Текст книги "Письма из Канавии. Рассказы"

Утка

Иногда в жизни человека происходят события, которые на многие годы застывают в памяти чередой как бы не значащих мгновений, запечатлевая в неразрывную цепь все мельчайшие детали и подробности, совершенно не относящиеся к произошедшему. Как некий альбом со старыми фотографиями. Время желтит снимки, делает почти неузнаваемыми лица, но, листая этот альбом, неумолимо вспоминаешь всю прошлую жизнь. Каждый штришок, каждая надпись в старом альбоме вопиет о прошедших событиях…

Командовал я тогда ракетным дивизионом. Наша часть расположилась в болотистых труднопроходимых лесах Белоруссии. После очередного дня учений я решил отдохнуть – поохотиться на озере, которое заприметил недалеко от командного пункта. Грохот запускаемых ракет, запахи гептила, волнения связанные с неисправностью системы «прожига» ракеты, – позади остался еще один день боевых учений.

Продираясь через завалы упавших деревьев, вскоре вышел на опушку леса. Здесь справа от охотничьей вышки и находилось озеро, в котором плавала непуганая птица. Еще утром получил из дома письмо и сейчас в лесной тиши, расположившись на одной из перекладин вышки, решил его прочитать.

Вот с этого момента и пошел отсчет этих самых мгновений…

Выхватив из кобуры пистолет, я принялся палить в уток. Стая разлетелась в стороны. Наблюдая стремительный полет уток, машинально отметил: наверное, «сушки» наши были скопированы с уток, а в голове, разрывая её на части, билась одна и та же мысль: «Не может быть! Не может быть… со мной, с нами, с моей дочерью… С кем угодно, только не с ней…»

Только одна утка по-прежнему беззаботно качалась на поверхности озера. Я застыл, как старый косач, который, прежде чем выйти на кормёжку, долго стоит принюхиваясь. Очнувшись, подошел поближе к берегу и прицелился. Утка, словно играючи, нырнула в камыши у противоположного берега.

– Я же тебя всё равно убью!

– Вас… убью. – Рука бессильно сжала холодный металл пистолета.

– Помните нашу первую встречу? Как мы пили за воинское братство, как просто перешли на «ты». Обнимались, хлопая друг друга по спине. Наверное, со стороны странно выглядело: невысокий чернявый представитель бундесвера и русский полковник, почти альбинос… почти великан.

А утром снова на «вы»! Сколько обид было по этому поводу.

– Гердт, позвольте мне все-таки обращаться к вам на «вы». Вы помните, тогда на дружеском банкете присутствовал некто капитан Николай Тышкевич.

Он – муж моей дочери, Гердт… Впрочем вы теперь прекрасно об этом знаете.

Я долго не мог понять, что может связывать солдафона, коим является капитан Тышкевич и вас, говорящего на… скольких теперь языках? Тогда было на восьми. Пока Света… подружка моей дочери, да та самая, которая однажды спасла ее…

Вам не рассказывали, как Николай устроил допрос своему сыну?

– А чужие дяди приходят к маме, когда я уезжаю.

– Да, приходят!

– А они вместе спать ложатся?

– Да, ложатся!

И тут Света, не растерявшись, задаёт вопрос маленькому Саше:

– Чужие тети приходят к папе, когда мамы нет дома?

– Да приходят.

– Cпать ложатся вместе?

– Да ложатся!

Мы тогда насмеялись вволю…

А у зятя охотничье ружье хранилось в сейфе…

И вот, эта самая Света… Нет, я долго не мог этому поверить…

Еще одна – «поющая в терновнике»! Дочери не было при этом разговоре, Николая точно по лицу хлестнули, когда Света, глядя ему в глаза, заявила, что он и её муж, ну, вы сами понимаете…

Меня это оглушило тогда, я не хотел слышать и знать об этом, долгие годы хранил тайну от дочери. На что я надеялся?…

Я обошел озеро. Швыряя ветки, выгнал утку из камышей. Утка, словно играя со мной, ныряла, её гузка покачивалась над водой в такт движению лапок под водой. Теперь она была всего в каких-то пяти метрах от меня. Можно было, почти не целясь, убить её, но я опять промазал… Странно, что утка не улетела, зашлёпала по воде крыльями и снова скрылась в камышах.

Да, надеялся… на частичку «би»… Даже тогда, когда Николай сразу после рождения дочери, уехал в Германию, почти на год. Спустя пять лет, когда родился сын, зятя перевели в Москву. И вновь дочь одна растила уже двоих детей. Николай приезжал на праздники, привозил подарки, никогда не ругал детей – папа был всегда желанный и любимый. Всё было хорошо: красивая жена, прелестные дети. Только однажды Николай испугался, когда они шли вместе с Татьяной, и Татьяна, неся люльку с сыном, рухнула прямо на неё. Николаю потом пожилая докторша сказала: «Сердце у вашей жены, как у старушки».

«Праздник» начинал расстраиваться…

Вы, знаете, Гердт, мне ваши отношения напоминают поход в секс-шоп, сходил и забыл. Не утруждайте себя рассказами о «полётах». Вам ли знать… Впрочем, у нас говорят: «Ночная кукушка всегда дневную перекукует».

На то она и кукушка – кукушат растят другие птицы…

Вы рассказывали случай, как ваш отец, накупив большой пакет раков, съел их все сам. Навалившись на стол всем своим грузным телом, вращая глазами, словно обороняясь от желающих отобрать его раки, он хрустел оранжевыми клешнями, и рачья гора быстро перемещалась в ненасытное чрево. Он всегда ездил на дорогой машине, а ваша мать вымаливала каждую копейку на продукты, одежду… Может, тогда вы возненавидели семейную жизнь? Жизнь, построенную на лжи и унижении. Вы хотели создать свободное братство, основанное на дружбе и свободной любви, прикармливать и одаривать чужих детей – старость она ведь не за горами!

Какие иллюзии! Вам ли не знать, сколько стоит такая «свободная» любовь по Жану Жанэ…

Эти приглашения во Франкфурт-на—Майн, с покупкой билетов на самолет всей семье, ужин в одном из самых дорогих ресторанов города, стоимость которого почти равна полугодовой зарплате капитана Тышкевича… Могли ли вы понять, что это «трюфельное» счастье гораздо более недолговечно, чем экзотические грибы, которыми угощали в ресторане. Моего зятя прельщали отнюдь не походы в дом-музей великого поэта и масона Гёте, не любование красотами оранжерей Пальменгартена, а посещения пивных баров Заксенхаузена, бочковое пиво и свиная ножка «айсбан» под аккордеонную музыку. Для того чтобы занять детей, их отправили на прогулку в зоопарк. Вспоминаете с кем?! Ваша бывшая пассия вместе с женой Николая сопровождала детей. Впрочем, я неправильно выразился: слово «пассия» женского рода, не вяжется это слово с молодым грузином, осевшим на чужой земле по вашей прихоти.

Да, вы принимали участие в его судьбе, устроили на работу барменом и даже пытались оженить его. Но как дрожала рука, когда он прощался с моей дочерью, как странно тогда звучали слова: «Прощай, сестричка!»

Есть в нашей жизни такое, с чем человек совладать не в силах. Это можно называть инстинктом, зовом крови, невидимой пуповиной, соединяющей два родных существа, но суть в том, что, когда грозит опасность близкому, включается то самое шестое-седьмое-восьмое чувство, зачастую спасая человека. Я знаю одну, очень порядочную семью, в которой росла приёмная дочь, родители, казалось, делали всё возможное, чтобы дочь была счастливой. Увы, судьба её – это сплошная цепь несчастий. Родители невиновны в этом – их самих и дочь не защищают инстинкты. Мы бессильны перед природой и «мораль» – всё-таки производное наших инстинктов, а не «важничанье человека перед природой» – как говорит ваш любимый философ, мораль – это и есть сама природа, отражение естественной человеческой самости.

Я снова начал швырять всё, что попадется под руку в то место, где спряталась кряква. Утка выплыла совсем с другой стороны. Подойдя ближе, прицелился. Я отчетливо видел её оранжевые глаза, они, сверкая, манили, дразнили – утка играла со мной! Живая утка-манок. Курок глухо щелкнул – осечка! Заигрались мы с тобою оба…

На что я мог надеяться… Удел такой семьи предсказуем. Хорошо, если успеют разбежаться… Ведь даже кровь у таких доноров не берут! У вас на столе я видел «Дневник вора» Жанэ. Ваших восторгов я не пойму. Я не нацист, чтобы клеить розовые винкели*, но… я никогда не позволил бы нести тяжелую люльку с ребенком жене, вышагивая рядом. Инстинкт сохранения рода не позволит.

Как изменился Николай после годичного пребывания в Германии! Всегда мрачный, раздраженный, но стоило вам позвонить, и он преображался. Один ваш звонок сметал с его лица всю пасмурность, глаза сияли, голос дрожал от радостного возбуждения и только слепой и глухой мог не понять, что говорят влюблённые.

Такой слепой и глухой была моя дочь…

Моя утка вновь беззаботно качалась на волнах. Я подошел ближе к берегу. Заметив движение, она кувыркнулась и нырнула, но, выплыв, продолжала покачиваться на волнах. Медленно поднял руку, выстрела я не услышал – на секунду отключилось сознание, я его скорей увидел: птица билась в последних предсмертных судорогах.

Подтянув палкой недвижное тельце, я вытащил из воды несчастную крякву. Легкая, не больше килограмма добыча, глаза подёрнулись белыми веками, сквозь щёлку умирал в них оранжевый закат солнца.

Вернулся я в часть, кинул добычу своим «архаровцам» и в долгом забытьи пролежал до самого утра.

* Винкели – система пометок в фашистской Германии, основанная на использовании винкелей (нем. Winkel – угол) – перевёрнутых треугольников из разноцветной материи, нашитых на тюремную робу заключённых, чтобы лагерная охрана легко могла распознавать их принадлежность к определённой категории.

Под Новый Год

Вышла я из дома, иду по деревне, на улице – ни души. Не иначе все перед Новым Годом в Интернете сидят. Точно! Захожу на сайт – вся деревня тута: Валокордин, Галчонок (это моя подружка Галя), Убивец феек (муж Гали), Левитация, перечислять всех – устанешь! Ну и я – Бэлла Донна к ним присоседюсь. Шепелявит мне Галчонок по скайпу, голова вся бигудями замотанная, на лице огуречные ошмётки висят. И пошёл такой «трафик»:

– Бэллочка, знаешь, что я прочла в Интернете? Как груди увеличить… Рецепт такой простой, думаю, и тебе пригодится. Рассказываю: обнажаешься до пояса, натираешь груди мёдом. Да, нет, постой, не знаешь ты этого рецепта. Затем идёшь на пасеку к Валокордину. Да, погоди, ты, дай досказать… ты вовсе не то подумала… Снимаешь с улья крышку… и пятый размер тебе обеспечен.

Какие шутки, Бэллочка! Мой «убивец» к Левитации зачастил. А знаешь, какие груди у неё?! Не груди, а «холмы Грузии» и лежит на них не какая-то там «мгла», а голова моего муженька, и как представлю себе эту картину: «и сердце вновь горит», а любить оно уже не может… Вот, такая проблема, Бэллочка…

Отвлекись, говоришь… К Валокордину сходить? Да, нет, он хоть и вдовец, но больше своих пчёлок любит… и корвалол тоже, позавчера скорая приезжала, еле откачали…

А ты знаешь, что мой зятек учудил… В общем, пошла я коровам сена задать, а перед этим в птичник заглянула, хотела яйца собрать, да раздумала, решила потом соберу. Минут через десять иду к птичнику, а там такой галдёж, такое квохтанье, точно конец света настал. Зашла в птичник и остолбенела – последний день Помпей! Картина маслом: валяются брёвна, доски свисают с потолка, а около самого насеста шифер разбросан. Куры разлетелись кто куда, возмущенно кудахтают. На пять минут я со смертью разминулась! Бревна там, на потолке в обхват толщиной с высоты трех метров попадали, я уж про шифер не говорю… В общем одной тёщей точно бы меньше стало… Но не вышло! Бог миловал…

Говорила я этому паршивцу, не тащи шифер под крышу, потолок там гнилой, не послушался, аккурат над насестом, где я яйца собираю, весь шифер и пристроил… Ну, да ладно, проехали… птичник-то ему заново отстраивать…

Во всём я божий промысел усматриваю. Купила я летом курочек молоденьких три штуки, гарем моему Петьке поддержать, а через три месяца «курочки» мои и закукарекали. Вот и сейчас смотрю в окно: выстроились четыре петуха вдоль ограды, ждут – не дождутся, когда я им булку с молоком вынесу. Представляешь, каково в «петушиный» год Новый Год с четырьмя петухами встречать! Пойду я сейчас с миской в курятник, и грянет четырехкратное «Кукареку» в мою честь – так на сердце и потеплеет…

А ты на подоконнике не гриб какой-нибудь растишь случайно? На глазах растёт белая шляпка… Говоришь, тесто поставила на солнышко греться. Перегрелось маленько, уже по стенкам сползает. Ладно, и я пойду порядок в моём навозном «королевстве» наводить. Всяк в жизни бывает, и коза волка иногда съедает…