Текст книги "Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй"

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОДСТРЕКАЕТ ИЗБИТЬ СУНЬ СЮЭЭ
ЛИ ГУЙЦЗЕ ИЗ-ЗА СИМЭНЬ ЦИНА МЕНЯЕТ ПРИЧЕСКУ

Ей ревность камнем на сердце легла,

Распутный малый всякий стыд забыл.

Едва услышит льстивые слова –

Уж новую зазнобу полюбил.

Он чувствами швыряется легко,

Он юбки не пропустит никогда.

Влечет его к утехам и пирам,

Не к делу – значит, ждет его беда.

Так вот, перейдя в дом к Симэнь Цину, Цзиньлянь снискала его любовь и возгордилась, стала придирчивой и ни днем ни ночью не находила себе покоя. Все ее раздражало, всех она подозревала. То у забора подслушивала, то стояла под дверью – все искала повода, с кем бы поругаться. Не слыла сдержанной и Чуньмэй. Отчитала ее как-то из-за пустяка Цзиньлянь, и горничная, не зная, на ком сорвать зло, отправилась на кухню. Она барабанила по столу, гремела посудой. Вид у нее был такой угрюмый и злобный, что Сунь Сюээ не выдержала:

– Вот чудачка! Если замуж захотелось, ступай, в другом месте ищи, – пошутила она. – А тут нечего характер выказывать.

Чуньмэй так и подскочила:

– Замуж?! Это еще кто такую чушь несет?

Сюээ сразу сообразила, что горничная нынче не в духе и смолчала. А Чуньмэй тут же пошла и слово в слово передала все Цзиньлянь да и от себя добавила: мы, дескать, с вами обе хозяину по душе пришлись. Вместе, мол, голову ему вскружили.

От рассказа горничной Цзиньлянь стало совсем не по себе. В этот день она и так встала против обыкновения рано, потому что провожала на похороны У Юэнян, и ходила разбитая. Цзиньлянь прилегла, но потом встала и пошла в беседку. К ней порхающей походкой подошла Мэн Юйлоу.

– Чем ты так расстроена, сестрица? – спросила она, улыбаясь.

– И не говори! До того устала – на ногах не стою. А ты откуда?

– Да на кухню заходила.

– Та – на кухне? Она тебе что-нибудь говорила? – поинтересовалась Цзиньлянь.

– Ничего не говорила.

Цзиньлянь нарочно виду не подала, но про себя затаила злобу на Сунь Сюээ. Однако, не о том пойдет речь.

Цзиньлянь и Юйлоу занялись рукоделием, когда Чуньмэй внесла кувшин кипятку, а Цюцзюй заварила две чашки чаю. После чая они убрали со стола и начали играть в шашки. В самый разгар игры в беседке неожиданно появился садовый сторож – юный Циньтун – и доложил о прибытии хозяина.

Всполошившиеся женщины не успели собрать шашки, как Симэнь Цин вошел в садовую калитку и заметил их.

Они выглядели по-домашнему. И у той, и у другой волосы были собраны в пучок и буклями ниспадали на виски, а прическу украшала серебряная шелковая сетка. В серьгах блестели дорогие черные каменья. И одеты они были одинаково: отделанная серебром красная безрукавка поверх белой газовой кофты. Из-под вышитой юбки и у Цзиньлянь, и у Юйлоу кокетливо выглядывали острые носки совсем малюсеньких изящных красных туфелек.

Женщины казались выточенными из нефрита, и Симэнь невольно расплылся в улыбке.

– Вы – настоящие певички! Купить – ста лянов серебра не хватит! – пошутил он.

– Мы-то не певицы, – заметила Цзиньлянь, – а вот там сзади живет сущая певичка.

Юйлоу попыталась незаметно удалиться, но ее удержал Симэнь:

– Ты куда? Только пришел, а ты уходить? Скажи откровенно, что вы тут без меня делали.

– Да ничего особенного, – проговорила Цзиньлянь. – Скука нас одолела, стали в шашки играть. Не думали, что ты так скоро вернешься. – Она взяла у Симэня одежду. – Что-то рановато ты с похорон приехал.

– В храме собрались одни дворцовые смотрители да вельможи. Такая была жара, что я не вытерпел и уехал.

– А почему Старшей до сих пор нет? – спросила Юйлоу.

– Ее, должно быть, уж до города донесли. Я послал встретить паланкин.

Симэнь разделся и сел.

– И на что же вы играли? – продолжал он.

– Да ни на что. Так, от нечего делать за шашками просидели, – отвечала Цзиньлянь.

– Давайте я с вами сыграю. Кто проиграет, лян серебром на угощение выкладывает.

– Нет у нас никакого серебра, – заявила Цзиньлянь.

– А нет, шпильку возьму в залог. Идет?

Они расставили шашки и принялись за игру. Проиграла Пань Цзиньлянь. Не успел Симэнь сосчитать фигуры, как Цзиньлянь перемешала их и бросилась к цветущему кусту волчатника.[203]203
  Волчатник – кустарник, цветущий белыми с ало-лиловым оттенком цветами.


[Закрыть] Прислонившись к декоративному камню причудливой формы, она сделала вид, что рвет цветы.

– Ах ты, плутовка! Проиграла и скрываться?

Увидав Симэня, Цзиньлянь залилась смехом, так что были видны только щелки глаз.

– Вот негодник! Проиграй Юйлоу, небось, не побежал бы разыскивать, а мне так покою не дашь.

Она собрала цветы в букет и бросила прямо в Симэня. Он подошел и обнял ее, потом посадил на выступ камня и прильнул к ее устам, даря из уст своих сладкий гвоздичный аромат.

Пока они так развлекались, к ним незаметно приблизилась Юйлоу:

– Сестрица, пойдем в задние покои. Старшая вернулась.

Цзиньлянь сразу отстранила от себя Симэня.

– Мы еще потом поговорим, – сказала она ему, и они пошли встречать Юэнян.

– Чего это вы смеетесь, а? – спросила их хозяйка.

– Сестра лян серебра хозяину в шашки проиграла. Завтра угощать будет и вас приглашает, – пояснила Юйлоу.

Юэнян в знак одобрения улыбнулась.

Цзиньлянь же, едва обменявшись коротким взглядом с Юэнян, пошла к Симэню. Чтобы им резвиться, как рыбки в воде, она наказала Чуньмэй зажечь в спальне благовонные свечи и нагреть ванну.

Послушай, дорогой читатель! Хотя старшей женою и была У Юэнян, из-за постоянных недомоганий она в хозяйство не вникала: только принимала и посылала подарки да наносила визиты и делала выезды. Все приходы и расходы вела бывшая певица Ли Цзяоэр. Замужними служанками распоряжалась Сунь Сюээ. На ее же плечах лежала и кухня – обязанность накормить и напоить каждого. Остается, скажем, Симэнь у какой жены, так вино, закуски ли, кипяток или воду – обо всем для них должна была заботиться Сюээ. Словом, горничные только готовое носили, но не о том пойдет речь.

Вечером Симэня угощала Цзиньлянь. Приняв ванну, они легли. На другой день, как и надо было ожидать, у хозяина появилась новая забота: он пообещал Цзиньлянь купить на монастырском рынке жемчугу в ободок.

Проснулся Симэнь рано и, едва поднявшись с постели, велел Чуньмэй распорядиться на кухне, чтобы испекли лотосовых лепешек[204]204
  Лотосовые лепешки – обычно делались со сладкой (например, медовой) начинкой. Получили такое название, потому что делались в форме лотоса. В одной из глав говорится (гл. LIX), что это изделие «белоснежного цвета и похоже на полную луну».


[Закрыть] и приготовили навару из маринованной рыбы. Однако горничная даже не шевельнулась.

– Не посылай ты ее, – сказала Цзиньлянь, – а то и так говорят, вроде я ей волю дала, тебя с ней свела, будто мы с ней вместе хозяину голову вскружили. И без того нас на все лады поносят и позорят, а ты ее на кухню посылаешь.

– Скажи, кто так говорит? Кто вас позорит? – спросил Симэнь.

– Как я тебе скажу, когда тут у каждого таза и кувшина отросли уши! Оставь ее в покое, прошу тебя. Вон Цюцзюй пошли.

Симэнь позвал Цюцзюй, наказал что нужно, и отправил на кухню к Сюээ.

Цзиньлянь давным-давно разобрала стол. Прошло уже столько времени, что можно было два раза пообедать, а завтрак все не несли. Симэнь метал громы и молнии. Тогда Цзиньлянь кликнула Чуньмэй:

– Ступай погляди, куда провалилась Цюцзюй, рабское отродье. Приросла она там, что ли?

Чуньмэй стало не по себе. Со злостью пошла она на кухню. Цюцзюй ждала завтрак.

– Сластена проклятая! – заругалась Чуньмэй. – Погоди, госпожа с тебя штаны спустит. Чего ты тут делаешь? Хозяин из себя выходит – ждет не дождется, пора на рынок ехать. Меня за тобой послал.

Не услышь этого Сунь Сюээ, все бы шло своим чередом, а тут так все в ней и закипело.

– Явилась, распутница! – заругалась она. – Как мусульманину молитва – вынь да положь.[205]205
  По мусульманским обычаям, каждый верующий должен молиться в мечети пять раз в день в строго определенное время.


[Закрыть] Небось, котлы из железа куют – на всякое блюдо время требуется. Кашу сварила – не едят. Теперь, извольте, новая затея пришла – лепешки стряпай, навар готовь. Или червь какой в утробу забрался?

– Заткни свою поганую глотку! – не выдержала Чуньмэй. – Не сама пришла – с меня хозяин спрашивает. Не веришь? Идем! Сама будешь объясняться.

Чуньмэй схватила за ухо Цюцзюй и потащила к Цзиньлянь.

– По хозяйке и рабыня – такая же наглая! – ворчала Сюээ. – Впрочем, нынче такие в чести.

– В чести или нет, только нам с хозяйкой голову нечего морочить! – заявила озлобленная Чуньмэй и ушла.

– В чем дело? – спрашивала Цзиньлянь, сразу заметив побледневшую от гнева Чуньмэй, которая тащила за собой Цюцзюй.

– Вот ее спросите! – говорила горничная. – Прихожу на кухню, а она там расселась в ожидании, пока та,[206]206
  Речь идет о Сунь Сюээ.


[Закрыть] из отдаленного дворика, не спеша, с прохладцей месит тесто. Я не вытерпела и говорю: хозяин ждет, госпожа спрашивает, почему не идешь? Меня за тобой послали. Тут та-то на меня и набросилась. Все рабыней обзывала. Хозяину, говорит, как мусульманину молитва – вынь да положь. Все, мол, хозяина подстрекаете. Каши, говорит, наварила – не ест. Ни с того ни с сего новая причуда явилась – лепешек и навару подавай. Сама лишний раз не повернется, а других поносит.

– Говорила, не посылай ее, – вставила Цзиньлянь. – Она и так с той не в ладах. А та слухи распускает, будто мы с горничной тебя захватили. Срамит нас вовсю.

У Симэнь Цина лопнуло терпенье. Он сам отправился на кухню и, ни слова не говоря, дал Сюээ несколько пинков.

– Ах ты, уродина проклятая! – кричал он. – Я за лепешками послал, а ты на нее с руганью набросилась. Рабыней называешь? Лужу напруди да на себя лучше погляди.

После пинков и брани хозяина Сюээ вся кипела от негодования, но рта открыть не смела. Когда Симэнь удалился, она обратилась к Шпильке – так звали жену слуги Лайчжао:

– Вот какая у меня неприятность! Ты ведь все слыхала. Я ж ничего особенного не говорила. Она сама ворвалась, как демон, и пошла орать. Служанку уволокла. Наговорила хозяину, из мухи слона сделала и его на грех навела. Целый скандал из-за пустяка устроила. Но я-то вижу, не слепая: по хозяйке и рабыня – такая же наглая. Подумали бы, так-то и оступиться можно!

Их разговор неожиданно подслушал Симэнь. Ворвавшись в кухню, он налетел на Сюээ с кулаками.

– Рабыня проклятая! – заругался он. – Опять будешь твердить, что их не срамишь, негодница? Своими ушами слыхал.

Сюээ едва сносила побои. Когда Симэнь ушел, она зарыдала во весь голос, обливаясь слезами.

Юэнян только что встала и укладывала волосы.

– Что за шум на кухне? – спросила она Сяоюй.

– Хозяин к монастырю на рынок собирался и велел лепешек подать, а кухонная хозяйка обругала Чуньмэй. Узнал хозяин и дал кухонной хозяйке пинков. Вот она и плачет.

– Ну, так тоже нельзя! Если просят лепешки, так приготовь поскорее, и дело с концом. К чему же горничную-то ругать?

И она послала Сяоюй на кухню, чтобы та поторопила Сюээ и прислугу побыстрее приготовить навару и накормить Симэня.

Наконец, сопровождаемый слугою, Симэнь Цин отбыл верхом к монастырю, но не о том пойдет речь.

Оскорбленная Сюээ никак не могла успокоиться. Она направилась прямо к Юэнян и рассказала, как было дело.

Таким случаем не преминула воспользоваться Цзиньлянь, которая неожиданно очутилась под окном и все подслушала.

– Но по какому такому праву она захватила мужа и вытворяет, что ей вздумается?! – обратившись к Юэнян и Цзяоэр, говорила негодующая Сюээ. – Вы, сударыня, плохо ее знаете. Сказать вам, так она похлеще любой потаскухи. Ей каждый день мужа подавай. А какие она с ним только штучки не выделывает – уму непостижимо! Первого мужа отравила, сюда пришла. Теперь нас живьем в могилу загонит. Мужа взвинтит – он, как петух, наскакивает. Она нас терпеть не может.

– Но ты тоже не права, – заметила Юэнян. – Она за лепешками послала, а ты приготовила бы поскорее да отпустила человека, и все дело. Зачем же ее горничную напрасно ругать?!

– Выходит, я зря ее ругала, да? А когда Чуньмэй вам прислуживала и от рук отбивалась, так я ее рукояткой ножа била. Тогда вы мне ничего не говорили. А теперь, как к ней попала, вон до чего зазналась, как вознеслась!

– Госпожа Пятая, – объявила вошедшая в комнату Сяоюй.

Появилась Цзиньлянь.

– Допустим, я убила первого мужа, – начала она, глядя в упор на Сюээ, – но ты ж не отговаривала хозяина на мне жениться. Тогда б я его не захватила, наверно, и твое гнездо не заняла бы. А Чуньмэй вовсе не моя горничная. Если тебя зло берет, упроси госпожу, пусть обратно к себе ее возьмет, тогда, может, и меня оставишь в покое, и друг на друга перестанете дуться. Значит, по-твоему, я мужа убила? Так и это дело вполне поправимое. Вот придет хозяин, возьму у него разводную и уйду.

– Я вашей подноготной совершенно не знаю, – заявила им Юэнян, – хватит ругаться, слышите?

– Видите, сударыня, из нее брань бурным потоком хлещет, – говорила Сунь Сюээ. – Кто ее переспорит! Сперва мужу наговорит, потом тут же от всего откажется. По-твоему, выходит, – Сюээ обратилась к Цзиньлянь, – всех нас, кроме Старшей, выгнать надо, одну тебя оставить, так что ли?

Юэнян сидела и молчала, а они, слово за слово, опять начали ругаться.

– Меня рабыней обзываешь, – упрекала Сюээ, – а сама сущая рабыня.

Еще немного – и между ними завязалась бы драка. Юэнян не выдержала и велела Сяоюй увести Сюээ.

Пань Цзиньлянь удалилась в свои покои, где сняла с себя украшения, смыла помаду и распустила волосы. Изящество и совершенство были нарушены. Глаза ее покраснели от слез, как цветы персика. Она легла.

На закате прибыл Симэнь Цин с четырьмя лянами жемчужин.

– Что с тобой? – удивился он, как только вошел в спальню и увидел ее.

Цзиньлянь громко зарыдала и попросила у него разводную. Так, мол, и так. И она рассказала ему обо всем случившемся:

– Мне никогда не нужны были твои деньги. Я выходила за тебя. Так почему ж ты позволяешь, чтобы меня так оскорбляли? Только и твердят: я мужа убила. Как сорняк не вырывай, а корень остается. Не будь у меня этой горничной, все бы шло как надо. Зачем ты прислал ко мне чужую горничную, а? Терпи вот поношения. Одна придет, а тени наведет.

Не услышь этого Симэнь Цин, все шло бы своим чередом, а тут в нем ярость так и закипела, злость так и поднялась. Как говорится, «злой дух устремился в самое небо». Вихрем понесся он на кухню, схватил Сюээ за волосы и что было силы стал бить палкой. Спасибо, подоспела У Юэнян и схватила его за руку.

– Перестаньте! – крикнула она. – Прекратите вы свои ссоры и не наводите хозяина на грех.

– Уродина проклятая! – ругался Симэнь. – Сам слыхал, как ты на кухне лаялась. Опять всех будоражишь?! Избить тебя мало!

Если б не козни Пань Цзиньлянь, дорогой читатель, скажу я тебе, никто б не стал в этот день избивать Сунь Сюээ.

 
Все, что исподволь долго копилось,
На голову снегом вдруг свалилось.
О том же говорят и стихи:
Цзиньлянь вконец очаровала мужа –
У Сюээ в груди обиды стужа.
Пока не перевелся род людской,
Гнев с милостью нам не дадут найти покой.
 

После того как Симэнь Цин избил Сюээ, он направился в покои Цзиньлянь и преподнес ей четыре ляна жемчужин в ободок, которым она прихватывала волосы. Гнев ее прошел, едва она убедилась, что ее поддерживает Симэнь. На радостях она стала еще больше угождать мужу, и любовь между ними крепла изо дня в день. Как-то она устроила угощение у себя во дворике, на которое пригласила кроме Симэня У Юэнян и Мэн Юйлоу. Однако довольно вдаваться в подробности.

* * *

Симэнь Цин собрал компанию из десяти друзей. Первым был Ин Боцзюэ, выходец из оскудевшего рода. Промотав наследство, он помогал кому делать нечего, примазывался к баричам и пристраивался прихлебателем в веселых домах, за что получил прозвище Побирушка. Вторым был Се Сида, сын тысяцкого в Цинхэ. Этот наследовал отцовский титул, но о карьере и думать не хотел. Еще в детстве он остался круглым сиротой, слыл ловким игроком в мяч и азартные игры и был заправским бездельником. Третьего звали У Дяньэнь. Состоял он уездным гадателем,[207]207
  Уездный гадатель – обычно это ворожей-геомант, который помогал в уездной управе правильно справлять всевозможные церемонии.


[Закрыть] но потом его уволили, и он заделался поручителем за местных чиновников, бравших ссуды. Тут-то он и познакомился с Симэнь Цином. Четвертого звали Сунь Тяньхуа, по прозвищу Молчун. Ему было за пятьдесят, но он все еще вламывался в женские покои, передавал любовные записки и послания, зазывал к певичкам посетителей, чем и зарабатывал себе на жизнь. Пятым был Юнь Лишоу, брат помощника воеводы Юня. Шестой – Хуа Цзысюй, племянник дворцового смотрителя Хуа, седьмой – Чжу Жинянь, восьмой – Чан Шицзе и девятый – Бай Лайцян. Вместе с Симэнь Цином – десять человек. Коль скоро у Симэня водились деньги, они называли его старшим братом и каждый месяц по очереди устраивали пирушки.

Настал как-то черед Хуа Цзысюя, соседа Симэня. Угощали в доме придворного щедро – кушанья подавались на огромных блюдах и в чашах, вино лилось рекой. Собрались все друзья, кроме Симэня. Он оказался занят и ему оставили почетное место. После обеда прибыл, наконец, и он, в полном параде, сопровождаемый четырьмя слугами. Все повставали с мест и пошли ему навстречу. После приветствий его усадили. Занял свое место и хозяин пира.

Перед почетным местом, на котором восседал Симэнь, пела певица. Ей аккомпанировали на лютне и цитре две искусницы.

Не поддается описанию изящество этих прелестных служительниц Грушевого сада,[208]208
  Грушевый сад – название училища для актеров, созданного при дворе танского императора Сюань-цзуна (правил с 712 по 756 г.) С тех пор актеров стали именовать служителями Грушевого сада.


[Закрыть] столь же пленительных, как одаренных.

Только поглядите:

Они в газовых платьях – белых, как снег. Гряды черных туч – восхитительны их прически. Алеют вишнями уста, нежнее персика и абрикоса ланиты. У каждой как ива гибкий стан, льют их сердца аромат орхидей. Дивное пение слух услаждает – то иволги, мнится, порхают в ветвях. Вот закружились в танце – то резвятся фениксы в цветах. Запели старинный напев – зазвучал он свободно, легко. Танцевали они, и месяц над теремом Циньским спустился пониже. Пели они, и над Чуским дворцом.[209]209
  Циньский дворец, как и Чуский – образные названия домов, где живут певицы и танцовщицы.


[Закрыть] – остановили свой бег облака. Меняя голоса и ритм, играли, пели стройно, в лад. То яшмы легкий нежный звон вдруг замирал и шумные аккорды нарастали, то цитра – гуськом колки – начинала протяжную песню, и, четко выделяя каждый слог, такт отбивали кастаньеты[210]210
  Китайские кастаньеты (баньцзы) представляют собой деревянные плашки которые при ударе в них издают звонкие звуки. Ими пользовались актеры, певички, уличные сказители.


[Закрыть]

После третьей чарки певицы умолкли, положили инструменты и, как ветки цветов, плавно покачиваясь, вышли вперед. Их расшитые пояса развевались на ветру. Когда они склонились в низком поклоне перед пирующими, Симэнь Цин кликнул слугу Дайаня, взял у него три конверта и наградил каждую двумя цянами[211]211
  Цянь – мера веса, равная десятой части ляна, или десяти фэням.


[Закрыть] серебра. Певицы поблагодарили его и удалились.

– Как хорошо поют! Откуда такие девицы? – спросил Хуа Цзысюя Симэнь.

– До чего ж вы забывчивы, ваша милость! – тотчас же вставил Ин Боцзюэ, не дав хозяину и слова вымолвить. – Неужели не узнаете? На цитре играла У Иньэр – Серебряная из Крайней аллеи «кривых террас», нашего почтенного брата Хуа зазноба. Лютню перебирала Чжу Айай – Любимица, дочка Косматого Чжу, а на лютне играла Гуйцзе,[212]212
  Имена певичек – это обычно прозвания, поэтому они несут определенный образ. Иньэр значит «Серебряная», Гуйцзе – «Коричная сестрица».


[Закрыть] сестрица Ли Гуйцин, от мамаши Ли Третьей со Второй аллеи. Она же вашей супруге племянницей доводится,[213]213
  Имеется в виду вторая жена Симэня Ли Цзяоэр, бывшая певичка.


[Закрыть] а вы делаете вид, будто не знакомы.

– Шесть лет не видались, – засмеялся Симэнь, – вон какая выросла.

Подали вино. Расторопная Гуйцзе наполнила кубки, а потом нагнулась и шепнула несколько ласковых слов Симэню.

– А что поделывают твоя мамаша с сестрицей? – спросил он ее. – Почему не навестит дочь?

– Мамаше с прошлого года худо стало. Нога у нее отнялась. Без посторонней помощи ходить не может. А сестрицу Гуйцин гость с реки Хуай на полгода откупил. Так на постоялом дворе и живет. Даже дня на два, на три домой не отпускает. Кроме меня и дома никого нет. А я к знакомым господам хожу, когда петь позовут. Нелегко приходится. Я сама собиралась навестить тетушку, да все никак время не выкрою. А вы, ваша милость, тоже что-то давно к нам не заглядывали. Или дозволили бы тетушке навестить мамашу.

Покладистая, смышленая и бойкая на язык Ли Гуйцзе сразу приглянулась Симэнь Цину.

– Что ты скажешь, если я с близкими друзьями провожу тебя домой, а? – спросил он.

– Вы шутите, сударь, – отвечала Гуйцзе. – Видано ли, чтобы знатный да входил в дом ничтожного!

– Я не шучу. – Симэнь достал из рукава платок, зубочистку и коробку душистого чаю и протянул их Гуйцзе.

– А когда вы изволите прийти, сударь? – спросила она. – Я бы слугу загодя послала предупредить.

– Да как все разойдутся, так и пойдем.

Вскоре вино кончилось. Настала пора зажигать огни, а гостям расходиться. Симэнь попросил Ин Боцзюэ и Се Сида немного задержаться.

Сопровождая Гуйцзе, они верхами въехали в квартал кривых террас.

Да,

 
Бросаться ль на красивую игрушку? –
Куда разумней в стороне держаться.
Легко попасть в парчовую ловушку,
Труднее из ловушки выбираться.
Об этом и в песне поется:
Да это же губительный притон,
Ров на задворках сточный,
Неприметный,
Для отправления нужды секретной!..
Острог, что на тычке сооружен.
Покойницкая…
В этой смрадной яме
Живых не сыщешь,
Мертвецы – рядами.
Пещера тут – приют заблудших душ,
Тут бойня – свалка провонявших туш;
Тут жизни поношенье,
Ограбленье,
Где все встает пред Смертью на колени.
Вот и слова, начертанные сажей:
«Тут красоты и купля и продажа.
Красотку сторговал – не забывай-ка,
Что у красотки есть еще хозяйка.
Плати и ей.
Она любовь отмерит
И не продешевит,
А в долг не верит!»
 

Симэнь Цин с друзьями сопроводил паланкин Гуйцзе до самых ворот, где их встретила Ли Гуйцин и ввела в залу. После взаимных приветствий пригласили хозяйку дома.

Немного погодя, опираясь на клюку, вышла старуха, волоком волоча ногу, и поклонилась гостям.

– Свет, свет! – воскликнула она. – Сам знатный зять пожаловал. Каким ветром занесло?

– Простите, матушка! – Симэнь улыбнулся. – Все дела, никак не мог выбраться.

– Как величать господ, что пожаловали с вами? – поинтересовалась старуха.

– Это мои лучшие друзья – брат Ин Второй и Се Цзычунь.[214]214
  Се Цзычунь – второе имя приятеля Симэня – Се Сида.


[Закрыть] У брата Хуа собирались, встретили Гуйцзе, ну и проводить решили. Вина! – крикнул Симэнь. – Пропустим под музыку по чарочке.

Хозяйка усадила гостей на почетные места. Тем временем заваривали чай, убирали церемониальную гостиную и припасали закуски. Вскоре слуга накрыл стол, зажег фонари и свечи, расставил вино и деликатесы.

Переодетая Гуйцзе вышла из своей спальни и села сбоку.

Это было настоящее гнездо любовных утех, вертеп, где иволги порхают в цветах. Не обошлось и без Гуйцин. Сестры наливали золотые чарки, играли на лютнях, пели и угощали гостей вином.

О том же говорят и стихи:

 
Янтарный сок горит в лазурных кубках,
Сверкают капли пурпуром жемчужным.
За ширмой, в ароматных клубах
Драконов и жар-птиц несут на ужин.
Вовсю звучат свирель и барабан,
Поют уста и гнется гибкий стан.
Лови момент, пока имеешь силу!
Речь – в шепот, а свеча померкла и оплыла.
Да, без вина ты, как Лю Лин,[215]215
  Лю Лин (221–300) – один из содружества «Семи мудрецов из Бамбуковой рощи», знаменитый бражник. Все стихотворения почти полностью совпадает со стихами поэта Ли Хэ (789–816) «Будем пить!».


[Закрыть] сойдешь в могилу.
 

Сестры спели куплеты, над столом порхали чарки – пир был в самом разгаре.

– Давно мне говорили, что Гуйцзе знает южные напевы,[216]216
  Южные напевы – мелодии из популярных в XVI в. пьес жанра куньцюй, распространенных в районе нынешнего Шанхая.


[Закрыть] – обернувшись к Гуйцин, заметил Симэнь Цин. – Как ты думаешь, можно ее попросить спеть ради этих господ?

– Не смеем вас беспокоить, барышня, – вставил Ин Боцзюэ, обращаясь к Гуйцзе, – но с удовольствием прочистим уши, чтобы насладиться дивным пением и выпить по чарочке.

Гуйцзе продолжала сидеть и только улыбалась.

Надобно сказать, что упрашивая Гуйцзе спеть, Симэнь имел намерение овладеть ею, и поднаторевшая хозяйка тотчас же раскусила, куда он клонит.

– Наша Гуйцзе с детства избалована и очень застенчива, – начала сидевшая рядом Гуйцин. – Перед гостями так сразу она петь не станет.

Симэнь позвал Дайаня, вынул из кошелька пять лянов серебра в слитке и положил на стол.

– Это не в расчет, – сказал он. – Гуйцзе на пудру и белила. На этих днях парчовые одежды пришлю.

Гуйцзе поспешно поднялась с места и поблагодарила Симэня. Потом она велела служанке отнести подарки и убрать со столика. Гуйцин она попросила сесть рядом.

Гуйцзе не торопясь слегка поправила прозрачный рукав, из которого свисала красная с серебряной нитью бахрома носового платочка, похожая на плывущие по реке лепестки, тряхнула юбкой и запела на мотив «Лечу на облаке»:

 
Достоинства мои – пример для вас,
О жительницы расписных террас.
Походка, речь и все мои манеры
О вкусе говорят, о чувстве меры.
Чуть шелохнусь, чуть поведу рукою –
Струится тонкий аромат рекою.
Едва ли не за каждое движенье
От всех приемлю знаки преклоненья,
И вся моя осанка говорит,
Что и в грязи – прозрачен, чист нефрит.
Как долго б эта песня ни звучала –
Пленила бы гостей и чаровала.
И каждый бы твердил здесь неустанно:
«Ну, чем не грезы самого Сян-вана!»
 

Гуйцзе умолкла. Симэнь Цин едва сдерживал себя от охватившего его восторга. Он приказал Дайаню отвести коня домой, а сам остался у Ли Гуйцзе. Коль скоро Симэню не терпелось насладиться юной певицей, а ее как могли на то толкали Ин Боцзюэ и Се Сида, желаемое скоро было достигнуто.

На другой день Симэнь наказал слуге принести из дому пятьдесят лянов серебра и купить в шелковой лавке четыре перемены нарядов, чтобы отпраздновать перемену прически у Гуйцзе.[217]217
  Перемена прически у Гуйцзе означает не утрату девственности, а новое «замужество» – знакомство с новым клиентом.


[Закрыть] Прослышала об этом и Ли Цзяоэр. Она, конечно, обрадовалась за свою племянницу и тотчас же передала ей с Дайанем слиток серебра на головные украшения и платья.

Не умолкала музыка и песни, не прекращались танцы и пляски. Пировали целых три дня. Ин Боцзюэ и Се Сида пригласили Молчуна Суня, Чжу Жиняня и Чан Шицзе. Они выложили по пять фэней серебра и пришли поздравить Гуйцзе. Ей устроили спальню, за которую полностью заплатил Симэнь.

Ликовал весь дом. Изо дня в день вино лилось рекой, но не о том пойдет речь.

 
Все новые песни и танцы подай богачу;
Иссякнет мошна – нищеты он познает мытарства.
Пора богачу обратиться с недугом к врачу.
Совет: бережливость – от бедности близкой лекарство.
 

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.