Текст книги "Если Мельпомена выбрала тебя"

Он протянул мне фотоальбом, где на обложке было размашисто написано: «Спасибо за смех». В альбоме были фотографии без подписей, да они и не требовались. Фотографии были просто классные. Джой за управлением вертолета, он же, когда медицинская бригада спускает его по трапу, он же в больнице после операции. Рико дает концерт, делает измерения, он же перепуганный у вертолета. Я в разных ипостасях: и за измерениями, и за пультом вертолета, я вылезаю из вертолета с жутко побитой физиономией, мы с Яковом сидим напротив друг друга, нахохлившись, как два петуха. Но самое последнее фото вышибает у меня слезу. Я маленькая, хрупкая, сиюминутная стою на фоне величественной, почти вечной К2. По ракурсу вижу, что фото могло быть сделано только из вертолета, находящегося на плато.

– Яков, кто сделал альбом?

– Да генерал и сделал. Разного фотоматериала у него более чем достаточно.

Через полчаса, как условились, стучу в номер к Якову. Он открывает дверь; на губах опять та же усмешка. У него в номере все иначе. Большой письменный стол, узкая кровать, ни бассейна, ни чаш с благовониями.

– Ты что такая нахохлившаяся? Понимаю, по острову хочется побегать, а тут навязшую на зубах работу делать надо. Прочти для начала очень внимательно это. Нет ли здесь каких-нибудь ляпов или артефактов. Все ли, по сути, правильно написано.

Я пытаюсь углубиться в чтение. Он некоторое время смотрит на меня, мешая мне сосредоточиться. Я не рискую поднять на него глаза, боюсь встретить его взгляд. Потом он смотрит тоже в какие-то бумаги. Через три четверти часа я готова. У меня претензии к двум позициям и трем формулировкам. Пишу мои замечания. Пододвигаю их к Якову.

– Ты поняла, что за документ ты читала?

– Ну да. Это патент.

– Ты стоишь первым автором и поэтому должна определить процентную долю участников, как ты считаешь. Имей в виду, не сейчас, но лет через десять это могут оказаться большие деньги.

Мне стало ужасно тоскливо.

– А ты не можешь сам написать?

– Если ты так ставишь вопрос, хорошо, тебе 95 процентов, а мне 5.

– Ты что, совсем? Хотя бы 50 на 50.

– Ты меня за последнего нахала держишь? Мое окончательное слово 75 и 25. Будем считать, договорились. Переходим к следующему вопросу. Не хотела бы ты поработать в очень престижной фирме в районе Лос-Анджелеса. Я бы взял тебя в мой отдел на очень хорошую позицию вместе с твоей тематикой.

Я стала лихорадочно соображать, как бы смягчить мое категоричное «нет». Он неправильно истолковал мою заминку и стал говорить о возможностях роста, о хорошей зарплате и о прекрасных условиях работы.

– Понимаешь, у меня ведь на руках двое детей. Дети от маминого второго мужа, он умер, а мама больна, поэтому они у нас с бабушкой живут. Я не могу от них всех уехать. И не хочу.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

Он молча смотрит на меня все тем же взглядом, от грусти которого все внутри щемит и хочется убежать. Я думаю, папе было бы сейчас 43, но он тоже перепрыгивал через классы. А этому не меньше 45, это уж точно, боже, неужели и в старости можно еще влюбляться. Яков встает и говорит:

– Нет, так нет. Давай сейчас и попрощаемся.

Он обнимает меня и целует выше повязки в волосы, его руки слегка дрожат.

– Ах, Алина, Алина, я всю жизнь мечтал, чтобы со мной рядом вот такая, как ты, была. Не та красивая и умная, какой ты приехала сюда, а вот такая, с подбитым глазом, которая все без слов понимает. Найти то нашел, да время мое ушло. Ты знаешь, мне генерал сказал, что Джой свою награду получит, но герой – ты, хотя с виду такая пичужка.

Он еще раз коротко с силой прижимает меня к себе:

– Спасибо тебе. Прости меня. Иди.

Я выхожу из гостиницы и направляюсь к берегу, в шум прибоя. С наслаждением вдыхаю пряный воздух, наполненный ароматами тропических растений и свежестью моря. В полусумерках исчезающие тени сглаживают контрасты дня, делая все мягче и спокойнее. Думаю о Якове.

– Вот ведь, всего двумя словами выразил все и расставил все точки. Я бы так, наверное, не смогла. Непонимание бы все равно осталось.

Вижу бредущего навстречу Рико. К моему сожалению, он видит меня тоже:

– Алина, я все-таки, наверное, тебя люблю. Я тебя сегодня целый день ревновал к Якову.

– Рико, я дружбу с тобой на десять любовей не променяю. Не предавай меня. Оставайся, пожалуйста, моим лучшим другом.

Мы наконец-то летим домой. В иллюминатор заглядывают звезды чужих созвездий. На соседнем сиденье спит Рико. У Якова место в другом ряду. Я бросаю взгляд в его сторону, он тоже, прижавшись лбом к стеклу, рассматривает созвездия. Я мысленно перебираю все, что со мной произошло. Некоторым это все показалось бы стечением обстоятельств, и все вполне объяснимым. Кто-то назвал бы это мистикой. Я же не просто уверена, я знаю, это папа помогает мне, оберегает от неправильных поступков, охраняет от злодейств и несчастий. И поэтому мне не надо ничего бояться в этой жизни.

Дома было пустынно; бабушка с детьми все еще отдыхала в пансионате. Все было точно так, как я оставила, уезжая. Всюду видны следы срочных сборов. Деньги, взятые взаймы у Ренате, так и остались лежать на столе, поскольку надо было уже улетать и посещать вторую часть вертолетного курса не было возможности. Время как бы застыло здесь. Я отсутствовала семнадцать дней; у меня было ощущение, что, описав петлю, время вернулось в ту же самую точку. Но в это же самое время, в другой точке пространства я прожила целую жизнь. Было одиннадцать вечера. Я решила позвонить моим отдыхающим завтра; вдруг сейчас разбужу детей и бабуля, быть может, тоже уже спит. Но минут через пятнадцать раздался звонок. Это была бабушка.

Кровоподтек под глазом уже почти не был виден. Вместо шишки было пастельное сине-зеленое пятно. Предательски обозначались побритые щедрой рукой медбрата места ранок на голове, хотя они уже и ощетинились, но все еще были хорошо заметны. Заплела косу и нахлобучила бабушкину шляпку, сдвинув ее на лоб, так что и синяка от шишки стало не видно.

С утра забежала на кафедру – и там очень пустынно. Только Ларс сидел в своем офисе. На мой внешний вид он не обратил ни малейшего внимания. Но моему появлению был очень рад.

– У тебя есть прекрасный шанс сразу войти в учебный процесс. Ты могла бы заменить меня в первом семестре. Ну а дальше видно будет. Меня пригласили поработать на пару месяцев в Женеву, в Церн. Я думал, что вы с Ренате поделите мою учебную нагрузку. Но она нагуляла себе ребенка и вылетела из игры.

– Ларс, ей через год сорок будет. Это ее последний шанс.

– Но как она его одна растить будет. С ее то депрессиями. Ты хоть ее не бросай. А с учебным процессом придется тебе одной отдуваться. Я не хочу, чтобы курс моих лекций поменяли на другую тему. Ничего, лето впереди, подготовишься. Я знаю, ты сможешь. Один семестр продержишься.

Ренате встретила меня словами:

– Какое ретро. Как хорошо загорела. Но сильно похудела. Как дела в целом?

– Да отлично. Вы с ним как?

– Да мы прекрасно.

– Эта погремушка ему. А персики тебе. Я не знаю, как они на вкус, но выглядят очень красиво. Я деньги назад принесла. Большое спасибо.

– Персики я возьму с удовольствием, но погремушку, пожалуйста, забери. Принесешь, когда родится. А деньги что, не понадобились?

– Тратить было не на что и негде. Поехали со мной к бабушке, она сейчас с детьми в пансионате на море.

– Я не в отпуске. Возьму позже. Мне он еще понадобится, как ты сама понимаешь.

– А у меня договор начинается только с сентября. Тогда приезжай к нам на выходные.

Мы с бабушкой сидим на террасе и смотрим, как Рико с детьми запускает купленных нами в Сингапуре воздушных змеев. Фриди тоже там, поближе к внуку. Гордый, что внук заработал кучу денег и предложил ему их на новые зубы. Он от них, конечно, отказался, но гордость за внука его распирает. Бабушка, почувствовавшая новую ноту в наших с Рико отношениях, переводит взгляд с Рико на меня, я отрицательно кручу головой. Бабушка, вздохнув, спрашивает:

– Ждешь?

– Нет, просто думаю, а вдруг появится.

Я ей рассказала про мою беседу с папой и про Тедди, опуская подробности всей вертолетной эпопеи. Она ничего не говорит. Она не сомневается в правдивости моих слов.

Мы прожили в пансионате до середины августа. Фриди, как только появился внук, тут же переселился назад в Гамбург, но они оба были у нас частыми гостями. Каждую субботу-воскресенье приезжала Ренате. Мы же с бабушкой по переменке наведывались в Гамбург.

Начались мои лекции. Перед отъездом Ларс немного полистал мои конспекты, бросил коротко:

– Пойдет. А по поводу тактики чтения – исходи из того, что ты недавно сама слушала. Что было в лекции интересно, а где скулы от зевоты сводило. Главное, щеки сильно не надувай, но и не позволяй на шею себе садиться. А стиль – он у каждого свой.

И укатил. Все советы Ренате казались мне вообще не к месту. Ларс читал свои лекции на высшем уровне, и мне хотелось ориентироваться на него, но у меня не было ни его знаний, ни его мастерства, ни его опыта. А выглядеть его блеклой копией мне не хотелось. Ларс постоянно вкручивал шуточки, которые разряжали атмосферу, давая краткосрочные паузы для отдыха. Так хотелось хотя бы немного приблизиться к тому, что делал он. Я взяла для чтения разговорный тон, а вместо шуток – смешные картинки, иллюстрирующие процессы. В этом мне очень помогла бабушка. Она по моим эскизам-идеям делала забавные рисунки на кальках, которые приводили в восторг не только меня, но и студентов. Перед началом каждый студент мог получить от меня ксерокопированный конспект предстоящей лекции. На первой лекции студентов было совсем немного, но от лекции к лекции их число росло, и к пятой аудитория была заполнена.

Дети подрастали и тоже требовали все больше внимания. Мы вчетвером: бабушка, я, Рико и Фриди образовывали своего рода четырехугольник, внутри которого и обитали наши малыши. Рико был их другом по играм, Фриди пытался приобщить их к музыке, на бабушке была основная нагрузка – с четырех дня и пока я не вернусь с работы, при этом она еще умудрялась продолжать работать, выполняя заказы, связанные с дизайном или архитектурой небольших объектов.

Дети, подготовка к лекциям и семинарам захватили меня всю так, что я далеко не сразу обратила внимание на мои физиологические изменения. Это был для меня шок, когда я поняла, что внутри меня опять кто-то устроился. В принципе я даже не была против этого. Стали понятными моя тошнота, головокружение по утрам, и увеличение размеров моей талии. Но признаться в этом окружающим у меня не поворачивался язык. Первой, естественно, была бабушка.

– Бабулечка, мне кажется, я беременная.

– Ты знаешь, мне это давно кажется. И я думаю, что без участия Рико здесь не обошлось.

– Понимаешь, произошел несчастный случай. Всего один-единственный раз было.

Я поведала ей и про бассейн с лепестками, и про общую кровать, и про зелье, и про нашу клятву никогда об этом не вспоминать.

– Это ваше дело. Но не сказать об этом Фриди бесчеловечно.

– От него я и не собираюсь скрывать. Только сейчас еще рано, когда уже совсем заметно будет. Он поймет меня, правда?

У Ренате поднялось давление на второй неделе ноября, и ее положили в больницу. А в начале декабря появилась Маги, полное же имя ее было Маргрет. Мы хотели с бабушкой забрать их к нам, но Ренате наотрез отказалась. В силу суеверия она почти ничего не приготовила к прибытию ребенка домой. Мы с Рико по вечерам страдовали в ее квартире. К их выписке наняли фирму, чтобы побелили квартиру, все вымыли, вычистили. Мы купили кроватку, коляску, одежду для малыша, бутылочки и так далее. А потом вместе привезли их домой. В роддоме никак не могли определиться, за кого принимать Рико: за отца Маги или ее старшего брата. Это приводило его в замешательство. А еще его очень смущал мой живот. Он на него беспокойно косился, но молчал; молчала и я.

Как-то Фриди был у нас. Он как раз кончил заниматься с детьми музыкой, и бабушка увела их умываться, готовиться к ужину и ко сну. Я подошла к Фриди, который еще сидел за пианино, продолжая наигрывать, взяла его руку и положила на мой живот.

– Чувствуешь, это твоя правнучка или правнук приветствует тебя. Видишь, как радуется тебе.

Живот у меня в этот момент буквально ходил ходуном. Потом я поведала ему всю историю и попросила:

– Ты только не осложняй нам с Рико жизнь, не делай из меня нарушительницу клятвы. Пусть это будет наша с тобой тайна.

По его морщинистым щекам побежали слезы. Мне было и стыдно и жалко его.

– Она будет всегда рядом с тобой, ты будешь принимать в ее жизни участие, сколько ты захочешь. Я клянусь тебе.

Я была почему-то уверена, что в моем животе поселилась девочка. Он поцеловал внучку через стенку моего живота.

Теперь мой маршрут с работы домой проходил через квартиру Ренате и Маги. Иногда просто убедиться, что на данный момент у них все в порядке, но иногда и помочь. Ренате, поглядывая на мой живот, спросила:

– Ты к какому врачу ходишь?

Услышав, что я еще не была у врача, стала меня энергично убеждать в необходимости посещения. Поскольку ее слова были в унисон с бабушкиными, я решила, что надо сходить. И тут выяснилось, что я со всеми моими делами забыла поменять медицинскую страховку со студенческой на страховку сотрудника университета. Но поскольку я уже записалась к врачу, а смена пластиковой карточки требовала времени, я решила сходить со старой. Врач осмотрел меня, назвал срок беременности, который отличалcя от реального больше чем на месяц. Задаваемые им вопросы, как мне показалось, мало относились к моему состоянию. Поскольку я незаконно использовала студенческую карту, мне пришлось прикинуться этакой бедненькой студенткой, благо позволял возраст.

Наш разговор сводился к следующему: есть ли у меня постоянный друг? Я отвечала, что нет. Хочу ли я дальше продолжать учебу? Да. Есть ли у меня родители? Я сказала, что только бабушка. Я обратила внимание, что мои ответы врачу очень нравятся. И он без всяких экивоков мне предложил:

– Я помогу найти вашему ребенку хороших родителей. Вы получите некоторую денежную компенсацию. Но все должно быть конфиденциально. Я ответила, что подумаю и в следующий мой приход дам ответ.

Бабушка встретила меня шквалом вопросов о состоянии ребенка, все ли у меня в порядке. Вместо ответов на свои вопросы она услышала:

– Да вот предложили продать ребёнка за некоторую сумму, но какую, еще не назвали.

Я была сама в шоке, но мне это не давало права на такой безжалостный ответ. Я спохватилась, когда увидела, как растерянно она смотрит на меня, опустив руки. Я почувствовала ее боль за меня. Она страдала оттого, что не может меня защитить. Мне стало стыдно за мою черствость, за мой эгоизм. Так мы с ней и просидели, обнявшись, полчаса: она жалела меня, а я ее. Надо было уже идти за детьми в садик. Но сначала я иду к телефону-автомату, помня запрет Юргена не звонить ему с домашнего телефона. Трубку взяла Марта. После обычных приветствий и вопросов-ответов я попросила:

– Пусть дед позвонит завтра в шесть вечера по тому же номеру, что мать звонила в последний раз.

С Юргеном я разговариваю из квартиры Рико.

Дома только Рико. Фриди у нас. Звонит телефон. Я прошу Рико оставить меня одну. Ему это не нравится, но он послушно выходит. Он уже несколько раз пытался начать разговор со мной, но я неумолимо напоминала ему о нашей клятве.

Звонит Юрген. Не теряя времени, рассказываю суть дела. В ответ слышу вздох и:

– Бедная, бедная Алина. Да не ты, старшая Алина. Передай ей мое почтение и пожелание долгих лет жизни. Послезавтра в это же время, по этому же телефону. Пока.

Я иду к двери, чтобы пойти домой. Дорогу мне преграждает Рико. Вид у него явно решительный. И хотя нет ни времени, ни желания разговаривать, но, по-видимому, придется.

– Рико, хороший мой, может, не надо?

– Это тебе не надо. Ты героем ходишь. А я как последний насильник, который отказывается от собственного ребенка. Ко мне даже дед хуже относиться стал. Это же и мой ребенок, и ты не можешь меня его лишить.

– Рико, ну кто собирается тебя его лишать. Мы будем вместе о нем заботиться. Я не хочу, чтобы из-за этого у тебя с Николь разладились отношения.

– Да они и так разладились и не из-за этого вовсе.

– Пойдем к нам ужинать.

Когда мы вошли с Рико, держась за руки, Фриди просиял. Наверное, в этот момент у бабушки и родилась идея сделать капитальный ремонт нашей квартиры, чтобы выиграть для меня спасительное время. Тем более что в доме освободилась одна из квартир, принадлежащих бабушке, и она решила ее больше не сдавать. Ее подремонтировали, побелили, привели в порядок, и мы все – бабушка, дети и я – переехали туда, освободив строителям поле деятельности для полного перекроя нашей квартиры под бабушкиным руководством. Часть мебели выбросили, некоторые вещи отнесли в подвал, но самые ценные стояли в коробках вдоль стен, а что-то просто лежало на коробках в нашей временной маленькой, спартанской квартире.

Ремонт затянулся. В эту неустроенность мы и прибыли с новоиспеченной Адель в середине марта из небольшой частной клиники в торжественном сопровождении Фриди и Рико.

По рекомендации Юргена я пришла туда для того, чтобы быть под наблюдением врача во время беременности. Ко мне вышел молодой человек, задавший несколько вопросов, на которые мне не очень-то удобно было исповедоваться перед ним, записал ответы и отвел в кабинет, бросив через плечо:

– Раздевайтесь пока, сейчас придет доктор.

Стою голая, чувствуя себя униженной, несчастной и мерзну. Открывается дверь, в кабинет вкатывается шар. Первая мысль: у этой точно двойня, а может, и тройня. Она смотрит на меня удивленно и говорит:

– Ты зачем вся разделась, замерзнешь. Надень что-нибудь и ложись на кушетку, посмотрим, как там у вас дела. Это у тебя уже тридцать восьмая неделя, не меньше. Ребенок лежит нехорошо, поперек. Давай-ка через пару дней приходи снова. За неделю до родов меня положили в клинику. Я уже лежала на столе-кресле, готовая рожать, когда ко мне подошел доктор с приподнятыми руками в перчатках. Над маской, закрывающей рот и нос, улыбались ободряющие глаза Юргена. Когда я проснулась, он сидел, задремавший возле моей кровати. Но как только я чуть пошевелилась, он сразу открыл глаза. Он оставался со мной более пяти часов. Этого времени не хватило рассказать все, что хотелось рассказать друг другу, чем хотелось поделиться. Но когда стемнело, ему нужно и можно было идти.

Все дни пока мы с Адель были в больнице Фриди проводил с нами. Я буквально выпроваживала его на ночь домой. Имя правнучки было для него определено априори. Он назвал ее, как звали его дочь, Аделина. Когда Фриди говорил о правнучке с другими, он называл ее всегда Адель, но в обращении к ней использовал только полное имя Аделина.

Мы с Адель были уже третий день дома. С Ренате я поговорила по телефону. Она пообещала, что сегодня обязательно придет к обеду. Она не только не пришла, но и не ответила на телефонный звонок. Вечером я собралась пойти к ней с Адель, но бабушка, как всегда, мудро посоветовала пойти одной и взять на всякий случай ключ от ее квартиры. В окне ее большой комнаты горел свет. На мой звонок никто не ответил. Еще в подъезде, подходя к квартире, я услышала детский плач, больше похожий на стон. Ключ не попадал в скважину замка. Отперев дверь, скидываю пальто еще у порога, достаю грудь, беру на руки Маги. Она буквально вцепляется в нее. Сосет захлебываясь. Ищу глазами Ренате. Ее нигде нет. По приглушенному стону из спальни нахожу ее на полу у кровати. Мне ее не поднять. Звоню бабушке, прошу, чтобы она организовала Рико или Фриди, а лучше обоих. С Фриди поднимаем Ренате на кровать. Вызываем скорую помощь. Фриди едет с ней. Мы с Маги спешим домой, пора кормить Адель.

Из больницы мы забрали Ренате к нам. За четыре недели, которые она там пролежала, Маги совсем отвыкла от нее. Почему-то я чувствую себя за это виноватой перед ней. Но меня удивляет, что она и не особо пытается выиграть дочь назад. Я подумала, что у нее нет на это пока сил, что она еще просто не восстановилась. Я с девочками поселилась в большой комнате, которая выполняла и функции зала, а ей уступила мою.

Дня через три Ренате позвала меня к себе, сказав, что хотела бы со мной поговорить с глазу на глаз. Она сообщила, что хочет вернуться к себе домой, но боится, что у нее не хватит сил ухаживать за Маги. Да и молоко у нее пропало, а было бы неплохо, если бы ребенок его какое-то время еще получал. В связи с этим, не могли бы мы еще некоторое время подержать Маги у себя. Я ее заверила, что ребенок может у нас находиться столько сколько нужно. Она горячо поблагодарила и спросила, не будет ли против Рико. Меня это очень удивило:

– А при чем тут Рико?

– Я думала, он отец Адель и вы с ним скоро поженитесь.

– Зачем мы будем с ним жениться, если мы не любим друг друга.

– Ты знаешь, у нас с Даниэлем похожая ситуация. Наш роман длился несколько недель. Ни о какой любви вообще речи не шло. Инициатором этого романа была я, потому что хотела родить ребенка от него. Я давно и хорошо знаю его. Он большой любитель проводить так время с дамами.

Я почувствовала ее неискренность. Ей было неудобно, наверное, за то, что она вот так просто наговаривает на человека. Несколько поменяв тон, она продолжила:

– Он когда-то был моим студентом, потом аспирантом. Какое-то время даже был влюблен в меня. Я не воспринимала его никогда серьезно, поскольку он намного моложе меня, но главное я всю жизнь любила другого человека. Любила и люблю, хотя его уже нет в живых.

– Но ты должна сказать Даниэлю, что у него есть дочь. Он же отец Маги.

– Нет, нет. Для него это не имеет никакого значение. Я его случайно встретила в начале марта в университете. Он стал очень вальяжный. Прекрасно выглядит. Женился, а на дочь даже взглянуть не захотел. Так что с Маги я могу рассчитывать только на себя… и на тебя.

Мне показалось, слезы мелькнули у нее в глазах. Она отвернулась, взяла одну из книг, лежащих сверху коробки. Я узнала фотоальбом, подаренный мне генералом. Ренате открыла последнюю страницу и спросила:

– Это К2? Расскажи мне, как ты там оказалась.

Я рассказала ей о папе, что он исчез на К2 и что его так и не нашли. И о письме, полученном из прошлого, после которого я должна была попасть в район К2.

– Я должна была с ним попрощаться, используя возможность, неожиданно вдруг мне представившуюся.

Я увидела, что она плачет. Ренате стала мне рассказывать, что человек, которого она любит, и есть мой отец. Перед его отъездом на К2 они были близки. Уезжая, он сказал, что в следующий раз они поедут на К2 вместе. Она бывала уже с ним, Ларсом и Яковом на нескольких несложных восхождениях раньше. До меня вдруг дошло, что третье письмо в конверте было для нее. Ренате долго смотрела в эти несколько строк. Наверное, она видела за ними еще то, что не дано было видеть мне. Потом еще раз открыла фотографию с К2. И долго смотрела. Одна из малышек заплакала, и я побежала туда. Через некоторое время Ренате вышла одетая с сумкой. Я как раз играла с ее дочкой, дула ей на животик, а та смеялась. Ренате немного постояла, посмотрела на нас и сказала, что ей надо идти. Я предложила ей с нами пообедать, но она отказалась и, не подойдя к Маги, не подержав ее на руках, просто ушла.

Я пыталась выкраивать время, насколько это было возможно, чтобы готовить курс лекций, который планировала начать читать со следующего учебного года. Но Ларс настаивал на хабилитации. Он даже предложил оплачивать няню, чтобы у меня было больше времени для написания работы. К моему удивлению деньги у меня и так появились. Неожиданно на моем банковском счете оказалась очень солидная сумма. Я подумала, возможно, кто-то ошибся, и даже позвонила Якову:

– Яков, что это за дикая сумма? Не подумают, что мы с тобой банк ограбили? Или это просто точку не в том месте поставили?

– Нет, все в порядке. Так высоко оценили наши с тобой изыскания. С помощью этого, ну сама знаешь, будут сохраняться жизни американских военных.

– Ну да, зато легко будет убивать других без риска потерять своих.

– Ты это полегче давай на поворотах. А жизнь-то как у тебя?

– Великолепно, вот ребенка себе нагуляла, – решила я воспользоваться терминологией Ларса.

– Да я уж наслышан обо всем этом. Хочешь, я вас всех усыновлю?

– Ты, к сожалению, опоздал, нас уже удочерили.

Июнь – июль

Прошло почти два месяца. Без помощи бабушки и Фриди я бы ни за что не справилась. Рико тоже забегал иногда поиграть с Ником и Ларой. Ренате не заходила, но мы с ней регулярно перезванивались. Она рассказывала, что у нее серьезные проблемы со здоровьем и она сейчас проходит обследования. На работу всё же вышла, так как ей в этом случае оплатят больничный, потом, когда она будет проходить лечение. Я уже так привязалась к Маги, что просто не хотела думать о том, что когда-то ее должны будут забрать от меня.

Ренате появилась неожиданно, не предупредив предварительно о своем приходе. Мне показалось, что она выглядит прекрасно, пополнела, посвежела. Внутри меня все сжалось и заплакало, когда я увидела, что, несмотря на теплую погоду, на голове у нее была маленькая вязаная шапочка, под которой угадывалось отсутствие волос. Она подошла к манежу, где бодрствовали девчонки. Маги выглядела шикарно: белокурые кудряшки, громадные синие глаза, толстые щеки, ручки и ножки в перевязочках, улыбка от уха до уха, через которую поблескивали два первых зуба. Прямо модель для рекламы детского питания. Обе девочки выглядели довольными жизнью и собой. Обе были чрезвычайно заняты, у каждой было свое собственное устремление, своя цель. Адель, лежа на спине, пыталась затолкать обе ноги в рот и в промежутках плюнуть вверх. Маги пыталась сесть, пару раз ей это уже почти удалось, но перетягивала то правая щека, то левая. Ренате хотела взять дочь на руки, но та подняла такой крик, что мне пришлось забрать Маги у нее; прижавшись ко мне, она тут же уснула. Пока я укладывала ее в кроватку, уснула и Адель.

Ренате достала из сумки большой конверт. Положила его к себе на колени. Хотя было видно, что она принесла его для меня, но как бы раздумывала, отдать его мне или нет. Помедлив так некоторое время, она положила конверт перед собой, не убирая с него своих рук. Все это время глаза ее были опущены, а когда она их подняла, меня испугала бесконечная тоска в них. В них не было страха, только тоска. Как бы решившись на что-то, она положила передо мной конверт, кратко объяснив:

– Это документы на Маги на случай, если со мной что-нибудь случится. Они сделаны адвокатом по всем правилам. Если будут проблемы, в конверте его телефон и адрес. Ты пока не открывай конверт, до… пока я вернусь или… вообще никогда не вернусь. Завтра утром я уезжаю. Это мой последний шанс, я должна его использовать. У меня нет никого ближе тебя, поэтому я везде указала твое имя как ближайшего человека.

Она говорила жестко, как бы отрубая одно предложение за другим. Я не посмела задать ей каких-либо вопросов. Молча убрала конверт.

Меньше чем через месяц мне позвонили и сообщили о ее гибели на К2. Нужен был свидетель для ее опознания, который бы решил и вопрос с ее похоронами. На общем семейном совете постановили, что поедет Ларс; там к нему подсоединится Яков. Я продолжала еще кормить Адель, ей вот-вот должно было исполниться четыре месяца. Я винила себя в сопричастности к гибели Ренате: что-то не поняла, не почувствовала, не открыла сразу конверт. Она не зря не хотела этого. В конверте, кроме документов на Маги, по которым я становилась полноправной ее матерью, и завещания на мое имя, еще было письмо от нее. Ренате писала, что неизлечимо больна, и поскольку ей жить уже осталось недолго, она воспользовалась своим правом умереть там, где она хочет, – как можно ближе к Нику. Она написала, что бесконечно любит своего ребенка, оставляет его в надежных руках, и знает, что у Маги теперь настоящая замечательная мама, какой она сама никогда бы не смогла стать.

Как это ни ужасно, но я не могла поверить в неизлечимость ее болезни. Я несколько раз посмотрела все документы в конверте, сходила к ней на квартиру. Там было все идеально прибрано. Не было ни одной лишней бумажки. Не было ни одной ее личной вещи. Я не могла спать по ночам, перебирая в голове все эпизоды последнего времени, связанные с ней. Мне казалось, что я подтолкнула ее к этому тем, что отдала ей письмо от папы, что рассказала ей о моем посещении К2, что позволила ей уйти от нас к себе на квартиру. Должна ли я была брать Маги? Сейчас я понимала больше, чем тогда. Маги могла стать ее последней зацепкой за жизнь. А если нет. Могла ли я рисковать ребенком? Эти внутренние терзания и дискуссии с собой отнимали у меня последние силы.

Вернулись Ларс и Яков. Мы грустно сидели втроем. Яков, приобняв меня за плечи, говорил печально:

– Мы ее решили там похоронить, все же поближе к Нику, раз она сама так к нему стремилась.

Я тоже рассказала о моем чувстве вины, что не поняла ее, не удержала в силу своей черствости. Неожиданно Ларс очень рассердился на меня, отчитал за выдумки, из-за которых можно впасть в депрессию.

– И все это оттого, что у тебя слишком много свободного времени. Выходи-ка ты давай на работу.

Мы по-прежнему ютились в этом временном маленьком жилище, хотя наконец-то в нашей большой обновленной квартире были завершены все строительные работы. Бабушка и Фриди теперь наполняли ее максимальным уютом. Я самоустранилась от этого процесса с самого начала, когда увидела, что для спальни на меня одну выделяется такая громадная комната. Бабушка возразила, что нужно смотреть перспективно.

– Неужели ты всерьез думаешь, что с четырьмя детьми я когда-нибудь выйду замуж. Ты знаешь, и вообще мне о муже даже подумать противно.

Бабушка ответила таким беспомощным тоном, что мне стало неудобно за себя:

– Фриди так хочет.

– Пусть делает, что хочет. Прости меня.

Теперь в этой комнате красовался добротный супружеский спальный гарнитур с кроватью, больше напоминающей аэродром. Я улыбалась Фриди, который с гордостью презентовал мне достоинства этой мебели, про себя же зло думала: «Для внука старается. Все равно ничего не выйдет».

Но когда квартира была готова, я устыдилась моего брюзжания. Все в ней было подчинено красоте и удобству, особенно удобству для меня.

У Рико неплохо начала складываться карьера. Будучи еще студентом, он победил в паре конкурсов. Его услышали. После окончания консерватории он укатил в Чикаго, заключив контракт с оперным театром на три года.

Бабушка и Фриди поселились в квартире, освободившейся после моего переезда с детьми в отремонтированную. Няню для девочек нашел нам Ларс. Это была женщина, раз в неделю убиравшая у него в квартире. Ей нельзя было легально работать, так как она не имела разрешения на это. Такая работа ее очень устраивала, а тем более нас. У нее с бабушкой было прекрасное взаимопонимание, хотя она почти совсем не говорила по-немецки. Я читала лекции, вела семинары; под неусыпным бдением Ларса, торопившего меня постоянно, писала хабилитацию.