Текст книги "Мозг стоимостью в миллиард долларов"

Освещенные витрины магазинов бросали на улицу желтые прямоугольники света; тут и там стояли компании мужчин, разговаривая, споря и заключая пари. Когда на них падал свет, они превращались в экспонаты из музейных витрин. В воздухе разливалась странная голубизна, свойственная тропическим ночам, и чувствовались ароматы тмина и горячего чили. Я шел по пути, который мы недавно проделали, минуя островки желтого света и магазинные витрины, за которыми крохотные фигурки боксеров продолжали вести яростную молчаливую войну. Миновав группу мексиканцев, я пустился бежать. Увидев Библию в витрине, я влетел в двери Захмайера и поднялся по лестнице. В дверях приемной стоял человек в рубашке с короткими рукавами, который обмахивался соломенной шляпой. Под мышкой у него висела массивная кобура, а за ним виднелся полицейский в синей рубашке с галстуком-бабочкой, белом шлеме и бриджах.

– Что за спешка? – надвинулся на меня высокий коп.

– Что тут происходит? – спросил я. Для полицейского немедленный ответ на заданный вопрос всегда является несомненным признаком вины.

Владелец соломенной шляпы водрузил ее на голову, извлек из воздуха зажженную сигару и затянулся ею.

– Мертвый тип в зубоврачебном кресле. А теперь ты ответишь на мой вопрос. Ради Бога, кто ты такой? – Рев сирены заглушил голоса, и у дверей взвизгнули шины.

– Я английский репортер, – ответил я. – И интересуюсь местной спецификой.

По лестнице с грохотом взбежали еще два копа, держа наготове служебное оружие. Сирена, хоть и выключенная, еще долго не могла успокоиться. Один из копов, возникших у меня за спиной, защелкнул мне на запястьях наручники.

– Отведите этого типа в участок, – тем же неторопливым голосом распорядился детектив с сигарой. – И покажите ему местную специфику. Может, он расскажет, каким образом ему удается узнавать об убийствах раньше полиции.

– Меня интересует только местная специфика, – возразил я. – А не связанные с ней неприятности.

Сирена продолжала издавать низкое стенание.

– Аккуратнее обращайтесь с этим англичанином, – предупредил детектив, – мы не хотим, чтобы в наши дела лез Скотланд-Ярд.

Полицейские расхохотались. Детектив, должно быть, имел звание не ниже капитанского.

Водитель препроводил меня вниз и, подвергнув обряду «руки-на-крышу», обыскал. Мне оставалось лишь смотреть на здание с вращающейся световой рекламой на крыше.

– Привет, Берни, – услышал я за спиной голос Харви.

– Здорово, Харв, – ответил детектив.

Голоса у них были спокойные и расслабленные. Наклейка на бампере полицейской машины гласила: «Ваша безопасность – это наше дело».

– Он один из наших ребят, Берни. Генерал выразил пожелание, чтобы сегодня вечером я его отправил в Нью-Йорк.

Коп кончил обыскивать меня и приказал:

– Садись в машину.

– Если генерал берет ответственность за него... – пожал плечами детектив, – но понимаешь, он мне может еще понадобиться.

– Ясно, ясно, ясно, – затараторил Харви. – Слушай, я не отходил от него последние три часа, Берн.

– О'кей, – согласился детектив. – Но за тобой остается должок.

– Да понимаю, Берни. Я поговорю с генералом на этот счет.

– Будь любезен.

Мне оставалось лишь радоваться, что близился срок выборов. Он крикнул двум копам, чтобы они оставили меня в покое.

– Вернемся, и ты закончишь свои бобы с перцем, – похлопал меня по плечу Харви. – Вот так люди и зарабатывают себе несварение желудка, когда в середине обеда вылетают из-за стола.

– Несварение желудка меня волнует меньше всего, – буркнул я.

Раздел 7
Нью-Йорк

Эй, зазывай, обнимай и ласкай,

Купец из Лондона весь в пурпуре и красном,

Шелковый воротник и золотой шлем,

Как весело он выступает, купец.

Колыбельная

Глава 20

В пять часов утра Манхэттен был сизым от холода. В жаркой духоте южного Техаса ничего не стоило представить, что лето уже наступило, но мне хватило тридцати секунд в Нью-Йорке, чтобы расстаться с этой иллюзией. Я миновал центр Манхэттена с водителем генерала Мидуинтера в «кадиллаке», сиденья которого покрывали леопардовые шкуры. В пять утра в центре Манхэттена жизнь замирала. В этот час город стал тих и неподвижен. К дверям городских больниц уже подвозили гробы, но пока они стояли пустыми. Закрылся последний кинотеатр на Сорок второй улице, и даже бильярдные сложили кии и задраили двери. Такси уже убрались с улиц, но уборщики в офисах еще не появлялись. Распрощались с последними посетителями модные рестораны, а кафе еще не подавали признаков жизни. Бездомные бродяги и пьяницы, обмотавшись газетами, растянулись на неприметных скамейках Баттери-парка. На рыночной площади они жались вокруг металлических бочек, в которых горели костры. Газетные отделы новостей отпустили на отдых свои машины с радиотелефонами, ибо в такой холодине даже грабители предпочитали отсиживаться по домам, к огорчению патрульных полицейских, которые с удовольствием отогрелись бы в участке. Семьдесят тысяч бродячих котов города, поохотившись на голубей в Риверсайд-парке и погоняв крыс на Норвежской набережной, тоже устроились поспать под длинными рядами запаркованных машин. Смолкло даже испано-говорящее радио. Единственными признаками жизни остались шипение сжатого пара, столбы которого со скоростью триста миль в час вылетали из вентиляционных решеток, и шуршание сырых газет – сколько видел глаз, они носились по длинным улицам, над которыми занимался кровавый рассвет.

Миновав Бродвей, машина остановилась на Уолл-Стрит у стеклянной скалы, уступы которой, отражая здания поменьше, создавали впечатление, словно те заключены в ней. Худой человек в рубашке внакидку, вооруженный пистолетом, открыл стеклянные двери и, впустив меня, снова запер их, после чего, скрипя ботинками, провел к лифту, на дверях которого висела табличка: «Экспресс. Остановка только на этажах 41 – 50». Человек с пистолетом задумчиво разминал челюстями жевательную резинку; говорил он полушепотом, что свойственно для тех, кого поднимают ночью.

– Просто удивительно, – сказал он, в третий раз нажимая кнопку лифта, – до чего дошла современная наука.

– Верно, – согласился я. – Это только вопрос времени – машины будут нажимать кнопки, вызывая людей.

Когда сдвигающиеся створки дверей скрыли его из виду, он все еще повторял мои слова. Лифт взлетел с такой скоростью, что у меня заложило уши; обозначения этажей мелькали, как номера в бинго. Звякнув, он остановился. Меня встретил человек в белых брюках и шерстяной рубашке, надпись на которой говорила о его принадлежности к спортивному клубу Мидуинтера.

– Пошли, приятель, – улыбнулся он и двинулся по коридору, с шуршанием рассекая воздух белым полотенцем.

В конце коридора находился спортивный зал. В самом центре его, методично вращая педали, на велотренажере сидел генерал Мидуинтер в широких белых шортах, белой майке и белых же шерстяных перчатках.

– Иди сюда, мальчик мой, – подозвал он меня. – Ты явился как раз вовремя. – Его лицо выражало явное удовлетворение эффективностью своей организации, которая доставила посылку точно в срок. – Я слышал, ты несколько перенапрягся в ходе моего курса Активной Тренировки. – Глянув на меня, он подмигнул. – А я хочу доехать на этой штуке от Нью-Йорка до Хьюстона.

– Пять и три четверти, – сказал инструктор спортзала.

Мидуинтер продолжал молча крутить педали и через несколько секунд обратился ко мне:

– Приведи себя в форму, юноша. В здоровом теле здоровый дух. Избавляйся от лишнего веса.

– Он меня устраивает, – возразил я.

– Потворство своим слабостям идет рука об руку с развратом и порнографией. Страна слабеет. Это оружие коммунизма. – Мидуинтер не отрывал взгляда от руля тренажера. Лоб у него стал мокрым от пота.

– Русские терпеть не могут порнографии, – напомнил я.

– У себя. – Мидуинтер несколько запыхался. – Для себя, – повторил он и ткнул в меня пальцем. Только сейчас я понял, что подмигивание Мидуинтера является нервным тиком. – В свое время они строили суда из дерева и выковывали людей из железа. А теперь у них суда из металла, а люди из древесины.

– Русские?

– Нет, не русские.

Человек в спортивной рубашке сообщил:

– Ровно шесть миль, генерал Мидуинтер.

Тот слез с седла велотренажера, старательно отмахав всю дистанцию до последнего дюйма. Не оборачиваясь, он протянул руку за полотенцем. Инструктор конечно же оказался на месте и, вручив полотенце, натянул резиновую перчатку на искусственную кисть Мидуинтера. Тот направился в душ, откуда, перекрывая звук льющейся воды, раздался громкий голос генерала: – Сегодня в ходу остались только два вида подхода к действительности. Или ты ждешь, чтобы правительство все для тебя сделало и все дало – в том случае, если ты болен или инвалид. Если ты предпочитаешь, чтобы все, от пеленок до котелков, производилось на государственных предприятиях, то в таком случае тебя выкинут на свалку, где ты превратишься в удобрение...

– Вот уж что меньше всего меня волнует, – заметил я, – если в загробной жизни превращусь в удобрение.

То ли Мидуинтер не слышал, то ли пропустил мимо ушей мои слова. Он продолжал:

– ...или же ты веришь в право каждого человека бороться за то, что он считает истиной. – Шум льющейся воды сошел на нет, но Мидуинтер не собирался понижать голос. – Вот во что я верю. К счастью, наша страна пробуждается, и все больше людей заявляют, что верят в этот постулат. – Наступило молчание, и вскоре Мидуинтер появился перед нами, облаченный в белый купальный халат. Он стянул резиновую перчатку, которая с чмоканьем сползла с протеза, и бросил ее на пол. – Я заинтересован лишь в фактах, – заявил генерал.

– Неужто? В наши дни это могут сказать немногие. Мидуинтер заговорил тихим спокойным голосом, словно поймал меня на непростительной оговорке.

– Опрос Фонда Гэллапа выяснил, что восемьдесят один процент американцев не возражают против ядерной войны с коммунизмом. В Великобритании такой точки зрения придерживается только двадцать один процент. Американцы, в жилах которых течет горячая красная кровь, поддерживают лидеров-антикоммунистов; сейчас не то время, чтобы заниматься внутренними разборками. США должны удвоить свои затраты на вооружение. Мы выведем на орбиты мощные военные спутники и дадим понять русским, что не замедлим ввести их в действие – нам нельзя себе позволить потерять первенство, как случилось с атомной бомбой, – МЫ ДОЛЖНЫ НЕМЕДЛЯ УДВОИТЬ ВОЕННЫЕ РАСХОДЫ. – Он посмотрел на меня, и я увидел, как нервный тик дергает его веко. – Ты понял?

– Я вас понял. Именно поэтому Америка откололась от империи Георга Третьего – шестьдесят тысяч фунтов на военные расходы были для нее непосильной ношей. Но пусть даже ваша идея несет в себе рациональное зерно, вам не кажется, что СССР возьмет да и примет вызов и тоже удвоит свой военный бюджет?

Мидуинтер потрепал меня по руке.

– Может быть. Но в настоящее время мы тратим на эти цели десять процентов валового национального продукта. И, не перенапрягаясь, способны удвоить эту долю; но СССР уже сейчас тратит на оборону двадцать процентов национального дохода. Парень, если эти расходы удвоятся, они рухнут. Поверь мне – страна рухнет. Европе пора перестать прятаться под ядерным зонтиком Дяди Сэма. Пусть она наденет мундиры на своих пижонов; нечего жалеть их. Сомкнуть ряды – и в бой! Понял?

– С моей точки зрения, звучит устрашающе.

– Так и есть. – В глазах Мидуинтера появился нехороший блеск. – Устрашающе. С 1945-го по 1950 годы красные продвигались со скоростью шестьдесят квадратных миль в час. И чем больше мы отступали, тем ближе подступала угроза войны, потому что рано или поздно нам придется дать им отпор, и я считаю, чем скорее, тем лучше.

– Я отношусь к фактам столь же нежно, как и вы, но они не могут заменить интеллекта. Вы считаете, что лучшим способом устранения опасной ситуации является создание частной армии на доходы от консервов «бобы в масле», от охлажденных апельсиновых соков и рекламных компаний – и с ее помощью вы начнете собственную необъявленную войну против русских.

Он махнул здоровой рукой, и в холодном утреннем свете блеснуло огромное изумрудное кольцо.

– Совершенно верно, сынок. Хрущев как-то сказал, что будет поддерживать все внутренние войны против колониализма, потому что, по его словам, цитирую, суть их – народное восстание, кавычки закрываются. Вот это я и пытаюсь делать на территориях, занятых красными. Понял?

– Такого рода решения, – заметил я, – могут принимать только правительства.

– У меня своя точка зрения. Человек имеет право бороться за то, что он считает истиной. – У Мидуинтера опять дернулось веко.

– Может, и имеет. Но ведь не вы лично ввязываетесь в драку. А такие мелкие несчастные подонки, как Харви Ньюбегин.

– Успокойся, сынок. – Мидуинтер изучающе посмотрел на меня. – У тебя в голове все перепуталось.

Глядя на него, я мог только пожалеть, что ввязался в спор. Мне надоели войны, и меня уже мутило от ненависти. Я устал от этого бреда, и Мидуинтер пугал меня потому, что, казалось, он не испытывал никакой усталости. Его переполняли отвага и лихость, он обладал влиянием, а его решимость поражала. Политику он воспринимал как элементарное сочетание белого и черного – словно в телевизионных вестернах, а дипломатию считал средством демонстрации своей черно-белой непреклонности. Мидуинтер был выдающейся личностью, он летал как перышко на крыльях своей уверенности, он заполучил все мозги, которые можно приобрести за деньги, и ему не требовалось оглядываться из-за плеча, дабы убедиться, что когорты американцев маршируют за ним под грохот барабанов и пение флейт, вооружившись большой ядерной дубинкой. Но хороший агент должен быстро соображать и не торопиться высказываться, так что я сделал вид, что до меня медленно доходят его слова.

– Значит, – сделал я вывод, – вы собираетесь защищать Америку таким образом – нанимая в Риге второразрядную шпану? Поддерживая в СССР насилие и преступность? Вашими стараниями там только укрепляется полиция и усиливается правительственное давление.

– Я говорю о... – заорал Мидуинтер, но на этот раз ему не удалось меня заглушить.

– О'кей. В самой Америке вы еще активнее способствуете русским. По всей стране вы распространяете лживые обвинения и сеете ложные страхи. Вы поливаете грязью ваш конгресс. Вы поливаете грязью ваш Верховный суд. Вы поливаете грязью даже институт президентства. Вы не любите коммунизм потому, что не можете приказывать ему. А вот я предпочитаю видеть в Америке урны для голосования и знать в лицо того, кто отдает мне приказы, а не получать их по телефону. Я не могу взглянуть телефону в глаза и увидеть, что он врет.

Я отошел от них, и единственный свидетель из спортивного клуба Мидуинтера не сводил с меня глаз.

Мидуинтер оправился быстро. Здоровой рукой он вцепился мне в запястье.

– Ты останешься, – тихо прошипел он. – И ты выслушаешь меня. – Я отпрянул от него, но путь к дверям мне преградила массивная фигура в спортивной рубашке. – Объясни ему, Карони, – снова повысил голос Мидуинтер. – Объясни ему, что он с места не сдвинется, пока не выслушает меня. – Мы уставились друг на друга. – Ты устал. – Теперь это был совсем иной тон. – Ты на пределе сил. – Выражение его лица изменилось от фазы один (угроза) до фазы два (сочувствие). – Карони! – гаркнул он. – Дай этому парню зимнюю одежду, обувь, рубашку и все прочее. Отведи его в мой душ. И, Карони, помеси его. Он летел всю ночь. Помоги ему привести себя в порядок. Через час мы позавтракаем.

– О'кей, генерал, – бесстрастно ответил Карони.

– Я остаюсь в зале, Карони, и сделаю еще три мили на машине. Таким образом я доберусь до границы штата Теннеси. – Мидуинтер направился к тренажеру.

Я принял душ, Карони разложил меня на столе и стал выгонять к чертовой матери излишки веса, попутно объясняя, к чему может привести коронарная недостаточность. Костюм – дакроновый, в елочку – появился во мгновение ока, в коробке от «Братьев Брукс». И когда я оказался в частных апартаментах генерала Мидуинтера на крыше здания, я выглядел так, словно собирался продать ему страховой полис.

Стол, сервированный скандинавским серебром, оживляли желтые салфетки. Не в пример его загородному поместью, тут в избытке пребывал нержавеющий металл, современные абстрактные картины и стулья того типа, который конструируют архитекторы. Мидуинтер сидел под картиной Метью на каком-то странном проволочном троне, напоминая актера из плохого фильма о приключениях на космическом корабле. Прижав к глазницам пятикратный бинокль, он смотрел в окно.

– Знаешь, на что я смотрю? – спросил он.

Отсюда открывался потрясающий вид со статуей Свободы и Эллис-Айлендом; сквозь туманную пелену еле виднелась оконечность Стейтен-Айленда. Волны в заливе были серыми и холодными, и каждая была увенчана грязноватой шапкой пены. По Гудзону тянулось с полдюжины буксиров, а паром со Стейтен-Айленда только начал загружаться.

– На один из больших лайнеров, что на подходе?

– Я смотрю на хищников с размахом крыльев в три фута, на соколов, что едят пернатую мелюзгу. – Он опустил бинокль. – Они гнездятся в лепнине высоких зданий. Особенно любят шпили готических церквей. Я смотрю, как почти каждое утро они вылетают на охоту. Какая скорость. Какое изящество. Слушай... – внезапно чуть не заорал он. – До чего тебе подходит этот костюм! Карони дал?

– Да.

– Попрошу его раздобыть мне точно такой же.

– Послушайте, мистер Мидуинтер, – не выдержал я. – Для меня очень лестны комплименты богатого и очень занятого человека, пусть даже они и неискренние, потому что у него нет никаких оснований для столь грубой лести, если на то нет причин. Но порой они заставляют меня испытывать смущение, так что, если вам все равно, я бы предпочел прямо услышать, что вы от меня хотите.

– Ты достаточно прямолинейный молодой человек. – Мидуинтер уперся в меня взглядом. – Мне это нравится. Американцы любят вступления перед тем, как перейти к делу. Что-то вроде как-поживает-ваша-обаятельная-жена-и-милые-детки – и лишь потом выкладывают предложение. Вам, англичанам, это не свойственно, да?

– Я не хотел бы вводить вас в заблуждение, мистер Мидуинтер, но кое-кому из них свойствен и такой порок.

Положив бинокль на стол, генерал налил нам кофе и предложил отдать должное яичнице и тостам. Пока я не покончил с ними, интересовался лишь, как мне нравится завтрак. Справившись с последним куском, Мидуинтер пожевал губами и вытер их салфеткой, не отводя от меня взгляда.

– Твой приятель Харви Ньюбегин дезертировал.

– Дезертировал?

– Дезертировал.

– В соответствии с моим словарем дезертировать можно только из армии. Вы хотите сказать, что он оставил свою работу у вас?

– Я хочу сказать, что он оставил страну. – Мидуинтер внимательно наблюдал за мной. – Удивлен? Всю ночь я беседовал с его милой маленькой женой. Он пересек границу, – мексиканскую границу – едва только прошлой ночью расстался с тобой. Мы полагаем, что он мог податься к русским.

– Почему вы так считаете?

– Ты не согласен?

– Я этого не говорил.

– Ага! – заорал Мидуинтер. – Значит, ты согласен? Еще бы, сынок. Он уже подставлял тебя, и тебе крепко досталось. Не появись те русские копы, быть бы тебе трупом. Говоря по правде, я бы скорее предпочел видеть тебя мертвым, а своих ребят на свободе, но это не изменяет того факта, что Харви дал им задание расправиться с тобой. А потом, когда ты попал в плен к коммунистам, они вдруг сделали тебя свидетелем ареста. Почему, по-твоему, они так поступили?

– Я бы сказал, они взяли меня на ту операцию, чтобы по возвращении я оказался замаран.

– Верно. – Мидуинтер взмахнул рукой. – А зачем?

– Лежащее на тебе клеймо предателя защищает подлинного изменника.

– Тоже верно, – согласился Мидуинтер. – Заключив сделку с коммунистами, Ньюбегин хотел еще на какое-то время избежать разоблачения, подставив тебя. Ты это понял, а? Ты подозревал Ньюбегина, а?

– Так и есть, – сказал я.

– Наконец-то я проветрил тебе мозги, сынок. И теперь ты можешь отличать мустангов от кляч. – Он одарил меня дружелюбной улыбкой.

– Да, но я так и не понимаю, что вам от меня нужно.

– Я хочу, чтобы ты притащил мне обратно этого типа Харви Ньюбегина. – Мидуинтер ткнул пальцем на пустой стул у окна, давая понять, куда именно он хочет его посадить. – Меня не волнует, сколько это будет стоить. Оплачивай все, что сочтешь необходимым. Все мои люди в твоем распоряжении, а я обеспечу тебе сотрудничество со всей полицией Соединенных Штатов...

– Но он же не в Штатах, – терпеливо напомнил я.

– Вот ты это и выяснишь! Я знаю лишь, что ты единственный живой человек, который знает Харви Ньюбегина как близкого друга. Тех, кто может найти его, более чем хватает, но тот, кто обнаружит его, должен постараться что-то втолковать этому типу. И кроме того, – с ударением добавил Мидуинтер, – у меня есть основания предполагать, что ты ему не очень симпатизируешь.

– Если даже глупая рыбка и заглотнула наживку, не торопись ее выдергивать, – заметил я. – Образ Иуды никогда меня особенно не привлекал.

– Не стоит обижаться, сынок. Может, в самом деле, пусть даже тебя чуть не прикончили, ты сохранил и рассудительность и профессионализм. Если так, я восхищаюсь тобой, да, восхищаюсь. И дело тут не в личных счетах; главное – это организация. Она значит для меня больше, чем все остальное в мире. И если Харви Ньюбегин передаст известную ему информацию русским, я себе этого никогда не прощу.

– Но вы должны быть готовы к тому, что ЦРУ оставит от вас мокрое место из-за нарушения правил секретности.

Занервничав, Мидуинтер кивнул.

– Да-да. В том случае, если я окончательно провалюсь. – Он резко, как каратист, ударил по столу ребром искусственной кисти. – Тут есть и другой фактор. Имеется девушка, которую зовут... – Он сделал вид, что роется в памяти.

– Сигне Лайне, – подсказал я.

– Верно, – кивнул он. – На нее можно положиться?

– Кое в чем – вполне.

– Она эмоционально связана с Харви Ньюбегином, – произнес Мидуинтер. – Эта девушка Лайне – член нашей организации. В обычной ситуации я поручил бы ей связаться с Харви, но при данных обстоятельствах... – он снова пристукнул ребром ладони, – ты единственный, кто может это сделать. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он попал в руки к русским.

– Он уже вот-вот будет у них в руках.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, – возразил Мидуинтер. – Я имею в виду, что необходимо предсказывать и анализировать все наши поступки и решения. Ты понимаешь, что я имею в виду. Они не должны заполучить его в роли советчика.

– То есть вы хотите, чтобы Харви Ньюбегин отправился в мир иной?

– Плохой мальчик! – обиделся Мидуинтер. – Много лет я относился с любовью к Харви Ньюбегину и его жене. Харви – тщеславный неврастеник. Этим утром я успел переговорить с его психоаналитиком. Он согласился со мной, что Харви жил в мире своих фантазий – сексуальных, романтических, политических и социальных. Кроме того, он испытывал сомнения по поводу того, что делает. Поговори с ним. Скажи ему... – Выцветшая обвисшая кожа на лице старика пошла складками, словно была готова распасться. – Скажи ему, что он прощен. Что об этом никогда не будет разговоров и что год или около того он может спокойно греться на солнышке. Скажи ему, что я даже поговорю с Мерси. Я смогу убедить ее, чтобы она не гневалась на него.

– Может, вам стоило давным-давно сказать ей это.

– Стоило, – согласился генерал. Выкинув руку жестом фехтовальщика, он подтянул к себе кусок тоста и вцепился в него зубами. – Просто она хотела, чтобы у ее мужа все шло как нельзя лучше.

– Как и леди Макбет, – напомнил я.

На серой воде гавани патрульный катер встал на якорь, а полицейский в куртке на молнии подтягивал к борту плавающий сверток. Мидуинтер продолжал жевать.

– Стоило, – повторил он.

Я кончил есть и положил на стол расшитую салфетку.

Коп втащил сверток в катер, и тот снялся с места.

– Кое-что из съестного ты еще прихватишь домой, – сказал Мидуинтер.

– Может быть, – не стал спорить я.

На лице его появилась задумчивая складка, словно он прикидывал, сообщать ли, какая кара постигнет меня в случае неудачи. Так мы сидели и смотрели друг на друга, а затем Мидуинтер сквозь стиснутые зубы повторил свое предложение.

– О'кей. – Теперь я смотрел на него в упор. – Вы были честны со мной, и я тоже буду честен с вами. Первым делом вам надо уяснить, что вашей организации в Северной Европе практически не существует...

– Должен тебе сказать... – перебил меня Мидуинтер.

– Нет уж, теперь вы будете слушать меня! Ньюбегин долгое время скармливал вам информацию о несуществующих агентах, что помогало ему мошенничать с вашими деньгами. Он вручал сумму одному из ваших агентов, который передавал их другому реальному агенту, а тот в свою очередь – третьему; а вот в его роли выступал переодетый Харви Ньюбегин. После чего он забирал деньги себе и клал их в банк. Такая операция, наверно, прокручивалась с каждой сетью, на которую он имел выход. Все остальное, что касается сети агентов, – всего лишь бумажная мишура.

– Месяц назад я бы в это не поверил. – Мидуинтер опустил глаза.

– Теперь вам бы лучше поверить, потому что от этого многое зависит. Мне известна часть таких липовых сетей и куда он переправлял деньги, но чтобы безошибочно выйти на Ньюбегина, я должен знать их все, и времени терять мы не можем.

– К чему ты клонишь?

– Я должен получить из «Мозга» все подробности и фотографии тех ваших агентов, которые выходили на Харви Ньюбегина.

– То есть в Финляндии и Великобритании? В двух ключевых районах? Они все задействованы в операции, которая станет для нас началом.

– Очень хорошо, – кивнул я. – Обеспечьте мне доступ к информации и дайте телефонные коды, по которым я смогу получить ее.

– Это довольно сложно, – стал тянуть время Мидуинтер. – И более того – из-за тебя может пострадать вся операция.

– Она уже пострадала, – наступал я. – Если Харви Ньюбегин все выболтал, вам не удастся использовать ни одного из этих агентов.

– Может, оно и так, – согласился Мидуинтер, – но нормальная процедура заключается в том, чтобы перевести их в состояние abgeschaltet, пока русские не проявят Ньюбегина или пока мы не найдем его.

(Жаргонное выражение abgeschaltet обозначает буквально «выключить», «вывести из обращения». «Проявить» – сообщить о захвате кого-то или его бегстве. Часто это происходит много времени спустя после самого события.)

– Это уж мое дело, – настаивал я. – Когда вы в первый раз сказали, что я единственный человек, который может выйти на Ньюбегина, я вам не поверил. Но вы правы. Я в самом деле единственный.

– Ты можешь положить конец всему моему замыслу. – Мидуинтер не мигая смотрел на меня. – Слишком большой риск.

– Ладно, – снизошел я. – Выдам вам кое-что в виде премии.

– Что именно? – поинтересовался Мидуинтер.

– Большая часть денег, которые Харви Ньюбегин украл у вас, переведена в отделение Национального банка в округе Бексар, на Норс-Сент-Мари 235 в Сан-Антонио на счет Мерси Ньюбегин.

– Ясно, – кивнул он. – Больше можешь не наезжать на меня. Ты же знал, что мне придется согласиться. – Я дал ему достаточно времени привыкнуть к мысли, что Мерси, хранительница его левой руки, оказалась предательницей; известие это он воспринимал медленно и трудно. Прижав бинокль к глазам, он стоял у окна, уставившись в океан. Наконец он заговорил, не оборачиваясь: – Приходи в полдень и спроси старшего техника «Мидуинтер майнинг». Он будет ждать тебя на том этаже, где научный отдел. И покажет тебе все, что ты хочешь узнать.

– Спасибо за костюм. Вычтите его стоимость из моей зарплаты.

– Так и сделаю, – заверил меня Мидуинтер. Он осторожно барабанил по краю стола протезом руки, словно опасаясь резкой отдачи.

Выходя, я услышал, как зажужжал интерком. Голос Карони сказал:

– Вон там сокол, генерал, на колокольне.

Холл здания Мидуинтера заполняли аккуратные, подтянутые, коротко подстриженные молодые люди с лицами, припудренными тальком. На карточках, которые обычно выдаются участникам конференций и съездов, у каждого было имя и звание. Они стремительно заполнили холл, словно их вытряхнули из консервной банки. Охранник в форме осведомился:

– Вы тоже на конгресс охлажденных соков?

Но человек в скрипучей обуви остановил его:

– Все о'кей, Чарли. У него была встреча с генералом.

Утренний морозец крепчал, и небо темнело.

Когда я двинулся по улице, меня окликнул шофер Мидуинтера, «кадиллак» которого медленно ехал рядом. Он снял с приборной доски трубку телефона.

– Это генерал, – объяснил водитель. – Он говорит, чтобы я поступил в ваше распоряжение.

– Поблагодарите его, – сказал я. – И можете проваливать. Кое-какие мои друзья начинают нервничать при виде большого черного «кадиллака».

– Мои тоже, – не скрывая удовольствия, ответил шофер и влился в поток машин, которые направлялись к Бруклинскому туннелю.

Я взял такси, на котором добрался до квартиры Сигне на Восьмой авеню. Несколько раз нажав звонок, стал потом колотить в двери, но ответа так и не дождался. Я спустился в кафе «Кукери», нашарил в кармане несколько монет и позвонил по контактному телефону. Организация в самом деле работала безукоризненно, потому что меня сразу же переключили на личный телефон Мидуинтера.

– Не выпускай его из виду, Карони, – услышал я его голос. – Мидуинтер слушает.

– Это Демпси. Мне нужен человек, который мог бы проверить один городской адрес.

– Коп?

– Это было бы прекрасно.

– Через десять минут я подошлю тебе одного, – пророкотал генерал. – Дай адрес.

За окном кафе проехало такси.

– Впрочем, не стоит беспокоиться, личность, которая мне нужна, только что прибыла.

– Ньюбегин?

– Так быстро дела не делаются, – охладил я его. – Буду на связи.

Мидуинтер было поинтересовался, где я, но я тут же повесил трубку. И, подождав, пока такси Сигне отойдет, перебежал через улицу.

Увидев меня, Сигне кинулась мне на шею; она смеялась, плакала и сморкалась. Я подхватил ее сумку из авиакомпании «Бранифф», две коробки с зимней обувью и потащил их в квартиру. Она сразу же подошла к зеркалу.

– Слава Богу, что с тобой все в порядке, – произнесла она, глядя на свое отражение. Сигне вытащила большой мужской носовой платок и аккуратно промокнула веки, чтобы не размазать грим. – Харви хотел, чтобы ты остался в том кабинете. Он надеялся, что тебя арестуют. Я спорила с ним. – Она повернулась ко мне, отойдя от зеркала. – Я спасла тебя.

– Спасибо.

– Не стоит говорить об этом. Я всего лишь спасла тебя, вот и все.

– Так что ты от меня хочешь: чтобы я купил тебе пару туфель?

– Он оставил жену. Он хочет, чтобы я уехала с ним, но я не согласилась.

– Куда уехала?

– Не знаю. Не думаю, что он сам знает. Он действует мне на нервы. Я не могу вот так внезапно сорваться с места. У меня тут книги, мебель и еще больше вещей в Хельсинки. Как же я вдруг возьму и уеду. – Она помогла мне стащить пальто и холодными пальцами провела по лицу, словно бы желая увериться, что я на самом деле тут.