Текст книги "Бойня номер пять. Добро пожаловать в обезьянник"

– Ну как, помирились?

Мурра покачал головой.

– Он очень зол. Ему всего пятнадцать, а он уже разговаривает со мной как прапрадедушка. Я поднялся на минутку, чтобы прийти в себя, и теперь не решаюсь спуститься.

Он взял меня за руку.

– Придумал! Вы пойдете первым и… ну, наведете мосты, что ли.

– Если во мне еще остались строительные материалы, я бы лучше приберег их для дома. – Я поведал Мурре о своем плачевном семейном положении.

– Какое бы решение вы ни приняли, – посоветовал мне он, – заклинаю: не повторяйте моих ошибок! Любой ценой попытайтесь сохранить семью! Знаю, иногда бывает паршиво, но поверьте, потом будет в сто раз паршивей!

– Ну, за одно я уже готов благодарить Бога…

– За что?

– Глория Хилтон пока не признавалась мне в любви.

В итоге я все же спустился к сыну Мурры.

На юном Джоне был мужской деловой костюм – полная тройка, с жилетом и всем прочим. И большие очки в черной оправе. Он скорее походил на университетского профессора, чем на подростка.

– Джон! – сказал я. – Приятно познакомиться, я давний друг твоего отца.

– Неужели? – Он осмотрел меня с головы до ног и руки не подал.

– У тебя очень… взрослый вид.

– Мне пришлось повзрослеть. Когда отец нас бросил, я стал главой семьи.

– Ну, Джон… Твоему папе тоже пришлось не сладко.

– Моему разочарованию нет предела. Я думал, мужья Глории Хилтон – самые счастливые люди на свете.

– Джон, когда ты вырастешь, тебе многое станет понятно…

– Вы о ядерной физике, надеюсь? Скорей бы! – Он повернулся ко мне спиной и выглянул в окно. – Где отец?

– Вот он, – сказал Мурра, спускаясь по скрипучей лестнице. – Вот твой глупый никчемный старик.

– Мне пора возвращаться в школу, – проговорил мальчик.

– Уже?

– Мне сказали, что случилась беда, иначе бы я не приехал. Никакой беды, насколько я понимаю, нет – так что я поеду, если не возражаешь.

– Не возражаю? – Мурра протянул к нему руки. – Джон, ты разобьешь мне сердце, если уйдешь вот так…

– Это как, отец? – ледяным тоном осведомился мальчик.

– Не простив меня.

– Я никогда тебя не прощу. Извини, но это единственное, на что я не способен. – Джон кивнул. – Буду ждать тебя в машине.

С этими словами он вышел из дома.

Мурра сел в кресло и спрятал лицо в ладонях.

– Что же мне делать? Наверное, я это заслужил. Придется стиснуть зубы и терпеть.

– У меня в голове крутится только одно решение, – сказал я.

– Это какое?

– Дать ему пинка.

Так Мурра и поступил.

Чернее тучи, он вышел из дому и зашагал к машине.

Там он наврал Джону про сломанное пассажирское сиденье, и тот выбрался на улицу, чтобы отец его починил.

В следующий миг Мурра наподдал ему под зад: вряд ли это было больно, скорее – неожиданно.

Мальчик сверзился с холма в те самые кусты, где прошлой ночью мы с его отцом искали чертополох. Когда Джону наконец удалось остановиться и оглядеться по сторонам, вид у него был весьма удивленный и несколько ошалелый.

– Джон, – обратился к нему Мурра, – ты прости меня, но я ничего лучше не придумал.

Впервые мальчик не смог огрызнуться.

– Я совершил в жизни много серьезных ошибок, – продолжал Мурра, – но эта, по-моему, к ним не относится. Я люблю тебя и твою маму, но буду пинаться до тех пор, пока ты не смилуешься и не дашь мне второго шанса.

Мальчик по-прежнему не знал, как ответить отцу, но могу с уверенностью сказать, что новых пинков ему не хотелось.

– Вернемся в дом, – предложил Мурра, – и обсудим все как взрослые люди.

Они вернулись, поговорили, и Мурра убедил сына позвонить матери в Лос-Анджелес.

– Скажи ей, что мы помирились и хорошо проводим время, что я был ужасно раздавлен и теперь умоляю ее принять меня обратно на любых условиях, а с Глорией Хилтон покончено раз и навсегда.

Мальчик передал все это матери, и она долго плакала, и он плакал, и Мурра, и даже я.

А потом первая жена Мурры сказала ему, чтобы он скорее возвращался домой. И на этом дело закончилось.

Ах да, насчет дверцы для душевой кабинки: мы действительно решили поменяться. Ему досталась моя, за двадцать два доллара, а мне – его, за сорок восемь. Это если не считать портрета Глории Хилтон.

Когда я вернулся домой, жены не было. Я повесил новую дверцу. Пока я это делал, за мной наблюдал мой сын. У него почему-то был красный нос.

– Где мама? – спросил я.

– Ушла.

– Когда вернется?

– Сказала, что никогда.

Меня затошнило, но виду я не подал.

– Опять эти шуточки, – сказал я. – Все время она так говорит.

– А я первый раз слышу, – ответил сын.

По-настоящему страшно мне стало, когда пришло время ужина, а жены все не было. Я набрался храбрости, приготовил нам с сыном поесть и сказал:

– Видимо, что-то ее задержало…

– Отец.

– Да?

– Что ты с ней сделал вчера ночью? – Тон у сына был очень надменный и властный.

– Не твое дело. Будешь совать нос куда не просят – схлопочешь пинка.

Это немного его успокоило.

Слава богу, жена вернулась домой в девять вечера.

Она была бодра и весела. Заявила, что отлично провела время: прошлась по магазинам, отужинала в ресторане, сходила в кино – и все в одиночку.

Поцеловав меня на ночь, она ушла наверх.

Я услышал, как полилась вода в душе, и вдруг с ужасом вспомнил о портрете Глории Хилтон на дверце душевой кабинки.

– О господи! – вскричал я и бросился наверх – объяснять, откуда на кабине взялся портрет и что завтра же утром его сотрут пескоструйной машиной.

Я вошел в комнату.

Жена стояла в ванне и принимала душ.

Оказалось, они с Глорией Хилтон одного роста, поэтому портрет на дверце стал для моей жены вроде маски.

Она нисколько не злилась – наоборот, ей было смешно: она захохотала и спросила с улыбкой:

– Угадай, кто?

1962

Олень[26]26
  © Перевод. Андрей Криволапов.


[Закрыть]

Гигантские черные трубы заводов Федеральной машиностроительной корпорации в Илиуме плевались едким дымом и копотью в сотни мужчин и женщин, выстроившихся в длинную очередь перед красным кирпичным корпусом заводского управления. Стояло лето. Заводы Илиума, к настоящему моменту второе по величине промышленное предприятие в Америке, на треть увеличивали штат в связи с новыми заказами на вооружение. Каждые десять минут служащий охраны открывал дверь управления, выпуская из кондиционированного помещения струю прохладного воздуха и впуская внутрь трех новых кандидатов.

– Еще трое, – сказал охранник.

После четырехчасового ожидания в здание попал и человек лет под тридцать, среднего роста, с юным лицом, слегка закамуфлированным при помощи очков и усов. Его воодушевление, равно как и костюм, несколько поблекло от едкого дыма и августовского солнца, да к тому же ему пришлось пожертвовать ленчем, чтобы не потерять место в очереди. Тем не менее молодой человек старался не утратить жизнерадостности. Он был последним в тройке, представшей перед секретаршей.

– Оператор винтонарезного станка, мэм, – определил свою специальность первый.

– Пройдите к мистеру Кормоди в седьмую кабину, – сказала секретарша.

– Пластическая прессовка, мисс, – назвался второй.

– К мистеру Хойту, во вторую кабину, – ответила она и обратилась к молодому человеку в поблекшем костюме: – Специальность? Фрезеровка? Сверловка?

– Писательство, – ответил он. – Все виды писательства.

– Вы имеете в виду рекламу и продвижение товара?

– Да… именно это.

Секретарша засомневалась:

– Ну… я не знаю. Мы не объявляли о найме на эту специальность. Ведь вы не можете работать за станком, не так ли?

– Мой станок – пишущая машинка, – шутливо ответил он.

Секретарша была серьезной молодой женщиной.

– Компания не использует стенографистов мужского пола, – сказала она. – Пройдите к мистеру Биллингу в двадцать шестую кабину. Возможно, он знает о какой-нибудь вакансии в отделе рекламы.

Молодой человек поправил галстук, одернул пиджак и изобразил на лице улыбку, подразумевавшую, что он интересуется работой на заводах просто ради шутки. Он проследовал в двадцать шестую кабину и протянул руку мистеру Биллингу – такому же молодому человеку.

– Мистер Биллинг, меня зовут Дэвис Поттер. Я тут интересуюсь, что у вас имеется по части рекламы и продвижения товара, потому и заглянул сюда.

Мистер Биллинг, давно набивший руку на всем, что касается молодых людей, тщательно скрывающих горячее желание получить работу, был вежлив, но непроницаем.

– Боюсь, вы выбрали неудачное время, мистер Поттер. В этой области, как вам, вероятно, известно, очень жесткая конкуренция, и в данный момент мы едва ли можем что-либо предложить.

Дэвид кивнул:

– Понимаю.

У него совсем не было опыта по части того, как просить работу в большой организации, и мистер Биллинг сразу дал ему понять, как это чудесно – уметь управлять каким-либо станком. Дуэль нанимателя и соискателя продолжалась.

– Тем не менее присядьте, мистер Поттер.

– Благодарю вас. – Он посмотрел на часы: – Мне вскоре придется вернуться в газету.

– Вы работаете в какой-то местной газете?

– Я владелец еженедельника в Борсете, в десяти милях от Илиума.

– Что вы говорите! Борсет – милая деревушка. Так вы решили завязать с газетным бизнесом?

– Ну… я думал об этом. Я купил газету вскоре после войны, занимался ей восемь лет и не хотел бы закоснеть на одном месте. Нужно развиваться. Но конечно, все зависит от перспектив.

– У вас есть семья? – любезно осведомился мистер Биллинг.

– Жена, два сына и две дочери.

– Какая славная, большая, хорошо уравновешенная семья, – сказал мистер Биллинг. – И при этом вы так молоды.

– Мне двадцать девять, – ответил Дэвид и улыбнулся. – Мы не планировали ее такой большой. Они близнецы. Сначала мальчики, а затем, несколько дней назад, появились две девочки.

– Да что вы! – воскликнул мистер Биллинг и подмигнул: – С такой семьей поневоле задумаешься о спокойном, обеспеченном будущем, а?

Эта реплика прозвучала как бы мимоходом, словно легкая пикировка между любящими родственниками.

– Мы вообще-то так и хотели, двоих мальчиков и двух девочек, – заметил Дэвид. – Не думали, правда, что все произойдет так быстро, но мы рады. Что же касается обеспеченности – может быть, я себе и льщу, но мне кажется, что тот административный и журналистский опыт, который я приобрел, издавая газету, может кое-чего стоить в глазах соответствующих людей, если с газетой что-нибудь произойдет.

– Чего этой стране по-настоящему не хватает, – философским тоном изрек Биллинг, сосредоточенно прикуривая сигарету, – так это людей, умеющих вести дела, готовых взять на себя ответственность и добиваться результатов. Можно лишь пожелать, чтобы у нас в отделе рекламы и маркетинга были более широкие возможности. Поймите, там важная, интересная работа, но я не знаю, что вы скажете о начальном жалованье.

– Ну, я просто хотел прикинуть, что к чему… как обстоят дела. Понятия не имею, какое жалованье могла бы назначить компания человеку вроде меня, с моим опытом.

– Вопрос, который обычно задают опытные люди вроде вас, заключается в следующем: как высоко я могу подняться и насколько быстро это произойдет? А ответить на него можно так: предел для человека с волей и творческой жилкой – небеса. Подниматься такой человек может быстро или медленно в зависимости от того, как он готов работать и что способен вложить в работу. С человеком вроде вас мы могли бы начать, ну, скажем, с сотни долларов в неделю, однако неизвестно, пробудет он на этом уровне два года или всего лишь два месяца.

– Полагаю, человек мог бы содержать на это семью, пока не получит повышения, – сказал Дэвид.

– Работа в нашем отделе рекламы покажется вам почти такой же, как та, что вы делаете сейчас. Наши рекламщики превосходно пишут и редактируют материалы, а в газетах наши рекламные релизы не отправляют в мусорную корзину. Наши люди – профессионалы и пользуются заслуженным уважением как журналисты. – Биллинг поднялся со стула. – У меня сейчас одно небольшое дельце – оно отнимет минут десять, не больше. Не могли бы вы подождать? И я охотно продолжу наш разговор.

Дэвид взглянул на часы:

– О, думаю, я могу подождать еще десять-пятнадцать минут.

Биллинг вернулся в свою кабину через три минуты, чему-то посмеиваясь про себя.

– Я только что поговорил по телефону с Лу Флэммером, начальником отдела рекламы. Ему требуется новый стенографист. Лу – это что-то. Здесь все по нему с ума сходят. Он старый газетчик и, наверное, в газете и приобрел умение ладить со всеми. Ради интереса я рассказал ему о вас. Просто сказал, о чем мы с вами говорили, о том, что вы присматриваетесь. И угадайте, что сказал Лу?

– Угадай, что я тебе скажу, Нэн? – говорил Дэвид Поттер по телефону жене. Он был в одних трусах и звонил из заводского медпункта. – Завтра ты вернешься из роддома к солидному гражданину, заколачивающему по сто десять долларов в неделю. В неделю! Я только что получил бейдж и прошел медосмотр.

– Правда? – удивленно отозвалась Нэн. – Как-то все очень уж быстро. Не думала, что ты так резко начнешь.

– А чего ждать?

– Ну… не знаю. Я хочу сказать, ты ведь не понимаешь, во что ввязываешься. Ты всю жизнь работал на себя и не представляешь, каково это – быть винтиком в огромной организации. Я знала, что ты собираешься поговорить о работе с людьми из Илиума, но была уверена, что еще год ты не бросишь газету.

– Через год мне стукнет тридцать, Нэн.

– И что?

– Я буду слишком стар, чтобы начинать карьеру в промышленности. Тут есть парни моего возраста, проработавшие уже по десять лет. Здесь суровая конкуренция, а через год она будет еще страшнее. И кто знает, захочет ли Джейсон через год покупать мою газету. – Эд Джейсон был помощник Дэвида. Он только окончил колледж, и его отец собирался приобрести газету для него. – А место в отделе рекламы через год будет занято, Нэн. Нет, переходить надо теперь – сегодня же.

Нэн вздохнула.

– Наверное. Но это совсем не для тебя. Для некоторых заводы – прекрасное место: они процветают в этой среде. Но ты всегда был таким независимым… И ты любишь свою газету, не отрицай.

– Люблю, – сказал Дэвид, – и расставание с ней разбивает мне сердце. Пока не родились дети, все было отлично. А теперь я волнуюсь – детям нужно дать образование и все прочее.

– Но, милый, – возразила Нэн, – газета ведь приносит деньги.

– И в любой момент может прогореть. – Дэвид щелкнул пальцами. – Появится ежедневная с вкладышем местных новостей, и тогда…

– Дорсет слишком любит свою маленькую газету и не позволит такому случиться. Люди любят тебя и то, что ты делаешь.

Дэвид кивнул.

– А что будет через десять лет?

– А что будет через десять лет на заводах? Что вообще где бы то ни было будет через десять лет?

– Я бы поставил на то, что заводы никуда не денутся. Я не имею права больше рисковать, Нэн, не теперь, когда большая семья рассчитывает на меня.

– Большая семья будет не очень счастлива, милый, если ты не сможешь заниматься любимым делом. Я хочу, чтобы ты был счастлив, как прежде – разъезжал по округе, собирал новости, продавал рекламные объявления, – а потом приходил домой и писал то, что хочешь писать. То, во что ты веришь. Подумать только – ты на заводе!

– Я должен, Нэн.

– Что ж, как скажешь. Ты знаешь мое мнение.

– Это тоже журналистика, высококлассная журналистика, – настаивал Дэвид.

– Только не продавай газету Джейсону немедленно. Подожди хотя бы месяц или два, пожалуйста!

– Смысла ждать нет, но раз ты хочешь, так и сделаем. – Дэвид поднес к глазам брошюру, которую ему вручили после медосмотра. – Послушай, Нэн: в соответствии со страховым пакетом мне будут покрывать десять долларов в день медицинских расходов в случае болезни, сохранят полное жалованье в течение двадцати шести недель и выделят еще сто долларов на особые расходы в больнице. И жизнь застрахована за полцены. А если я вложу средства в правительственные облигации, компания будет выплачивать мне пятипроцентный бонус в течение двенадцати лет. У меня каждый год будет двухнедельный оплачиваемый отпуск, а после пятнадцати лет выслуги – трехнедельный. Плюс бесплатное членство в кантри-клубе. Через двадцать пять лет мне будет положена пенсия не меньше чем в сто двадцать пять долларов в месяц, а если проработаю дольше, то и пенсия будет куда больше!

– Святые небеса!.. – проговорила Нэн.

– Надо быть дураком, чтобы от всего этого отказаться, Нэн.

– И все-таки я хочу, чтобы ты дождался нас с девочками – хочу, чтобы ты привык к ним. Боюсь, ты просто запаниковал.

– Ничего подобного, Нэн. Поцелуй за меня малышек, а мне пора – надо представиться новому начальнику.

– Кому?

– Начальнику.

– О! Я думала, мне послышалось.

– До свидания, Нэн.

– До свидания, Дэвид.

Дэвид прицепил бейдж к лацкану пиджака и вышел из медпункта на окруженный забором раскаленный асфальт. Из обступивших его зданий доносился глухой монотонный грохот; Дэвиду просигналил грузовик и что-то попало в глаз. Он аккуратно, уголком носового платка извлек из глаза частичку сажи. Восстановив зрение, осмотрелся в поисках строения 31, где располагалось его новое место работы и где его ожидал начальник. От места, где стоял Дэвид, веером расходились четыре запруженные, казалось, уходящие в бесконечность улицы.

Он обратился к одному из прохожих, спешившему не так отчаянно, как другие:

– Не подскажете, как найти строение 31, офис мистера Флэммера?

Человек, которого он остановил, был стар, однако глаза его сверкали – казалось, лязг, вонь и нервная суета завода доставляли ему не меньшее удовольствие, чем Дэвид мог получить бы ясным апрельским днем в Париже. Он бросил взгляд на бейдж Дэвида, затем на его лицо.

– Только приступаете, верно?

– Да, сэр. Сегодня первый день.

– Что вы об этом знаете… – Старик покачал головой и подмигнул. – Только приступаете… Строение 31? Скажу вам, сэр, когда я впервые вышел на работу в 1899-м, строение 31 можно было увидеть прямо отсюда: между нами и им была сплошная грязь. Теперь все застроили. Видите вон ту цистерну, в четверти мили отсюда? От нее начинается Семнадцатая авеню, и вам нужно пройти ее почти до конца, затем через пути… Только приступаете? Наверное, лучше мне вас проводить. Я тут вышел на минутку переговорить насчет пенсии, но это может подождать. С удовольствием прогуляюсь.

– Спасибо.

– Пятьдесят лет, вот сколько я уже здесь, – гордо заявил старик и повел Дэвида по нескончаемым проездам и авеню, через железнодорожные пути, по пандусам и туннелям, сквозь цеха, переполненные плюющими, хныкающими, скулящими, рычащими машинами, по коридорам с зелеными стенами и пронумерованными черными дверями.

– Больше уже не будет людей с пятидесятилетним стажем, – с сожалением говорил старик. – В наши дни нельзя выходить на работу, пока тебе не исполнилось восемнадцать, а когда стукнет шестьдесят пять, приходится уходить на пенсию. – Он отвернул лацкан, чтобы продемонстрировать маленькую золотую кнопку. На ней было число «пятьдесят» на торговом знаке компании. – Молодежи такое уже не носить, как бы вам этого ни хотелось.

– Очень милая кнопка, – согласился Дэвид.

Старик указал на дверь:

– Вот кабинет Флэммера. Держите рот на замке, пока не разберетесь, что к чему. Желаю удачи!

Секретарши Лу Флэммера на месте не оказалось, Дэвид прошел к двери кабинета и постучал.

– Да, – раздался приятный голос. – Прошу вас, входите.

Дэвид открыл дверь.

– Мистер Флэммер?

Перед ним был толстый коротышка слегка за тридцать. При виде Дэвида он просиял.

– Чем могу быть полезен?

– Я Дэвид Поттер, мистер Флэммер.

Рождественская благостность Флэммера поблекла. Он откинулся на спинку стула, водрузил ноги на стол и засунул сигару, которую до этого прятал в кулаке, в свою огромную пасть.

– Черт, я подумал, что вы вожатый бойскаутов. – Он бросил взгляд на настольные часы, вмонтированные в миниатюру новейшей автоматической посудомоечной машины компании. – Сегодня у бойскаутов экскурсия. Должны были подойти пятнадцать минут назад, чтобы я рассказал им о наших бойскаутах. Пятьдесят шесть процентов служащих федерального аппарата в детстве были бойскаутами первой ступени.

Дэвид засмеялся, но тотчас обнаружил, что смеется он один, и замолчал.

– Внушительное число, – сказал он.

– Именно, – рассудительно подтвердил Флэммер. – Кое-что значит и для бойскаутов, и для промышленности. Теперь, прежде чем показать вам ваше рабочее место, я должен объяснить систему оценочных сводок. Так велит Инструкция. Биллинг говорил вам об этом?

– Не припомню. Очень много информации…

– Ничего сложного, – сообщил Флэммер. – Каждые шесть месяцев на вас составляется оценочная сводка, чтобы мы, да и вы сами, могли получить представление о достигнутом вами прогрессе. Три человека, имеющих непосредственное отношение к вашей работе, независимо друг от друга дают оценку вашей производственной деятельности; затем все данные суммируются в одну сводку – с копиями для вас, меня и отдела по найму и оригиналом для директора по рекламе и маркетингу. В высшей степени полезная штука для всех, прежде всего для вас, если вы сумеете взглянуть на это правильно. – Он помахал оценочной сводкой перед носом Дэвида: – Видите? Графы для внешнего вида, лояльности, исполнительности, инициативы, взаимодействия в коллективе – и далее в том же духе. Вы тоже будете составлять оценочные сводки на других сотрудников. Все это делается абсолютно анонимно.

– Понимаю. – Дэвид чувствовал, что краснеет от негодования. Он пытался побороть это ощущение, убеждая себя, что это реакция провинциала и что ему полезно будет научиться мыслить как член большой и эффективной команды.

– Теперь об оплате, Поттер, – продолжал Флэммер. – Нет смысла приходить ко мне и просить о прибавке. Это делается на основе оценочных сводок и кривой заработной платы. – Он порылся в ящиках, извлек оттуда график и разложил на столе. – Вот видите эту кривую? Это средний заработок сотрудников, окончивших колледж. Смотрите: столько средний сотрудник получает в тридцать; столько – в сорок и так далее. А эта кривая показывает рост зарплаты у тех, кто показал хороший потенциал. Видите, кривая выше и несколько круче. Вам сколько лет?

– Двадцать девять, – ответил Дэвид, стремясь разглядеть размеры заработной платы, указанные на краю графика.

Флэммер намеренно прикрыл эту сторону рукой.

– Ага. – Помусолив во рту конец карандаша, он вывел на графике маленькое «х» чуть выше средней кривой. – Вот вы где.

Дэвид всмотрелся в отметку и затем проследовал взглядом по кривой, через маленькие бугорки, покатые склоны, вдоль пустынных плато, пока она внезапно не прервалась у черты, обозначавшей шестьдесят пять лет. График не предусматривал нерешенных вопросов и был глух к аргументам. Дэвид оторвал от него взгляд и обратился к человеку, с которым ему предстояло иметь дело.

– Мистер Флэммер, вы ведь когда-то издавали еженедельную газету?

Флэммер рассмеялся.

– В дни моей наивной, идеалистической юности, Поттер, я печатал рекламные объявления, собирал сплетни, готовил набор и писал передовицы, которые должны были спасти мир, – ни больше ни меньше, Богом клянусь!

Дэвид восхищенно улыбнулся.

– Тот еще цирк, верно?

– Цирк? Скорее уж балаган. Хороший способ вырасти. Мне понадобилось около полугода, чтобы понять, что я убиваюсь за гроши, что маленький человек не способен спасти даже деревеньку в две улицы, а мир вообще не стоит того, чтобы его спасали. Я продал все это, пришел сюда – и вот он я!

Зазвонил телефон.

– Да? – сладким голосом ответил Флэммер. – Отдел рекламы. – Вдруг улыбку словно стерли с его лица. – Вы шутите? Где? Это не утка, точно? Ладно, ладно. Бог ты мой! Именно сейчас. Никого под рукой, а я вынужден ждать чертовых бойскаутов. – Он положил трубку. – Поттер, вот ваше первое задание. По заводу бродит олень!

– Олень?!

– Понятия не имею, как он сюда забрался, но он здесь. Водопроводчик чинил питьевой фонтанчик на софтбольном поле недалеко от строения 217 и углядел оленя из-под трибун. Сейчас его окружили около металлургической лаборатории. – Он встал и забарабанил пальцами по столу. – Убийственная новость! Эта история облетит всю страну, Поттер. Люди обожают такое! Прямиком на первую полосу! И надо ж было именно сегодня Элу Тэппину укатить на Аштабульские заводы – снимать новый вискометр, который они там сварганили! Ладно, вызову фотографа из города и отправлю к вам в металлургическую лабораторию. Вы готовите материал и следите, чтобы он сделал правильные снимки, договорились?

Он вывел Дэвида в холл.

– Возвращайтесь тем же путем, что пришли, только у цеха микромоторов повернете не направо, а налево, пройдете через корпус гидравлики, сядете на одиннадцатый автобус на Девятой авеню, и он доставит вас прямо на место. Когда соберете факты и снимки, мы представим их на одобрение юридическому отделу, службе безопасности компании, директору по рекламе и информации – и в типографию. А теперь поторопитесь. Олень не на зарплате – он не станет вас дожидаться. Поработайте сегодня, и завтра результат ваших трудов, если он будет одобрен, появится на первых полосах всех газет в стране. Фотографа зовут Макгарви. Вам все понятно? Сегодня ваш день, Поттер, и все мы будем наблюдать за вами.

Он захлопнул за Дэвидом дверь, и вскоре тот уже мчался по коридору, вниз по лестнице и дальше по улице, спешно протискиваясь меж пешеходов. Люди бросали на целеустремленного молодого человека восхищенные взгляды.

Он шел и шел, и мозг его закипал от обилия информации: Флэммер, строение 31; олень, металлургическая лаборатория; фотограф Эл Тэппин. Нет. Эл Тэппин в Аштабуле. Городской фотограф Флэнни. Нет, Маккэммер. Нет, Маккэммер – новый начальник. Пятьдесят шесть процентов скаутов первой ступени. Олень у лаборатории вискометров. Нет. Вискометр в Аштабуле. Позвонить новому начальнику Дэннеру и получить точные указания. Трехнедельный отпуск после пятнадцати лет работы. Новый начальник не Дэннер. Как бы то ни было, новый начальник в строении 319. Нет. Фэннер в корпусе 39981893319.

Дэвид остановился, наткнувшись на запачканное сажей окно тупика. Он понимал, что раньше никогда здесь не был, что память сыграла с ним злую шутку и что олень не на зарплате и ждать не станет. Воздух в тупике заполняла мелодия танго вперемешку с запахом горелой изоляции. Дэвид попытался носовым платком протереть окошечко в закопченном стекле в надежде увидеть проблеск хоть чего-нибудь осмысленного.

Внутри на скамьях сидели ряды женщин, кивая головами в такт музыке и тыча паяльниками в какие-то сплетения разноцветных проводов, проплывающие перед ними на бесконечных конвейерных лентах. Одна из них подняла голову, заметила Дэвида и принялась подмигивать ему в ритме танго. Дэвид поспешил ретироваться.

Вернувшись к началу аллеи, он остановил какого-то прохожего и спросил, не слышал ли тот об олене. Человек покачал головой и странно посмотрел на Дэвида. Дэвид понял, насколько странно это звучит, и поинтересовался более спокойным тоном:

– Мне сказали, он рядом с лабораторией…

– А какая лаборатория? – спросил человек.

– Я точно не знаю, – ответил Дэвид. – Их здесь несколько?

– Химическая? Лаборатория испытания материалов? Красителей? Изоляции? – подсказывал человек.

– Нет, боюсь, ни одна не подходит, – сказал Дэвид.

– Я могу так весь день стоять здесь и перечислять лаборатории. Извините, мне пора. Вы, случайно, не знаете, в каком строении помещается дифференциальный анализатор?

– Простите, не знаю, – сказал Дэвид.

Он остановил еще нескольких человек, но никто из них никогда не слышал об олене, и Дэвид попытался найти дорогу обратно к кабинету начальника, мистера Как-Там-Его. Бурное течение мотало его влево и вправо, относило назад, выбрасывало и втягивало обратно. Мозг Дэвида все более затуманивался, оставляя работать лишь могучий инстинкт самосохранения.

Он наугад выбрал какое-то здание, зашел внутрь на мгновение передохнуть от изнуряющего летнего зноя и был тотчас же оглушен лязгом и скрежетом железных пластин, принимавших самые невероятные очертания под ударами гигантских молотов, опускавшихся откуда-то сверху, из дыма и пыли. Лохматый, атлетического сложения человек сидел у двери на деревянном табурете, наблюдая за тем, как исполинский токарный станок поворачивает стальной прут размером с силосную башню.

Дэвид наконец решил поискать список внутренних телефонов компании. Он попробовал окликнуть лохматого рабочего, но голос его утонул в грохоте цеха.

Дэвид тронул его за плечо:

– Тут где-нибудь есть телефон?

Рабочий кивнул. Приложив сложенные ладони к уху Дэвида, он прокричал:

– Вверх по… и сквозь… – Громыхнул опустившийся молот. – Затем налево и идите до… – Кран над головой сбросил груду стальных пластин. – …будет прямо перед вами. Мимо не пройдете.

Со звоном в ушах и с раскалывающейся головой, Дэвид вышел на улицу и попытал счастья у другой двери. За ней царила тишина и кондиционированный воздух. Он стоял в коридоре возле демонстрационного зала, где несколько человек рассматривали ярко освещенный и водруженный на вращающуюся платформу ящик с множеством дисков и переключателей.

– Прошу вас, мисс, – обратился он к секретарше у двери, – не подскажете, где я могу найти телефон?

– Прямо за углом, сэр, – ответила она, – но, боюсь, сегодня звонить разрешено только кристаллографистам. Вы один из них?

– Да, – ответил Дэвид.

– О, тогда пожалуйста. Ваше имя?

Дэвид назвался, сидящий рядом с секретаршей человек написал его имя на бейдже и прикрепил бейдж ему на грудь. Дэвид бросился в поисках телефона, когда его ухватил за лацкан лысый большезубый улыбающийся мужчина, на бейдже которого значилось: «Стэн Дункель, отдел продаж». Он увлек его за собой к демонстрационному стенду.

– Доктор Поттер, – вопросил Дункель, – ответьте: годится такой способ для постройки рентгеновского спектрогониометра или рентгеновский спектрогониометр лучше построить вот этим способом?

– М-м… да, – промямлил Дэвид. – Этот способ сгодится.

Подошла официантка с подносом:

– Мартини, доктор Поттер?

Дэвид осушил мартини одним жадным, страстным глотком.

– Какими свойствами, по-вашему, должен обладать рентгеновский спектрогониометр? – продолжал расспросы Дункель.

– Он должен быть прочным, мистер Дункель, – сказал Дэвид и с этим оставил Дункеля, подвергнув опасности свою репутацию, которая и так представала далеко не самой прочной.

В телефонной будке Дэвид пробежал страницы справочника на А, когда вдруг в мозгу всплыло имя начальника. Флэммер! Он набрал номер.

– Кабинет мистера Флэммера, – отозвался женский голос.

– Пожалуйста, могу я поговорить с ним? Это Дэвид Поттер.

– А, мистер Поттер. Мистер Флэммер где-то на территории, но он оставил для вас сообщение. Он сказал, что в истории с оленем появилась еще одна деталь. Когда его изловят, оленина будет подана на пикник в клубе «Четверть века».

– В клубе «Четверть века»? – переспросил Дэвид.

– О, это великолепный клуб, мистер Поттер! Он для людей, проработавших в компании не меньше двадцати пяти лет. Бесплатные напитки, сигары и вообще все самое лучшее. Там превосходно проводят время.