Текст книги "О счастье, я к тебе взываю!"

Сатиры II

I

 
Гор. Многие думают, будто излишне в сатире я резок
И выхожу из законных границ; другим же, напротив,
Чтó ни пишу я, все кажется слабым. Такими стихами
Можно писать, говорят, за сутки по тысяче строчек!
5 Что же мне делать, Требатий, скажи! Треб. Оставаться в покое.
Гор. То есть мне вовсе стихов не писать?
Треб. Не писать! Гор. Пусть погибну,
Ежели это не лучшее! Но… без того мне не спится!
Треб. Если кто хочет покрепче уснуть, то, вытертый маслом,
Трижды имеет чрез Тибр переплыть и на ночь желудок
10 Цельным вином всполоснуть. Но если писать ты охотник,
Лучше отважься ты подвиги Цезаря славить стихами.
Верно, ты будешь за труд награжден. Гор. И желал бы, отец мой,
Только не чувствую силы к тому. Не всякий же может
Строй полков описать, ощетиненных смертною сталью
15 Галлов с обломками стрел в зияющих ранах, парфян ли,
Сбитых с коней… Треб. Но ты мог бы представить его справедливость
И благородство души, как Луцилий воспел Сципиона.
Гор. Да, непременно: как скоро представится случай! Некстати
Цезаря слуху стихами Флакк докучать не захочет:
20 Если неловко погладить его, он, как конь, забрыкает!
Треб. Это и лучше, поверь, чем браниться в стихах ядовитых
На Пантолаба-шута и на мота мотов Номентана.
Все уж и так, за себя опасаясь, тебя ненавидят!
Гор. Что же мне делать? Милоний плясать начинает, как скоро
25 Винный пар зашумит в голове и свеча задвоится;
Кастор любит коней; из того же яйца порожденный
Поллукс – борьбу. Что голов, то различных пристрастий на свете!
Ну, а я вот люблю в стихи оправлять свои думы.
Как и Луцилий любил, хоть он и обоих нас лучше.
30 Все свои тайны, как верным друзьям, поверял он листочкам.
Горесть ли, радость ли – к ним, к ним одним всегда прибегал он!
Всю свою долгую жизнь, как на верных обетных дощечках,
Старец в своих начертал сочиненьях. Его-то примеру
Следую я, кто бы ни был, луканец ли иль апулиец.
35 Ибо у тех и других венузиец пахал свою землю,
Присланный некогда – если преданию старому верить –
Снова тот край заселить, по изгнаньи тут живших самнитов,
С тем, чтоб на случай войны, с апулийцем или луканцем,
Не был врагу путь до Рима открыт через земли пустые.
40 Впрочем, перо у меня никому не грозит: оно будет
Мне лишь в защиту, как меч, хранимый в ножнах. И к чему же
Мне вынимать бы его, без нападок от явных злодеев?..
О Юпитер, о царь и отец! Пусть оружие это
Гибнет от ржавчины, брошено мною, покуда не вздумал
45 Враг нарушать миролюбье мое! Но первый, кто тронет, –
Предупреждаю я: лучше не трогай! – заплачет и будет
В целом Риме, себе на беду, ославлен стихами!
Цервий во гневе доносом и тяжбой грозит и зловредным
Зельем Канидия, Турий-судья – решением дела:
50 Кто чем силен, тот такое себе изберет и оружье.
Та к повелела натура; ты в том согласишься со мною!
Зубы – для волка, рога – для вола. Доверьте вы моту
Сцеве его долголетнюю мать в попеченье: конечно,
Он не задушит ее своими руками. Еще бы!
55 Волк не бодает рогами, а вол не кусает зубами;
Та к и его от старушки избавит с медом цикута!
Но я короче скажу: суждена ли мне мирная старость
Или на черных крылах летает уж смерть надо мною,
Нищ ли, богат ли я, в Риме ли я иль изгнанником стану,
60 Жизнь во всех ее красках всегда я описывать буду!
Треб. Сын мой, боюсь я – тебе не дожить до седин, а холодность
Сильных друзей испытаешь и ты! Гор. Почему же Луцилий,
Первый начавший сатиры писать, отважился, смело
С гнусных душ совлекая блестящую кожу притворства,
65 Их выставлять в наготе? Ты скажи: оскорблялся ли Лелий
Или герой, получивший прозванье от стен Карфагена,
Да и казалось ли дерзостью им, что Луцилий Метелла
Смел порицать или Лупа в стихах предавать поношенью?..
Он нападал без разбора на всех, на незнатных и знатных,
70 Только одну добродетель щадя и тех, кто с ней дружен.
Даже когда Сципион и Лелий, мудрец безмятежный,
И от народной толпы, и от дел на покой удалялись,
Часто болтали они по-домашнему с ним и шутили,
Между тем как в котле им варилась на ужин капуста.
75 Я хоть и ниже Луцилия даром моим и породой,
Все же и я со знатными жил; и ежели зависть,
Хрупким меня посчитав, на меня обнажит свои зубы,
Жестко покажется ей! Но, быть может, ученый Требатий,
Ты не согласен? Треб. Нет, в этом и я не поспорю. Однако
80 Все мой совет: берегись! Попадешь в неприятную тяжбу!
Ты ведь не знаешь священных законов: «Кто сложит дурную
Песню о ком, таковой повинен суду и ответу!»
Гор. Да! Коли песня дурна. А хорошей окажется песня –
Первый сам Цезарь похвалит! И ежели, сам без порока,
85 Смехом позорит людей он, достойных позора… Треб. То смехом
Дело твое порешат, а ты возвратишься, оправдан!
 

Дмитриев М. А., 1858

II

 
Как хорошо, как полезно, друзья, быть довольну немногим!
(Это не я говорю; так учил нас Офелл-поселянин,
Школ не видавший мудрец, рассуждавший не тонко, но здраво.)
Слушайте умный урок не за пышной и сытной трапезой
5 И не тогда, как бессмысленный блеск ослепляет вам очи
Иль как обманутый разум полезное все отвергает,
Нет, натощак побеседуем! – «Как натощак? Для чего же?»
Я объясню вам! Затем, что судья подкупленный судит
Несправедливо! Когда ты устанешь, гоняясь за зайцем,
10 Или скача на упрямом коне, иль мячом забавляясь
(Ибо, изнеженным греками, римлян военные игры
Нам тяжелы, а в забавах и труд становится легок),
Или же диском сплеча рассекая податливый воздух, –
Разве тогда, утомясь, почувствовав жажду и голод,
15 Будешь ты брезговать пищей простой? Перетерпишь ли жажду
Лишь оттого, что нету вина, подслащенного медом?
Ежели ключник исчез, а бурное море не выдаст
Рыбы к столу твоему, то и хлеб посоленный приятен,
Ибо не в запахе яств, а в тебе самом наслажденье!
20 Потом усталости – вот чем приправишь ты вкусные блюда!
Лени же бледной чего ни подай, ей все не по вкусу:
Будь то устрицы, скар иль тетерки из дальнего края.
Все же не так-то легко, увидав на блюде павлина,
Курицу вместо него попросить, хоть она и вкуснее.
25 Это все суетность! Все оттого, что за редкую птицу
Золотом платят, что хвост у нее разноцветный и пышный.
Точно как будто все дело в хвосте! Но ешь ли ты перья?
Стоит их только изжарить, куда красота их девалась!
Мясо ж павлина нисколько не лучше куриного мяса
30 Ясно, что в этом одна лишь наружность твой вкус обольщает!
Пусть! Но поди-ка узнай, где поймана эта вот щука
С пастью зубастою: в Тибре иль в море, близ Рима иль в устье?
Хвалишь, безумный, ты мулла за то лишь одно, что он весом
Ровно в три фунта, а должен же будешь изрезать на части!
35 Если прельщает огромность, то как же огромная щука
Столько противна тебе? Оттого, что не редкость! Природа
Щуку большой сотворила, а мулл большой не бывает.
Сытый желудок всегда обыдённою брезгует пищей.
«Что за прекраснейший вид, как покроет он целое блюдо!» –
40 Та к восклицает обжора с глоткой, достойною гарпий.
Австр! Налети! Пусть протухнут у них все роскошные яства!
Впрочем, и свежая снедь не мила, коль испорчен желудок
От непомерной еды, и взамен кабана или ромба
Горькая редька и кислый щавель тут нужнее. По счастью,
45 Предков оливки и яйца все ж нами не изгнаны вовсе
С наших пышных столов. Давно ли глашатай Галлоний
Мотом считался за то, что гостей угощал осетрами?
Как? Неужели в то время в морях не водилися ромбы?
Нет! Но покуда в них вкус не открыл нам лакомка-претор,
50 В море спокойно жил ромб и был аист в гнезде безопасен.
Если б издал кто эдикт, что нырок зажаренный вкусен,
Юноши Рима поверят: они на дурное послушны!
Впрочем, разница есть между скромной и скаредной жизнью,
Ибо напрасно бежать от порока к пороку другому.
55 Так говорил и Офелл, вспоминая об Авидиене,
Прозванном Псом и поистине кличку свою заслужившем.
Ел он оливки, которым пять лет, да ягоды терна,
Вина зато он берег, покуда совсем не прокиснут.
В день же рождения или наутро дня свадьбы, одетый
60 В белом, как следует в праздник, своим он гостям на капусту
Масло такое из рога по капельке льет своеручно,
Что и дыханье захватит, зато не скупится на уксус!
Как же прилично жить мудрецу? И с кого брать примеры?
Как говорится: «Там – волк, тут – собака». Держись середины!
65 Чисто жить – это значит не быть в запачканном платье,
А не то чтоб наряженным быть щегольски. Кто средину
Хочет во всем сохранить, то не будь, как Альбуций, который,
Распоряженья давая рабам, их заранее мучил;
Но и не будь беззаботен, как Невий, который помои
70 Вместо воды подавал. Недостаток великий и это!
Слушай же, сколько приносит нам пользы пища простая:
Первая польза – здоровье, затем что все сложные яства
Вредны для тела. Припомни, какую ты чувствовал легкость
После простого стола! Ну, а если возьмешь и смешаешь
75 Устриц с дроздами, вареное с жареным – сразу в желудке
Сладкое в желчь обратится и внутренний в нем беспорядок
Клейкую слизь породит. Посмотри, как бывают все бледны,
Встав из-за пира, где были в смешеньи различные яства.
Тело, вчерашним грехом отягченное, дух отягчает,
80 И пригнетает к земле часть дыханья божественной силы.
Ну, а другой, в два счета поевши и сладко заснувши,
Свежим и бодрым встает ото сна к ежедневным занятьям.
Может и он иногда дозволить себе что получше,
Но не иначе как изредка, в праздничный день ежегодный,
85 Или в усталости, или тогда, наконец, как с годами
Тело слабеет и требует больших о нем попечений.
Ты же, который, когда был и молод и крепок, заране
К неге себя приучал, чем себя ты понежишь, как хворость
Или тяжелая старость потребуют сил подкрепленья?
90 Мясо кабанье с душком хвалили старинные люди
Не потому, что у них обонянья не было вовсе,
Но в рассужденье того, что лучше уже початое
Позднему гостю сберечь, чем хозяину свежим наесться.
О, когда б я родился во время тех старых героев.
95 Может быть, ищешь ты славы, которая слуху людскому
Музыки слаще? Но верь, что рыбы и блюда большие
Только послужат к стыду твоему, к разоренью! Вдобавок
Дядю рассердишь, соседи тебя взненавидят. Ты будешь
Смерти желать, но не на что будет купить и веревки!
100 «Это, – ты можешь сказать, – меня не касается вовсе!
Я ведь не Травзий-бедняк: у меня – и поместья и деньги,
И доходов моих для троих царей бы достало!»
Ежели так, то зачем ты излишек не тратишь на пользу?
Если богат ты, зачем же есть в бедности честные люди?
105 Храмы зачем ветшают богов? И как же, бесстыдный,
Ты ни гроша из всего, что скопил, не приносишь отчизне?
Или, ты думаешь, счастье тебе одному не изменит?
Время придет, что и ты для врагов посмешищем станешь!
Кто в переменах судьбы понадеяться может на твердость?
110 Тот ли, кто телом и духом привык ко стольким усладам,
Или кто, малым доволен, на будущность мало надеясь,
Мог, как мудрец, быть готовым к войне в продолжение мира?
Верьте мне: мальчиком бывши еще, знавал я Офелла!
Нынче бедняк, и тогда он, при целом именьи, не шире
115 Жил, чем теперь. На своем, для других размежеванном поле
Он и доныне с детьми и со стадом живет, как наемщик.
«Нет, никогда, – говорил он, – по будням не ел я другого,
Кроме простых овощей и куска прокопченной свинины!
Если же изредка гость приходил иль в свободное время
120 Добрый сосед навещал, особливо в ненастную пору,
Я не столичною рыбою их угощал, но домашним
Или цыпленком, или козленком. Кисть винограда,
Крупные фиги, орехи – вот все, что мой стол украшало.
Мирно играли потом (проигравший пил лишнюю чарку)
125 Или, в честь доброй Цереры, чтоб выше взрастали колосья
Наших полей, мы заботы чела вином прогоняли.
Пусть же Фортуна враждует и новые бури воздвигнет!
Что ей похитить у нас? Скажите, мои домочадцы,
Меньше ль мы счастливо жили с тех пор, как тут новый хозяин?
130 Ведь ни меня, ни его, ни кого другого природа
Здесь не назначила вечно владеть! Он нас выгнал, его же
Если не ябеда, то расточительность тоже прогонит,
Или, вернее всего, наследник, его переживший.
Нынче землица Умбрена, прежде землица Офелла,
135 Но, по правде, ничья, а давалась в именье на время
Прежде Офеллу, а после другим. Сохраняйте же бодрость!
С твердой душою встречайте судьбы враждебной удары!»
 

Дмитриев М. А., 1858

III

 
Дам. Так ты изредка пишешь, что раз четырех в целый год ты
Не попросишь пергамента, а что написал, замараешь,
Злясь на себя, что сном и вином упоен, ничего ты
Не поешь достойного речи. Что ж будет? Бежал ты
5 От Сатурналий сюда. Так дай же нам здесь отрезвленный
Нечто достойное всех ожиданий: начни! – Ничего нет.
Трости напрасно винишь, невинным стенам достается,
Созданным словно нарочно в дни гнева богов и поэтов.
А ведь был ты с лицом, обещавшим прекрасного много,
10 Ежели праздного вилла тебя укроет тепленько.
Та к для чего же укладывать было Платона с Менандром,
Евполиса и с ним Архилоха, таких провожатых?
Иль примирить желаешь ты зависть, покинувши доблесть?
Будешь в презренье, бедняк. Бежать от негодной Сирены
15 Лени ты должен, иль то, что жизнью лучшей стяжал ты,
Равнодушно покинуть. Гор. Пусть боги тебя и богини,
Дамазипп, за правдивый совет наградить брадобреем.
Но откуда меня ты так знаешь! Дам. С тех пор как на рынке
Лопнуло все достоянье мое, о чужом хлопочу я,
20 Изгнанный из своего. Любил я спрашивать прежде,
Из какой был меди сосуд, мывший ноги Сизифу,
Что отчеканено плохо и что слишком жестко в отливке,
Во сто я тысяч сестерций ценил, как знаток, изваянье.
И бывало, садов и роскошных домов накуплю я.
25 На барыши, как никто, – за то мне на всех перекрестках
Прозвище дали: Меркурий. Гор. Я знаю и лишь удивляюсь,
Как излечился от этой болезни ты. Дам. Только иная
Старую странно сменила, как это бывает, что к сердцу
Из головы иль боков болезнь перейдет и как некий
30 Спячкой страдающий сам на врача пойдет на кулачки.
Гор. Лишь бы не ничто подобное; будь что угодно. Дам. О милый!
Не заблуждайся; больше глупцы и ты и все вместе,
Ежели правду Стертиний трещит, у которого много
Дивных я записал поучений, внимая в то время,
35 Как, утешающий, мудрости бороду мне приказал он
Отпустить и Фабриция мост покинуть без грусти.
Ибо, когда от дурных обстоятельств хотел я, закутав
Голову, броситься в реку, он справа предстал и сказал мне:
«Бойся ты поступить недостойно; стыдом удручен ты
40 Ложным, если страшишься безумным прослыть средь безумцев».
Прежде спрошу я, что значит безумствовать; ежели этим
Полон один ты, то гибни отважно, не вымолвлю слова.
Кто по глупости пошлой иль по незнанию правды
Ходит единой, того Хризиппова школа безумным
45 Всем собором зовет. Идет это к целым народам
И к царям, исключив мудрецов. Послушай ты только,
Почему, как и ты, все безумны, что имя безумца
Дали тебе. Как в лесах, где ошибка всех порознь бродящих
С верной отводит тропы и этот только все вправо,
50 Тот же все влево идет; и их все та же ошибка
Только в различные стороны манит; считай ты безумным
В этом роде себя, хотя и тот, кто смеется
Над тобой, не разумный и тащит свой хвост. Есть известный
Род сумасбродства, который того, чего нет, все боится.
55 Он об огнях, о скалах и реках вопиет в чистом поле;
И напротив, другой, не разумней нисколько, несется
Прямо в огонь или в реку; пусть милая мать восклицает
Или честная сестра и родные, отец иль супруга:
«Тут огромнейший ров, тут большая скала, берегися!»
60 Он не лучше услышит, чем некогда выпивший Фуфий,
Как Илиону проспал, хотя б ему тысячу двести
Катиенов кричали: «К тебе я, о матерь, взываю».
Я докажу, что толпа вся безумствует в этом же роде.
Дамазипп, накупающий статуй старинных, безумец;
65 Разве в здравом уме кредитор Дамазиппа? – Положим!
Если скажу я: «Бери у меня, чего ввек не отдашь мне».
Будешь ли ты безумцем принявши? Иль большим безумцем,
Если добычу упустишь, что явно Меркурий подносит?
Десять пиши ты на Нерия, мало, прибавь, как Цикута
70 Крючкотвор, сто расписок еще, к ним тысячу петель,
Изо всех-то разбойник Протей силков увернется.
Если его потащишь ты в суд – он осклабится только,
Станет он вепрем, иль птицей, иль камнем, иль деревом даже.
Если хозяйничать плохо – безумно, а с толком – разумно.
75 То поверь мне, что мозг у Периллия тронулся сильно,
Коль расписку с тебя он берет в займе неоплатном.
Слушайте же и оправьте вы тоги, коль кто между вами
Бледен от честолюбия или от жадности к деньгам,
Кто страдает разгулом, иль суеверьем печальным,
80 Или иною болезнию; ближе ко мне по порядку,
Как я стану учить, что безумцы вы все, подходите.
Большую часть чемерки скупцам дать прежде придется:
Я не знаю, вернет ли рассудок им весь Антикира.
Что оставил Стаберий, наследники пишут над прахом:
85 Если не сделают так, сто пар повинны народу
Гладиаторов выставить, дать угощенье, как Аррий,
Столько ж пшеницы, как в Африке собрано. «Дурно ли это,
Иль хорошо, так хочу я, ведь ты мне не дядя». Положим,
Та к разумно в душе полагал Стаберий. Но чувством
90 Был он полон каким, приказав наследникам сумму
Высечь на камне? Покуда он жил, то бедность ужасным
Он пороком считал, ничего не страшась так, и если б
Умер он на одну лишь полушку беднее, то сам бы
Стал в глазах своих худшим: затем, что всякое благо,
95 Доблесть, слава, почет, все небесное или людское
Дивным богатствам покорно, и кто их стяжал, тот пребудет
Славен, могуч, справедлив. А мудр? Без сомненья, – и царь он,
И чем захочет, тем будет. Этим надеялся, словно
Доблестью, он хвалу заслужить. В чем сходен с подобным
100 Грек Аристипп? Что слугам приказал средь пустыни Либийской
Золото сбросить затем, что шли они медленно слишком
Под тяжелою ношей. Который из двух-то безумней?
Но бессилен пример, что спор только спором решает.
Ежели цитр кто накупит и в общую сложит их груду,
105 Сам не учася на цитре, из муз не любя ни единой,
Если с ножом и колодками сам не сапожник, а также
Купит морских парусов, ненавидя торговлю, безумцем
По справедливости он прослывет. От таких чем отличен
Тот, кто деньги и золото прячет, не зная, что делать
110 С тем, что скопил, и боясь коснуться его, как святыни?
Ежели кто у огромной кучи пшеницы всечастно
Распростерт, сторожит ее длинной дубинкой, не смея,
Хоть он голодный хозяин, оттуда и зернышко тронуть,
А между тем, как бедняк, наедается горькой травою;
115 Если набравши с хиосским вином иль со старым Фалерном
Тысячу бочек, нет мало, а триста тысяч, все пьет он
Едкий уксус; прибавь, если он лежит на соломе,
От роду без году осьми десятков, хоть много подстилок
Тараканам да моли на лакомство преет в бауле,
120 То понятно, безумцем казаться он будет немногим,
Так как большая часть людей в такой же болезни.
Иль это все, чтоб наследник, твой сын иль отпущенник, пропил,
Богопротивный старик, бережешь? Чтоб тебе то хватило?
Сколько, однако, умалишь ты суммы, хотя б ежедневно
125 Масла получше стал тратить на овощ или на свою то
Голову, что нечесанна, в струпьях вся? Коль доволен
Малым ты, что ж клянешься во лжи, воруешь и тащишь
Ты отовсюду? В уме ль ты? Когда бы каменьями начал
Бить ты граждан и собственных слуг, которых купил ты,
130 Все мальчишки и девочки стали б кричать: сумасшедший;
Если ж петлею жену, а мать изводишь ты ядом,
В здравом уме ты? А что ж? Ведь это творишь не в Аргосе
Ты, не железом мать колешь, подобно безумцу Оресту.
Иль полагаешь, что стал он безумным, убивши родную,
135 И не гоняли безумца жестокие Фурии прежде,
Чем заостренную сталь у матери в горле согрел он?
Право, с тех пор, как Ореста сочли не в здравом рассудке,
Он ничего не свершил, в чем мог заслужить бы упрека:
Ни Пилада и ни сестры Электры коснуться
140 Не дерзнул он мечем; лишь бранил их, одну называя
Фурией, а другого всем тем, что желчь подсказала.
Бедный Опимий, что все серебро и золото спрятав,
Пить Вейенское стал привычен из чарки Кампанской
Только в праздник, а лишь подонки прокислые в будни,
145 Как-то впал в летаргию глубокую, так что наследник
Вокруг ящиков бегал уже и ключей в восхищенье.
Вот его врач весьма расторопный и преданный поднял
Таким образом: стол приказал он поставить и деньги
Высыпать все из мешков, и велел приступить к нему многим
150 Счетчикам, а больного он поднял такими словами:
Если не будешь стеречь, унесет все алчный наследник. –
«Как, при жизни моей?» – Что бы жить, так проснись: слушай. «Что же?»
Сил твоих истощенных не хватит, ежели пищей
Сильною ты ослабевшего не поддержишь желудка. Ты в раздумье?
155 Скорей, съешь эту похлебку из рису. –
«Что она стоит?» – Пустяк. – «А как?» – Восемь ассов. – «Увы мне.
Что в том, если меня не болезнь, а грабеж доконает?»
Кто ж по этому здрав? – «Кто не глуп». – Каков же скупой-то?
«Глуп и безумен». – Как, ежели кто не скупится,
160 Тот и немедля здоров? – «Ничуть». – Как же, Стоик? – Послушай:
Не страдает под ложечкой (думай, что слышишь Кратера)
Этот больной; так здоров и может вставать? – Не дозволит,
Та к как в боку или в почках недуг проявляется острый.
Вот он ни клеветник, ни скупец; пускай же заклает
165 Ларам за то он свинью; но в нем честолюбье и дерзость;
Пусть плывет в Антикиру. Какое ж различие, бросить
В пропасть все, что имеешь иль век не жить припасенным?
Сервий Оппидий в Канузии, с древнего ценза богатый,
Как говорят, два именья деля меж двумя сыновьями,
170 Юношам так, умирая, сказал, подозвав их к постели:
Как заметил я, Авл, что ты носишь орехи и бабки
В пазухе не закрытой и так выдаешь их, играя,
Ты же, Тиберий, с суровым лицом их считаешь и прячешь,
Стал я бояться, чтоб врозь не вело вас позднее безумство.
175 Ты б Номентаном не стал, а ты б не пошел за Цикутой.
Та к прошу вас обоих во имя священных пенатов
Бойся ты то уменьшить, а ты увеличивать тоже,
Чем доволен отец был и чем оградила природа.
Не щекотало чтоб вас к тому ж самолюбие, клятвой
180 Вас связую обоих: из вас кто станет эдилом
Или претором, тот да будет отвержен и проклят.
Что ж ты добро расточишь на горох, на бобы, да лупины;
Чтоб широко по цирку пройтись иль стать в нем из меди,
Без полей и без денег отцовских, безумец, оставшись,
185 Рукоплесканий ища, какие встречают Агриппу,
Как хитрячка лиса благородному льву подражает.
Отчего, ты Атрид, хоронить воспрещаешь Аякса?
«Царь я». – Так я плебей умолкаю. – «И правое дело
Я повелел. Но если кому покажусь я неправым,
190 Пусть говорит по душе, дозволяю». – Царь пресветлейший,
Боги на помощь тебе взять Трою и с флотом вернуться!
Стало быть можно тебя спросить и тотчас ответить? –
«Спрашивай». – Так почему же Аякс, герой за Ахиллом
Следующий, истлевает, хоть стольких спас он Ахейцев,
195 И ликует Приама народ и Приам, что не предан
Тот земле, кто юношей стольких лишил погребенья? –
«В бешенстве тысячу он овец предал смерти взывая,
Что героя Улисса убил и меня с Менелаем».
Ты же, когда в Авлиде любезную дочь вместо телки –
200 Ставил перед алтарем и, злодей, осыпал ее солью,
В здравом ли был ты уме? – «А что?» Что ж Аякс-то безумный
Сделал, как скот перебил он мечом? Не нанес он насилья
Ни супруге, ни сыну, он зло замышлял лишь Атридам,
Он не тронул и Тевкра и даже не тронул Улисса. –
205 «Но ведь я, чтоб отвесть корабли, что засели на дальнем
Том берегу, разумно богов ублажал этой кровью». –
Да ведь твоею, безумец. – «Моей, а все ж не безумец». –
Кто в видениях странных добро и злодейство смешавши
Воспринимает, слывет помешанным и безразлично,
210 Заблуждается ль он от глупости или от гнева.
Выл в исступленье Аякс, неповинных овец убивая;
Но неужель ты разумен, злодействуя почестей ради,
Чист ли ты сердцем, которое так раздувают пороки?
Если кто белую станет носить на носилках овечку,
215 И одевши, как дочку, служанок ей даст и запястий,
Станет Руфою звать иль Пузиллой и честному мужу
В жены готовить; то претор его объявить лишенным
Прав, и будет он сдан здоровым родным под опеку.
Что ж? Если вместо овцы бессловесной кто дочь закалает,
220 Здрав он в уме? Ведь не скажешь. Поэтому где неразумье
Темное, там и неистовство высшее; тот кто преступнику
Тот исступленный; кого стеклянная слава пленила,
Тот оглушен уж Беллоной, которая счастлива кровью.
Вот пробери-ка ты роскошь да Номентана со мною.
225 Разум докажет, что все расточители прямо безумцы.
Этот, как тысячу он получил талантов в наследство,
Объявил, чтоб рыбак, и яблочник, и птицелов шли
И торговец мастей, и вся сволочь из улицы Тусков
И колбасник с шутом, со всем Велабровским рынком
230 В дом, спозаранку. – Ну что ж? Они появились толпами.
Сводник ему говорит: «Что есть у меня, что у этих
В доме, – своим ты считай и требуй хоть нынче, хоть завтра».
Слушай, что юноша наш благородный на это ответил:
«Спи в сапогах ты на снеге Луканском, чтоб мог кабаном я
235 Ужинать; ты из зимней пучины мне вытащи рыбы.
Я лентяй недостоин владеть столь многим: берите!
Ты десять тысяч бери, ты столько ж, а ты бери втрое,
Чтобы жена твоя шла, хоть ее позову я и в полночь».
Сын Эзопа жемчужину, снятую с уха Метеллы,
240 Чтобы зараз миллион проглотить, распустил пребольшую
В уксусе; что же разумней ли он поступил, чем когда бы
В быструю речку ее зашвырнул иль помойную трубу?
Квинта Аррия дедки, достойная парочка братцев,
Кутежом и бездельем и страстью к разврату известны,
245 Все дорогих соловьев себе закупали на завтрак.
Как их счесть? За здоровых мелом отметить иль углем?
Домики строить, в коляски мышей запрягать, в чет и нечет
Забавляться иль ездить верхом на длинной тростинке,
Ежели этому рад бородатый, в нем верно безумство.
250 Если нам разум докажет, что влюбчивость пущее детство,
И различия нет в пыли ль, как бывший трехлеток
Ты забавляешься, или ты от любви к содержанке
Сетуя, плачешь: я спрашиваю; не поступишь ли лучше
Как Полемон, обращенный в дни оны? И кинешь болезни
255 Знаки: чулки и подушку и шейный платок, как тот хмельный,
Сказывают, потихоньку снял с шеи венки, услыхавши
Трезвый, его глубоко потрясший, учителя голос?
Яблоко гневному ты ребенку давай, не возьмет он.
«Милый котенок, возьми!» – Не берет. Не давай – он запросит.
260 Чем же отличен любовник отверженный, в мыслях теряясь:
Что входить или нет, хоть вернулся б незваный и липнул
У ненавистных дверей? – «Сама ведь зовет; так войти ли
Мне теперь? Иль подумать, как лучше окончить мученья?
Выгнала; в от позвала: войти ль? – Нет, хоть бы молила».
265 Раб едва ль не умнее сказал: «Господин мой, в том деле
Где ни правил, ни толку, уже ни правил, ни толку
Придержаться нельзя. В любви в том зло, что посмотришь
То война, а то мир: и если кто пожелает
Эту изменчивость и слепую подвижность погоды
270 Удержать за собой, добьется не больше, что если б
Сумасбродствовать вздумал по данным законам рассудка».
Коль из яблок Пиценских ты семена вынимаешь
И радехонек, если попал ими в свод, ты в уме ли?
Если старое нёбо твое издает только лепет,
275 Чем умней ты строителя домиков? Крови прибавь же
К глупости и в огне мечом ты копай, говорю я.
Был ли Марий, Элладу убив и сбросившись на смерть
Сам, безумцем? Иль ты, обвинение сняв с человека
В помешательстве, хочешь его обвинить в преступленье,
280 Обзывая, как водится, родственным именем вещи?
Отпущенец-старик с руками, умытыми рано,
Трезвый бегал по всем перекресткам, крича: «Одного-то, –
Иль большого прошу? – Одного-то избавьте от смерти!
Это богам так легко», – он молил; а здоров был на оба
285 Уха и глаза он; но продавец его должен с изъяном
Ум его показать, коли сам не сутяга. Подобных
В роду Меневия, столь большому, Хризипп причисляет.
«Ты, Юпитер, ты шлешь и снимаешь большие страданья,
Молится мать больного уже пять месяцев сына:
290 «Если четверодневный озноб от ребенка отстанет,
То он утром в тот день, как ты пост указал, обнаженный
Будет в Тибре стоять». Коль врач или случай больного
От напасти спасет, то мать убьет, в безрассудстве
На берегу холодном заставивши звать лихорадку.
295 Что же ей повредило так ум? Одно суеверье.
Это оружье Стертиний, осьмой он мудрец, мне, как другу,
Дал, чтоб за тем уже я не слыхал безнаказанных гонок.
Если безумцем меня обзовет кто, услышит все тоже,
Чтоб оглянулся на то, что висит за спиной неприметно.
300 Гор. Стоик, после утраты все продавай подороже,
Ты каким же безумством меня, не в одном они роде,
Одержимым считаешь – себе-то кажусь я здоровым.
Дам. Разве когда отсеченную голову бедного сына
Носит Агава, себя она почитает безумной?
305 Гор. Я признаю свою глупость – ведь правде уступишь невольно –
И безумство мое; но скажи: какою душевной
Я болезнью по-твоему болен? Дам. Та к слушай: во-первых
Ты все строишься, то есть равняться с высокими хочешь,
Сам с головы и до пят двухаршинной меры, а тоже
310 Ведь смеешься задору Турбона ты и походки,
С ростом его не совместным. Чем меньше его ты забавен?
Ежели что творит Меценат, то тебе надлежит ли,
Столь не сходному с мощным и мелкому, с ним состязаться?
У лягушки ушедшей телушка детей раздавила,
315 Но лягушонок ушел и матери сказывать начал,
Как велик был зверь, раздавивший детей. Та спросила:
«Как же велик, не таков ли?» – сказала она, надуваясь.
«Вдвое больше». – «Так видно таков?» Когда ж она дулась
Больше и больше; нет, хоть бы пришлось тебе лопнуть, воскликнул
320 Тот, не сравняешься с ним. Не далек от тебя этот образ.
Тут прибавь ты стихи – то есть масло в камин подливай ты;
Если их здравые пишут, и ты сочиняй их здоровый.
О раздражении я умолчу. Гор. Уж оставь. Дам. О желание
Жить не по средствам. Гор. Займись, Дамазипп, ты своими делами.
325 Дам. Тысячи вспомни безумств ты к мальчикам, тысячи к девам.
Гор. О пощади же, безумец ты больший, безумца меньшого.
 

Фет А. А., 1883