Текст книги "О счастье, я к тебе взываю!"

VI

 
О Бог! Ты отомстить хотел, и пред тобою
Весь Ниобеи род за злой язык исчез,
И Титий дерзостный, и чуть не взявший Трою
Сам фтийский Ахиллес,
 
 
5 Который всех сильней, но ты ему не впору,
Хоть он Фетиды сын и славного отца,
Хоть башни Дарданов дрожали от напору
Копья в руке бойца.
 
 
Как ель, которую секира переела,
10 Как стройный кипарис, что ураган сломил,
Во прах троянский он всем весом рухнул тела
И голову сложил.
 
 
Не захватил бы он, сокрывшись пред народом
В подложного коня Минервы, торжеством
15 Некстати занятых троян и хороводом
Приама полный дом.
 
 
Нет! Явно б он вошел меж пленных и убитых,
Не слыша лепета несмыслящих детей
Ахейским пламенем пожег бы даже скрытых
20 В утробах матерей,
 
 
Когда б Кипридиной мольбою и твоею
На милость положа свой гнев, отец богов
Не вздумал новых стен указывать Энею
У дальних берегов.
 
 
25 О Феб, аргивских муз всеведущий учитель,
Во Ксанфе моющий руно своих кудрей!
Камены римской будь всегдашний покровитель,
Летучий Агией!
 
 
Приняв от Феба дар и Фебом наученный,
30 Я от него стяжал прозвание певца.
Вы, девы лучшие, ты, юноша, рожденный
От знатного отца:
 
 
Вы все, хранимыя богинею делийской,
Оленей на скаку чей укрощает лук,
35 Старайтесь сохранять со мной размер
лесбийский
За перебором рук.
 
 
Латоны сыну мы должны воздать хваленье
И той, чей факел нам блестит во тьме ночной;
Она несет плоды, и быстрых лун склоненье
40 Сменяет чередой.
 
 
Ты скажешь замужем: «Я небу угождала,
Когда столетие встречали торжеством,
Тогда и я богов бессмертных прославляла
С Горацием-певцом».
 

Фет А. А., 1856

VII

 
Снег сбежал, уже на поля возвратилися злаки,
в листья оделись древа.
Вновь возродилась земля; потоки не ширятся боле,
в тесных катяся брегах.
5 Грация нимф и сестер-красавиц хоры нагие
смело выводит в луга.
Года премены и дней мимолетных судьба запрещают
верить на завтра мечте:
мразы смиряет зефир, весну гонит лето, и скоро
10 тою же гибнет чредой;
осень едва разольется обильем плодов, как тяжелый
холод приходит опять;
Цинтия быстро свои исцеляет ущербы, но спадшим
раз в тот безвыходный край,
15 где благочестный Эней, Тулл и Анк обитают,
прахом уж быть суждено.
Скажет ли кто, что к числу настоящих прибавят
вышние силы еще?
Знаю одно, что часы, прожитые в веселье, избегнут
20 жадных наследника рук.
Так, Торквато! Когда Минос изречет над тобою
нелицемерный свой суд,
не восставят тебя ни знатность, ни сила витийства,
ни благочестия жар;
25 и Диана помочь не могла Ипполита девственной тени
в мрачных Аида стенах;
и Тезей не сорвал с Пиритоя дружной рукою
тяжких летейских цепей.
 

Орлов В. И., 1830

VIII

 
Дарить и чашами, и медью дорогой,
О Цензорин, бы я товарищей старался;
Я б подарил, как грек, треножник выписной,
И верно дар тебе не худший бы достался,
 
 
5 Когда б я был богат, и у меня работ
Паррасия или Скопаса было много:
Один из мрамора, другой воссоздает
Текучей краскою то смертного, то бога…
 
 
Но негде этого мне взять, а может быть,
10 Несходен дар такой с наклонностью твоею:
Ты песни слушать рад, я песнью подарить
Могу и оценить подарок твой сумею.
 
 
Ни знаки надписей на камнях вековых,
В которых жизнь вождей усопших воссияла
15 Отвагой прежнею, ни ужас, что постиг
В день битвы грозного дотоле Ганнибала,
 
 
Ни Карфагенских стен предательский пожар.
…
…
20 Того, кто получил прозванье от победы
 
 
Над Африкой, до той не могут высоты
Вознесть, как Пиерид Калабрских песнопенья,
И если рукопись безмолвна, что бы ты
Ни сделал доброго, не жди вознагражденья.
 
 
25 Чем был бы Илии и Марса славный сын,
Когда б о Ромуле из зависти забыли?
Умели же спасти Эака из пучин
Аида, и брегам блаженным посвятили
 
 
Могучия уста возвышенных певцов.
30 Мужей, достойных хвал, у смерти исторгает
Песнь Музы, Муза их возносит до богов.
Та к мощный Геркулес с Зевесом восседает,
 
 
Созвездье Тиндарид блюдет во тьме ночной
Корабль, терзаемый волною прихотливой,
35 И виноградною увенчанный листвой,
Лией желаниям дает исход счастливый.
 

Фет А. А., 1856

IX

 
Ты мнишь: погибнет то, что я пел досель,
Питомец дальношумного Авфида,
Искусством неведомым первый
Речь сочетавший со звуком арфы!
 
 
5 Пускай, великий, высшее место всех
Гомер заемлет; скрылись ли Пиндара,
Алцея, Симонида грозны
И Стезихора благие музы?
 
 
И сладкомилых Анакреона грез
10 Не крадет время. – Дышит любовь еще,
Живет и дышит влиянный огнь
В лиру эольския девы вечно!..
 
 
Одна ль Елена лепокудрявых влас
Познала прелесть? – Златопылающей
15 Одеждой и славой фригийца,
Спутников блеском одна ль пленялась? –
 
 
Не первый Тевцер стрелы сидонские
Из лука сеял. – Сколько раз Илия
Терзалась во бранях? – Одни ли
20 Идоменей и Сфенел строптивый
 
 
Держали битвы, – говор небесных дев?
Один ли Дейфоб, Гектор божественный
Прияли священные раны
Чадам, супругам любезным в жертву? –
 
 
25 Так! – прежде Трои многие храбрые
Сияли в мире; всех неоплаканных
Ад отнял; в бездневной исчезли
Нощи; певца их лишило небо!..
 
 
Сокрылась доблесть, праздность нашла свой гроб;
30 Где ж им отлика?.. Нет, неумолчный,
Тебя воспрославлю я в песнях!
Нет, не стерплю, чтоб труды благие
 
 
Без казни, Лоллий, злому забвению
Остались пищей. – Есть в тебе сильный дух,
35 Провидец испытный, и в бурно
И в безнаветное время равный; –
 
 
Алчбы коварной бич, недоступный враг
Царице злата всепривлекающей,
Ты консул не года – лет многих,
40 Благотворитель, законам верный,
 
 
Судяй честное выше, чем пользы все,
С челом открытым подкуп злокозненный
Отвергнул и стал пред врагами
Правды в доспехах, победоносец!..
 
 
45 Мудрец, ты мыслишь: света сокровища
Не зиждут счастья; имя счастливца тот
Достойно имеет, кто знает
Скромно питаться богов дарами!
 
 
Кто может терпеть бедность жестокую
50 И паче смерти срама боится, – муж
За братии, друзей и отчизну
Твердой опорой, готовый в гибель!
 

Мерзляков А. Ф., 1826

X

 
Дитя холодное к приманкам Афродиты,
Когда нежданный пух проступит над губой
И кудри срежутся, а свежестью ланиты
Не станешь уж ты спорить с розой молодой, –
5 Тогда не раз пенять ты будешь злой судьбине,
Тогда-то, в зеркало взглянув, промолвишь ты:
«Зачем в те дни не мог я чувствовать как ныне!
Зачем бы не вернуть минувшей красоты!»
 

Крестовский В. В., 1860

XI

 
Красавица! Есть у меня
Албанского полный бочонок;
Есть апий в саду для венков
И множество плюща, с которым
5 Так мило сплетаешь власы.
Дом блещет сребром; на душистых
Устроенный травах алтарь
Ждет в жертву ягненка; служанки
И слуги туда и сюда
10 Заботливым роем толпятся,
И с крыши клубящийся дым
Пир лакомый гостье пророчит.
 
 
Не знаешь веселья вины?
Я праздную день Афродиты –
15 Апреля тринадцатый; он
Святей для меня дня рожденья:
Считает с него Меценат
Свои драгоценные годы!..
 
 
Филлида, твой милый Телеф
20 Горит не тобою; в цепях он,
Притом и приятных ему,
Любезной, богатой девицы.
Тебе он не пара. Страшись
Спесивой судьбы Фаэтона;
 
 
25 Учись из примера его
Мечтам горделивым не верить!
Ищи себе ровню; а я
Последнею страстью пылаю:
(Вовеки не будет другой!)
30 Спеши же красавица; песни
Готовы; воспой их и вмиг
Рассеются горькие думы!
 

Орлов В. И., 1830

XII

 
Уж спутники весны, смиряющие море,
С востока ветерки вздымают паруса,
Оттаяли поля, и речки на просторе
Без снегу тихая сияет полоса.
 
 
5 И птичка бедная, стыд Кекропсову дому, –
Гнездо свое нося, по Итису грустит,
И плачется на то, что сластолюбцу злому
Фракийскому царю никто не отомстит.
 
 
На нежной мураве в рожок пастуший трубит
10 Страж вскормленных овец, бродящих средь полей,
И бога радует, который стадо любит,
И черные холмы Аркадии своей.
 
 
Виргилий! Жажда к нам пришла с весной чудесной.
Но если пить Кален ты думаешь до дна,
15 Богатых юношей любимец повсеместный,
На благовонный нард сменяй себе вина.
 
 
За склянку нарда кадь получишь, без сомненья,
Что у Сульпиция сокрыта в погребах,
Способную внушить отважныя стремленья
20 И горьких нужд с тебя смыть ежедневный страх.
 
 
Коль хочешь в радости участвовать ты нашей,
С товаром собственным скорее приходи,
Но чтоб тебя встречал я безвозмездно с чашей,
Как в доме у себя богатый, ты не жди.
 
 
25 Та к не замедли же, оставь расчет и скупость,
И, вспомня о костре, что ожидает нас,
В премудрость примешай ты временную глупос ь
Уместно весело безумствовать подчас.
 

Фет А. А., 1856

XIII

 
Лика! Услышали боги меня.
Лика! Услышали! Ты устарела.
Но и старухой, бесстыдница, ты
Пить да играть бы, как прежде, хотела.
 
 
5 Выпив, однако ж, Эрота к себе
Песнью дрожащей вотще не зови ты:
К Хие-красавице он отлетел,
Цитру ея полюбя и ланиты.
 
 
Ветреник дряхлых не терпит дубов,
10 Он и тебя-то за то покидает,
Что при морщинах и черных зубах
Голову снег у тебя покрывает.
 
 
Знай же: ни Коса пурпурная ткань,
Ни самоцвет, как бы ни был он светел,
15 Лет тебе тех не воротят, что раз
День мимолетный в таблицах отметил.
 
 
Где твоя прелесть? Где свежесть лица?
Где красотой облеченное тело?
Что же от той-то, от той-то в тебе,
20 Негой дышавшей, еще уцелело?
 
 
Той, что похитила сердце мое,
Сердце, плененное юной Цинарой?
Только Цинары короток был век.
Ликой же, этой вороною старой,
 
 
25 Рок дорожит и ее охранять
На бесконечные годы собрался,
Чтоб молодежь хохотала, глядя,
Как от светильника пепел остался.
 

Фет А. А., 1856

XIV

 
Каким витийства напряженьем,
Какою новой похвалой,
Каким в восторге звучным пеньем
Тебя народ прославит твой?
5 Как в памятниках вознесенных,
Как в книгах истины священных
Дела твои провозгласят?
Как почесть воздадут пристойно,
Чем могут вознести достойно
10 Тебя римля́не и Сенат?
 
 
Хотя от века устремляло
Свой солнце блеск в златых лучах,
Тебе подобна не встречало,
Монарх, великого в делах.
15 Крепя дни счастия граждáнам,
Явил ты венделициянам
Оружья силу и покой;
Не раз победы совершая,
Твоею ратью управляя,
20 Прославил Друз себя войной.
 
 
Уже низверглись им гелоны,
И бренты кажут кроткий взор;
Познали им твои законы
Верхи Альпийских страшных гор.
25 Се под твоим знаменованьем,
Исполнясь храбрости пыланьем,
Дает кровавый бой Нерон;
Превыше зависти, наветов
Разит полки ужасных ретов
30 И торжествует в славе он.
 
 
О, сколь велик он всем явился
Среди смутившихся полков!
Сколь храбро с воинством стремился,
Презрев усилия врагов!
35 Как Аквилон, когда Плеяды
Прострут из облак бледны взгляды,
Теснит собой валы морей,
Разверзнув бездны, взводит горы,
Мрачит трепещущие взоры,
40 И ужас шлет природе всей;
 
 
Или как Давновы пределы
Страшит разлитьем вод Ауфид;
Шумит, влечет плоды созрелы –
От рева лес и брег дрожит! –
45 Так сей герой неутомимый,
Подобно Марсу в битве зримый,
Железных войск летя в среды,
Предвозвещая гибель страхом,
Разил руки единым махом
50 Сомкнуты многие ряды!
 
 
Разил – и вражьи сверг наветы,
Щадя ущерб своих полков.
Но он имел твои советы,
Твоих героев и богов.
55 Три пятилетия свершились,
Когда тобою возмутились
Александрияне в день сей –
Когда и пристань, и ограду
Оставили побед в награду,
60 Бежа меча руки твоей.
 
 
Еще раз счастье пожелало
Прославить день великий тот,
И новым лавром увенчало
Твоих величие доброт.
65 Неукротимые кантабры,
Парфяне, скифы и сикамбры
Уже тебя боготворят!
Индийцы, африканцы, церы,
Бессмертных видя дел примеры,
70 В тебе римля́ней бога зрят!
 
 
Начало кроющий рожденья,
Обильем славящийся Нил,
Победы зря, средь удивленья
Тебе колено преклонил.
75 Дунай и Тигр быстротекущий,
Окрест Британии ревущий
Неизмеримый океан,
Иберы, галлы, геты дики,
Твои чтя подвиги велики,
80 В тебе своих зрят бога стран.
 

Тучков С. А., 1816

XV

 
Уже я воспевать хотел коварный бой
И гибель городов, но лирный глас раздался,
И Феб вещал, чтоб я с тирренскою волной
Под утлым парусом бороться не пускался.
 
 
5 Твой век, о Цезарь, вновь обилием плодов
Благословил труды оратаев счастливых;
Зевесу нашему вернул его орлов,
Сорвавши их со стен парфян самолюбивых,
 
 
И двери Януса Квирина затворил,
10 И обуздал и ввел в границы дух бесчинный,
Рукою мощною пороки устрашил
И доблестию нас обрадовал старинной:
 
 
Она-то имени латинскому дала
Почет, взлелеяла великий дух народа,
15 И славу римскую она-то разнесла
От ложа Геспера до солнечного всхода.
 
 
Коль будет Цезарь нас от бедствий охранять,
Ни мятежи граждан не повредят покою,
Ни гнев, который рад всегда мечи ковать
20 И бедным городам опять грозить войною.
 
 
Ни тот, кто пьет Дунай в высоких берегах,
Не смеет нашего ослушаться закона,
Ни гет, ни сер, ни перс, наш вероломный враг
Ни тот, кто родился у вод далеких Дона.
 
 
25 А мы в рабочие и праздничные дни,
Лиэя скромного присевши за дарами,
Средь наших жен, детей и нашей всей родни,
Как должно, помолясь сперва перед богами,
 
 
Всех наших праотцев, героев воспоем
30 Лидийской флейтою и в этой песне громко
Анхиза старого и Трою помянем,
Венеру и ея достойного потомка.
 

Фет А. А., 1856

Сатиры I

I

 
Зачем, о Меценат, никто своею долей
Доставшейся ему по воле, иль неволей,
Доволен не живет, а хвалит жизнь других?
Эх! То ль житье купцам – устав от ран своих,
5 Навьюченный солдат под ранцем восклицает!
Купец же, если ветр корабль его бросает,
В уныньи вопиет; солдат счастливей всех:
Война ль – в минуту смерть; победа ль – горе в смех.
Законник, если в дверь к нему перед рассветом
10 Сутяга постучит, чтоб одолжил советом,
Клянет и чин, и жизнь, а хвалит поселян;
Мужик счастливыми считает горожан,
Когда быть в Риме день с порукой он улучит…
Но всех счесть Фабию, хоть он болтун, наскучит.
15 И так, чтоб и тебя сим больше не морить,
Скажу скорей о том, что думал говорить.
Когда бы бог какой, их выслушав желанья,
В угодность им сказал: перемените званья;
Солдат! Ты будь купцом, законник мужиком,
20 Ты тем, а ты иным; ну, что ж вы по таком
Распределении стоите не меняясь?
Руками счастие берите – не гоняясь.
Не в правду ль Юпитер надувшися тогда
От гнева вспыхнул бы и больше б никогда
25 Не брал участия в моленьи бестолковом.
Но шутовски всего одним не скажет словом.
Хоть правду говорит, что не дает шута?
Учитель пирожком манит к себе дитя.
Однако ж шутки прочь – поговорим о дельном.
30 Кто с плугом мучится в поту повсенедельном,
Купчишко плут, солдат и дерзкий тот моряк,
Что на море живет весь век свой, – все и всяк
Согласно говорят: за тем все богатимся,
Чтоб было чем нам жить под старость, и трудимся
35 Как муравьи (пример!), из коих кто что смог,
Схвативши ношу в рот, мчит в нору со всех ног;
И так по зернышку кладет запасец в кучу,
Чтоб пригодился впредь на нужду неминучу.
Но муравьи, когда ненастный Водолей
40 Представит в новый год печальный вид полей,
Сидят в своем гнезде и тратят осторожно
Чем на год запаслись; а вас ничем не можно,
Ни зноем, ни зимой, ни морем удержать;
И всяк из вас готов на меч, в огонь бежать,
45 Чтоб больше захватить богатств перед другими.
Но денег накопив, что делаете с ними?
Чтоб золота котел зарыть, как вор, дрожа.
Начни оттоль таскать, не станет и гроша;
Не будешь брать – к чему ж та куча пригодится?
50 Сто тысяч хлеба мер иной собрав, гордится;
Но больше ли он съест, как я или другой?
Разносчик под лотком согнувшися дугой
По рынку с хлебами весь день кряхтит – и что же?
Иной порожняком, а вы ходит дороже.
55 Скажи тому, кто так живет, как бог послал,
Что пользы – десятин сто, тысячу ль вспахал?
Но все приятнее из кучи брать огромной!
Дай нам из маленькой; за что ж наш закром скромный
Ты хочешь унижать пред житницей своей?
60 Случилось бы тебе, для нýжды лишь твоей,
Ведро или стакан черпнуть воды, не боле,
И ты б сказал: хочу, когда б в моей то воле
Брать воду из реки большой, не из ручья.
Но быстрый Авфид тех весьма нередко, чья
65 Неутолимая душа не знает меры,
Уносит с берегом – кому ж сии примеры
Желать лишь нужного дают урок живой,
Тот не пойдет тонуть, где ил кипит с водой.
Но многие в своем с корысти ослепленьи
70 Все мало, говорят, мня, что вся честь в именьи.
Что с ними делать? Пусть, пока хотят они,
Охотно в нищете свои проводят дни,
Как бывший баснею в Афинах гнусный скряга,
Который слыша свист и крик людей – неряха! –
75 Спокойно отвечал: пусть свищут; я домой
Пришедши, сам себе плещу, коль взор там мой
Тем налюбуется, что в сундуке сияет.
Та к Тантал, жаждою томясь, истаевает,
По горло сам в воде… Смеется? Имя прочь,
80 Та к эта баснь к тебе приходится точь-в-точь,
Не ты ли на мешках лежишь не спя, зевая?
Как святость их блюдешь и как собрал, не зная;
Что ж пользы, что всегда ты, как на образа,
Глядишь на них, свои лишь выпуча глаза?
85 Ты знаешь ли, к чему годится деньга служка?
Чтоб хлеб да щи иметь, вина была бы кружка,
Прибавь и то, себе в чем нéльзя отказать,
Без сна же день и ночь быть век свой и дрожать,
Не загорелся б дом, чтоб воры не обкрали
90 Или домашние и после б не бежали,
Ужели счастием я это назову?
Нет, лучше вполсыта счастливый проживу.
Но если захворать тебе случится, скажет,
То есть кому смотреть, хоть и в постелю сляжет;
95 Сей за лекарствами, за лекарем другой
Бежит, чтоб он еще продлил твой век драгой
Для деток, для родных!.. Нет, всем ты солон слишком:
Жене, друзьям своим, соседям, ребятишкам.
Дивишься, серебро дороже чтя всего,
100 Что, кто б любил тебя, не видит никого.
Но если б ты хотел родных, сей дар природный,
Сберечь и сохранить, друзей – твой труд бесплодный,
Подобно если б кто так выучить хотел
Осла, чтоб на поле он под седлом летел.
105 Но будь конец копить… Чем больше запасался,
Тем меньше бедности; ее ты опасался.
Пора почить от дел, окончив все труды,
Чтоб не нажить себе Умидьевой беды.
Сей скряга скаредный (об нем недлинна повесть),
110 Чтоб денег накопить, забыв и стыд, и совесть,
Не лучше слуг своих кафтанишко имел,
Бояся с голоду чтоб он не околел.
Одна из Тиндарид, отпущенна на волю,
Решила топором сомнительную долю.
115 Как Невий Номентан советует мне жить?
Кто требует концы двух крайностей сложить?
Когда я скряжничать тебе лишь запрещаю,
Ужель быть чихирем и мотом научаю?
Пусть станет Танаис и с ним Визелля тесть –
120 Так между ними вдруг приметно что-то есть:
На все есть способы и некоторая мера;
Пройти, не доступить – равно худая вера.
Но возвратимся вспять, с чего зашла вся речь;
Не всяк ли, как скупой, рад скарбец свой беречь,
125 А всех других хвалить? Он чахнет, вображая,
Что больше молока дает коза чужая;
Не меряет себя с толпою бедняков,
Одних опередил, другой богач готов,
Как словно на бегах кто взапуски пустился,
130 Напрягшись лишь догнать, чуть обогнал, простился;
На них, ни на других таких же не глядит,
А все вперед, вперед, к заставе вплоть летит.
Для этого-то мы не слышим – и не диво,
Чтоб кто-либо сказал: «Ну! Пожил я счастливо»,
135 И, не желая жить дней большего числа,
Заснул, насытившись, как гость после стола.
Но полно… Ты сочтешь, моргун твой начал снова,
Поддев Криспинову кису… И так ни слова.
 

Анастасевич В. Г., 1811

II

 
У музыкантов есть порок: они упрямы –
Хоть кланяйся, играть не станут пред друзьями;
А где не просят их – без умолку гудят!
Таков был наш Тигелл. Сам Цезарь, чей всех взгляд
5 В движенье приводил, ни ласками своими,
Ни именем отца, ни мерами другими
Едва ль бы мог его упрямство победить;
А где, бываю, сам Тигелл начнет гудить –
Дивлюсь! – от первых блюд не даст гостям покою,
10 Рад уши прожужжать непрошеной игрою;
На всех в столе ладах в честь Вакхову гремел…
Покойник, он ни в чем средины не имел.
Бывало, коль идет, бежит, как трус в сраженьи,
Иль шествует, как жрец при жертвоприношеньи, –
15 Сегодня сотни слуг толпой за ним идут,
А завтра изредка с десяток лишь бредут.
Начнет ли говорить – парит надутой одой, –
«Ему бы быть царем, вельможей, воеводой!».
Но тотчас стихнет: «Нет! Простой мне был бы стол,
20 Насущный хлеб, да соль, да плащ или камзол,
Хоть толстого сукна, но только грел бы шею!»
Такому скромнику и миллион дашь смело,
А он его в пять дней сквозь пальцы проведет…
Бывало, ночи все трудится напролет,
25 А в день – спит крепким сном! Никто с начала века
Не зрел столь странного в поступках человека.
Постой, мне возразят, опомнися, дружок!
Уже ли ты один всех слабостей далек?
Ни слова! Я и сам с грехом, готов признаться,
30 И больше всех могу упрекам подвергаться;
Вот Мений Новия заочно стал язвить, –
«Постой, – прервал сосед, – тебе ль других судить,
Когда ты сам себя едва ли лучше знаешь?
Ты ль слабости свои от нас сокрыть смекаешь?
35 Что ж за беда? Я сам себе прощаю их!» –
«Вот самолюбие! Порок людей пустых!
Преглупый эгоизм, не стоящий прощенья!
Когда в себе не зришь пороков, заблужденья,
Зачем же зорок ты на слабости друзей,
40 Следишь их, как орел, как Эпидавров змей?
Не вправе ли они и на твои пороки
Излить, в свою чреду, преколкие упреки?»
Такой-то, говорим, невежда, зол и груб,
В хорошем обществе неловок, вял и глуп;
45 Он всех смешит своей прическою старинной,
Закутан мантией, как саваном, предлинной,
В широких туфлях чуть не падает, чудак!
А знаешь ли, какой по сердцу он добряк?
Ты в свете не найдешь душой ему подобных,
50 Он лучший друг тебе – пусть нет в нем благородных
Оттенков людкости; пусть плох на нем покрой, –
Но как богат умом; но гений он какой!..
Ты лучше б сам себя рассматривал прилежней –
Не кроются ль в тебе остатки порчи прежней,
55 Которую всосал ты с матерним млекóм,
Не все ль еще с дурной привычкою знаком?
Как часто на полях, где редко плуг проходит,
Лишь хворост, на кострах сжигаемый, восходит!
Представь себе того, кто без ума влюблен
60 В свою прелестницу: как слеп бывает он
Ко всем ее тогда грубейшим недостаткам!
Он иль не видит их, иль в упоеньи сладком
Любуется всегда и глупой, и дурной
(Как никогда Бальбин служанкою рябой).
65 О! Если б то же мы имели обольщенье
При слабостях друзей! Такое ослепленье
Вменялось бы нам в честь, служило похвалой!
Мы оскорбляемся дурной в друзьях чертой!
А как любуется отец родимым чадом?
70 Сын кос? Нет, у отца сынок с орлиным взглядом;
Сын недоросль, урод и гадок, как Сизиф?
Нет, он в глазах отца игрушечка – красив!
Чуть ноги движет сын нескладные, кривые?
«Нет, – папенька твердит, – нет, ножки золотые!»
75 Вот так-то бы и нам с друзьями поступать.
Живет ли скупо кто – мы можем тут сказать:
«Он умный эконом!» Хвастун ли кто болтливый?
«Он любит показать свой дар красноречивый!»
Кто кажется нам груб и резок на словах,
80 Мы скажем: «У него душа вся на устах!»
Иной горяч в словах, гневлив до исступленья –
«Но у него живой характер от сложенья!».
Вот верный способ нам друзей приобретать,
И их любовь к себе до гроба сберегать!
85 Но, ах, мы и добро нередко искажаем,
Сосуды чистые лишь скверной наполняем.
Как часто доброго зовут у нас глупцом,
Умом степенного – болваном или пнем!
А кто всех избегать опасностей умеет,
90 К кому нарядный плут подкрасться не успеет,
Кто твердо знает свет – где зависть, клевета
Наполнили собой все в обществе места, –
Того уж не зовут разумной головою,
Но тонким хитрецом, лукавою лисою…
95 Вот если Меценат (как мне во всякий час
Доступен вход к тебе) иной бы, не спросясь,
Вдруг втерся без стыда в твое уединенье,
Где пустословием прервал бы наслажденье
При нашем чтении в укромной тишине,
100 «Несноснейший наглец! Он не в своем уме!» –
Сказали б мы о нем. Увы! Как люди скоры –
Давать самим себе худые приговоры!..
Кто без пороков в мир родился под луной?
Тот свят, кто меньше их имеет за собой.
105 Кто добрый друг – всегда, коль совести внимает,
Пороки ближнего любовью покрывает.
Так, если на своих правдивейших весах
Он зрит наш перевес в добре, а не в грехах,
Пусть к доброй стороне весы свои наклонит;
110 За то и он своих достоинств не уронит,
Когда любовь его положат на весы.
Ты требуешь, чтоб друг умел найти красы
В твоем дурном лице, – терпи и сам урода,
Хотя б к нему была безжалостна природа.
115 Наш долг друзьям всегда погрешности прощать,
Когда хотим себе прощение снискать;
Когда ж упорна так в сердцах людских до гроба
Болезнь невежества, к чужим порокам злоба –
Что ж нравственный закон в бездействии молчит?
120 Зачем всех слабостей он строго не казнит?
Когда бы кто раба, созвав гостей обедать,
Повесил за вину, как счел слуга отведать
Остатков соуса иль рыбы взять кусок,
Не больше ль был бы тот безнравствен и жесток,
125 Чем глупый Лабеон, в глазах людей разумных?
Не первого ль тебя включить в число безумных
Иль даже кровопийц? Чуть брат твой погрешил –
Другой из жалости давно б его простил,
Чтоб в свете не прослыть Зоилом, людоедом;
130 А ты или на нож готов за то с соседом,
Иль бегаешь его, как бегает везде
Должник от своего ростовщика в беде,
Что в срок ему не внес процентов с капиталом,
Боясь, что он его прижмет пред трибуналом
135 И горьких тьму над ним упреков разразит –
Бедняк пред ним как лист трепещет и дрожит!..
Сосед мой захмелел в час шумного разгулья,
Забылся за столом до крайнего безумья –
То блюдо вдребезги заветное разбил,
140 То, жадный, у меня цыпленка подхватил –
Что ж? Я ль ему за то век буду неприятель?
А если б он был вор, обманщик иль предатель –
Тогда бы как мне с ним велел ты поступить?
Кто в равной степени мнит всякий грех судить,
145 Тот в самом опыте находит преткновенье:
И с здравым разумом не в лад сие ученье,
Ни с нравами людей, ни с пользою самой,
Как матерью добра и истины прямой.
Тогда, как в первый раз развелся в поднебесной
150 Род смертных, род зверей грубейший, бессловесный,
Они сражалися за пищу, за покой,
Сперва то камнями, дубиною простой,
Потом оружие им нýжда все ковала,
Пока словесность им язык не развязала;
155 Тут стали звуками все чувства выражать
И именем своим вещь кажду называть.
Тогда наскучил им мятежный быт разбоя;
Они обóбщились, твердыни, грады строя,
Законы и́здали, поставили судéй,
160 Чтоб не было у них насильства, грабежей.
Но женщина везде (кроме одной Елены)
Была виной войны кровавой и измены!
Какой герой не пал во пламенном бою
Постыдной смертию за милую свою!
165 Как звери дикие друг друга лишь терзали,
И кто сильнее был – под тем и издыхали.
И так боязнь насильств изобрела суды;
Сей истины везде находим мы следы,
Лишь следует раскрыть все летописи века –
170 Природа не сильна наставить человека
Та к верно различать ложь с правдою прямой,
Как дан ему инстинкт с разумною душой –
Добро распознавать от вредного, пустого,
Полезного искать и удаляться злого.
175 Какой философ мне возьмется доказать,
Что равный грех – в чужом саду орех сорвать
И ночью с хищною вломиться в храм рукою?
Нет, нужно правило, чтоб казнь всегда с виною
Была преступнику равна; чтобы́ не драть
180 С живого кожи там, где нужно розги дать.
Когда б ты исправлять стал детскими лозами
Достойного плетей – махнул бы я руками!..
Но вот беда, что у тебя в глазах
И тать, и душегуб в одних стоят грехах;
185 Что, если бы тебя судьей, царем избрали –
Все в уголовный суд без милости попали!
Мне кажется, кто мудр – тот Цезарь, князь, и Крез,
И мастер дорогой, и все дары небес
Имеет при себе; чего же ты алкаешь,
190 Коль мудрости в себе сокровища вмещаешь?
«Не так я понял мысль Хризиппа-старика, –
Ты скажешь мне. – Кто зрел, чтоб мудрого рука
Знакомилась когда с простыми ремеслами?
А ты и цеховых в ряд ставишь с мудрецами!»
195 К чему такая спесь? Наш певчий Эрмоген,
Хоть век в отставке спит и голосу лишен,
Но все еще артист и музыкант изрядный;
А деловой Алфен, торгаш, хитрец нарядный,
Все бросив ремесло и лавочку закрыв,
200 Век брадобреем жил – и не был ли счастли́в?
Итак, кто своего хороший мастер дела,
Тот Цезарь сам себе – скажу пред всеми смело!
Какой же Цезарь ты, коль за тобой бегут
Ребята-шалуны и бороду дерут?
205 Ты палкой от себя сих дерзких отгоняешь,
Но тем лишь бóльшую толпу зевак скликаешь,
Кричишь, ругаешься, бросаешься на всех!..
Тебе ль быть Цезарем? Ты курам, право, смех!
Философ-горе! Нет, пора с тобой расстаться;
210 Ступай за грош в реке с Криспином покупаться;
Лишь сей Зоил в твоей достоин свите быть.
А я хоть не мудрец и век останусь жить
С моими слабостьми, но на друзей с надеждой
Счастливее, чем ты под пышною одеждой,
215 Скончаю быт простой – друзья мне всё простят,
И я друзьям прощать во всем охотно рад!
 

Муравьев-Апостол И. М., 1843