Текст книги "Sex-дневник Кати Морозовой"

6 октября, вторник

12.00

Унизительно.

Унизительно очнуться в машине скорой помощи, когда тебе пытаются делать искусственное дыхание. Унизительно, еще до конца не придя в себя, получить по телефону нагоняй от администрации гостиницы за порчу их имущества, а также угрозы, что «страховая со мной непременно разберется».

Унизительно – оказаться на рассвете на улице с пакетом уцелевших после пожара вещей: как мне объяснили, пожарный обнаружил меня на полу, прижимающей к груди сверток с мелочевкой, которую успела собрать до того, как все заволокло дымом.

И ладно бы, если там были документы. Так ведь нет. Погружаясь в сон, вызванный отравлением продуктами горения, я прижимала к груди Филю с Валерой, любимую помаду и пару пудровых Valentino на двенадцатисантиметровой шпильке с позапрошлогодней коллекции.

И только ленивый не обсуждал в приемном покое, как я, пребывая в состоянии отключки, мертвой хваткой удерживала в объятиях дорогущую обувь и своих верных друзей.

Унизительно еще и то, что у меня не было средств связи, и некуда было ехать, поэтому я остановила попутку и назвала единственный адрес, по которому могла найти приют – адрес своих родителей. Не знаю уж на что рассчитывал водитель – тучный мужчина лет пятидесяти – но платить ему, чем-то более весомым, чем «простое человеческое спасибо», я не собиралась.

Унизительно, что он все-таки попытался ухватить меня за коленку. И что я, удирая от него по придорожным кустам, все-таки сломала каблук на туфлях, которые так отчаянно спасала от пожара. А ведь это была моя последняя пара приличной обуви!

Крайне унизительно и то, что в таком виде мне пришлось явиться к родным и объяснять, что со мной произошло.

А также то, что я лежала теперь на своей детской односпальной кровати, одетая в давно вышедшее из моды платье, в котором когда-то поступала в университет, и смотрела в потолок, который когда-то в детстве обклеила самодельными, криво вырезанными из блестящей фольги звездочками.

– Катя, спускайся к столу, обед готов! – Сказала мама, заглянув в комнату.

Аллилуйя! Как же я была рада, что хоть что-то не меняется в этом мире: в родительском доме всегда можно получить горячей еды.

– Гости приехали. – Добавила она.

А вот это уже было явной подставой. Ведь если мать с отцом, доканывающих тебя нравоучениями, еще можно было терпеть, то сборы родственников всегда ознаменовывались крупными словесными баталиями. Все присутствующие за столом всегда будто соревновались в том, кто вывалит больше подробностей о своих детях – их больших и маленьких успехах и, что удивительно, неудачах тоже, ведь поругать прилюдно при всей родне, это вообще самый смак, вершина родительской заботы!

– Ты как-то осунулась. – Нахмурившись, поприветствовала меня бабуля. Обняла, потрепала по плечу и снова вгляделась в лицо. – Дорогая, у тебя удрученный вид. И тусклая кожа. И… – Казалось, она не знает, каким еще обидным словом в меня швырнуть.

Но ситуацию спас дедуля.

– Чудесно выглядишь. – Сказал он, выдирая меня из ее объятий и заключая в свои.

– Какие новости? – Не унималась ба. Она взяла меня за руку и придирчиво осмотрела пальцы. – А где кольцо? Ты вроде говорила, что твой футболист звал тебя замуж?

– Мы расстались. – Отмахнулась я, решив не вдаваться в подробности и не оправдываться по поводу отсутствия кольца, которое он мне так и не подарил, ведь предложение пожениться было спонтанным.

«Кажется, я в тебя влюблен, – сказал однажды после секса Сапожников. – Что ты скажешь, если я предложу тебе стать моей женой?»

Да уж, теперь секс мне еще долго не светит.

– Что значит расстались? – Воскликнула бабушка.

– То и значит. – Пожала плечами я и поспешила к столу, чтобы не смотреть ей в глаза. – Не сошлись характерами.

– Не может быть, Катерина! Так ты упустила очередного жениха? – Послышалось в спину. Бабуля преследовала меня до самого праздничного стола. – Твоя излишняя разборчивость приведет тебя к тому, что ты останешься одна!

– Как будто это так уж плохо. – Фыркнула я, отправляя в рот виноградину.

От дальнейших объяснений меня спасло появление в гостиной дядюшки Роберта и тетушки Нины, маминой сестры. Тепло поприветствовав бабулю с дедулей, они накинулись на меня:

– О, Катенька, как ты похорошела! Поправилась! Это все помолвка! Покажи кольцо!

Я тяжело вздохнула.

– Нет никакого кольца. И свадьбы не будет. Мы с Сапожниковым разошлись.

– Но он же известный футболист! – Выпучил глаза дядя Роберт.

– А тебе разве не тридцать скоро? – Охнула тетя Нина.

– Отстаньте от человека! – Взмолилась Настя, моя двоюродная сестра.

Я так была рада ее приходу, что радостно метнулась к двери и обняла ее так крепко, как только смогла.

– Привет, подруга, – она расцеловала меня в обе щеки, – жаль, что так получилось с Ильей…

– Мы просто не созданы друг для друга. – Улыбнулась я.

Взяла со стола бокал вина и подала ей.

– Ох, нет, – виновато развела руками Настя, – я еще кормлю грудью.

– А где твой сынок? – Спросила я, отхлебывая из ее бокала.

– Твоя мать нянькается с ним. Вцепилась в него с порога. Знаешь, что это значит?

– Что?

– Что ей уже хочется внуков. – Она подмигнула.

Я подавилась. Закашлялась. Кузина похлопала меня по спине.

– Мне же всего двадцать восемь, – выдавила я, – до детей еще очень далеко. К тому же, я не уверена, что они мне вообще нужны.

– Дети нужны всем! – Подхватывая со стола сервелат, возмутилась тетушка.

– Все любят детей! – Поддержал ее дядюшка.

– А кто это тут у нас! – С годовасиком на руках появилась в дверном проеме моя матушка. – Посмотрите, како-о-ой сладкий мальчишка! – Пропела она, подкидывая испуганного пучеглазого карапуза.

– Ай-люли-ай-люли! – Принялась плясать вокруг мальчишки бабуля.

Дед тоже стал выделывать руками замысловатые па, чтобы развлечь юнца. Все эти кривляния больше напоминали массовое помешательство, поэтому я удалилась к дальнему концу стола и села.

Наконец, когда и остальные расселись, можно было приступать к еде. Только никто не спешил забирать у мамы ребенка, и никто не рвался подать горячее, поэтому мне пришлось встать, принести с кухни жаркое и разложить по тарелкам.

– Спасибо. – Подмигнула мне мама, покачивая на коленях Настиного сына. – Смотри, какие у Матвея щечки. Розовые, пухлые! Он красавец, правда?

Я кивнула. И только села за стол и взяла приборы, как тетушка Нина взвилась:

– Ты слышал, Слава, твоя дочь сказала, что не хочет детей!

– Это она так шутит. – Отмахнулся папа. – Когда у нее завяжутся стабильные отношения, она и не вспомнит о своих словах.

Мне пришлось положить в тарелку мясо, так и не донесенное до рта.

– И вовсе я не шучу. – Вырвалось у меня.

Все присутствующие уставились в мою сторону. И только Настя кашлянула и опустила взгляд.

– А что? Я и замуж не собираюсь.

– Как это? – Помрачнела мать.

– А для чего мне выходить замуж? – Нервно хихикнула я.

– Чтобы завести детей. – Подсказал дед.

– Но я не хочу. – Возмущенно прыснула я, оглядывая их всех. – Не знаю, может, я – чайлдфри? Еще не решила.

– Но без детей нельзя. – Настороженно взглянув на меня, крякнула тетушка Нина.

– Все эти чайлдфри давно пора приравнять к экстремизму. – Презрительно фыркнул дядюшка Роберт, принимаясь за еду. – Нормальные люди всегда хотят продолжить род.

– Кто такое сказал? – Глотнув вина, поинтересовалась я. – Мы живем в такое время, когда каждый волен сам выбирать, чего хочет. Если, например, у женщины нет финансовых и эмоциональных ресурсов, то ей лучше не рожать, пока ситуация не изменится, иначе ребенок станет для нее непосильной нагрузкой и настоящей обузой. У каждого свое счастье, и оно не обязательно в детях.

– То есть, в старости ты будешь продолжать шляться по барам и спать с кем попало? – Взвизгнула мать.

В желудке у меня похолодело.

– Это все тлетворное влияние Запада. – Скорбно подытожил дядя. – Что хорошего может прийти к нам из стран, где разрешены однополые браки? Какой позор!

– Может, ты еще и феминистка? – Взвилась бабуля, обмахиваясь салфеткой. – Начитаются всего в своем интернете, а потом не имеют собственного мнения.

– Если и так, то что? – Стараясь сохранять спокойствие, ответила я. – В конце концов, феминизм просто учит женщин любить себя.

На самом деле, я не знала, была ли я феминисткой. Может, да, а, может, и нет. Это не было так уж важно для меня по части осознания себя как личности.

Единственное, что я хорошо усвоила к своим годам, так это то, что слово «феминистка» было словно стоп-сигналом для всякого рода придурков. В приложениях для знакомств я в последнее время специально указывала его, чтобы фильтровать ухажеров: для нормальных мужчин феминизм не нес никакой угрозы, им было фиолетово, а вот моральные уроды – те автоматически отсеивались.

– Настя, скажи ей. – Простонала моя мать, подкидывая ребенка на коленях так, будто собиралась укачать его до тошноты. – Скажи, что она не права. Что ты счастлива в браке, и что в этом предназначение каждой женщины!

Настя, которая две недели назад звонила мне, чтобы пожаловаться на мужа, который дал ей затрещину за то, что она посмела отвлечь его от игры в приставку, вздернула подбородок:

– Вообще-то, да. Так и есть.

– Создание семьи и рождение детей это то, ради чего женщина появляется на свет. – Указав на внука, торжественно объявила тетушка Нина. – Поэтому выбрось из головы всякую дурь и скорее ищи себе достойного мужчину, Катерина.

Достойного это, видимо, как дядюшка Роберт, который трижды уходил из семьи к любовнице, а затем возвращался. Тот самый дядюшка Роберт, который уже десять лет нигде не работает и сидит на шее у жены. Знаете, что меня всегда умиляло? Больше всего советов раздают люди, состоящие в максимально нездоровых отношениях.

– Без мужчин можно обходиться во всем. – Сказала я с улыбкой и залпом осушила бокал.

– Во всем, кроме секса. – Вздернула бровь тетушка.

– Для этого у меня есть Филипп. – Отправив в рот кусочек жаркого, хмыкнула я.

– Кто это? – Нахмурился папа.

– Филипп? – Всполошился дед.

– Ее вибратор. – Хихикнула Настя.

Над столом пронеслась вереница ахов и охов. И тут моя врожденная вредность не дала языку удержаться за зубами:

– И если уж я когда-нибудь решусь связать свою жизнь с каким-то мужчиной, то это будет не кто угодно ради наличия штанов в доме, а достойный дееспособный партнер, на котором будет половина заработка и работы по дому. – И выразительно посмотрела на дядю.

– Сначала все так говорят, а потом нормально все делают. – Нервно усмехнулся папа, чтобы замять неловкость.

– Точно! – Рассмеялся дед.

Еще бы он с ним не согласился, ведь дедуля был самым отъявленным бытовым инвалидом, какие только бывают. Уверена, он помер бы у полной кастрюли еды, если бабуля ему ее не разогревала.

И, нахмурившись, я потянулась за вином.

21.20

Дом Красавиных. Вечер.

– Если честно, ваши услуги мне не по карману, и я не собираюсь за них платить. – Буркнула я, наваливаясь на диванные подушки в гостиной. – И мне, в общем-то, нечем.

Когда Алиса забрала меня от родителей и привезла в свой дом, этот мужчина уже был здесь. Его звали Павлом Громовым, и он представился мне другом Вадима. Сначала я решила, что нас сватают друг другу, но потом оказалось, что он… кх-кхм… психиатр.

Когда Алиса с мужем удалились на кухню, до меня вдруг дошло, что это для того, чтобы мы остались наедине – как врач и пациент.

– Не думаю, что буду полезен вам как специалист. – Поспешил откреститься Павел. – Душевные травмы все же по части психотерапии, а это не мой профиль. – Он налил вина в бокал, подал мне и уселся в кресло напротив. – Хотя, просто выслушать я, пожалуй, могу. И дать пару советов тоже.

– Я не стану изливать душу незнакомцу. – Бросила я, сделав жадный глоток.

И закинула ногу на ногу, «закрываясь» от него.

– Вы напряжены. Что-то случилось? – Тон Павла приобрел мягкие, проникновенные нотки.

Я оглядела его с головы до ног. Приятный темноволосый мужчина тридцати пяти – сорока лет, волосы слегка тронуты сединой на висках. Кольца на пальце нет. Пожалуй, при других обстоятельствах он мог бы стать моим первым партнером на секс без обязательств. По крайней мере, я была твердо уверена в том, что никаких чувств впоследствии к этому мужчине у меня бы не возникло. Так что, вариант можно было считать безопасным.

– Случилось многое, но это не значит, что это меня расстраивает, и что я стану обсуждать это с вами.

– Мы же говорим, как друзья. – Павел улыбнулся лишь уголками губ.

– Бросьте.

– Как много вы пьете в последние дни?

– Чего? – Я возмущенно покосилась на свой бокал.

Если честно, не считала. Но это ему не обязательно знать. То, как я пытаюсь отрешиться от переживаний, его не касается.

– Просто алкоголь не помогает. – С теплотой в голосе сообщил Громов. – Никогда.

– У меня все в порядке. – Фыркнула я.

– Алиса сказала, ваше жилье сгорело.

– Если бы. – Вздохнула я. Затем глубоко вдохнула и задержала дыхание, размышляя. А через полминуты из меня внезапно полилось негодование: – Пожар – не самое страшное. Хотя, как посмотреть. Неделя была ужасная. Сначала меня бросил мой жених. Он оказался геем – так будет звучать обиднее для меня, но вернее – по сути обстоятельств. Затем я оказалась на улице, потому что моя прежняя съемная квартира уже занята. Далее я убила две пары любимых туфель, меня уволили с работы за секс в общественном месте с известным рокером – этого, кстати, не было, просто недоразумение. Затем в гостинице случился пожар – не понимаю, как это вообще могло произойти – и все мои личные вещи сгорели: документы, лэптоп, вся одежда, а телефон утонул. Здесь я могла бы добавить про унижения, которым подвергли меня родственники за обедом, но я никогда не жалуюсь! Поэтому промолчу!

Я сглотнула.

Ума не приложу, как Громов все это из меня вытянул. Возможно, мне действительно нужно было кому-то выговориться. Последние слова я буквально выкрикнула ему в лицо, и теперь мне было ужасно неловко. Получалось, что я наорала на человека, который хотел мне помочь. На психиатра (на секундочку). И теперь мне оставалось лишь надеяться, что он не определит меня как пациента своего профиля.

– О чем вы сожалеете больше? О потерянной работе или разрыве с женихом? – Сложив руки на груди, с понимающим видом спросил мужчина.

– Сожалею? Да я вообще не сожалею! – Воскликнула я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. – О чем там жалеть? Этот журнал, – мой взгляд упал на стопку «Manner» за этот год, лежащих на журнальном столике Алисы, – тонущий корабль! За последние годы он стал таким тонким, тусклым и не интересным, что мне стыдно, что я прикладываю руку к его созданию! Что там читать? «Мужской взгляд» от Саввы Пипкена, мнящего себя великим писателем и властителем женских сердец? Раздел про карьеру от вечного неудачника Владика? Или модные обзоры от тех, кто застрял в нулевых и не следит за этой самой модой? Мы уничтожили «Manner», мы перестали говорить о том, что действительно волнует современных женщин!

– Вы сейчас чувствуете горечь или возмущение? Какое чувство преобладает?

Я отставила бокал на столик и уставилась в пол. Похоже, моя жизнь окончательно развалилась на части, и мне только что пришлось признать это вслух.

– Я просто колумнистка. Сомневаюсь, что работа в журнале была моим истинным предназначением. Я никак не могла избавиться от ощущения, что что-то упускаю, что могу сделать больше, быть полезнее, но у меня нет возможности. Поэтому я не жалею. Ни возмущения, ни горечи нет.

Мне пришлось закусить губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы.

– О чем вы писали, Катя?

– О жизни в целом.

– О той жизни, которой живете? Или которой хотели бы жить?

– Я… я писала всякую чушь. – Честно призналась я. – У каждого издания своя редакционная политика, и мне даже в голову не приходило, что можно попытаться протолкнуть что-то новое, что-то близкое тебе по духу и интересное читательницам. Зря, наверное, я не задумывалась об этом раньше, но теперь-то что?..

– Вы чувствуете, что у вас отняли что-то значимое?

– Не знаю.

– Может, это хорошая возможность все осмыслить и понять, чего вы на самом деле хотите?

– Не знаю.

– Может, журнал, жених и те туфли – это вовсе не та жизнь, о которой вы мечтали? И их потеря лишь шанс начать строить все с нуля?

– Я не…

И в этот момент я поняла, насколько все плохо. Но при этом осознала, что это, возможно, и не конец.

– Так что вы чувствуете сейчас?

– Я чувствую… злость. – Пискнула я. – И обиду. На весь мир, на обстоятельства, и на себя!

– Дело не в вас, поверьте. – Участливо произнес Громов. – Просто иногда все действительно складывается так, что, кажется, будто кто-то испытывает нас на прочность.

– Не могу избавиться от ощущения, будто мне одной не везет. Будто я одна такая – несчастливая!

– Поплачьте.

– Не хочу. – Шмыгнув носом, ответила я. – Вот еще – плакать!

И стерла слезы с щек ладонями.

– Станет легче.

– Как же я теперь буду жить? Куда пойду? Где буду искать работу?

– Плачьте, Катя, не стесняйтесь эмоций.

И я, черт подери, разрыдалась.

23.45

Может, Красавины и не пытались свести меня с этим доктором, но наш разговор наедине помог мне отпустить часть боли. Алиса, вернувшись с кухни с закусками, застала меня плачущей и принялась утешать, а Павел, еще раз напомнив о том, что он не практикует психотерапию, извинившись, удалился в кухню к Вадиму.

А, уже уходя, снова заглянул ко мне.

– Катя, думаю, вам стоит продолжать делать то, к чему привыкли. Нет гаджетов, не беда – заведите дневник и описывайте в нем все происходящее с вами за день, так вам проще будет потом анализировать, а также будет, куда выплеснуть переживания. Пишите для себя, и, может, получится лучше, чем для журнала.

– Это был бесплатный совет? – Уточнила я, кутаясь в плед.

– Я пришлю вам счет. – Улыбнулся мужчина.

– Так и знала. – Пришлось вернуть ему улыбку.

– Думаю, все у вас будет хорошо.

– Непременно.

В тот момент идея с дневником показалась мне дурацкой, но я думала о ней, лежа в гостевой комнате, почти всю ночь. А наутро попросила Алису купить мне блокнот.

7 октября, четверг

11.40

Дорогой дневник! (Зачеркнуто)

Вот мы и подошли к тому моменту, с которого начинается моя новая жизнь. Я переписала сюда все события прошедшей недели и описала все мысли, которые одолевали меня все эти дни.

Теперь все будет по-другому.

Я стану другой. Более уверенной в себе, независимой, свободной. Научусь создавать счастье внутри себя. Буду брать от жизни все.

«Двигаться по жизни нужно не вперед, а вверх», – теперь это станет моим девизом.

Правда, на лицевой стороне моего нового дневника серебристой краской было выбито: «У тебя не получится спасти весь мир, но ты можешь спасти того, кто напротив тебя. Если поторопишься», но это лишь потому, что Алиска перед тем, как умчаться в офис, вручила мне ежедневник мужа, врученный ему клиникой на День Медика в прошлом году. Но какая разница, где вести личные записи, так ведь?

Тем более, фраза подходящая, ведь я была не против, спасти для начала того, кто смотрел на меня из отражения в зеркале. Если уж чья-то любовь мне и требовалась для восстановления душевного равновесия, то в первую очередь моя. Надеюсь, записи в дневнике помогут мне в этом. Иначе, зря я натерла на пальце мозоль, пока их делала.

11.50

Позвонила Алиса.

Я только собиралась приступить к обеду, заботливо приготовленному мне Вадимом, когда раздался звонок.

– Это тебя. – Передал мне телефон Красавин.

– Морозова. – Отчеканила я.

Маленькая Катюха Красавина замерла, глядя на меня, и перестала перекатывать во рту пюре из брокколи. Она сидела на высоком стульчике в метре от меня, а ее отец пытался накормить ее. Зрелище было не из приятных, поэтому я не расстроилась, что подруга решила оторвать меня от обеда: кто знает, смогла ли бы я вообще нормально поесть, глядя, как у карапуза изо рта стекает по подбородку тонкая струйка желтовато-зеленого цвета.

– Срочно приезжай в офис! Барракуда хочет тебя видеть! – Прокричала Алиска.

Девчонка, словно услышав голос матери, прислушалась и открыла рот. Пюре, конечно же, повалилось наружу.

– С чего бы? – Хмыкнула я. – Она мне больше не начальница.

Вадим ловко подобрал ложечкой пюре с подбородка дочери и сунул ей обратно в рот. Я поморщилась.

– Все из-за того снимка в «Большом городе», сегодня все только о нем и говорят! Ах, ты же не в курсе… газета только утром появилась в продаже…

– Что за снимок? О чем ты?

– Срочно езжай сюда! Вадик даст тебе денег на такси. И купи свежий номер «Большого города» по дороге.

– Да о чем ты, я никак не пойму?

– Катька, ты на первой полосе! Дурында! – Звонко воскликнула Алиса. – Давай жми, Барракуда через полтора часа уедет в аэропорт!

Вызов сбросился, и я перевела взгляд на Вадима.

– Что стряслось?

– Твоя жена никогда не умела объяснять. Не представляю, как она справляется с работой в журнале. – Пожала плечами я. – Какая-то газета, какой-то снимок, «срочно приезжай сюда». Да я там даже не работаю больше! С чего бы мне срываться и гнать туда?

– Наверное, Акула передумала и решила восстановить тебя на должности? – Предположил муж подруги.

– Возможно. – Хмыкнула я. – Какой еще дурак пойдет работать в эту дыру и станет терпеть эту истеричную старую деву?

В голове пронеслась мысль о том, что однажды и я могу стать такой, как Аллочка Денисовна – неудовлетворенной, нервной и старой. Пришлось зажмуриться, чтобы отогнать ее.

– А ты бы вернулась?

Я задумалась.

Не жить же вечно у Красавиных? Не донашивать последние колготки в поисках новой работы? Пока я была невестой Сапожникова, мне казалось, что потеря работы – сущая ерунда, а теперь…

С губы моей крестницы потекла капля овощного пюре.

Да и к соседству с маленьким ребенком еще нужно привыкать.

– Поеду и узнаю, чего они хотят. – Сказала я, вставая. Наклонилась к Катюшке: – Жуй-жуй, глотай!

Она странно поморщилась, а затем… как чихнет! И, конечно же, все пюре оказалось на моем лице, волосах и одежде.

– Упс. – Усмехнулся Вадим.

– Придется позаимствовать что-то из Алискиных вещей. – Вздохнула я.

12.55

Я взяла свежий номер «Большого города» прямо у входа в бизнес-центр, в котором располагалась редакция «Manner». С первой полосы на меня смотрел отважный пожарный, чье лицо было перемазано сажей: его светлые глаза светились решительностью, а куртка была распахнута, и ее полы сексуально развевались по ветру.

Огнеборец был запечатлен выходящим из гостиницы… с девушкой на руках. Я сразу узнала себя – по одежде, спутанным каштановым волосам и свертку, покоящемуся на груди.

«Отважный спаситель вынес девушку из огня!» – гласил заголовок. А дальше шла статья, в которой мужчину называли героем и рассказывали, как во время случившегося в одном из номеров пожара потерпевшая потеряла сознание, а затем была спасена.

На снимке очень отчетливо можно было разглядеть мое лицо, и теперь становилось ясно, что же так активно обсуждали в редакции. Желание подниматься наверх улетучилось, а вот интерес к персоне спасителя – наоборот, возрастал.

Как же так вышло, что я совсем не помнила его? Почему момент спасения из пожара совершенно стерся из моей памяти?

Его светлые глаза, защитный шлем, сильные руки… Руки!

Кажется, я начинала вспоминать. Голос пожарного, его попытки привести меня в чувство, его уверенные шаги. Меня качало, словно на лодке, и я ощущала аромат его кожи сквозь запах дыма. Это было уже после того, как он вынес меня из здания. Вокруг столько людей. Голоса. Он передал меня медикам, а потом…

Потом я очнулась.

– Вот ты где! – Появившаяся из-за стеклянных дверей Алиса подхватила меня под локоть и поволокла внутрь. – Так и знала, что нужно тебя встретить. Ну, ты чего?

– Я не помню его.

– Кого?

– Этого мужчину. – Медленно передвигая ногами, я продолжала пялиться на первую полосу газеты. – Кто он?

– О, у нас весь офис гудит! Называют его горячим пекарем – такую булочку из огня вынес! Ты что, совсем ничего не помнишь?

– Не-а. – Помотала головой.

– Идем скорее. – Подруга затянула меня в лифт.

Но выйти оттуда мне так и не посчастливилось. На нужном этаже в лифт вошла Барракуда в сопровождении вездесущего Владика – тот нес бережно, словно младенца, ее новую фиолетовую шубку.

– Тебе повезло, что мы не разминулись, – смерив меня недовольным взглядом, бросила шефиня и повернулась ко мне боком.

– Здравствуйте. – Выдавила я.

Владик нажал кнопку нужного этажа.

– Конкурирующие издательства хотят интервью с тобой, – глядя на закрывающиеся створки дверей, произнесла Аллочка. – Но мы поступим так. – Изящным движением она поправила идеальную прическу: боб карэ, прикрывающую пол-лица. – Приведи своего спасителя, и мы сделаем большой материал о нем в рубрику «Интервью». У тебя есть его контакты?

– Э… нет. – Протянула я.

Барракуда дернула головой.

– Так раздобудь.

Я собиралась уже возмутиться, когда Алиса сжала мою руку.

– Хорошо. – Согласилась я примирительно.

Владик с облегчением выдохнул.

– Реабилитируем тебя этой статьей. – Взглянув на часы, произнесла шефиня. – А далее ты возьмешь на себя работу над рубрикой «Sex». Для нее нужен свежий взгляд и человек с нестандартным мышлением. Думаю, прежнюю рубрику ты давно переросла.

– Я…

– Пришлешь мне завтра тему для колонки и первые наброски.

– Но…

– Я просила их ко вторнику.

– Но вы меня уволили. – Кашлянула я.

– Ты способный журналист, Морозова. – По-прежнему не глядя на меня, отчеканила она. – Если направишь свое рвение и креатив на тексты, а не на художества, то продержишься в штате еще долго.

– Поняла.

– И будь добра, – забирая из рук Владика шубку, попросила главный редактор, – сделай так, чтобы в следующий раз, когда я попытаюсь до тебя дозвониться, ты оказалась на связи.

– Х-хорошо. – Кивнула я.

– Прекрасно.

Створки лифта раскрылись, и Барракуда важной походкой упорхнула к выходу.

– Не будь она такой стильной, я бы назвала ее исчадием ада. – Пробормотала я.

– Настоящая сука. – Прошептала Алиса. – Но, глядя на такую, невозможно не испытывать какое-то сакральное благоговение, что ли… Что это вообще такое? Как работает?

– Это харизма. – С придыханием произнес Владик. – Вы чувствуете? Она ушла, а в воздухе все еще потрескивает электричество.

– Это динамик шипит. – Буркнула я, нажимая на кнопку. – Ну, что? Кто-то поздравит меня с возвращением?

– И с новой должностью. – Обняла меня Алиса.

– Добро пожаловать в мир порока и разврата! – Бросился ко мне Владик.

– Никаких обнимашек. – Остановила его я.

18.50

Оказалось, что по случаю отъезда Аллочки в деловую командировку, мои новые-старые коллеги решили устроить корпоратив. Вообще, повод официально был другим – день рождения Усова, тот проставлялся, но мне сегодня было все равно, по какому поводу веселиться: наконец-то, я ощутила, что жизнь налаживается. По крайней мере, работа у меня опять имелась, а, значит, скорое получение финансов сулило возможность обзавестись новой съемной квартирой.

Алиса уехала домой сразу после обеда, но я не переживала из-за того, что поздно (и неизвестно каким образом) вернусь домой. Побыть в компании веселых сослуживцев – это то, что мне сейчас было нужно.

Все вокруг разговаривали друг с другом, пили вино и угощались закусками. И, в общем-то, все было прилично и мило, пока редактор отдела красоты и здоровья Марина не принесла две бутылки дорогого вискаря, а ведущий дизайнер Клара не врубила музыку громче.

20.00

– Смотри, как Верка жмется к Усову. – Толкнув меня плечом, возмутилась Диана. – Ну, не так же открыто себя предлагать!

Свет уже приглушили, поэтому мне не сразу удалось разглядеть эту парочку. Вера Жимова, наш креативный директор, распалилась настолько, что почти волокла на себе Усова, пытаясь вытащить на танцпол. Народу там было тьма, да и сами танцы в редакции становились все горячее.

– Вроде красивая женщина. С хорошей должностью и достойным заработком. Неужели, настолько отчаялась устроить личную жизнь, что обратила внимание на нашего усатика? – Поразилась я. – Или опять перепила?

– Почему отчаялась? – Закинув ногу на ногу, произнесла Люба. – Усов – симпатичный.

Если кто и был симпатичным, то мой спаситель – тот, что вынес меня из огня. Воспоминания о нем приводили меня в особенный трепет. Не зря говорят: переключение внимания с одного мужчины на другого отлично лечит разбитое сердце.

– Вы что, не знаете? – Чуть не подавилась вином Диана.

– О чем?

Девушка наклонилась к столу.

– Это же Усов. После секса с ним все счастливо женятся и обретают любовь. – Заговорщически подмигнула она. – Наша Верочка тоже задумала использовать его дар в своих целях.

– Что еще за бред? – Нахмурилась я. – Да кто станет спать с этим неудачником ради призрачной надежды на последующую удачу в амурных делах? Это же Усов!

– А кто еще с ним спал? – Заинтересовалась Люба.

– Женька, литредактор. – Начала перечислять Диана, загибая пальцы. – Вышла замуж в прошлом октябре. Машка, корректор. Весной встретила качка в тиндере, он возил ее на Гоа. Лерка, фоторедактор – та вообще отхватила себе миллионера, хочет увольняться. Они, знаете, как ему благодарны! – Она всплеснула руками и чуть не пролила вино.

Я повернулась в ту сторону, где Вера танцевала с Усовым. Двигался он, надо признать, неплохо.

– Хотите сказать, что этот усатый таракан спал со всеми перечисленными девицами?

– Спроси у них сама. – Закивала Диана.

– Вообще, у нас, конечно, рай для мужиков. – Мечтательно протянула Люба. – Коллектив на 90 % состоит из женщин. Красивых, знающих себе цену, понимающих толк в моде. Есть из кого выбрать.

– Да что их всех могло в нем привлечь? – Не выдержала я. – Усики, что ли?

– Да хотя бы и они. – Хихикнула Диана. – Сама не хочешь проверить? А то вон, Верка уже всю шею ему облизала – лезет на парня, как стриптизерша на шест. Надо спасать.

– Ни за что. – Поморщилась я.

21.10

– Привет. – Я опустилась на диванчик рядом с ним, едва креативная Вера отлипла, чтобы отлучиться в уборную.

– А, привет. – Отозвался он, глядя на меня удивленно, но с явным интересом. Затем быстро спохватился. – Будешь чего-нибудь?

– Плесни шампанского. – Протянула ему свой почти пустой бокал.

– А тебе не много будет? – С неловкостью в голосе спросил Усов. – Ты ведь почти ничего не ела.

– Следил за мной? – Напряглась я.

– Вовсе нет, я… – Замялся он.

– Шучу! – Рассмеялась. – Наливай уже.

И придвинулась ближе.

От Усова пахло табачно-сандаловым парфюмом. Серьезный, глубокий аромат. Такой вряд ли по плечу офисному зануде в скучном свитере, но я вынуждена была признать – раскрывался он на нем заманчиво и необычно.

– Так тебя можно поздравить с повышением? – Улыбнулся Усов, наполнив мой бокал до середины.

– Если только перевод в другую рубрику можно так обозвать. – Хмыкнула я, отметив про себя, что его вежливо-виноватая улыбка была довольно милой.