Текст книги "Письма из Канавии. Рассказы"

В Раифской пустыне (в одном из казанских монастырей) монахи сожгли живьем семерых представителей Рабочего Совета. Прах их покоится в братской могиле недалеко от Раифского монастыря, где лежат и погибшие от рук красноармейцев монахи. И слова примирения на могиле:

Неважно, кто был виноват,

Земля погибшим пухом будет.

Как символ примиренья пусть

Сей памятник потомкам служит…

В той жестокой и кровавой трагедии сейчас действительно трудно найти правого и виноватого. Наверное, все-таки были все виноваты и вина их – в жестокости.

Может поэтому, самый старший из братьев Антанас, на вопросы, как же они «партизанили», отмалчивается, говорит, что ничего серьезного не было.

Молчит, как настоящий партизан. Не хочет вспоминать страшное то время, не ищет «виноватых», и как все нормальные люди не хочет возврата того жестокого и кровавого времени.

Так закончилась печальная история со счастливым концом.

Хор Сретенских монахов

Без музыки жизнь была бы ошибкой.

(Фридрих Ницше)

У Роберта Шоу как-то спросили:

– Какая разница между хорошим хормейстером и плохим?

Последовал ответ: – Хороший хормейстер держит партитуру в голове, а плохой – голову в партитуре.

Закончив весенне-полевые работы в своём огородном хозяйстве и собравши чемодан, который местные остряки из-за внушительных размеров называют «мечтой оккупанта», я отправилась в Россию. Поездка оказалась неожиданной, также как и жесточайший радикулит, начавшийся две недели назад и сопровождавший меня всю дорогу. Литва проводила дождями, холод и дожди сопутствовали мне в пути. В Казани нас встретило сияющее солнце и друзья, которых я не видела почти год. Меня слегка покачивало после долгой дороги, рассеянно улыбаясь и не успевая отвечать на вопросы, пыталась переключиться на темп суматошной городской жизни, особенно суматошной после деревенской идиллии, где рядом ходит аист «Гага» и соседка, с которой едва ли перекинешься парой слов за весь день.

Город весь был начинен электронными автоматами и машинами, которые ездили, где попало, ставились, куда попало, вытесняя людей и цветы, обычно сажаемые вдоль тротуаров и в палисадниках. Но как говорится: «И „смог“ отечества нам сладок и приятен!»

Поездка моя отчасти была связана как раз с этими электронными терминалами, через которые мне надо было решить кое-какие бюрократические проволочки в ОВИРе. Очередь в Интернете давно вышла за пределы допустимых сроков, поэтому мне ничего другого не оставалось, как стать в «живую» очередь в шесть утра, чтобы получить талончик в терминале. В восемь утра вся толпа в 150 человек хлынула к терминалам, последние, как самые наглые и ленивые оказались первыми. Меня сдавили, почти задушили, у меня не было сил ни выбраться из толпы, ни пробиться к терминалам. Пока я так безнадежно колыхалась в людской массе, чья-то сердобольная душа вытащила из кармана мой паспорт, ввела данные в терминал и сунула мне скомканный талончик. Я, почти не веря в удачу, развернула листочек и испытала повторный шок – тип паспорта был указан неправильно! Понимая безнадежность ситуации, зная, что на следующий день могло повториться то же самое, кинулась к какому-то сотруднику за пояснениями. От меня отмахнулись, более того мне было сказано почти следующее: «Катитесь в свой Израиль!» Тогда я начала кричать. Плохо помню, что говорила. Что-то о том, что это безобразие – душить людей в очереди и о том, что не в Израиль я еду, а смотреть детей в Литву. Кажется, надо мной сжалились, дали телефон начальника отделения. Безуспешно пыталась дозвониться в течение получаса. Разъяренная, рванула дверь в служебное помещение и, хотя вход был по электронным картам, дверь поддалась. Так открывая одну за другой двери, дошла до кабинета начальника отделения. Высокий брюнет, больше похожий на актера Голливуда, чем на канцелярского работника, замахал на меня руками, закричал, что мешаю работать, и как вообще я попала сюда!

Рассказала об утреннем происшествии. Он нашел в компьютере мои данные. Спросила, нельзя ли ускорить оформление. Так спросила, наудачу. Сначала: «Нет-нет-нет, только через месяц и через ФСБ» Потом, ситуация как-то переломилась. Меня вдруг начали величать по имени-отчеству. Спросили: а как скоро мне это нужно. Я, не веря своим ушам, пролепетала: «Хотя бы через две недели». Мне ответили: «Приходите через три дня». Я еще раз испытала потрясение, но только теперь от радости.

Вот такая история с «электронизацией» в Казани. А всего-то-навсего для решения проблемы надо было поставить охранника у входа, чтобы он пропускал по очереди к терминалам.

Но не об этом хотела я рассказать. Это так, к слову пришлось…

Подарила мне подруга билет на концерт духовной музыки хора Сретенского монастыря. Удивила цена билетов, не по-монашески дорогая. Мы с подругой отправились на концерт загодя, надеясь побродить по площади Свободы, на которой и находился концертный зал им. Салиха Сайдашева. Сев на троллейбус, через остановку оказались в пробке; идя пешком и, перегоняя воющий поток машин, успели к самому началу.

Вошли в зал, когда он уже был переполнен, стояли стулья в проходах, между рядами. Главное украшение концертного зала – роскошный орган всемирно известной голландской фирмы, по отзывам зарубежных гостей – один из лучших в Европе. Аскетическая простота интерьера, плафон зала, расписанный по мотивам древних татарских орнаментов, вполне гармонировали с хрустальными люстрами, по форме напоминающих купола мечетей. Публика, одетая в основном неброско, женщины – в юбках, у многих на голове – платок или шарф. Я, стесняясь своего брючного костюмчика, явно не приличествующего обстановке, плюхнулась в кресло. Никогда не была любительницей хорового пения, тем более в исполнении монахов. Когда на сцену вышли монахи в обычных, как мне показалось, даже заношенных костюмах, в очередной раз пожалела о потерянном времени.

Пожалела, пока они не запели…. Стихиры, тропари звучали один за другим. В чём было колдовство, то ли в удивительных голосах, то ли волшебная акустика зала, настраиваемая на исполнителей, но мне показалось вначале, что заиграл орган. Такого мощного, красивого пения я никогда не слышала. За пультом органа никого не было, пели они a cappella.

Я подалась вперед, жадно ловила звуки. Впереди сидела женщина, ухоженными ручками лениво массировала подбородок, когда зал зааплодировал, она продолжала постукивать пальцами по подбородку. Бывают же такие… окаменелые души.

Регент хора Никон Жила объявил о светской части концерта. Зазвучали знакомые песни нашей юности: «Амурские волны», «Прощай, любимый, город!» Солирующий баритон Михаила, сменял тенор другого солиста, тоже Михаила. Небесной красоты голоса!

Когда запели «Эх, ты степь широкая» я уже не могла сдержать слёз. Слезы текли, унося печаль и боль, очищая душу. Я забыла все свои обиды, простила всех своих недругов… почти всех. Теперь точно знала, что надо сделать, чтобы спасти Ричку. Надо чтобы он просто послушал Сретенских монахов. Может он тогда перестанет убегать из дома, проснётся от сна, в котором постоянно пребывает, начнет улыбаться и жить, как обыкновенный мальчишка его возраста.

Смотрю и… вдруг, женщина впереди, забыв о своём подбородке, привставши, аплодирует певцам.

Зал долго не отпускал певцов, овации звучали до тех пор, пока хор не перепел многие песни из своего репертуара, пока не устали певцы петь, а зрители аплодировать.

Вот так произошла моя встреча с хором Сретенских монахов. Кстати в переводе «Сретенье» со старославянского означает «встреча». В конце XIV в Москву из Владимира привезли икону Богоматери, благодаря которой по преданию произошло чудесное избавление Москвы от нашествия Тамерлана. В честь «встречи» иконы – «сретенья» и был основан в Москве Сретенский монастырь.

Можно много говорить о музыкальных особенностях хорового пения, о правильности цепного дыхания и цезуры, о значимости тесситурных условий пения, но разве можно выразить музыку словами. Как объяснить, почему австралиец плачет, на концерте Сретенских монахов, говоря, что так душевно могут петь только русские. Может это тоже одна из загадок таинственной русской души?

Моя внучка вдохновенно вторит пению: «… С нашим атаманом не приходится тужить», не зная значения слова «атаман». Почему литовцы, прошедшие ссылку в Сибири, каторжный труд на рудниках и лесоповале, вернувшись на Родину, поют именно русские песни. Каждый день по радио раз десять слышу слово «оккупанты», а за окном чаще звучат именно русские песни. Лучше чем сами русские исполняет романсы Гитис Пашкявичюс, но это, так, ИМХО!

Не верю в то, что физическая красота спасёт Мир, более того, часто убеждаюсь в обратном, но в спасительную силу пения Сретенских монахов я поверила на всю жизнь.

Байки старой мочютэ

Случилось это тогда, когда сорок радуг повисли над землёй, и солнышко от красоты такой смущенно спряталось за тучку или нет… тогда, когда луна, блудливо шныряя меж туч, уставилась удивлённым оком в озеро у ближайшего леса; потянувшийся с юга ветерок разбил её отражение на множество мелких осколков и сорок (а может чуть меньше) разных историй мелькнули в памяти у мочютэ, как сорок лунных осколков…

Давно уже похоронила мочютэ своего Йонукаса, а как встанет перед глазами в расшитой рубашке в жилетке опоясанной тканным узорчатым поясом, так и стоит как живой, всегда молодой только чуточку пьяный. Что греха таить, как в костёл идти, на рожанчю его не добудишься, кое-как на мищёс поспевали.

Как-то гремит кастрюлями мочютэ у печи, а в сенях грохот, кто-то на ведро наткнулся. Йонукас пьяный шарит в темноте, дверь пытается открыть. Накричала она на мужа, тот ей в ответ:

– Ты посмотри, кого я привёл в гости!

– Да кого же ты, пьяница, можешь привести?

И заходит в избу с Йонукасом сам ксёндз собственной персоной. Запричитала тут мочютэ: «Езус-Мария… Езус-Мария!» – Коснулась губами протянутую руку ксёндза: «Вешпоти, Вешпоти, прости меня, клебонай!»

Бросилась собирать на стол, вытащила из ларя припрятанный скеланжес, достала из погреба огурцы и сыр. За столом завёл ксендз речи благостные о том, что душу чистую, праведную всякая болезнь избежит.

Ноги у мочютэ в ту осень сильно болели, спросила она ксёндза: «Что же надо делать, чтобы артрозом не болеть?» Стал ксендз подробно перечислять: «Не прелюбодействовать, алкоголем не злоупотреблять и самое главное – почаще молиться…» Тут мочютэ не выдержала и спросила: «А почему в газетах пишут, что ксёндзы артрозом чаще всех страдают?» Ксёндз только побелел, шмякнул на тарелку недоеденный кусочек скеланжеса, подобрав сутану, выскочил из избы.

Долго потом безгрешная мочютэ маялась – отпущения грехов не давал ей ксёндз.

Да разве мочютэ против заповедей христианских, сам бес изобрёл это проклятое зелье, что голову дурманит и разум отнимает. Третьего дня с внучкой пошли зерно рассыпанное на дороге собирать. Четырнадцать мужиков навстречу попались и хоть бы один был трезвый…

Последний шёл Зигмас, он-то мочютэ и сказал: «Посмотри, там твои индюки за водкой в магазин пошли!» Смотрит мочютэ и впрямь вышагивают, огромные белые «птички» в тридцать кило каждая! Втроём! И как тут не поверишь, если в этом магазине кроме водки и спичек ничего другого не продают! Тут и думать, и гадать не надо, когда вся деревня вдребодан пьяная. Аккурат десятого числа «пашалпу» выдают. А ведь еще в старину говорили: «Не давай рыбу, дай удочки!» Чудят там в Европе, а мы за голову хватаемся, если она еще у кого-то на плечах осталась…

Говорил знакомый немец, уписывая мочютины помидоры: «Вот как вступите в Евросоюз, так тоже будете есть „картонные“ помидоры!» Повезла дочь в далёкую Московию подруге своей палендвицу и сыр, так они с дочкой сыр съели, а палендвицу мужу отдали, сказав при этом: «Он всё ест!» А ведь когда-то литовская палендвица деликатесом слыла. Да, видно не помогают европейские указы, мясо то прожевать нельзя… сама видела, как сосед навешал в свинарнике погремушки, не стало от этого мясо лучше, а свиньям веселей. Только народ потешается… в очередной раз.

Смех смехом, а мне сегодня хоть плачь навзрыд. Встала я утром и обомлела. Вчера еще всё зеленело, а утром намело – сугробы до пояса. Смотрю, у курятника две головы из сугроба торчат: одна белая, другая черная. Подхожу: Одиллия и Одетта! Две курочки мои, отношения, между прочим, не классические – подружки. Сердце у меня ёкнуло. Захожу в курятник и вижу: петух в дальнем углу недвижный лежит, от пеструшки одни перья остались, а у «купчихи» алые сережки давно уже побелели. Хорёк порезвился на славу! Упала я там же в сугроб и заплакала. Подошел ко мне сосед и утешает: «Что вы плачете, у вас же в доме туалет тёплый!»

И впрямь на всю деревню, на шестьдесят дворов, только у нас в доме канализация…

А мне кур жалко, так жалко, что дальше и говорить невмочь…

Мочютэ – бабуля (лит.)

Рожанчюс – молитва славящая деву Марию и Господа ((лит.)

Мищёс – молитва (лит.)

Вешпоти – Господи (лит.)

Пашалпа – пособие по беработице (лит.)

Клебонай – обращение к ксёндзу (лит.)

Скеланжес – копчёное мясо в мочевом пузыре (лит.)

Палендвица – копчёная мясная вырезка (лит.)

Почти Рождественская история

Никогда еще для Лоретты ноша не была такой тяжелой, никогда те триста метров, которые ей предстояло пройти, не были такими невыносимо долгими. Лоретта шла как в беспамятстве, спотыкаясь и качаясь из стороны в сторону: «Только бы не упасть, только бы никто из знакомых не попался навстречу!»

Снег тяжелыми хлопьями быстро заметал её следы, воровато шныряла между туч луна, освещая пустынные улицы – люди готовились к Рождеству.

Вот, наконец, и роддом. Лоретта подошла к двери, оставив пакет у двери, не оборачиваясь, пошла, почти побежала обратно к дому.

Не знала Лоретта, что эта дверь давно уже заперта на зиму и больше месяца никто не пользуется этим входом. Страх словно ослепил её, не увидела она, что на чистом снежном покрове крыльца нет ни единого следа.

Все бы дальше произошло, как это бывает в таких случаях. Нашли бы утром замерзшее тельце новорождённой малютки в большой продуктовой сумке, возбудили бы уголовное дело по факту её смерти, но одна маленькая случайность оборвала эту цепь предопределённых несчастий.

Дежурная медсестра подошла к запертой двери, пытаясь через запотевшие стёкла рассмотреть, дорогу к роддому. На приём к врачу должна была придти её знакомая. Дорога была пустынной и она уже собиралась отойти от двери, как взгляд её упал на крыльцо и на странный пакет у двери. Быстренько одевшись, она выскочила через другой вход и, обогнув здание, подошла к крыльцу. Да, предчувствие её не обмануло. Подкидыш! Прижав сумку к груди, медсестра побежала в здание. Ребёнок был жив, это была девочка, свежая кровь на пуповине говорила, что младенец совсем недавно родился, возможно, в этот же день. Тотчас же сбежался весь персонал, поглазеть на «ангелочка», девочка живо двигала ножками и ручками, морщила лобик и, наконец, зашлась в крике. Её тут же пристроили к «молочной» мамаше, у которой дня три тому назад родился сын.

Ангелю-ангелочка, так назвали девочку в больнице, полюбили все и с грустью ожидали момента расставания, под всякими предлогами оттягивая его. Девочку должны были отдать в детский дом. В полицию были переданы все сведения о подкидыше, единственной уликой в этом деле была квитанция из магазина, найденная в сумке. По дате и времени, указанным на квитанции, определили предположительно мать девочки: невысокую, большеглазую молодую женщину в просторной тунике, которую видеокамера запечатлела за несколько дней до родов.

Лоретта от роддома летела как на крыльях. Скорей забыть, вычеркнуть из памяти случившееся. Зайдя в свой подъезд, она поднялась на верхний этаж, чтобы забрать оставленные вещи. Здесь на площадке, среди заколоченных квартир ей пришлось рожать.

Когда у неё начали отходить воды, Лоретта взяла приготовленные покрывало, пелёнки и поднялась на пятый этаж. Никто не должен был знать и самое главное – об этом не должна была знать мать, лежащая уже третий месяц в больнице после сердечного приступа. Когда начались схватки, Лоретта сдавленно стонала; ни на минуту не теряя контроля, подумала: как хорошо, что схватки начались днём, когда многие на работе или в школе. Да и кто поднимется на последний этаж, если здесь никто не живёт, а если кто-то и появится, она найдёт в себе силы закутаться в покрывало, пусть думают, что очередной бомж нашёл здесь себе пристанище.

Схватки учащались, даже сильная зубная боль была ничто по сравнению с тем, что терзало и выгибало дугой её тело. Обливаясь потом, Лоретта стискивала зубы, чтобы не закричать, теряя последние силы, успела подумать: а как же брат… один? Очнулась она от детского плача. Маленькое, беспомощное создание лежало у её ног. Девочка… Только не разжалобиться и ни в коем случае не давать грудь. Лоретта достала из сумки приготовленную бутылочку со смесью, ребёнок неохотно взял губами соску, а потом, распробовав, зачмокал…

Лоретта тряхнув головой, отогнала воспоминания. Всё, всё …забыть! Детство, юность и все глупости, связанные с ними, оставить в прошлом, убить в себе женщину, дочь и мать! Отныне она – автомат в состоянии turn off или on в зависимости от платежеспособности клиента. Выдрать все эмоции, выскрести душу, высушить слёзы и забыть…

Брат был дома, скользнул по ней отсутствующим взглядом и пошел к себе в комнату. Через приоткрытую дверь видела, как Гинтарас открыл ноутбук, и его худые пальцы привычно застучали по клавишам. Лоретта не стала спрашивать у него, был ли он у матери в больнице. Конечно, нет. У него своя жизнь и в этой его жизни давно уже нет места ни ей, ни матери. Как давно это случилось, Лоретте и не вспомнить. Может тогда, когда ушел из семьи отец или гибель друга замкнула его жизнь в кольцо чередований компьютерных игр с депрессией.

Однажды мать, не выдержав бесконечной апатии сына – он лежал, не вставая, уже третьи сутки – накричала и даже замахнулась на него. Гинтарас вскочил, бешено вращая глазами, начал орать, что не хочет тут жить. Схватив телефон, он кричал, что будет просить о помощи. Мать вырвала из его рук телефон. Тогда он кинулся к балкону, попытался выпрыгнуть, но не успел: мать и Лоретта повисли на нём и повалили на пол. Руки матери обняли Гинтараса железной хваткой, они катались по полу, мать, взахлёб рыдая, причитала: «Как же я хотела сына, как я надеялась…» Она не успела договорить, внезапно побелела, откинула руки и замерла. Лоретта дрожащими руками схватила телефон, набрала номер 112. Скорая приехала быстро. Лоретта смутно помнила озабоченное лицо пожилого доктора, недвижное тело матери на носилках.

Третий месяц мать лежит в кардиологическом отделении больницы. В последнее свое посещение Лоретта сказала матери, что уезжает в отпуск с другом, мать понимающе улыбнулась и просила не беспокоиться о ней: её ничего не нужно, здесь вполне сносно кормят. Приподнявшись на руке, внимательно поглядев на бледное лицо дочери, она вдруг спросила: «Как твой дружок, как Ромас?»

Лоретта улыбнулась: «Если мы едем вместе, значит всё в порядке!»

Как же давно она не видела Ромаса? С тех пор как хозяин ресторана заметил её выпирающий животик и заявил, что увольняет её? Даже кружевной фартучек официантки, надетый на короткое облегающее платье, не мог скрыть её располневшей фигуры. Или с тех пор как появилась в ресторане эта певичка Рута? Не забыть Лоретте первого её выступления. Заказов не было, Лоретта подсела к Ромасу за столик, а он, не замечая её, впился глазами в певицу. Рута ошеломила публику не только броской красотой, но и звучным контральто. На сцене извивалась русалочья фигура певицы, а в сердце Лоретты уже впивалась ревность остриём любовного треугольника. Впрочем, какой там треугольник! Отсох, умер её «угол» в тот же вечер. Увидела в окно, как Ромас, придерживая дверцу, сажал певицу в машину и как волна белокурых волос накрыла поданную ей руку.

С тех пор, Ромас всё реже появлялся в ресторане, перекидывался с ней незначащими фразами и не сводил глаз со сцены, когда пела Рута.

Как-то попросили её в ресторане развезти пиццу вместо заболевшего посыльного. В списке адресов она увидела знакомый адрес Ромаса.

Лоретта позвонила в дверь, приложив к глазку пиццу, любимую Ромасом и ей «Acapulko». Открыв дверь, Ромас испуганно отпрянул. Через плечо его Лоретта увидела сидящую в кресле Руту, победительно глядели её большие светлые глаза куда-то сквозь Лоретту, ноги утопали в тапочках когда-то купленных ею.

Перед креслом стоял столик, заставленный фруктами, в двух бокалах искрилось золотистое вино. К креслу приткнулся огромный букет лиловых роз, настолько большой, что не было видно вазы.

Коробка с пиццей выскользнула из рук Лоретты и она, ничего не говоря, выскочила на улицу.

Потом – увольнение на шестом месяце беременности, напрасные поиски работы, блуждания по городу с надеждой встретить Ромаса – на звонки он не отвечал. И ненависть – к себе, к растущей в ней маленькой жизни…

Лоретта шла к магазину, где обычно покупала продукты. Обогнала коляску с молодой мамой. Усилием воли отвела взгляд от розового личика младенца, безмятежно спящего на атласной подушке. Перед домом бродячие собаки что-то вынюхивали в снегу. У Лоретты померкло в глазах, перехватило дыхание. Проклятые собаки. Нет! Только не это! Её ребёнок жив!

…Она сама протянула руки двум полицейским, стоящим у входа в магазин. Когда на запястьях щелкнули наручники, Лоретта спросила: «Моя дочка жива?» Получив утвердительный ответ, закрыла глаз и, облегчённо улыбаясь, прошептала: «Теперь всё…»

Словно по мановению волшебной палочки наступил тот момент, когда потери вдруг превращаются в приобретения, когда ненависть и страх уходит, уступая место любви и прощению. Был ли в том виновен маленький клочок бумаги, или могущественный инстинкт материнства взыграл в сердце Лоретты, но на следующий день после беседы с психологом оказалась она в роддоме вместе со своей малюткой. Никто не упрекнул её за содеянное, никто даже взглядом не заронил в ней сомнение, её Ангеля, словно ангел, вернувшийся с небес, лежала у неё на руках, и не было сил, которые могли их теперь разлучить. Умиротворение и блаженство кормящей матери запечатлели многие художники, но ни один из них, даже сам великий Боттичелли не в силах передать то, что испытывает мать при кормлении ребёнка.

Конечно, в местной газетёнке появилась статья о чудесном спасении младенца, об «обращении заблудшей матери на путь истинный», о бедах и горестях постигших её. И, конечно, просьба помочь одинокой матери. То ли люди в Рождество обретают утерянные качества, то ли волшебница-фея оказалась чрезвычайно сентиментальной – подарки и помощь посыпались со всех сторон. Мэр города, пожилой мужчина вместе с белобрысой дочкой, у которой улыбка не сходила с лица, привезли Лоретте роскошную коляску и комплект наитончайшего белья для новорожденного, куда был вложен конверт с кругленькой суммой. Не удивилась Лоретта и появлению директора ресторана. Он, смущенно улыбаясь, похлопал счастливую мать по плечу и сунул под подушку конверт:

– Я буду рад видеть вас в своём заведении, когда малышка подрастёт.

Разные чувства обуревали Лоретту, но маленькое существо лежащее рядом предопределило ответ:

– Мне кажется, в должности администратора я принесу вам больше пользы.

Директор засмеялся:

– Не сомневаюсь!

Почему, когда человек и так счастлив, все бросаются ему помогать, а если настигло горе, даже близкие отворачиваются… Почему для того, чтобы разорвать круговерть всех бед и несчастий, должна произойти еще большая беда?!

Ромас тоже позвонил. К тому времени Лоретта уже знала, что Ромас с Рутой расстались. Некий столичный шоумен сумел щедрее оценить красоту и талант певицы.

Встретились они у берега реки. Катил свои мутные воды Нерис, роняли деревья последние листья в холодную воду. Было пасмурно, зябко. Ромас обнял её, улыбнувшись, произнес:

– Ты прекрасно выглядишь!

Как давно всё это было. Как давно он так вот держал её за руки и глядел в глаза. Пальцы Ромаса легонько поглаживали кольцо с финифтью, подаренное им.

Лоретта сняла с пальца колечко и бросила его в реку:

– Слыла Суламифь дурнушкой, пока не была влюблена…

Улыбнулась счастливой улыбкой, пожала плечами и ушла влюблённая в жизнь, в свою маленькую Ангелю.

Эта история действительно произошла в маленьком литовском городке Йонава. Спустя некоторое время в Литве в роддомах появились «Окошки жизни», спасшие жизнь многих малышей.