Текст книги "Письма из Канавии. Рассказы"

Чужой

Лариса каждый вечер после ужина шла на берег кормить своих тезок-подружек. Чайки подбирали брошенный хлеб, кричали, ссорились. Совсем как курицы. Что примечательного в этой птице? Почему она, Лариса – Чайка? Так переводится ее имя с греческого. И она сейчас… как курица на берегу. Одна – на берегу осеннего холодного моря в чужом краю.

Вспоминала дорогу в санаторий, куда отвез ее муж. Пирамидальные тополя вдоль дороги точно стражи. Закатное солнце било сквозь них неумолимой частотой безысходности. И слова на прощание:

– Чтобы я не знал…

Зачем надо было посылать ее в этот санаторий, разлучать с маленьким сыном? Разве можно вылечить «аллергию» к человеку, с которым нужно вместе есть, спать в одной постели…

Что заставило ее в тот день, выскочить из машины, не доехав до города? Может случай на рынке, когда в очереди за клубникой сын просил: – Мама купи ягоды, а муж рядом выговаривал: «Такие дорогие ягоды – покупать?!» Очередь недоуменно взирала на мужа. Лариса молча достояла, отдала пакетик сыну. Всю дорогу молчала и, когда до города осталось около десятка километров, попросила остановить машину и убежала в поле. Нет, он не погнался за ней, сел спокойно в машину и уехал. Лариса пролежала в траве, пока какой-то незнакомец с испугом не отшатнулся, увидев ее лежащую без движения. Ларису он не напугал – что может быть невыносимее ее теперешней жизни. Мысль о сыне заставила ее подняться и вернуться пешком в город.

– А вы знаете, что означает «белый шум»?

Вопрос прозвучавший за спиной, вызвал не улыбку даже, а смех:

– Еще бы не знать! Если работаешь… в лаборатории шумов.

Так они и познакомились. Два «психа» из санатория, где лечат заболевания центральной нервной системы. С того вечера Лариса и Александр не расставались. Прогулки вдвоем, вместе за одним столом – Саша попросился за тот же стол, где сидела Лариса. Их разлучали только процедуры. Правда их было немного. Администрация справедливо решила, что лучшее лечение: танцы, развлечения и, конечно, санаторные романы. Романы закрутились в санатории поспешные, семейно-деловитые, «влюбленные» с жадностью наверстывали упущенные за год удовольствия. Никто никого не стеснялся, все парочки были на виду. Соседка Ларисы, женщина в летах, кандидат наук, с виду синий чулок тоже быстро нашла себе партнера по игре в шахматы, с которым произошел и у нее «роман». Тем более, что комната днем была почти всегда свободна – Лариса и Александр весь день пропадали на прогулке.

Они бродили по осеннему парку, не замечая, как он пуст и уныл. Не чувствуя холодного ветра и дождя. Саша рассказывал о редких деревьях растущих в парке – он был биолог. Показал Ларисе березу Маака с необычной коричневой корой и белыми точками на ней. Береза, которая спасает больных гепатитом.

Вечерами шли к морю, слушать «белый шум». Лариса вспоминала рассказ Паустовского. О том, как писатель, сидя на берегу моря, читая вслух Гомера, вдруг понял, что гекзаметр по ритму совпадает с шумом прибоя. А как мог слепой поэт, живший у моря, писать иначе:

В гавань прекрасную там мы вошли. Ее окружают

Скалы крутые с обеих сторон непрерывной стеною.

Около входа высоко вздымаются друг против друга

Два выбегающих мыса, и узок вход в эту гавань.

Каждый из них рассказывал о своей семье, пытаясь в другом понять причину своей болезни. Саша носил в кармане фотографию своей жены. Большеглазая, с крупными правильными чертами молодая женщина. Саша говорит, красивая. Наверное, так. Для него. Рассказал об истории, которая и привела его в санаторий. Он чувствовал, что жена изменяет. Сказал, что уезжает в командировку, а сам спрятался в саду. В общем, глупейшая история! Пытался, конечно, клин клином вышибить. Привел домой знакомую. Была интимная обстановка, свечи, вино, только любви не было. Засел у него в голове этот клин…

– Так вот какая болезнь у тебя, Александр. Немногим моя болезнь отличается от твоей. С той лишь разницей, что ты хочешь вылечиться, а я нет. Точнее не могу, даже, если бы захотела. Лариса не могла припомнить за всю свою жизнь с мужем, чтобы он ее назвал «милой» или «любимой», даже тогда, когда ухаживал за ней. И не в ревности тут дело. Обидные унизительные слова, брошенные с холодной жестокостью невозможно забыть. Женщина может все простить, даже измену, но унижение – никогда! Чужие они друг другу и никакой «клин» тут не поможет. И никогда не будет она носить фотографию мужа у сердца.

Ларисе было легко и хорошо с Сашей. Она ждала, когда он спустится к обеду, потому что чувствовала, что и он ждет. Ждет завтрака, ужина, прогулок. Тепло его плеча, когда они гуляли под руку, было такой наградой за все перенесенные страдания… Лариса готова была потерять голову от счастья… если бы не фотография, с которой Саша не расставался.

Была уже заветная скамеечка в парке, где Лариса услышала давно забытые слова. И лунный свет, и первый робкий поцелуй.

В санатории все привыкли к неразлучной парочке, и только одна пара глаз ревниво отслеживала маршруты Саши и Ларисы. Саша подсмеивался над своей поклонницей, помнил её с тех пор, как она на танцах в санаториии пригласила его на «белый» танец.

Однажды, когда осенняя непогода загнала Ларису и Сашу в помещение и они, не зная куда приткнуться, поднялись к Саше в комнату. «Ревнивица» застала их вдвоем на лестнице в тот момент, когда он ключом открывал дверь. Саша и Лариса рухнули на кровать, не раздеваясь. Их душил непобедимый смех, до слез и колик в животе. Сникшая фигура на лестнице кричала о таком отчаянии… И так далеко было ее возмущение от реальности. Отсмеявшись, они спустились к ужину. Эта была их единственная «постельная» сцена в курортном романе.

Время шло, от месячного санаторного срока оставалась едва треть, когда Лариса услышала от Александра желанные слова:

– Забирай своих детей и переезжай ко мне!

И поняла, что надо уезжать… домой, к себе. Утром перед отъездом Лариса и Саша сидели в холле. Молчали, уставившись в одну точку. Точку, в которую обратилась вся боль расставания. Что-то там кричало в телевизоре, руки их переплелись. У Ларисы хватило сил сбросить руку Александра со своей, и в ту же минуту в холле появился муж Ларисы с сыном.

Не видел. Успела. Правила игры соблюдены: «Чтобы я не знал!»

Сын взял за руки Ларису и отца. Он шел по дорожке, напевая:

– Это очень карашо…

Маленький мальчик вел своих родителей в мир взрослых и жестоких игр.

Белая астра

Так… еще шаг по отвесной стенке… только бы кирпичи выдержали, последнее усилие и… Лилия летит вниз на строительные леса, а груда расшатанных кирпичей падает на неё сверху. Какие-то секунды девочка лежит неподвижно, пытаясь сообразить, что с ней произошло, затем, пошатываясь, встаёт, стряхивая с золотисто-каштановых кудрей цементную пыль. И угораздило же полезть на стенку, когда можно было выбраться с другой стороны, ну и пусть бы поймали, зато без риска для жизни. Определённо сегодня игра не задалась. Прихрамывая от боли, Лилия пошла «сдаваться противнику». Редко когда её удавалось поймать в игре «казаки-разбойники», не потому что быстро бегала, а вовремя умела затаиться в укромном уголке, оторвавшись от преследователей. Заброшенная стройка уже несколько лет была форпостом для детских игр, здесь в многочисленных её лабиринтах можно было затаиться как от «противников», так и от родителей, мечущихся по двору в поисках пропавшего чада.

Лилия, потирая ушибленную ногу, проковыляла к своему подъезду. Здесь уже собралась вся их дворовая команда. Двухэтажные дома во дворе располагались по вытянутому кругу, и лишь незаконченная стройка нарушала привычный порядок одинаковых покрашенных в розовую краску домов. Привычно чернела земля перед подъездами, еще не успевшая просохнуть после стаявшего снега. Кое-где одиноко торчали прутики недавно посаженных деревьев.

Рассматривая облупившуюся краску на доме, вспомнила Лиля фильм о том чужом городе, где перед аккуратными белыми домиками росли необыкновенно красивые цветы. Много раз потом ей снилось, как она собирает в высоком зеленом разнотравье диковинные цветы, ставит их в огромные вазы; почти физически ощущая аромат их, она просыпалась, и взгляд её упирался в большой, занимавший весь угол филодендрон. Тёмные кожистые листья его упирались в потолок, он никогда не цвёл, а длинные воздушные корни, спускавшиеся со ствола, придавали растению уродливые очертания.

Говорят, имя человека накладывает отпечаток на его сознание, так и Лилия могла, затаив дыхание, часами разглядывать хрупкую красоту ландышей и белых лилий.

А что если… эти брошенные кирпичи на стройке приспособить для клумб? Перед каждым окном – клумба и цветы… много цветов! В голове у Лилии мгновенно прокрутилась несложная арифметика: у каждого дома на первом этаже – восемь окон, домов всего пять. Спустя полчаса вереницы трехколёсных велосипедов и детских грузовиков, скрипя и визжа, направились к стройке. Медленно таяли груды кирпичей на стройке, старшие дети сбивали кирпичи и с внутренних стен здания. Те, у кого не было «транспорта», выкладывали круглые клумбы под окнами.

К концу дня почти перед каждым окном чернела вскопанная клумба, аккуратно обложенная кирпичами, а на стройке заметно понизились стены и исчезли кирпичи, привезенные для дальнейшего строительства.

На следующий день настал час расплаты. Выяснилось, что злополучная стройка принадлежит строительному управлению СУ-5. Прораб этой стройки, брызгая слюной и жестикулируя, долго кричал собравшимся родителям, о том каких они «бандитов» вырастили. Решено было найти зачинщиков, и родители, собрав детей, поставили ультиматум: либо они выдают организатора хулиганской затеи, либо все сидят неделю дома. Тут Лилия выступила вперёд из толпы детей и заявила, что это она придумала возить кирпичи со стройки. Никто, ни даже сама Лилия не ожидала, что все её друзья как один шагнут вперёд со словами: «И я, и я тоже…». Как в том фильме про войну, когда весь строй солдат сделает шаг вперёд на призыв командира идти в разведку. Родители обескуражено переглянулись, замолчал и прораб, немного помедлив, махнул рукой и ушёл восвояси.

Воспитательную работу, конечно, с Лилией провели, но разве это имело значение, когда на клумбе появились дружные всходы посеянных цветов. Месяца через два зацвели первые цветы, это были анютины глазки, вскоре в их весёлое разноцветье добавились и циннии: красные, оранжевые и желтые. Львиный зев послушно раскрывал свои пасти, стоило нажать на серединку цветка. По вечерам дурманили своими запахами ночные фиалки, душистый табак. Ближе к концу лета появились бутоны и у астр. Особенно крупный бутон был у белой астры в центре клумбы. Лилия уже который день вставала в пять утра и бежала проверить, не распустилась ли её белая астра.

Наконец такой день настал: астра засверкала хрустальной белизной всех своих игольчатых лепестков! Третий день толпились дети около прекрасной астры. На четвёртый день, Лилия, проснувшись, выглянула в окно и не поверила своим глазам: астра исчезла! Выбежав из дома, она на корточках перед клумбой шарила руками в надежде, что любимый цветок спрятался в листве других цветов и только, найдя обломанный стебель, поняла, что астру сорвали… Сжав кулачки, задыхаясь от гнева, Лилия кинулась искать подруг. Люся, живущая в доме напротив, сказала, кто это сделал.

Вместе с ней, они отправились к подъезду того дома, где жил предполагаемый воришка. Люся бросила камешек в окошко, раздвинулась занавеска, и первое что увидела Лилия, была её белая астра на подоконнике в банке с водой. Заспанная физиономия Кольки понимающе ухмыльнулась. Спустя минуту мальчик стоял на крыльце с астрой в руках. Прижав к груди драгоценную ношу, Лиля пошла к своей клумбе, прикопала на клумбе стакан с водой и опустила туда цветок.

И еще долго, почти две недели в тёмной зелени других цветов сияла её Белая Астра.

Фобос и Деймос

Деймос… Деймос… Я – Фобос! Приём… Дэй, ты меня слышишь?! Отзовись…

– Командир! Нет Деймоса …снайперы, – на блокпост №32 прибежал взводный и торопливо начал что-то объяснять, показывая на другой берег реки, но командир роты уже ничего не слышал, ноги стали ватными и он, пересчитав головой боковины мешков, сполз на землю. Не к месту торкнулась в голову мысль: не будет никакого домика у тёплого моря, никаких курочек и петушок не пропоёт побудку… Его друг Санёк лежит растерзанный разрывной пулей «семёркой», двадцать третий по счёту…

Александр, позывной «Деймос», потерял в войне на Юго-Востоке Украины семью: жену и маленькую дочь. Их автобус в Луганске накрыло снарядом, да так, что и тел невозможно было опознать. Нашел Санька своих, вернее узнал, что они были в автобусе по женской сумочке, которая висела на дереве рядом со сгоревшим автобусом – каким-то чудом там уцелели документы жены, да по дочкиной брошке (сам покупал), почерневшей от гари и втоптанной в песок. С тех пор два неприкаянных мужика, один потерявший родных, другой в свои сорок не имевший семьи, нашли друг друга, один – кадровый военный, капитан, другой тоже не пальцем деланный, Чечню прошел, сам уцелел, да вот семью уберечь не смог.

Как-то раз, в затишье, когда никто никого не бомбил, сидели они во дворе на неразорвавшейся ракете «Точка-У». На боку ракеты было нацарапано: «Чем смогли, тем помогли». Холостая, она прилетела с той стороны, никому не причинив вреда. Сапёры тогда её осмотрели и успокоили жителей – не взорвётся!

Сидели они в непривычной тишине, мечтали, что после этой проклятой войны купят домик где-нибудь на юге, разведут курей, и будут потихоньку глушить водку.

Может в пьяном угаре забудется разорванное танками тело товарища, попавшего в плен или та обезумевшая старуха, на глазах у которой насиловали, а потом расстреляли дочь.

Вот она опять ходит возле дороги, не боится, что шальная пуля зацепит, седые космы выбились из-под платка, наклоняется, шарит руками по убитому «айдаровцу». Сколько раз её предупреждали не брать у них сухой паёк! О том, что в еде наркотики, ополченцы не сразу тоже поняли. Потом убедились: зрачки у убитых «укров» расширены так, что радужной оболочки почти не видно. Надо бы пойти, дать ей продукты, но нет сил и желания пошевелиться…

Не помнил он, сколько так просидел в бессильном онемении. Двадцать три ополченца положили снайперы. Стреляли в живот, разрывные пули превращали тело в сплошное месиво. Никаких шансов выжить… Никогда бы не глядеть в глаза умирающего товарища…

Кто-то осторожно тронул его за плечо: «Фоб… а Фоб… надо похоронить»

После похорон Фобос вызвал к себе командира разведгруппы. Было решено, что командир вместе с двумя разведчиками переправятся на другой берег Широкой речки, туда, откуда били снайперы. Ребята в разведгруппе опытные, все из «спецуры». В это время на блокпосту будут имитировать движение с помощью чучел и всячески провоцировать стрелков. Переправятся они ночью, дождутся утра, а днём снайперы должны как-то себя показать.

Ночью разведчики прошли вверх по течению реки где-то с километр, нашли здесь прикованную лодку, отбили замок, а дальше всё прошло без особых происшествий: главный враг разведчика – луна, надёжно была спрятана за толщей туч.

Уже рассвело, когда засевшие в кустах разведчики заметили пороховое облачко от выстрела на противоположном берегу. Снайперы пристреливались. Хорошую позицию они выбрали, весь берег порос кустарником, небольшая ложбинка служит естественным укрытием, да и не достанет «калаш» с такого расстояния. То, что снайперов было двое, ополченцы поняли, когда были убиты сразу два их товарища. Скорей всего в этой ложбинке они и затаились. Вдруг из кустов с испуганным клёкотом вылетела птица, недалеко от этого места качнулась ветка бересклета, запрыгали враз алые ягоды кустарника. Снайпер был скорей всего там! Было решено: двоим разведчикам обойти с тыла, а командир подстрахует их на расстоянии. Спрятавшись за куст, разведчики расположилась на некотором отдалении от снайпера. Стрелок пока ничем себя не выдавал. Может, они ошиблись, птицу напугал какой-нибудь зверёк?

Солнце стояло уже в зените, как раздался глухой чуть слышный шлепок выстрела. Нет, не ошиблись. С противоположного берега послышались крики. Неужели опять попал? Видимо и снайпер, обрадовавшись, что пуля достигла цели, позволил себе расслабиться, вновь задвигались ветки бересклета, послышались звуки перезаряжаемой винтовки, и разведчики отчётливо разглядели профиль снайпера. Один из ополченцев выдохнул от изумления: «Баба! Их там две!» Прячась в высокой траве и кустах, разведчики поползли к бересклету. Ситуацию усугубляло открытое пространство перед позицией стрелков. Конечно, ополченцы могли без труда «снять» стрелков, но приказ командира брать живьём усложнял задачу. Оставалось надеяться на «кукольный театр» ополченцев оставшихся на блокпосту. Видимо «представление» на противоположном берегу началось: один из снайперов залёг в боевой позиции, прицеливаясь, второй стрелок что-то сосредоточенно разглядывал на листке бумаги. Молниеносный бросок разведчиков совпал со звуками выстрела. Удары прикладами, и обе женщины лежат обездвиженные. Одна постарше лет тридцати пяти, другая совсем молоденькая, лет двадцати. Тут же на пожухлой траве валялся листок бумаги, оказавшийся огневой картой. Рядом лежал пакет с морковью, видимо, для поддержания зрения после утомительных часов наблюдения. Подоспевший командир поднял с земли оружие – самозарядную винтовку SIG 716 Precision Sniper, подбросил её в руке – не больше четырех килограмм. Две снайперские винтовки – хороший трофей, особенно, когда у ополченцев такие проблемы с оружием. Заклеив женщинам рты, связав руки и ноги, разведчики залегли в кустах, дожидаясь темноты.

После захода солнца, когда сгустилась тьма, один из разведчиков подогнал лодку, спрятанную в прибрежных кустах, туда затащили снайперов, и вся группа без особых происшествий переправилась на другой берег. Женщин заволокли в подвал заброшенного дома, содрали с лица скотч – все равно через такие стены никто не услышит и пошли доложить командиру роты о выполнении задания.

Вайва пришла в себя от боли, когда с лица сдирали скотч. Голова раскалывалась, зудели связанные ноги и руки. Она пробовала закричать, крик гулким эхом отозвался в помещении. Привыкнув к темноте, Вайва увидела подругу, лежащую у противоположной стены. Какие-то зверьки бегали по её телу. Вайву обдало холодом: «Крысы!». Перекатываясь по полу, она подползла к Ренате. Головой тычась в недвижное тело подруги, Вайва пыталась привести её в чувство. Наконец-то ей это удалось, Рената застонала. Крысы испуганно шарахнулись по сторонам.

– Tu tik nenumirk 1, – Вайва прижалась к Ренате.

– Noriu gerti… kur mes 2?

– Atrodo mes pas separatistus 3.

Послышался скрежет отпираемой двери, в засветившемся проёме показались двое. Они подошли к Вайве и, развязав ноги, вытолкали её из подвала.

Допрос проводили в одной из уцелевших квартир здания, в которое попал снаряд айдаровцев. В нетопленной комнате по-осеннему зябко, серый рассвет холодного утра высветил стол и сидящего за ним темноволосого ополченца лет сорока. Кряжистая фигура, военная выправка выдавали в нём профессионала.

Фобос обратился к ней по-русски:

– Кто ты? Откуда? Ты не похожа на украинку.

Вайва неплохо знала русский язык – в детстве в школе преподавали русский, да и во дворе было много русских детей, родители которых работали на радиозаводе.

– Меня зовут Юрате Янкаускене. Я из Прибалтики

– Так ты литовка? Я жил в Шяуляе. Когда началась перестройка и вывод советских войск из Прибалтики, наша семья переехала в Россию.

– Я тоже из Шауляя. В детстве, возможно, мы вместе бегали по одним и тем же улицам… играли в войну. Кто мог подумать тогда, что мы встретимся на настоящей войне… и будем убивать друг друга. Мне надо было заработать… у нас очень трудно с работой, а я одна воспитываю дочь. Нас наняла «Black Water», обещали хорошо заплатить.

– Да, вы хорошо «заработали»…двадцать три человека положили, только вот дочь воспитывать будет некому…

– Вы меня убьёте? Я ведь пленная… я всё расскажу…

– Мы в плен не берём! Какой смысл, если ваши обменивают пленных на мирных жителей.

– Это не по закону… Женевская Конвенция запрещает…

– Засунь свой закон в задницу! Я бы тебя двадцать три раза убил… если бы это было возможно… В каком законе разрешены разрывные пули?

– Нам так приказали… чтобы наверняка…

– Вот и мы вас наверняка… нутро вам живьём вынем. Ваша самолёты бомбят дома мирных жителей, вы убиваете детей. Я лично спасал от гибели женщин и детей, которых вы загнали в церковь и пытались сжечь.

– Если бы вы не прятались за спины жителей, мы бы не бомбили ваши дома.

– Здесь наша земля, наши дома! Куда мы должны деваться?!

– Вы – мародёры! Ваши «хулиганы» опять отбирали машины в селе.

– «Хулиганы» – не наши! Они ответят по закону. А вот ваши «укропы», точнее «укропиха» из Львова по мобилке своему мужу знаешь, что вещала? – «Трахтор мне привези с Донбасса, здесь пахать не на чем!»

Фобос кивнул сидящему у двери товарищу: «Уведите!» Какой смысл имеет весь этот допрос, если «укропы» постоянно меняют дислокацию. И там, и здесь идёт «окопная» война: выехал, пострелял и скрылся.

На совместном совещании решали, как поступить с пленными. Худой бородатый ополченец с позывным «Марс» предложил:

– Ну что, пустим по кругу?

– На фик …такой круг. Были бы они женщины… а так снайперы… Убить и всё тут… закопать живьём.

– Не будем видеть, как они мучаются…

– Зато услышишь! Возьми пару ребят из своего взвода, выкопайте могилу… ну и закопайте их там. Я прослежу.

Поздно вечером, когда стихла стрельба и разрушенное село поглотила ночная тьма, Марс и его двое товарищей вытолкали снайперов из подвала и повели к яме.

Женщины шли, спотыкаясь и озираясь по сторонам, в глазах их еще блуждала надежда, когда они всматривались в противоположный берег реки. В непроглядной ночи светлели их белокурые головы, блестели зубы в полуоткрытых ртах, когда они жадно вдыхали прохладный вечерний воздух. Прошли они мимо танка с развороченной башней. Справа от берега чернели остовы разрушенных домов. Стих ветер, казалось, жизнь кругом замерла навеки. Собачонка, жалобно поскуливая, подкатилась под ноги Вайве. Обнюхала, в надежде получить хоть какую-нибудь еду, и затрусила прочь.

Увидев впереди гору вырытой земли, младшая забилась в истерике: «Vaiva, ash ne noriu mirti! 4» Вайва кинулась к ополченцу: «Отпустите её, ей всего девятнадцать лет! Это я во всём виновата, я её уговорила…» Марс оглянулся, и Вайва отшатнулась от него: его глаза! Так глядят только мёртвые… Марс не сказал, а прошептал: «А ты знаешь, сколько моей внучке было, когда вы её убили… картошку она сварила и принесла нам на пост, хотела накормить…»

Когда они подошли к вырытой яме, ополченцы связали ноги женщинам. Рената, рыдая, приникла к Вайве. Сквозь плач полились звуки чужой молитвы…

Когда всё было кончено и стихли стоны, ополченцы вернулись доложить командиру. Марс спросил Фоба: «Почему старшая назвалась Юрате, если её зовут Вайвой».

– Как ты сказал… Вайва? Вайва – Юрате? – переспросил Фоб и тут же кинулся к выходу.

Он бежал, рассекая ночную мглу, спотыкаясь и падая. – Так вот почему она назвалась Юрате! Юрате и Каститис, легенда о несчастной любви земного человека и морской богини.

Воспоминания того далёкого ставшего почти нереальным детства, заполонили сознание. Синеглазая девочка с льняными волосами, первая детская любовь…

Твой отец тогда мне сказал: «Ты – русский, оставь в покое мою дочь!» Мы тогда играли в школьном спектакле, ты – Юрате, а я – Каститис.

Сцена прощания на вокзале. Ты стоишь на перроне в пестренькой шубке, белые пятна на ней сливаются с падающим снегом. Я смотрю на тебя из окна вагона и не могу поверить, что через пару минут поезд тронется, и я потеряю тебя навеки.

Так и ушла ты из моей жизни, Вайва, заметеленная, занесённая снегом, навсегда оставшись в далёком невозвратном детстве.

Фобос легко нашел холмик на берегу реки. Стоя на коленях, кинулся разгребать землю на могиле, ломая ногти о камни. Он твердил как помешанный: «Скорее, скорее, только бы она была жива!» Около могилы разглядел брошенную лопату, и вот уже в земле забелела чья-то одежда. Бросив лопату, Фобос дальше стал разгребать руками. Руки ощупали остывающее тело… Он, о чём-то бормоча, гладил лицо Вайвы, брал её за руки, пытался встряхнуть бессильно обмякшее тело женщины: «Вайва, ты не должна умирать, ты не должна была стрелять… и я не должен был… такая херня получилась…»

Уже туман стелился по берегам, темнота ночи всё плотнее окутывала землю. Его душа осталась там, в непроглядной тьме, вот она легким дымком устремляется вверх, вслед за двумя другими, струится и тает, исчезая в бездонной черноте ночного неба.

В это время, за тысячи километров чья-то услужливая рука отправляет эсэмэски с телефонов убитых солдат. Перекликаясь с душами умерших, звучат в эфире слова: «Мама, не волнуйся, я скоро вернусь… У меня всё нормально! До встречи, родная…»

1 Tu tik nenumirk – Ты только не умирай (лит.)

2 Noriu gerti… kur mes? – Хочу пить… где мы?

3 Atrodo mes pas separatistus – Кажется, мы у сепаратистов.

4 Vaiva, ash ne noriu mirti! – Вайва, я не хочу умирать.

Примечание: Фобос и Деймос, позывные ополченцев – названия спутников Марса, в переводе с латыни означают: Страх и Ужас.

«Black Water» – частная военная компания – одна из наиболее известных посредников на международном рынке наёмников.