Электронная библиотека » Ланьлинский насмешник » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 10 ноября 2013, 00:49


Автор книги: Ланьлинский насмешник


Жанр: Зарубежная старинная литература, Зарубежная литература


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 122 страниц) [доступный отрывок для чтения: 39 страниц]

Шрифт:
- 100% +

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
БЛУДНИЦА НАСЛАЖДАЕТСЯ УКРАДКОЙ ОТ У ЧЖИ
РАССЕРЖЕННЫЙ ЮНЬГЭ ПОДЫМАЕТ ШУМ В ЧАЙНОЙ

Вино и женщины несут погибель странам,

Красавицы – мужьям несчастный дар.

Дацзи сгубила Чжоу – иньского тирана,[125]125
  Чжоу Синь (XI в. до н. э.), государь древней династии Инь, был влюблен в красавицу Дацзи и потакал всем ее прихотям. Тогда У-ван поднял войска и разгромил армию Чжоу Синя. Чжоу Синь покончил с собой, а Дацзи была казнена. Ее голову привязали к белому знамени в знак того, что именно она погубила царство Чжоу Синя и династию Инь.


[Закрыть]

А в царстве У – Си Ши.[126]126
  Князь царства Юэ (V в. до н. э.) подарил красавицу Си Ши правителю царства У, тот увлекся ее и забросил все дела правления, тогда войска Юэ вторглись в У и разгромили его.


[Закрыть]
разрушила алтарь[127]127
  Здесь под «алтарем» имеется в виду «Алтарь отечества» (шэцзи), который рухнул по вине красавицы Си Ши.


[Закрыть]

В любви отрады и веселья ждешь –

Не забывай, что к гибели идешь!

Опутанный Цзиньлянь любовною игрою,

Симэнь оставил лань, погнавшись за сайгою.


Так вот, взяла старая Ван серебро и перед уходом обратилась к Цзиньлянь:

– Я пойду за вином, а тебя, дорогая, попрошу поухаживать за гостем. Тут еще немного осталось. Вам по чарочке хватит. Думаю на Восточную улицу сходить – там вино получше. Так что немного задержусь. Лицо старухи расплылось в улыбке.

– Не ходите, мамаша, – попросила Цзиньлянь, – и этого хватит.

– Ай, милая! Вы с господином не чужие, небось. Посидите, по чарочке пропустите – ничего тут особенного нет, – уговаривала Ван.

Цзиньлянь все еще упрашивала хозяйку, но сама не уходила. Старуха поплотнее прикрыла дверь, завязала скобку веревкой, а сама села у дороги и принялась сучить нитки, оставив любовников с глазу на глаз в запертой комнате.

Симэнь Цин очей не спускал с Пань Цзиньлянь. У нее чуть распустилась прическа, приоткрылась пышная грудь, на лице играл румянец. Симэнь наполнил чарку и поднес Цзиньлянь, потом притворился, будто ему душно, и скинул зеленый шелковый халат.

– Можно вас побеспокоить, сударыня? Будьте так добры, положите на кан.

Цзиньлянь приняла у него халат и положила на кан. Симэнь нарочно провел рукой по столу и смахнул палочки. На счастье, они упали прямо под ноги Цзиньлянь. Он тотчас же нагнулся за ними и увидел два золотых лотосовых лепестка – маленькие остроносые ножки, ровно в три цуня.[128]128
  Цунь – мера длины около 3 см., равна 1/10 чи.


[Закрыть]
Ему стало не до палочек, и он сжал в руках расшитую цветами туфельку.

– Вы уж чересчур, сударь, – рассмеялась Цзиньлянь. – Если у вас вспыхнуло желание, то ведь и я не лишена чувств. Вы в самом деле хотите обладать мною?

– Будь моей, дорогая, – проговорил он и опустился перед ней на колени.

– Только как бы не застала мамаша, – проговорила Цзиньлянь и обняла Симэня.

– Не так страшно. Она все знает.

Они сняли одежды и легли, отдавшись наслаждениям.

Только поглядите:

Мандаринка-уточка и селезень шеи сплели, на воде резвятся. Прильнул к подруге феникс – порхают в цветах. И парами свиваясь, ликуют, шелестят неугомонно ветки. Сладки, прекрасны узы, связавшие любовников сердца. Жаждут страстного поцелуя его губы алые, румяные ее ланиты того ж нетерпеливо ждут. Вот чулочек шелковый взметнулся высоко, и над его плечами два тонких серпика луны взошли в одно мгновенье. Упали, свисли шпильки золотые, и ложе затмила черных туч гряда. В любви клянутся вечной, нерушимой, игру ведут на тысячу ладов. Стыдится тучка, робеет дождь. Еще хитрее выдумки, искуснее затеи. Кружась, щебечет иволга, не умолкая. Нектаром уста упоены. Страстно вздымается талия-ива и жаром пылают вишни-уста. Как звезды сверкают глаза с поволокой, украшают чело ароматные перлы. Волнами колышется пышная грудь, капли желанной росы устремляются к самому сердцу пиона.

Да,

 
Такого наслажденья не знали никогда.
Особо сладок вкус запретного плода.
 

Едва они встали, чтобы привести себя в приличный вид, как открылась дверь и появилась старуха.

– Ах, вот вы чем тут занимаетесь! – захлопала она в ладоши, изобразив удивление и испуг.

Любовники всполошились.

– Так, так, – продолжала хозяйка. – Я пошить мне на смерть тебя пригласила, а ты блудить начала? Узнает муж – мне не поздоровится. Лучше, пожалуй, самой все ему рассказать.

С этими словами старая Ван повернулась и пошла к У Чжи, но ее ухватила за подол испуганная Цзиньлянь.

– Мамаша, простите! – упав на колени перед старухой, умоляла она.

– Вы должны исполнить одно мое требование, – сказала хозяйка.

– Что одно – целых десять исполню, – заверила ее Цзиньлянь.

– Отныне и впредь ты никогда не будешь противиться желаниям господина Симэня и все скроешь от мужа. Когда б ни позвал тебя господин Симэнь – рано или поздно – ты должна прийти. А не явишься хоть раз, все скажу У Старшему.

– Буду во всем вас слушаться, мамаша, – обещала Цзиньлянь.

– Вам, сударь, я говорить ничего не собираюсь. Вы и сами видите, наш план полностью удался. Помните обещанное, не нарушайте слова. Но если исчезнете, все станет известно У Старшему.

– Будь покойна, мамаша. Я свое слово сдержу.

– Обещать вы горазды, а где доказательства? – продолжала старуха. – Пусть каждый из вас обменяется чем-нибудь на память. Это и будет залогом вашей искренности.

Симэнь выдернул из прически золотую шпильку и воткнул ее в черное облако Цзиньлянь, но она спрятала ее в рукав, чтобы не вызвать подозрений у мужа. Потом она достала из рукава платочек и протянула его Симэню. Они втроем выпили еще по нескольку чарок. Было за полдень.

– В это время муж приходит, – сказала, вставая, Цзиньлянь. – Я пойду.

Она поклонилась хозяйке и Симэню и пошла черным ходом. Только она опустила занавеску, как явился У Чжи.

Но вернемся в чайную.

– Ну, как мой план? – спросила Симэня старуха.

– Много я тебе хлопот доставил, мамаша, – проговорил Симэнь. – Да ты превзошла Суй Хэ и затмила Лу Цзя! От тебя не уйдут девять из десяти воительниц.

– Как пташка в любовном поединке? Довольны?

– Слов нет! Не-от-ра-зи-ма!!!

– Она из певиц. Ко всему приучена, – заметила Ван. – Мне спасибо говорите. Если б не старуха, не видать бы вам красавицы. Только обещанного не забудьте.

– О награде не беспокойся. Как до дому доберусь, пришлю. От обещанного не отказываются!

– Да видят очи мои триумфальные знамена, да слышат уши мои радостные вести. Ой, не пришлось бы мне после выноса по соседям бегать – деньги плакальщикам собирать.

– Кто отведал хоть мандаринную корочку, не забудет озера Дунтин.

Симэнь заметил, что на улице никого нет, приспособил глазную повязку[129]129
  Имеется в виду особая маска из тонкого шелка, которая защищала глаза от пыли.


[Закрыть]
и, довольный, покинул чайную, но не о том пойдет речь.

На другой день он опять заглянул к Ван выпить чайку. Хозяйка усадила гостя и тут же подала крепкого чаю. Симэнь достал из рукава серебряный слиток весом в десять лянов и вручил старухе.

И чего только не сделает смертный ради денег!

Когда увидала Ван своими черными глазами белое, сверкавшее как снег, серебро, радости ее не было предела. Она взяла слиток и отвесила Симэню два поклона.

– Премного вам благодарна, сударь, – повторяла она. – У Чжи вроде еще дома. Я сейчас сбегаю. Скажу, фляжка из тыквы-горлянки[130]130
  Тыква-горлянка – особый вид тыквы, обычно в виде небольшой бутылочки, суженной посередине. Высушенные плоды такой тыквы обычно использовались для хранения лекарств и разных снадобий, иногда из нее делали черпачки. Образ горлянки в китайской культуре ассоциирован также с женскими половыми органами.


[Закрыть]
понадобилась, а сама погляжу.

Старуха прошла черным ходом в дом У Чжи. Цзиньлянь кормила мужа завтраком, когда услыхала стук в дверь.

– Кто там? – спросила она у Инъэр.

– Тетя Ван пришла, горлянку просит, – отвечала падчерица.

Цзиньлянь быстро спустилась вниз.

– А, мамаша! Вон горлянка. Возьми, пожалуйста. Зашла бы да посидела.

– Дом без присмотра оставила, – проговорила старуха, беря горлянку и делая знак рукой.

Цзиньлянь поняла, что ее ждет Симэнь. Она постаралась поскорее накормить и выпроводить мужа, а сама поднялась наверх, напудрилась, подрумянилась и вырядилась в новое пестрое платье.

– Хорошенько за домом смотри, – наказала она Инъэр. – Я буду у тети Ван и скоро вернусь. Как появится отец, приди мне скажи. Ослушаешься, быть тебе битой, негодница!

Инъэр поклонилась в ответ, но не о том пойдет речь.

Цзиньлянь отправилась в чайную и опять разделила ложе с Симэнем.

Да,

 
Слива сплелась с абрикосом весной –
Пусть делят другие печали с тоской.
О том же сложен и романс с двояким смыслом:
Горлянка, горлянка
Толста, как лоханка,
А горлышко узко.
Была по весне она тоньше, моложе,
И ветер дыханьем, бывало, тревожит
Да треплет за гузку.
И как она стала быстрей, чем в полгода,
Колода колодой!
Толстуха, срамница,
Могла ль с бедняком Янь Хуэем[131]131
  Янь Хуэй (521–490 гг. до н. э.) – один из любимых учеников Конфуция, находивший удовольствие в бедной и спокойной жизни. В книге «Беседы и суждения», составленной учениками Конфуция, говорится, что Янь Хуэй довольствовался в день одной плетеной корзиночкой риса и одним ковшом питья.


[Закрыть]
ужиться!..
Теперь – по теченью плывет.
Вот свален тщедушный,
Вот сбит равнодушный –
Где делом, где телом прижмет.
Давала горлянка испить на конюшне,
В трактире, подлянка, имела успех,
Да вот не у всех,
Кому бы направить хотела струю.
Теперь от нее отказался б Сюй Ю.[132]132
  В древности мудрец Сюй Ю жил отшельником на берегу реки Иншуй. Стареющий император Яо послал людей, чтобы пригласить его принять бразды правления над девятью уделами. Сюй Ю не пожелал слушать эти предложения и демонстративно принялся промывать уши речной водой. Потом он удалился в горы Цзишань. У него не было даже чашки, и он пил воду прямо из ладоней. Какой-то человек подарил ему ковшик из тыквы-горлянки. Сюй Ю повесил его на дерево и слушал, как гудит в нем ветер. Потом монотонный гул ему надоел, и он выбросил ковшик.


[Закрыть]

Хоть розово горлышко – темень внутри,
А что в ней за зелье – смотри!
 

Симэнь Цину казалось, что Цзиньлянь к нему с неба спустилась. Они сели рядом, плечом к плечу. Старуха подала им крепкого чаю и спросила Цзиньлянь:

– Муж ни о чем не расспрашивал?

– Спрашивал, все ли сшила. Одежды, говорю, закончила, остались туфли и чулки.[133]133
  Китайцы носили матерчатые туфли, украшенные вышивкой, чулки, сшитые из шелковой материи.


[Закрыть]

Хозяйка накрыла стол, поставила вина, и они, никем не стесняемые, стали наливать друг другу чарки. Симэнь пристально рассматривал Цзиньлянь. Она казалась еще прекрасней, чем накануне. После нескольких чарок на лице ее заиграл румянец. Гладко начесанные букли ниспадали на подфабренные виски. Своими чарами она затмила бы бессмертную с небес, превзошла бы лунную фею Чанъэ.

О том же поется в романсе на мотив «Пьянит восточный ветерок»:

 
Волнует она чувственной красой
И манит своей шпилькой золотой
И легкой юбки нежной бирюзой.
Ее прическа – туч ночных черней,
Наверно то с луны сошла Чанъэ;
И золото красы ее бледней.
 

Симэнь не находил слов, чтобы выразить свое восхищение красавицей. Он заключил ее в объятья и приподнял юбку, дабы взглянуть на ее ножки. Обутые в атласные, чернее воронова крыла, туфельки, они вызвали в нем неописуемый восторг. Любовники пили чарку за чаркой и вели непринужденную беседу.

– Разрешите узнать, сколько вам лет? – поинтересовалась Цзиньлянь.

– Мне двадцать семь. Родился в год тигра, поздно вечером двадцать восьмого в седьмой луне.

– Много у вас в доме женщин?

– Три или четыре, кроме жены. Только ни одной по сердцу.

– А сколько сыновей?

– У меня только дочь, да и та вот-вот выйдет замуж.

Тут Симэнь начал расспрашивать Цзиньлянь. Он достал из рукава серебряную с позолотой коробочку, в которой хранился особый ароматный чай с корицей, положил плиточку[134]134
  Речь идет об особой лепешке, круглой по форме, приготовленной из ароматного чайного листа и душистой маслины. Такую лепешку клали в рот после еды и перед сном для того, чтобы освежить рот.


[Закрыть]
себе на язык и отправил ее прямо в рот Цзиньлянь. Они обнимались, сливались в страстных долгих поцелуях, когда языки проникали друг дружке в уста и ласкались кончиками. Старуха то и дело заходила в комнату – приносила кушанья, подавала вино и не обращала никакого внимания на все их шалости, не мешала их радостям.

Через некоторое время вино распалило их чувства настолько, что Симэнь, сгорая от желания, показал ей то самое, дал коснуться нежными пальчиками. Симэнь, надобно сказать, смолоду перебывал у многих красоток в переулках и аллеях. Воитель его не расставался с умащенной особыми составами серебряной подпругой, отчего обретал еще большую солидность, тверже стоял на ногах, являя грозный вид – лик, багровеющий в обрамлении черной бороды. Словом, молодец!

О том же говорят и стихи:

 
Детина, прямо скажем, лучший сорт:
То в обращеньи мягок он, то тверд;
То мается-шатается, как пьяный,
А то застынет, вроде истукана.
Привык он, забияка неуемный,
Туда-сюда сновать в пещере темной.
Ютится он в Обители у Чресел,
Два сына всюду неразлучны с ним.
Проворен и отзывчив, бодр и весел,
Красотками он ревностно любим.
 

Вскоре и Цзиньлянь сняла одежды. Симэнь прильнул к ее прелестям – ничем не затененному, бело-ароматному, густо цветущему, пышно-нежному, розоватому с бахромою, упруго-связанному – тому, что любят тысячи, жаждут десятки тысяч и сами не ведая, что это такое.

О том же говорят и стихи:

 
Горячи, упруги губы,
Всем желанны и не грубы;
В играх держатся пристойно,
Поиграют – спят спокойно,
Обитают у обрыва,
Где трава совсем скудна.
Кто-то юркнет к ним, игривый,
И начнется бой шутливый.
Вмиг желанье и упорство
Одолеют непокорство –
Тем и кончится война.
 

С тех пор Цзиньлянь каждый день встречалась в чайной с Симэнем. Связало их сердца обоюдное чувство, прилепила как клеем, друг к другу любовь.

Исстари так повелось: добрая слава дома сидит, а дурная – за тысячу верст бежит. Не прошло и полмесяца, как про тайную связь Цзиньлянь и Симэня узнали все соседи. Только У Чжи оставался в неведении.

Да,

 
Он в праведных трудах проводит дни и ночи,
А как пресечь позор – и помышлять не хочет.
О том же говорят и стихи:
О добрых делах ничего не известно,
А слава дурная звенит повсеместно.
Бедняга У Чжи, его участь жалка –
С Симэнем жена его тайно близка.
 

Тут наш рассказ раздваивается.

* * *

Расскажем теперь о пареньке по фамилии Цяо, который жил в том же уездном городе. Было ему лет шестнадцать. Поскольку родился он и вырос в округе Юнь, куда был отдан в солдаты его отец, мальчика стали звать Юньгэ – Юньский сынок. Жили они вдвоем со старым отцом. Юньгэ был малый смышленый, торговал свежими фруктами у кабачков, которых немало разместилось по соседству с управой. Частенько перепадало ему и от Симэня.

В тот день, о котором речь, Юньгэ раздобыл корзину первых груш и пошел искать Симэня. Один отменный болтун сказал ему:

– Юньгэ! Если он тебе нужен, скажу, куда надо идти – сразу найдешь.

– Скажи, говорливый дядя, – попросил пострел. – Эх, найти бы мне его, получил бы медяков тридцать, а то и пятьдесят старому батюшке на пропитание.

– Вот что я тебе скажу, – продолжал говорун. – Он с женой торговца лепешками У Старшего развлекается. Целыми днями на Лиловокаменной у старой Ван в чайной пропадает. Зайди утром, зайди вечером – все там сидит. Ты – малыш, и придешь, так тебе ничего не будет.

Поблагодарил Юньгэ болтуна, взял корзину и направился прямо на Лиловокаменную к старухе Ван. Она сидела на скамейке и сучила нитки. Юньгэ поставил корзину на землю и поклонился.

– Ты зачем пришел, Юньгэ? – спросила Ван.

– Его милость ищу. Может, медяков тридцать или полсотни заработаю старому батюшке на пропитание.

– Что еще за его милость?

– Того самого – известно кого.

– У каждого имя есть.

– Того, кто двойную фамилию носит,[135]135
  Китайские фамилии за редким исключением состоят из одного иероглифа. Фамилия Симэнь названа двойной, ибо содержит два иероглифа, что отличает ее от всех прочих.


[Закрыть]
– пояснил Юньгэ.

– Это кто ж такой?

– Шутить изволите, мамаша? Говорить хочу с его милостью господином Симэнем.

И Юньгэ направился было в чайную, но его задержала старуха.

– Ты куда, макака? В чужом доме есть приемная, но есть и внутренние покои!

– А я вот пойду и разыщу.

– Ах ты, обезьяний выродок! – заругалась старуха. – Какого тебе еще Симэня в моем доме понадобилось?

– Что ж, мамаша, думаешь все сама съесть, а со мной и крохами не желаешь поделиться, да? Что, я не понимаю, что ли?

– Да что ты, молокосос, понимаешь! – наступала Ван.

– Настоящая ты сводня, старая карга! Тебе бы капусту рубить да ни листика не уронить. А если я брату-лоточнику все расскажу, что тогда?

Эти слова так и подкосили старуху.

– Обезьянье ты отродье! – вскипела она от злости. – К старому человеку подходишь да всякую чушь мелешь!

– Я, говоришь, макака, а ты – старая сводня, собачье мясо!

Ван схватила Юньгэ и задала две звонких пощечины.

– За что бьешь? – закричал пострел.

– Ах ты, подлая макака, мать твою…! Еще кричать будешь? Вот вышвырну за дверь, – ругалась старуха.

– За что бьешь, я тебя спрашиваю, старая гнида? Что я тебе сделал?

Старуха надавала подростку тумаков и выпихнула на улицу. Потом вышвырнула на дорогу корзину с грушами, которые раскатились во все стороны. Убедившись, что ему не одолеть сводню, Юньгэ с руганью и плачем пошел прочь, подбирая груши.

– Ну, погоди, старая гнида! Ты у меня еще поплачешь, – указывая в сторону чайной, ругался Юньгэ. – Не будь я Юньгэ, если не скажу ему обо всем. Вот разрушу твое логово, тогда не больно-то разживешься.

С этими угрозами сорванец взял корзину и пошел искать того, кто ему был теперь нужен.

Да,

 
За все, в чем старуха была виновата,
Теперь неизбежно наступит расплата.
Пусть будет разжалован дух преисподней[136]136
  Имеется в виду дух преисподней – Сяньдаошэнь, к которому обращались с мольбой перед началом похорон.


[Закрыть]

Найдется кому рассчитаться со сводней.
 

Если хотите узнать, кого пошел искать Юньгэ и что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ПЯТАЯ
ЮНЬГЭ, ИЗОБЛИЧИВ ЛЮБОВНИКОВ, ОБРУШИВАЕТСЯ НА СТАРУХУ ВАН
РАСПУТНИЦА ОТРАВЛЯЕТ У ЧЖИ

Погрязнешь в таинствах страстей

Счастливый брак сочтешь обузой.

Лишь простота влечет людей,

Холодный взгляд претит союзу.

Цветов не надо ярких рвать,

Покой нисходит к душам честным.

Пускай семью считаешь пресной –

Все ж на красоток меньше трать.


Итак, побитый Юньгэ не знал, как бы ему выместить обиду. Он подхватил корзину с грушами и пошел разыскивать У Чжи. Пройдя несколько улиц и переулков, он заметил, наконец, торговца с коромыслом на плечах.

– Давно не видались, – проговорил Юньгэ, останавливаясь и разглядывая У Чжи. – А ты, брат, раздобрел.

– Мне толстеть не с чего. Я всегда такой, – отвечал У Чжи, ставя коромысло на землю.

– Как-то нужны мне были отруби, все лавки обошел – нигде нет. А у тебя, говорят, хоть отбавляй.

– Откуда у меня отруби? Я ни гусей, ни уток не развожу.

– Не разводишь, говоришь? А отчего ж разжирел и размяк, как селезень? Бери тебя, в котле вари, ты и голоса не подашь.

– А, ты оскорблять меня, макака негодная? Моя жена ни с кем шашни не водит, как же ты смеешь называть меня селезнем?[137]137
  Намек на измену жены. Селезнем называют рогоносца.


[Закрыть]
– возмутился У Чжи.

– Шашни не водит, а путается вовсю, – выпалил малый.

– С кем путается, говори! – остановил его У Чжи.

– Вот чудак! Да ты меня-то не хватай, лови лучше того, кто у нее под боком.

– Братец! Скажи, кто он, – допытывался У Чжи. – Десяток лепешек дам.

– Причем лепешки! Выпить пригласи, тогда скажу.

– Пойдем!

У Чжи поднял коромысло и повел Юньгэ в кабачок. Там он опустил коромысло, достал лепешек, заказал мяса и вина и пригласил Юньгэ.

– Вина хватит, а мяса пусть еще подрежут, – попросил паренек.

– Ну, говори же, брат.

– Не торопи. Поем, тогда и расскажу. И не волнуйся. Я тебе помогу любовников поймать.

– Ну, говори! – не унимался У Чжи, видя как Юньгэ поглощает мясо и вино.

– Хочешь знать, вот пощупай у меня на голове шишку, – начал сорванец.

– Где это тебе подсветили?

– А дело было так. Иду я с корзиной груш, ищу господина Симэня. Все исколесил, нигде нет. Тут один и говорит: «Он в чайной у старой Ван с женой У Старшего забавляется. Каждый день наведывается». Пошел туда. Может, думаю, медяков тридцать или полсотни заработаю. И представь себе. Старая карга не пустила меня к Симэню, избила, сука, и выгнала вон. Вот я и пошел за тобой. Сперва подразнил немножко, чтоб расшевелить, а то бы ты и не поинтересовался.

– Это правда? – спросил У Чжи.

– Ну, опять за свое! Говорю, никудышный ты человек! Жена там с Симэнем тешится, только и ждет, как ты за ворота. Сразу к старухе бежит, а ты не веришь. Неужели врать буду?!

– Не скрою, брат, – сказал У Чжи, выслушав мальчишку, – жена, верно, каждый день к старухе ходит – то платье шьет, то туфли. А домой заявится – румяная такая. У меня ведь дочка от первой жены, так она ругает и бьет ее с утра до ночи, есть не дает. А эти дни совсем не в себе. Меня увидит, не улыбнется. Я и сам стал подозревать. Верно ты говоришь. А что если я оставлю коромысло да пойду накрою любовников на месте преступления, а?

– Ты взрослый человек, а понятия у тебя никакого! Эту тварь Ван ведь ничем не запугаешь. Ну, как ты их накроешь? У них условные знаки. Стоит старой карге тебя только завидеть, сразу жену твою спрячет. А Симэнь – ого! Таких как ты, два десятка уложит. Его ты не схватишь, а кулаков его отведаешь. У него ведь и деньги, и положение. На тебя ж потом и жалобу подаст. Засудит, а за тебя кто заступится? Только себя погубишь.

– И то верно. Но как же ему отплатить?

– Мне тоже старухе отплатить надо, – сказал Юньгэ. – Вот что я тебе посоветую. Сейчас ступай домой и молчи, виду не подавай. А завтра лепешек возьми поменьше и выходи торговать. Я тебя у переулка подожду, а как заявится Симэнь, позову. Ты возьмешь коромысло и будешь наготове поблизости. Я разозлю старую каргу, она начнет меня бить. Как только я выброшу на дорогу корзину, вбегай в чайную. Старуху я постараюсь задержать, а ты врывайся прямо во внутреннюю комнату и чини над ним расправу. Верно я говорю?

– Не знаю, как мне благодарить тебя, брат, – сказал У Чжи. – Есть у меня несколько связок медяков, на, возьми. А завтра пораньше приходи на Лиловокаменную. Буду ждать.

Юньгэ получил вместе с деньгами лепешек и удалился. У Чжи расплатился за вино, взял коромысло и пошел торговать, но вскоре вернулся домой. Цзиньлянь обыкновенно ругала и всячески унижала мужа, но в последние дни у нее, видно, совесть заговорила, и она немного смягчилась. А У Чжи, как всегда, молчал.

– За вином сходить? – спросила она.

– Да я только что выпивал с приятелем, – отозвался муж.

Цзиньлянь накрыла стол, и они сели ужинать, но о том вечере говорить больше не будем.

Наутро после завтрака У Чжи припас всего три противня лепешек. Цзиньлянь ничего не заметила. Ведь она думала лишь о Симэне. Муж прихватил коромысло и отправился торговать, чего только и ждала жена. Она тут же шмыгнула в чайную и стала поджидать любовника.

Но вернемся к У Чжи. В самом начале Лиловокаменной он встретил Юньгэ. Тот стоял с корзиной в руке и озирался по сторонам.

– Ну как? – спросил У Чжи.

– Рановато еще. Ступай поторгуй немного и приходи. Молодчик вот-вот пожалует. А ты будь поблизости, далеко-то уж не уходи.

У Чжи побежал продавать лепешки и немного погодя опять подошел к пареньку.

– Как выброшу корзину, так и выбегай.

У Чжи оставил коромысло, но не о том пойдет речь.

О том же говорят и стихи:

 
Сообщник есть у тигра, есть у птахи.
Силки расставишь, но не мало ль сил?
Юньгэ с Симэнем потягаться порешил,
Но далеко юнцу до всемогущей свахи.
 

Итак, подхватил Юньгэ корзину и вошел в чайную.

– Ты меня за что вчера избила, старая свинья? – заругался он.

– Ах ты, макака проклятая! – вскочив с места, с гневом набросилась на него Ван. – Чего тебе тут нужно? Опять пришел старуху оскорблять, да?

– За тем же самым, старая сводня, собачье мясо! … тебе, случница!

Старуха так рассвирепела, что схватила Юньгэ и давай его бить.

– На, бей! – крикнул юнец и выбросил на улицу корзину.

Хозяйка только было хотела удержать Юньгэ, как он с криком «На, бей!» наклонился ей до пояса и так ударил головой в живот, что, не будь сзади стены, старуха так бы и опрокинулась навзничь. Сорванец изо всех сил припер ее к стене, а тем временем в чайную ворвался, на ходу сбрасывая халат, У Чжи. Старая Ван попыталась было его удержать, но не тут-то было. Юньгэ крепко-накрепко припер старуху, и та только крикнула:

– У Старший идет!

Цзиньлянь и Симэнь не знали, что делать. Цзиньлянь бросилась припирать дверь, а Симэнь залез под кровать. У Чжи толкнул дверь, но открыть не смог.

– Вот вы, оказывается, чем занимаетесь! – закричал он.

Цзиньлянь держала дверь.

– Ты же хвастался, драться больно ловок, – в полной растерянности говорила она Симэню, – а когда нужно, так от тебя никакого проку. Перед бумажным тигром струсил?

Цзиньлянь явно намекала Симэню, чтобы он схватился с У Чжи и выбрался из чайной. Тут только Симэнь смекнул, что ему предпринять.

– И вовсе я не испугался, – оправдывался он, вылезая из-под кровати, – просто сразу не сообразил.

Он вынул задвижку, открыл дверь и крикнул:

– Стой!

Муж хотел схватить любовника, но тот ударил его ногой. У Чжи был мал ростом, удар пришелся ему прямо под сердце. Он вскрикнул и рухнул на пол. Симэнь дал тягу. Видя, что дело плохо, Юньгэ отпустил старуху и бросился бежать. Соседи знали, каким влиянием пользуется Симэнь Цин, потому не посмели вмешиваться. Старуха стала поднимать У Чжи. Изо рта у него текла кровь, лицо пожелтело точно воск. Она кликнула Цзиньлянь и велела ей принести воды. Когда У Чжи стал приходить в себя, женщины, поддерживая его под руки, отвели черным ходом домой и уложили наверху в постель, но о том вечере говорить больше не будем.

Когда Симэнь убедился, что история не получила огласки, он как и раньше стал наведываться в чайную на свиданья с Цзиньлянь, надеясь, что У Чжи умрет своей смертью.

Пять дней пролежал У Чжи в постели. Вставать он не мог, и никто не давал ему ни пить, ни есть. Он звал жену, но она не откликалась, видел, как она наряжалась, подкрашивалась и уходила, а потом, разрумяненная, возвращалась домой. Инъэр она запретила даже подходить к отцу.

– Смотри, негодница! Воды без спросу подашь, отвечать будешь, – предупреждала Цзиньлянь.

После такого наказа Инъэр не решалась ни накормить, ни напоить отца. Не раз У Чжи просил о помощи, от крика терял сознание, но никто к нему не подходил. Как-то он позвал жену и сказал ей:

– Я знаю все твои проделки, собственными руками схватил твоего любовника. Это ты подговорила его ударить меня ногой под самое сердце. Я при смерти, а ты продолжаешь наслаждаться с любовником. Я умру, и вам меня бояться нечего, но у меня есть брат У Сун, а ты знаешь его нрав. Он рано или поздно вернется и дело так не оставит. Если пожалеешь меня, поухаживаешь за больным, ничего ему не скажу. Но если бросишь, то приедет брат, он с вами посчитается.

Цзиньлянь ничего не ответила мужу, а когда пошла в чайную, все рассказала старой Ван и Симэню. От ее слов любовника будто в ледяную воду окунули.

– О, горе! – раскаивался он. – Я же знал, кто такой старший охранник У Сун. Ведь это он убил тигра на перевале Цзинъян. Первый храбрец во всем Цинхэ! И я все-таки втрескался в его невестку, да так, что расстаться не могу. Что ж теперь делать!? Вот беда!

– Я корабль веду, да не волнуюсь, – усмехнулась старуха. – А ты не успел за руль встать и уж растерялся.

– Всегда я вел себя как настоящий мужчина, а тут прямо-таки ума не приложу, что можно сделать, – оправдывался Симэнь. – Может, ты, мамаша, что-нибудь придумаешь, нас укроешь, а?

– Знаю, как уберечь вас от опасности, – отвечала старуха. – Скажите, долго ль, коротко ль, вы собираетесь делить ложе?

– А что это значит? – спросил Симэнь.

– А то, что если коротко, значит – нынче сошлись, завтра расстались. Когда У Чжи поправится, попросите у него прощения, и он брату ничего не скажет. Вы обождете, пока У Сун снова отлучится по делам и тогда опять можете спокойно устраивать свидания. Если же собираетесь стать супругами навсегда, то должны встречаться каждый день и не трусить, а для этого я придумала чудный план. Только вряд ли вас вразумишь.

– Мы хотим быть мужем и женой навсегда. Пособи нам, мамаша, – просил Симэнь.

– Для этого одна вещь понадобится. Ни у кого ее нет, а вам, сударь, покровительствует само Небо. У вас найдется.

– Глаза свои вырву и отдам, если пожелаешь, только скажи, что это за штука.

– Пока простак при смерти, легче дело сделать. Вы возьмете у себя в лавке немного мышьяку, а госпоже велим купить лекарства от сердечной боли, подмешаем в него яду и дадим карлику. Тут ему и конец придет. А тело огню предадим! Фьють! – сгорит и никаких следов. Пусть тогда сам У Сун приезжает. Не к чему будет придраться! Говорят: сперва родители выдают, потом по своему усмотрению выходят. Не станет младший деверь в ее личные дела вмешиваться! Пройдет полгодика, год, кончится по мужу траур, пошлет тогда господин Симэнь паланкин и возьмет госпожу в дом. Вот и будет соединение на веки вечные. Блаженствуйте тогда до самой старости. Ну, как мой план?

– План чудесный, мамаша, – заключил Симэнь. – Издавна говорят: хочешь радости вкусить, не пожалей труда. Эх, была не была! Не брался – сторонись, а взялся – доводи до конца.

– Ну и прекрасно! – поддержала старуха. Это и значит вырвать сорняк с корнем, чтобы ростков больше не давал. А скосишь, корни останутся, он весной опять полезет – не справишься. Идите, сударь, домой да принесите поскорее, что я вас прошу. А там я сама все госпоже объясню. Выйдет дело, вы должны будете меня щедро вознаградить.

– Разумеется, об этом не стоит беспокоиться, – заверил старуху Симэнь.

О том же говорят и стихи:

 
В одно слились и страсть, и грезы,
Готов на все влюбленный в розу.
Такое мыслимо ль, скажи:
Коварства жертвой пал У Чжи.
 

Так вот. Вскоре вернулся Симэнь и отдал старухе завернутый мышьяк.

– Я научу тебя, дорогая, как дать его мужу, – начала старая Ван, обратившись к Цзиньлянь. – Ведь просил он, чтобы ты выходила его, да? Вот ты этим и воспользуйся. Поухаживай за мужем, лаской ему польсти. А попросит лекарства, мышьяку и подмешай. Как проснется, смесь эту в рот ему и влей, а сама уходи. Подействует яд, начнут рваться внутренности, кричать будет, а ты его одеялом накрой, чтобы никто не услыхал. Как следует накрой, все углы подоткни, да заранее приготовь котел горячей воды и тряпку в нем прокипяти. Кровь у него хлынет отовсюду, губы станет кусать. А как кончится, одеяло снимешь и кровь натекшую тряпкой вытрешь, ну а потом – в гроб, вынос и сожжение. Все будет в порядке.

– Так-то оно так, – проговорила Цзиньлянь. – Только управлюсь ли одна с покойником-то?

– Об этом не волнуйся, – успокоила ее старуха. – Постучишь мне в стенку, я сейчас же приду.

– Ну, делайте как нужно, – сказал Симэнь, – а я до рассвета к вам загляну.

Он ушел, а старая сводня растерла мышьяк и передала его Цзиньлянь.

Она поднялась наверх проведать мужа. Он едва дышал. Казалось, вот-вот отойдет. Цзиньлянь села на кровать и притворилась будто плачет.

– Что ж ты плачешь? – спросил У Чжи.

– Каюсь. Совратил меня этот Симэнь. И надо ж было ему прямо под сердце угодить. Я хорошее снадобье разыскала, а купить не решилась. Еще сомневаться, думаю, будешь, принять откажешься.

– Если спасешь меня, все тебе прощу, забуду, что было. И У Суну не скажу. Иди, купи лекарство, помоги мне.

Цзиньлянь взяла несколько медяков и пошла к старухе, будто бы попросить ее сходить за лекарством, а вернувшись, показала порошок мужу.

– Вот средство от сердечной боли. Доктор велел выпить в полночь и накрыть тебя как следует одеялом, чтобы пропотел. Завтра встанешь.

– Вот и хорошо! – отозвался У Чжи. – Сколько тебе со мной хлопот! Ты уж сегодня не спи, дождись полночи.

– Спи спокойно, все сделаю.

Сгущались сумерки. Цзиньлянь зажгла лампу, приготовила котел кипятку, проварила в нем тряпку. Пробили третью стражу. Она всыпала мышьяк в чашку, налила белого отвару и пошла наверх.

– Где у тебя лекарство? – спросила она мужа.

– У подушки под циновкой. Дай поскорее.

Цзиньлянь приподняла подстилку, вылила яд в чашку и размешала головной шпилькой. Поддерживая одной рукой мужа, она другой поднесла ему смесь.

– Ух, какое противное! – промолвил У Чжи, отпив глоток.

– Разбирать не приходится. Лишь бы помогло.

У Чжи отпил еще глоток. Тогда Цзиньлянь влила ему в рот остальное, опустила его на подушку и поспешно слезла с кровати.

– У меня боль в животе! Ой, ой! Терпенья нет! – закричал он.

Цзиньлянь схватила два припасенных одеяла и с головой накрыла мужа.

– Мне душно! – простонал У Чжи.

– Доктор говорит, надо пропотеть, и тебе полегчает.

У Чжи хотел еще что-то сказать, но Цзиньлянь испугалась, что он начнет противиться, вскочила на постель и села на мужа верхом, крепко держа одеяла.

Да,

Масло кипело в груди, огнем обжигало нутро. Будто шилом кололо в самое сердце, словно кто-то резал ножом живот. То бросало в озноб, потом хлынула кровь отовсюду. Крепко стиснул он зубы, к убиенным невинно[138]138
  Град безвременной гибели, или Град невинно убиенных, (Ван-сы-чэн), в котором, согласно даосским представлениям, пребывали души всех умерших неестественной смертью


[Закрыть]
отлетала душа. Все во рту пересохло, душа расставалась со светом. В царстве теней стало одним отравленным больше, в мире же здешнем двое могли свободно отдаться любви.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 | Следующая
  • 3.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации