняя речь Авраама Линкольна. Это ему виделось (как не может не видеться из композиции его Геттисбергской речи), что необходим день, который равно принадлежал бы всем свободным гражданам демократической республики. Нас не должно беспокоить, что, выступая в апреле, он назвал рядовой календарный день конца ноября, и еще меньше должно нас беспокоить, что, упомянув «бога», он не указал конкретной религии. Может ли хоть одна страна обойтись без собственного дня, и кто кроме демагога или сентименталиста избрал бы подобие Пасхи или Песаха? Союз лишь охранялся от любой возможной угрозы и фанатизма: просто будьте благодарны. Если в День благодарения и предполагался некий церемониальный или религиозный момент, а мне очень хотелось бы, чтобы это было не так, он все равно не убил бы его дух, если бы требовалось читать вслух или хотя бы распечатывать на нескольких подставках для столовых приборов вторую инаугурационную речь Линкольна.

Любая попытка придания большей грандиозности была бы обречена на провал. Стоит вспомнить спасшую Союз ужасающую войну или требовавший чрезмерных усилий фундаментализм «города на холме» Уинтропа[116]116
  Джон Уинтроп (1588–1649) – теолог-конгрегационалист, религиозный и политический деятель. Образование и развитие американского общества Уинтроп видел как священное предприятие, создание нового Сиона, который будет центром царствия Бога на земле. – Прим. перев.


[Закрыть]. В любом случае есть и другие дни, в которые можно подобное праздновать или отмечать. Мне самому неизменно импонировала трезвая мудрость Бенджамина Франклина, как-то раз предложившего вместо орла сделать американской национальной птицей индейку. В конце концов, отмечал он, орел несъедобный и высокомерный хищник, тогда как индейка безобидна, питательна, экономна, трудолюбива и щедра. Едва представив себе возможные лозунги («Там, где гнездятся индейки», «Индейки приземлились», «На крыльях индеек» и, наконец, «Индейки юриспруденции»), я с удивлением подумал, что столь непочтительный отец-основатель мог быть только у очень потенциально сильной страны. Мне бы хотелось полюбить индейку. Но ее неизменно фаршируют, подают с клюквенным соусом и подливкой и заедают тыквенным пирогом, который я, к сожалению, тоже не смог полюбить.

Разумеется, в этом и состоит приличествующая случаю явная скромность. Все знают, что будет. Никто не ждет, что подадут икру и дичь на взбитых сливках с сахаром и изысканной мадерой. Вся суть в том, что в полдень приходится есть то, что в ресторане не закажет даже самый невзыскательный посетитель. Может быть, ложная скромность лучше отсутствия всякой скромности.

Все этот не важно. И я абсолютно уверен (на самом деле знаю), что многие столы на День благодарения уставлены вегетарианскими лакомствами для всей семьи. И не важно, если вы считаете Нормана Роквелла[117]117
  Норман Роквелл (1894, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк – 1978, Стокбридж, штат Массачусетс) – американский художник и иллюстратор. Его работы пользуются популярностью в Соединенных Штатах, на протяжении четырех десятилетий он иллюстрировал обложки журнала The Saturday Evening Post (321 обложку). – Прим. ред.


[Закрыть] величайшим пошляком и отменным живописцем. Множество людей во всем мире, в том числе немало коллег по великой журналистской профессии, практически кормятся, описывая Соединенные Штаты как хищную, когтистую птицу, которая набрасывается на чужие скромные обеды. И, разумеется, ни одной стране не захотелось бы представлять себя на своем гербе пернатым, кудахтающим, прожорливым и неспособным летать продуктом естественного отбора. Тем не менее я стал одним из тех, кого праздник Дня благодарения радует, а не пугает. Однажды, в расположении армии США в пустыне у иракской границы, я схватил тарелку с тем, что, видимо, должно было быть индейкой вкупе с переработанной клюквой и тыквой. Это было худшая – безоговорочно худшая еда – из всего, что я когда– либо ел. Но в солдатской столовой я со всех сторон видел американцев всех мыслимых обличий и вероисповеданий, радостно утверждающих свое единение в страшной жаре поздней осени. И этот праздник никоим образом не мог их разделить. Пусть это всегда будет так, и можно скромно его за это поблагодарить.

«Уолл-стрит джорнел», 23 ноября 2005 г.

Ба, обман

Прежде меня обуревало тихое, но жгучее желание написать всего одну, но окончательно разгромную антирождественскую колонку и найти достаточно снисходительного редактора, готового публиковать ее каждый декабрь. Примером для подражания мне служила пародийная статья о Дне благодарения, сочиненная несколько десятилетий назад Артом Бухвальдом, ежегодно перепечатываемая и неизменно вызывающая интерес читателя. Однако постепенно я осознал, что эта надежда тщетна. Надо писать новую статью каждый год. Отчасти потому, что ситуация углубляется и обостряется – и все злокозненнее – каждые двенадцать месяцев. И начинается с каждым годом все раньше: в этом году, пробираясь через зал аэропорта на День благодарения, я натолкнулся на зловеще лыбящегося двурогого и в смятении всех органов чувств принял его за огромного окровавленного лося. И только когда органы восприятия пришли в норму, понял, что это вернулся бич рода человеческого – северный олень.

Вскоре после того как я проглотил эту горькую пилюлю, меня пригласили на программу кабельного телеканала MSNBC «Скарборо кантри», чтобы обсудить гипотезу о том, что олени были древним символом христианства, а посему заслуживают как минимум защиты Первой поправки, если не обязательного изображения на каждом торговом центре в стране. Мне говорят, что это шоу никто больше не смотрит – и я, разумеется, не знаю практически никого, кто бы его смотрел, – поэтому должен вам сообщить: ведущий заявил, что символом христианства также были хвойные деревья и что этот взгляд разделяли отцы-основатели. И даже процитировал со своего телесуфлера несколько туманно-теистических высказываний Бенджамина Франклина и Джорджа Вашингтона, в которых не было ничего даже отдаленно христианского. Когда я указал на последнее обстоятельство и присовокупил, что рождественские деревья, святочные полена и тому подобные предметы были символами праздника зимнего солнцестояния задолго до регистрации рождения в регионе Вифлеем, на меня обрушился шквал оскорблений, словно в студию я вероломно вломился, а не был приглашен сотрудниками «Скарборо», впадавшими во все большее отчаяние. А когда я присовокупил, что как-то не совсем в духе Крошки Тима приглашать сезонного гостя, а потом приказывать ему заткнуться, мне было сказано, что отныне я вычеркнут из списков «Скарборо». Страшная угроза: в отеле «Трепло» нет мест.

Это была уместная демонстрация того, что я всегда ненавидел в декабре месяце – атмосферу однопартийного государства. Во всех средствах массовой информации и во всех газетах бесконечные обращения к одной и той же теме. Во всех общественных местах, от вокзалов до универмагов, настойчивый грохот торжественной пропаганды и одинаковой музыки. Коллективное веселье и принудительная радость. Время тратится на глупости в детских садах. Пресные экуменические послания президента, у которого есть более насущные дела и который по конституции обязан избегать выражения каких бы то ни было религиозных предпочтений.

Однако даже этого однопартийного единодушия недостаточно для истинных сторонников жесткой линии. Лозунги следует уточнить. Не «Счастливых праздников», или даже «Веселого йоля»[118]118
  Йоль (в разных языках Yule, Joll, Joel или Yuil) – средневековый праздник зимнего солнцестояния у древних германских народов. Традиционно языческий праздник проводился и в христианские времена, совмещаясь с Рождеством. – Прим. ред.


[Закрыть], или бодрых диккенсовских «Поздравительных приветствий». Нет, все баннеры, и речевки, и песнопения должны быть посвящены исключительно прославлению дня рождения Дорогого Вождя и авторитета Гения Руководства. По случайному стечению обстоятельств 19 декабря в «Нью-Йорк таймс» поместили статью, повествующую о трудностях, с которыми столкнулись христианские миссионеры, работающие с северокорейскими перебежчиками, в том числе с неким господином Паком. Приводятся слова одного миссионера, горестно посетовавшего, что «он знал, ему не удастся переубедить господина Пака. Знал он это, поскольку господину Паку и другим перебежчикам христианство напомнило «северокорейскую идеологию». Интересная мысль, если ее немного развить. Давайте просто скажем, что рождение Дорогого Вождя действительно празднуется как чудо, сопровождавшееся небесными знамениями и пением птиц по-корейски, и это обязательное поклонение и неукоснительное почитание и вправду способно духовно опустошить.

Наши христианские энтузиасты, очевидно, слишком глупы и слишком закомплексованы, чтобы оценить подобное. Показательный симптом их закомплексованности состоит в ярости по поводу того, что общественные места не украшают религиозной символикой ежегодно, а новейший пример их негодования мы можем наблюдать, когда этому обычаю не последовали дворцы частного потребления. Кампании «Фокс Ньюс» против «Уолмарта» и других магазинов, соблюдение которыми официального дня праздника фанатично и пунктуально, но не дотягивает до полной ортодоксии, – одна из самых зловещих и в то же время смехотворных кампаний за всю историю. Если эти болваны ничего не знали о подлинной протестантской традиции, то им следует иметь в виду, что именно это язычество и искажение и заставили Оливера Кромвеля – моего любимого протестантского фундаменталиста – запретить празднование Рождества вообще.

Ни один верующий в Первую поправку не может позволить себе зайти так далеко. Однако по всей территории Соединенных Штатов существуют миллионы хорошо оборудованных зданий, большинство из них освобождены от уплаты налогов, а некоторые получают государственную поддержку, куда каждый желающий может в любое время прийти и, если того захочет, весь день и всю ночь праздновать чудесные роды беременной девственницы. Места эти называются «церкви», и они вынуждают прохожих смотреть на дисплеи и рекламные щиты и слушать звон колоколов с колоколен. Кроме того, они могут рассчитывать на бесчисленные радио– и телевизионные станции, транслирующие их службы. Если и этого недостаточно, то будь они прокляты. Будь прокляты они все.

«Слэйт», 20 декабря 2005 г.

A. Н. Уилсон[119]119
  Эндрю Норман Уилсон (род. 27.10.1950), английский писатель и журналист. – Прим. ред.


[Закрыть] – непрерывный спуск под гору[120]120
  Рецензия на книгу А. Н. Уилсона «После викторианцев. Упадок Великобритании в мире». – Прим. перев.


[Закрыть]

Покойный Кристофер Хилл[121]121
  Кристофер Хилл (Джон Эдвард Кристофер Хилл; 6 февраля 1912– 23 февраля 2003) – британский историк-марксист, специалист по Английской революции XVII века. – Прим. ред.


[Закрыть] – возможно, не идеал А. Н. Уилсона как историк – как-то раз рассказал мне анекдот в своей интеллигентской манере, слегка заикаясь. «Пятого или шестого мужа Барбары Хаттон[122]122
  Барбара Вулворт Хаттон (14 ноября 1912 – 11 мая 1979) – американская светская львица, прозванная газетчиками «бедной маленькой богачкой» (Poor Little Rich Girl). Наследница торгового магната Франка В. Вулворта. В детстве пережила смерть матери, что сказалось на ее дальнейшей жизни. Семь раз была замужем, имела всемирную известность. – Прим. ред.


[Закрыть] спросили о брачной ночи, о том, что он чувствовал как последний из обладавших знаменитой наследницей Вулворта, и тот ответил: «Ну, я знаю, что надо было д-делать, но не совсем понимаю, как это сделать и-интересным…»

Подобного рода опасения могут посетить и тех, кто берется писать о падении британского могущества в первой половине XX века. Основные очертания – или важнейшие удержания, захваты и маневры, если хотите, – достаточно хорошо известны. Смерть Старой Королевы[123]123
  Имеется в виду королева Виктория. – Прим. ред.


[Закрыть] в 1901 году; грязная и дорогостоящая война в Южной Африке, ставшая предвестницей беспощадной вражды со злобным внуком королевы, кайзером; обескровившая страну «Великая война», два десятилетия слабоумия и расслабленности, отмеченных такими глупостями, как восстановление золотого стандарта и близорукое задабривание непримиримых диктаторов; еще одна катастрофическая война, приведшая к неохотной уступке мировой гегемонии Соединенным Штатам. Более или менее честь спасают титаническая стойкость Уинстона Черчилля и неожиданно долгое правление Елизаветы II, но оба этих истощающихся актива резко теряют доходность.

Уилсон не слишком далеко отходит от этой хорошо проторенной дороги. Он несколько раз приводит – а скорее неубедительно завершает повествование – часто цитируемы замечание Дина Ачесона[124]124
  Дин Гудерхем Ачесон (11 апреля 1893, Мидлтаун, Коннектикут – 12 октября 1971, Сенди-Спринг, Мэриленд) – американский политик, занимавший пост государственного секретаря США в администрации президента Трумэна. – Прим. ред.


[Закрыть], что Великобритания «потеряла империю и пока не обрела свою роль». Это достаточно банальное наблюдение, сделанное в Вест-Пойнте в 1962 году, могло бы пройти незамеченным, не приведи оно в ярость Черчилля. Все это также осталось за рамками исследования Уилсона, завершающегося началом 1950-х годов и планируемого как трилогия (вместе с предшествовавшими «Викторианцами»), третий том которой на подходе.

Должен сказать, я его жду. Уилсон действительно умеет сделать рассказ интересным. Добивается он этого, умело чередуя события макро– и микрокосмические. В какой-то момент проводит нас с экскурсией по великой Имперской британской выставке в Уэмбли 1924 года с роскошными экзотическими павильонами, представленными Индией и Малайей, и прочной скульптурой принца Уэльского из чистого канадского сливочного масла. (Мало кто помнит, но после Первой мировой войны под властью Англии очутилось больше территорий, чем в 1914 году.) Затем пред нами проходят похороны индийского парса Шапурьи Саклатвала, первого парламентария от коммунистической партии, и когда прибывает следующий траурный кортеж с гробом Редьярда Киплинга, окрестности крематория еще украшены красными флагами (это произошло в 1936 г). К этому времени некогда изваянный из масла и некогда лояльный принц Уэльский мутировал в упрямого и мятежного короля Эдуарда VIII, чье сексуальное подчинение «разведенке» из Балтимора Уоллис Симпсон спровоцировало первое в истории страны отречение. (Рассказывая о последних словах отца этого импульсивного мальчика, старого короля Георга V, Уилсон выражает обычное сомнение, что тот на смертном одре спросил: «Как там империя?» Однако не агитирует и за то, что на самом деле умирающий монарх, имея в виду уже подорвавшую трон женщину, задал вопрос: «Как этот вампир?»[125]125
  Игра слов: empire (англ. «империя») и vampire (англ. «вампир») по-английски звучат очень похоже. – Прим. ред.


[Закрыть]). Отвергает он и достаточно хорошо подтвержденное мнение о том, что молодой Эдвард был «эгоистичным сибаритом, сочувствующим нацистам», говоря, что в основе этой «истории» лежит «детское» желание в нее поверить, хотя (о чем он не упоминает), это было с неохотой подтверждено видным историком королевской семьи Филипом Зиглером.

Не важно. Возможно, Уилсон не воздает должного и Э. М. Форстеру, однако пишет в духе его старой максимы «Только соединить»[126]126
  Эпиграф к роману Форстера «Говардс Энд». – Прим. перев.


[Закрыть]. В особенности, и весьма умно, Уилсон делает это, когда показывает нам все образы растущего американского влияния, которое, медленно набирая силу, внезапно возникло перед британцами после 1945 года как полная неожиданность. Американкой была первая женщина, заседавшая в Палате общин (Нэнси Астор). Американкой была влиятельная мать Уинстона Черчилля. Американкой была жена Киплинга. Стэн Лорел и Оливер Харди, первый – из английского мюзик-холла, а второй – с Глубокого Юга[127]127
  Глубокий, или Дальний Юг, – обозначение географических и культурных регионов на юге США. – Прим. перев.


[Закрыть], образно представлены Уилсоном как дуэт, основанный на англо-американской двойственности Генри Джеймса. И не важно, что расщепление атома, радар и телевидение были английскими открытиями, а джаз и кино, как и глобальные реализации всех больших идей, произошли на американской стороне Атлантики. (С началом Второй мировой войны британцы прекратили телетрансляции и вели пропагандистскую борьбу преимущественно по радио – средству массовой информации, где господствовал вещавший из гитлеровского Берлина американец ирландского происхождения Уильям Джойс, или «лорд гав-гав».) У этой истории есть и более широкий хибернианский[128]128
  Древний Орден Хибернианцев – одна из древнейших ирландских религиозных организаций. До 1968 года считался самой мощной лоббистской организацией на территории США. Членами организации были такие видные личности, как президенты Ричард Никсон, Джон Кеннеди и Билл Клинтон. Организация добилась официальной поддержки США в борьбе за независимость Ирландии. – Прим. ред.


[Закрыть] подтекст. Двумя британскими стоеросовыми начальниками, ответственными за Бойню в Амритсаре[129]129
  Бойня на Джаллианвала-багх, или Бойня в Амритсаре, – расстрел демонстрации мирных жителей в Амритсаре (Северная Индия) колониальными войсками Британской империи 13 апреля 1919 года. – Прим. ред.


[Закрыть] в апреле 1919 года, а следовательно, и за моральный конец британского владычества в Индии, были генерал Реджинальд Дайер и губернатор Майкл О’Дуайер. Оба – ирландские протестанты-юнионисты[130]130
  Ольстерская юнионистская партия, или Юнионистская партия Ольстера (англ. Ulster Unionist Party), – политическая партия, действующая в Северной Ирландии. Выступает за сохранение Ольстера в составе Великобритании. – Прим. ред.


[Закрыть]. И именно ольстерские юнионисты защищали их в парламенте, в то время когда в самой Ирландии свирепствовали английские карательные отряды, и именно сэр Генри Уилсон – глава Куррахского мятежа 1914 года – заявил, что если будет потеряна Ирландия, окажутся биты все карты империи. Читая эту книгу, я неожиданно вспомнил ее прославленную предшественницу, «Странную смерть либеральной Англии» Джорджа Дангерфилда. Подобно Дангерфилду A. Н. Уилсон умеет завуалированно ввернуть анекдот и мистическое совпадение и подхватить манеру, с которой из-за спины сфотографированных на хорошо ухоженном газоне людей блаженно бормочет трагедия.

Спустя 92 года и либералы, и консерваторы, и марксисты одинаково считают август 1914 месяцем начала – как сказано в названии автобиографии Леонарда Вулфа[131]131
  Леонард Сидни Вулф (25 ноября 1880, Лондон – 14 августа 1969, Родмелл) – английский политический теоретик, писатель, издатель и государственный служащий. – Прим. ред.


[Закрыть] – непрерывного спуска под гору. Уилсон предостерегает нас от ошибки воспринимать прошлое, глядя на него в телескоп из настоящего времени, – хотя сам не может от этого освободиться. Механизация войны, превознесение государства, массовая мобилизация народов, предпочтение, отданное демагогам, и разрешение на геноцид под предлогом войны – все это заставило бы удивленно вскинуть брови самого самоуверенного викторианского империалиста.

В моменты всеобщей глобализации «телеграмм и гневных попреков»[132]132
  Цитата из романа Э. М. Форстера «Говардс-Энд». – Прим. перев.


[Закрыть], ультиматумов и кампаний, войн и тревог Уилсон по контрасту подчеркивает спокойное, непоказное, частное, едва не докучное умение многих британцев считать положение отчаянным, но не серьезным. Он погружается в мир реформаторски настроенных сельских викариев (пара из них достаточно безумны) и их благотворительных ассоциаций, начавших возмещать ущерб, нанесенный викторианскими трущобами и викторианской фабричной системой. И, возможно, слишком хорошо осознавая, что традиционным образцом этой привычки «достоинства» и скромности выступает суровая фигура Джорджа Оруэлла, чрезмерно старается отойти от общепринятого и бросает «Дороге на Уигана-пирс» удивительный упрек в том, что это «священное писание» чернорубашечников. (Быстрый взгляд на соответствующее примечание показывает, что это странное суждение основывается на частной беседе с вдовой сэра Освальда Мосли – не раскаявшейся нацистской сукой голубых кровей, скорее всего даже не читавшей книги и наверняка не заметившей отчаяния Оруэлла на тех ее страницах, где он пишет о глупости некоторых рабочих, позволивших ее мужу себя одурачить.) Тем не менее в те времена, когда сэра Освальда Мосли принимали всерьез, около 70 тысячам европейских евреев удалось спастись за Ла-Маншем. Уилсон называет имена Поппера, Певснера, Шолти, Фрейда, Менухина и Элтона (мог бы добавить Кестлера и Дойчера, а также упомянуть, скольких из них интернировали и третировали), но, возможно, лучше всего неловкость передает история Евы Нойрах, попавшей в оборот к хозяйке одной вечеринки.

– Откуда вы?

– Берлин.

– О, ясно, не важно.

В вышеприведенном случае спрашивающей почти наверняка хотелось проявить галантность к немке, а не еврейке. Однако настойчивая вежливость и традиции докучного гостеприимства живучи. (Мне рассказывали, как светская львица Сибил Колфакс, обнаружив среди своих гостей на одном из подобных суаре Альберта Эйнштейна, додумалась его развлечь, начав с вопроса: «Вы слышали, что безумный старый Выпивоха обобрал Мопсиху до нитки – и сбежал с новой подругой?» Именно по этой причине Ивлина Во и можно считать социальным историком той эпохи.)

На обложке книги священная для современной памяти контрастная фотография шедевра Рена, собора Святого Павла, в дыму и пламени пожара после нацистского авианалета. Однако рассказ о Второй мировой войне – считающейся многими британцами, а больше американцами, кризисом, оправдывающим и узаконивающим все, – Уилсон ведет в скептическом, едва не горьком тоне. Во-первых, войны можно было бы избежать, если бы политика предшествующих десятилетий была менее эгоистична и пассивна. Во-вторых, методы ее ведения нередко были весьма близки к криминальным, в частности уничтожение немецких городов и гражданского населения. В-третьих, начавшись с умиротворения нацистов и фашистов, завершилась она капитуляцией сталинизму и оптовой распродажей в пользу зарождающейся американской империи. На протяжении прошедшего десятилетия среди британских историков раздавалось несколько рыкающих голосов ультратори, утверждавших то же самое. Некоторые из них реакционны в строгом смысле слова и ностальгируют и по Джозефу, и по Невиллу Чемберлену. Уилсон полагает, что Великобритания удачно избавилась от колоний, а социальные реформы послевоенного лейбористского правительства были благородны, как по намерениям, так и по результатам. В этом состоит приятное отличие.

Покойный Джон Маггеридж, сын Малколма, однажды рассказывал мне, как в начале 1950-х годов, возвращаясь из Кении, попутно посетил Зону Суэцкого канала, Кипр и Мальту даже без британского паспорта. Странно подумать, как давно и как недавно это было. Уилсон обладает способностью писать о прошлом без снисходительности и оценивать его без сантиментов. Мне трудно сказать, где он возьмет необходимый объем последующего материала. Прямо по курсу лежит Великобритания Маргарет Тэтчер – имевшей слабость, если не силу приверженности, как выражалась она сама, к «устоям викторианского общества». А затем придет очередь Великобритании Тони Блэра, возродившего социал-демократию в сплаве с посттэтчеризмом. Оба они по-своему опровергли Дина Ачесона, показывая, что у Великобритании была возможность выступать посредницей между Вашингтоном и Брюсселем. И оба показали, что в британском постколониальном арсенале остались патроны. И есть еще вопрос, который Уилсон почему-то не рассмотрел, – применение английского языка как лингва франка во всех сферах – от управления воздушным движением до Интернета. Догадываюсь, что Уилсон отнюдь не сторонник американского глобализма. (Редкой и очевидной уступчивостью или просто эвфемизмом было назвать реакцию Ширака и Шредера на операцию в Ираке «скептической озабоченностью».) Однако последнее слово, возможно, вновь осталось за Барбарой Хаттон. При спуске на воду длина корпуса триумфа британского судостроения «Титаника» превосходила высочайший в мире нью-йоркский небоскреб Вулворт-билдинг. Через несколько десятилетий Хаттон предоставляла под резиденцию американскому посольству свой лондонский особняк, намного превосходящий великолепием Карлтон-Хаус-Террас[133]133
  Ансамбль из двух зданий в центральной части Лондона, в одном из которых находится резиденция министра иностранных дел и по делам Содружества. Создан архитектором Нэшем в 1831 году. – Прим. перев.


[Закрыть]. А несколько лет назад родители моих друзей вместо традиционного магазинчика на углу начали ходить в универмаг «Вулворт», прежде презрительно именуемый ими «сельской лавкой». Британскость совершила громадные отступления как на поле боя, так и на рынке, но подчас отошла лишь до ближайшего американского супермаркета, и быть может, именно это и делает ее интересной.

«Атлантик», январь/февраль 2006 г.