Текст книги "Клерк позорный"

35

По старой совковой традиции в офисе отмечали 23 февраля и 8 Марта – странные праздники ушедшей эпохи, придуманные, наверное, чтобы разогнать зимнюю скуку народа. Женщины купили мужчинам машинку для чистки обуви с двумя вращающимися щетками – для черного и коричневого крема. Мужчины скривились и подарили им большое зеркало, которое повесили в коридоре рядом с машинкой. Женщины скривились и сказали: «Спасибо за ваш скромный подарок».

Коржик не пользовался ни зеркалом, ни машинкой. Машинка чистила обувь как-то неряшливо и слишком обильно, а смотреться в зеркало он не любил, потому что особой красоты там не видел.

Однажды он почувствовал во рту какую-то шероховатость и подошел к зеркалу. Кажется, пломба из одного зуба собралась выпадать. Но пока держалась. А ночью она все же выпала. Он проснулся с какими-то осколками на языке, которые и оказались выпавшей пломбой. Пришлось идти к зубному. Он выбрал широко разрекламированный «Фуфлодент».

Клиника была большая и занимала весь первый этаж старого жилого дома. Его записали к главному врачу, и он решил было, что ему повезло – лечение будет супер. Но все оказалось не так.

Главврач кивнула медсестре и та вкатила ему в десну обезболивающий укол, хотя зуб не болел. В таких случаях полагается спрашивать, хочет ли пациент обезболивающее. Но они решили за него. В конце укола игла ушла слишком далеко и вышла в нос. Сразу занемел весь рот и левая ноздря.

Дома он почувствовал озноб. Эпидемия гриппа как раз была в разгаре и, кажется, они ее и занесли с этим уколом. Поднялась температура, в левой ноздре начался насморк и на работу на следующий день он уже не вышел.

Он проболел неделю, температура держалась тридцать девять, то и дело он засыпал и видел горячечный сон, как опять идет в «Фуфлодент».

Автомат у дверей обул его в голубой полиэтилен. Несколько минут он посидел в приемной, полистал дебильные глянцевые журналы со статьями типа «Можно ли доверять самой себе?». Потом вышла медсестра и проводила его в кабинет.

– Садитесь, – показала она на кресло, – доктор сейчас придет.

Он сел. Она откинула подголовник, и он устроился поудобнее. Погруженный в свои мысли, он не сразу заметил, что она зачем-то пристегнула ему руки к подлокотникам, а на голову одела что-то вроде никелированного обруча. Затем были пристегнуты и ноги. Теперь он оказался полностью в ее власти.

– Зачем это? – запоздало забеспокоился он.

Она успокаивающе улыбнулась:

– У нас так принято, не волнуйтесь.

Он стал смотреть в потолок.

– Здравствуйте! – сказал другой голос.

В кабинет вошла стройная блондинка средних лет в белом халате.

– Это фрау Эльза, – представила ее сестра, – наш доктор.

Коржик поздоровался и опять уставился в потолок, хотя ее имя и показалось ему странным. «Наверное, немка приехала обучать наш персонал», – предположил он.

Через несколько минут в поле его зрения попали обе – они склонились над ним. Он заметил, что из-под халата у фрау Эльзы выглядывает черная военная форма, а на рукаве у сестры появилась красная повязка с черной свастикой в белом круге. «Маскарад, – подумал он, – скоро Новый год».

– Откройте рот.

Он открыл.

– Сделай укол, Берта, – сказала фрау Эльза.

Пока она натягивала телесного цвета перчатки из неизвестной Коржику кожи, Берта уперлась коленом ему в грудь и вкатила в десну здоровенный укол чего-то парализующего волю. Она давила на поршень шприца, и глаза ее горели. Она облизывала губы, и это движение было видно даже сквозь надетую на нее маску, сплетенную из светлых и темных волос. В правом углу маски застряла чья-то золотая коронка.

Иголка тем временем пробила десну и вышла в ноздрю. В носу запершило. Он замычал, но Берта не обратила на это внимания. Во рту все словно бы замерзло. Казалось, надави сейчас на язык – и он обломится.

Затем Берта взяла пузырек. На этикетке по латыни было написано, что это бациллы чумы. Она попыталась влить несколько капель ему в рот прямо из пузырька.

– Берта! – строго сказала фрау Эльза, – соблюдай гигиену.

– Ага! – ответила Берта. – Конечно.

Она набрала жидкость в пипетку в виде отрезанного пальца с обручальным кольцом и накапала ему на язык и на лицо. На языке тут же образовались гноящиеся волдыри.

Фрау Эльза тем временем покончила с перчатками и взялась за шланг от бормашины. Берта блестящими щипцами растянула ему рот до ушей. Он никогда не думал, что у него такой большой рот. Теперь в него можно было поставить даже трехлитровую банку.

– Музыки не хватает, – заметила фрау Эльза. – Поставь-ка нашу.

Берта нажала кнопку – грянул «Хорст Вессель».

«Заигрались тетки, – подумал Коржик, – вживаются в роль перед маскарадом. Надо бы призвать их к порядку, как говорят менты».

Но было уже поздно. Говорить он не мог по причине растянутого рта, а руки и ноги были надежно прикручены к креслу. Голову же стягивал железный обруч. Он мог только мычать, но в динамике гремел «Хорст Вессель», и его крик все равно никто не услышал бы. На стене, он только сейчас обратил на это внимание, висело знамя дивизии СС «Мертвая голова».

Фрау Эльза что-то сказала Берте по-немецки и включила бормашину. Та резко дернулась, подпрыгнула и стала издавать мощный гул, как будто это была не бормашина, а токарный станок. Он пожалел, что в школе изучал английский, а не немецкий.

– Не песпокойтесь, майн либер, – сказала фрау Эльза, коверкая слова. – Сейчас все пудет хорошь. Ви говорить – ми не делайть фам больно. Ферштейн?

Берта ослабила щипцы, чтобы он мог ответить.

– Хенде хох! – сказал Коржик.

Фрау Эльза засмеялась:

– О, шутник!

И погрозила ему пальцем в перчатке. Он был покрыт седыми волосами и выглядел как палец вампира.

Он подивился тому, что минуту назад она говорила на чистом русском.

– Кто фас прислать?

– Сам приходить, – буркнул он.

– Ответ неверный, – сказала она. – Подумайт еще.

И воткнула сверло ему в гортань. Острая боль пронзила голову. Он закричал, но не смог перекричать чертов нацистский марш.

– Зачем ви пришель? – задала она второй вопрос.

– Зубы лечить.

– Опять неправильно.

Она снова стала сверлить ему гортань, но уже в другом месте. Хлынула кровь. Берта стала отсасывать ее компрессором с гибкой трубочкой, но время от времени направляла другой конец трубочки себе в рот и жадно глотала Коржикову кровь. Ему стало жалко крови на эту фашистскую курву.

– У фась есть сообщникь? – спросила фрау Эльза.

Больше не было сил терпеть.

– Есть, – признался он.

– Кто?

– Жена.

– И что есть она?

– Тоже лечит зубы.

– У нафс?

– Да.

– Так, – сказала фрау Эльза, – теперь я кое-что по-нимайть. В какой она есть барак?

– В восьмом, – неожиданно для себя брякнул он, хотя понятия не имел, что это за восьмой барак и где он находится. Возможно, в прошлой жизни он был узником концлагеря?

– У пулеметной фышки?

– Да.

– А ви ф каком$7

– В шестом.

– У вас есть подпольный организаций? Ви задумал бежать?

– Нет.

– Подумайте еще, – почти ласково предложила фрау Эльза и опять взялась за сверло.

На этот раз оно вонзилось Коржику в челюсть, и вся голова начала трещать и вибрировать мелкой дрожью. Казалось, сейчас он рассыплется на куски, как глиняный горшок, и останется один мозг с глазами.

– Я п-п-подумайть! Уже! – крикнул он, теперь почему-то тоже с акцентом.

Она перестала сверлить и строго посмотрела на него, как учительница на провинившегося ученика:

– Кто есть ваш сообщник?

Коржик стал перечислять имена неведомых ему людей, которые помимо его воли всплывали в памяти. Он не знал их и никогда о них не слышал. Они сами появлялись ниоткуда. «Наверное, это нехорошо – предавать даже незнакомых людей, – думал он. – Но существуют ли они вообще? Это все бред, дурной сон, какая разница, только бы выйти отсюда». И продолжал говорить.

Берта старательно записывала. Список получился длинным. Что же это за люди? Что их теперь ожидает? И знал ли он их? Может, и знал.

Уже несколько лет, перед тем как окончательно уснуть, он временами слышал звучащие где-то на краю сознания разговоры посторонних людей. Они общались между собой и о своем, совсем не принимая во внимание его присутствие. Может, это были они? Они остерегались Коржика, потому что всегда говорили вполголоса, и он не мог разобрать и трети сказанного. Теперь они, наверное, пополнят клиентскую базу этой клиники и их станут пытать, как и его.

В разгар диктовки по кабинету прошмыгнула толстая крыса. Берта бросила карандаш, молниеносно выхватила «парабеллум» и, не целясь, выстрелила. Крысу подбросило в воздух и почти разорвало пополам. Она влажной тряпкой полетела к окну и шмякнулась о стену рядом с батареей. На стене осталось кровавое пятно. Коржика передернуло от отвращения. Фрау Эльза и Берта радостно засмеялись.

«Слышат ли это другие пациенты в приемной? – подумал он. – И если слышат, то почему не разбегутся и не вызовут милицию к этим безумным теткам?»

Куски крысы больше не шевелились. Смех стих. Тетки смотрели на нее задумчиво.

– Пополам? – предложила фрау Эльза.

Берта отрицательно покачала головой:

– Нет, я уже перекусила. Вот им, – она кивнула на Коржика.

– Вернемся к нашим баранам, – сказала фрау Эльза.

Коржик сжался в комок, готовясь к новым мучениям. Один баран – это, конечно же, он. А кто остальные? Люди в приемной? Он шел сюда, чтобы поменять выпавшую пломбу, а теперь не чаял, удастся ли выйти живым.

Его начал бить озноб. Фрау Эльза это заметила.

– Ну-ну, – ободряюще сказала она, – не надо так волновайться.

– Легко вам говорить! – с трудом ответил он.

– Все зависит только от вас, – заявила фрау Эльза. – Как говорится в одной вашей реклама: «Будущее зависит от тебя». Да!

Берта кивнула, соглашаясь, и спрятала «парабеллум». Теперь она была похожа на простую деревенскую девку с круглым лицом и блеклыми голубыми глазами. На лице веснушки. Коржик подумал, что не хотел бы оказаться с ней на снайперской дуэли. Исход был бы предрешен.

Расспрашивая его о том о сем, фрау Эльза высверлила ему совершенно здоровый зуб и вставила туда маленькую серебряную свастику.

– Это есть знак, что ви теперь наш осведомитель, – пояснила она.

А Берта сделала ему татуировку свастики же на внутренней стороне щеки. Это на тот случай, если он захочет когда-нибудь удалить зуб со свастикой и оборвать контакты, сказала она. Щеку не удалишь.

– Ви будете нам докладывайть о настроениях и обо всем, что потребуется, – сказала фрау Эльза. – И без глупостей – ми знать ваш адрес. У нас длинный руки.

Берта отстегнула ремни. На трясущихся ногах он встал с кресла. Ощущение во рту было такое, словно там взорвалась граната.

Берта сняла со стены знамя со свастикой, бережно свернула и положила в шкатулку.

Фрау Эльза дала ему визитку. Там было написано «Иванова Ольга Ивановна. Главный врач». И телефон.

– С вас три тысячи двести пятьдесят рублей, – сказала она опять на чистом русском языке. – Внесите в кассу. И там у вас еще одну пломбу поменять надо – посмотрите на ресепшене, когда я свободна, и запишитесь».

– А чума? – промычал он.

– Какая чума?

Он высунул язык и ткнул в него пальцем. Волдыри за это время увеличились.

– Ах, это, – отмахнулась она. – Пополощите чем-нибудь.

Зажав рукой растянутый до ушей и не закрывающийся рот, он пошел к выходу. Рассчитался. Взгляд случайно наткнулся на рекламу «Распродажа золотых коронок». Откуда они? Не из старых ли запасов Вермахта?

Он взял такси и поехал домой. Водитель то и дело оглядывался на него. Наконец, не выдержал:

– Эк тебя отделали-то. Не в ментовке, случаем?

– Нет, – ответил он и больше не произнес ни слова. Дома он стал полоскать рот всеми антибиотиками, какие только нашел в аптечке. И неделю провалялся в горячке и полубреду. Потом ему стало полегче. Температура спала, рот приобрел нормальные размеры.

Он решил, что зуб со свастикой он перепломбирует, татуировку со щеки выведет, а в эту клинику, где работают реинкарнированные эсесовки, больше не пойдет.

Коржик выздоровел, кошмар прошел. Ему показалось, что все приключилось от зеркала. Тетки могли навести на него порчу, была у них одна оккультистка. Посмотрел на зубы – выпала пломба, причесался – облысел, подмигнул – выскочил ячмень.

36

Клерки сидели на кухне и отмечали очередное 23 февраля. Весь сегодняшний день был сплошным отмечанием. Они выпивали, расходились, потом выпивали опять. Разбивались на группы по интересам – одни пили водку, другие – шампанское и вино. Коржик пил все, потому что перемешивание напитков никак на нем не сказывалось, но предпочтение отдавал вину и шампанскому.

Зашла речь об армии.

– Кто в армии служил – тот в цирке не смеется, – сказал Коржик.

– Да нет, смеется, – очень серьезно возразил Жучковский. – Я недавно был с женой, так хохотали.

Он появился в конторе недавно. Вернувшись из очередной командировки за трубами, Коржик обнаружил под своим столом чужие туфли.

– Чьи это? – спросил он.

– Нового сотрудника. Его негде было посадить.

Вскоре появился и он сам. Извинился, забрал туфли и укатился в дальнюю комнату, где ему расчистили место. Укатился – потому что толстый. Он был молодым отставником, подполковником. «Значит, дослужился до майора, а подполковника дали в последний день для повышения пенсии», – подумал Коржик. К Толяну его пристроил какой-то общий приятель.

– Давайте выпьем, – пафосно сказал Жучковский, – за тех, кто сейчас несет службу по охране дальних рубежей.

Такие слова Коржик в последний раз слышал в школе на политинформации.

Народ выпил, но патетику не поддержал. Разговоры перешли на анекдоты. Коржику захотелось пошутить.

– А теперь, – сказал Коржик, – давайте выпьем за «От меня и до другого столба – шагом марш!»

– Какого столба? – не понял уже изрядно поддатый Жучковский.

– Другого.

– А кто первый столб?

– Ну, могу быть и я.

– А почему мы должны пить не за тебя, а за того столба?

– Мы не должны, это добровольно. «Никто никому ничего не должен», – как говорил батька Махно.

– Тогда я не буду за него пить.

– Как хочешь.

Коржик любил отставников. Общаясь с ними можно было обогатить речь такими перлами, что потом хоть на эстраде выступай. Да и так с ними не скучно. Но только за столом. А в жизни все обстояло иначе. Во все времена они были высокомерными и держались, как отдельная каста. Сейчас высокомерия поубавилось, но кастовость осталась.

Все выпили, давясь смехом, а Жучковский выждал и лишь потом хлопнул свою рюмку. Закусив, он спросил:

– Слышь, а тот столб – он чего сделал?

– Это долгая история, – ответил Коржик, – он был точкой отсчета и служил фаллическим символом.

– Ясно. А ты где служил?

– В пацифистских войсках, – не смигнув ответил тот.

– Тоже этим… символом?

– Нет, точкой.

Жучковский повертел головой на короткой шее, пытаясь переварить сказанное Коржиком, но переварить получилось только закуску. Все уже изрядно набрались. Водка заканчивалась, веселье близилось к концу. Дамы разошлись. Только Таня ждала, пока все уберутся, чтобы закрыть офис.

Вскоре это и произошло.

37

Талгат приходил к Толяну в офис, когда с наличными был облом. Он был другом Толяна, а вскоре стал и другом Коржика. Ну, не совсем другом, скорее, приятелем. Если честно, то друзей у Коржика не было. И он не был уверен, что они сейчас вообще у кого-нибудь есть. Кончается бизнес – кончаются друзья. Такие дела.

Толян всегда подбрасывал Талгату денег. Тому было неудобно их брать просто так, и он взамен предлагал различные бизнес-проекты, по большей части нелепые. У Толяна хватало здравого смысла от них отказываться. Но иногда его клинило, и он соглашался попользоваться Талгатовой идеей.

После этого у него начинались проблемы. Мало того, что идея была неосуществима в принципе, так Талгат еще и подстегивал к ней несколько других фирм, и финал неизбежно оказывался один – фирмы долго выясняли, кто кому и сколько должен.

Талгат умел организовать дело так, что в проигрыше оказывались все, включая и его самого.

Он был бесценным кадром на тот случай, если требовалось что-нибудь провалить. Его надо было бы засылать конкурентам, чтобы он доводил их до безумия и разорения. Но Талгат работать не любил, и из-за этого его разрушительный талант пропадал зря.

Получив деньги в счет будущих побед, он шел на кухню обедать, а потом уходил до следующего раза. Лариса терпеть его не могла, памятуя его прошлые «заслуги». А Коржику он нравился. Талгат всегда был ухоженным, модно одетым, имел приятные манеры и отличался вежливым обращением. Его эрудиция позволяла вести с ним необременительные беседы на любые темы.

Один раз Коржик даже неплохо на нем заработал. В сейфе у своего партнера Талгат обнаружил несколько векселей Сбербанка и решил их продать – нужны были деньги на очередной проект.

Срок погашения векселей прошел больше двух лет назад, и Талгат подумал, что из-за этого они теперь стоят меньше, чем на них написано. Коржик не стал его разубеждать.

– Обналичишь? – спросил тот у него.

– Конечно.

Он мигом смотался в знакомую обнальную контору, которая покупала такие бумаги за наличные, продал их и привез деньги. Удержав по пути разницу между реальной ценой и той, которую назвал Талгат.

Через несколько дней кто-то сказал ему настоящую цену этих бумаг.

– Сколько ты на них заработал? – спросил Талгат.

– Ну, не так уж много, – ответил Коржик, и это была неправда. – Ты же сам сказал, сколько хочешь за них получить.

– Да, – почесал репу Талгат, – дал я маху.

Но требовать разницу не стал. От этого он только вырос в глазах Коржика.

Голова Талгата была все время занята придумыванием сложнейших схем по бизнесу. Когда Толян был не в духе и напрочь отказывался слушать его логические построения, Талгат приходил к Коржику и долго втирал, какая это замечательная схема и как много денег она могла бы принести, если бы кто-нибудь за нее взялся.

Однажды он придумал, как кинуть китайскую страховую компанию на якобы импортных поставках и при этом ничего в Китае не покупать. Схема был настолько сложной, насколько же и нереальной. Да еще и стремной – была прямая опасность угодить в международный розыск. Коржик был к этому пока не готов и энтузиазма не проявил.

– А может, кто-нибудь из твоих знакомых заинтересуется? – спросил с надеждой Талгат. – Ты бы им изложил.

– Конечно, изложу, – заверил он его. – Если кто созреет, я тебе сразу сообщу.

А сам подумал, что по этому поводу даже рта ни перед кем не раскроет, чтобы не получить репутацию сумасшедшего. Это Талгату терять нечего, а он своей репутацией дорожил.

Они расстались довольные друг другом. Коржик развеял офисную скуку, а Талгат получил призрачную надежду на бизнес.

38

В офисе у Талгата он увидел плакат «Парад любви в Москве». Ниже шли фотографии размалеванных уродов, а еще ниже текст помельче: «Когда же?»

– Что это? – спросил он.

Тот махнул рукой:

– Пидоры и пидорицы. Меньшинства, в общем.

– А почему он висит у тебя? Ты тут с какого боку?

– Прежние арендаторы налепили для прикола, а я не стал снимать.

Коржику вдруг пришла в голову идея вполне в духе Талгатовых проектов.

– Интересно, – сказал он, – а зоофилы выходят на такие парады? Они вроде как тоже меньшинство.

Тот пожал плечами:

– Не знаю. А тебя почему это интересует? Ты тут при чем?

– Как при чем? Я могу иметь к этому непосредственное отношение.

– В каком это смысле? – удивился Талгат.

– В смысле бизнеса.

– И где же здесь бизнес?

– Ну, это же очевидно! Ты только подумай: у голубых есть свои бары, у лесбиянок – тоже. А у зоофилов? Ты когда-нибудь слышал о подобном?

– Нет.

– То-то же. А это, между прочим, рыночная ниша. Пока никем не занятая.

– Ты хочешь сказать, что…

– Именно! Представь себе жизнь простого московского зоофила. Вот закончился рабочий день. Он распихал во все дыры свой маркетинг с позиционированием, бюджетированием и брендингом. Трудился в поте лица, одним словом. И куда же ему пойти отдохнуть по интересам? Некуда. Был бы он в деревне – там другое дело. Тут тебе коровник, там конюшня, а вон и козочки бегают. Не говоря уже про прочую мелкую живность – ежики, там, хорьки, выхухоли всякие. Ну и зайцы, конечно. Да и волки тоже, если правильно организовать с ними работу. А у московского зоофила какие возможности?

– Какие? – тупо повторил тот.

– Окромя собак – никаких.

– Каких собак?

– Домашних.

– Так ты считаешь, что владельцы собак – того?

– Не считаю, – поправил его Коржик, – только предполагаю.

– Это почти одно и то же.

– Не придирайся к словам. Дело не в этом. Как говорят американцы: «Найди потребность – и озолотишься». Вот она – потребность. Теперь надо действовать.

– Общество защиты животных тебе подействует, – с сомнением сказал Талгат. – И в уголовном кодексе что-то об этом есть.

– Н-да, – Коржик задумался. – Это серьезное препятствие. Ну почему все подходы к перспективным бизнесам всегда оказываются перекрытыми?

– А ты как думал? Все прихвачено.

– Вот и получается, что нормальным зоофилам остаются только большие собаки.

– Да нет, ты преувеличиваешь. Они их просто любят.

– Конечно, любят. Только придают этому слову более широкий смысл, чем ты. А то зачем бы им терпеть все эти тяготы: кормить, гулять, лечить, стричь в парикмахерских, хоронить на платных кладбищах, ставить недешевые памятники? И это при современном темпе жизни и вечной нехватке времени? Такие почести надо заслужить чем-то большим, чем просто принести палку или подать лапу. Как ты считаешь? Талгат задумался.

– Возможно, ты в чем-то и прав. Но не все собачники такие.

– Конечно, не все, – согласился Коржик. – Только члены профсоюза.

– Какого еще профсоюза? – не понял он.

– Поговорка такая.

– Хорош хохмить.

– Забудь, – сказал Коржик. – Это шутка. Но если бы не кодекс, я бы над этим подумал. Реклама могла бы быть такой: «Дружище зоофил! Ну что ты все трахаешь свою ротвейлериху? Приходи к нам – в новый „Рогатые проказницы!" Там тебя ждет целое стадо хорошеньких белых козочек с голубыми бантами на шее. Кусочек сахара им, сто долларов нам – и любая из них твоя на сегодняшний вечер». Ну как?

– Неплохо.

– А то! Я когда-то сочинял рекламные слоганы. Но и это еще не все. Поскольку мы были бы единственными на рынке, то и конкуренции у нас не было бы никакой, первое время, естественно. К нам устремилась бы вся зоофильская элита – большие начальники, банкиры и олигархи! Посетитель получал бы костюм пастуха, шапку Гугуцэ и уединялся за изгородью со своей избранницей. Ты представляешь, какие тут можно было бы налаживать связи? Песня!

– Заманчиво, – согласился Талгат. – Я бы и сам заглянул. Только чтобы осмотреть интерьер, конечно.

– Да? А у тебя ведь дома тоже большая собака живет? Афганская борзая, если я правильно помню.

– Да, а что? – почувствовал подвох тот.

– И как у тебя с ней?

Он взвился:

– Ты на что это намекаешь? Нет, ты что имеешь в виду? Я тебе счас в пятак дам!

– Ладно-ладно, успокойся. Ничего я не имею в виду. Пошутил просто.

– Слушай, давай вали отсюда со своими шутками, пока я охрану не вызвал!

– Спокойно! Уже ухожу. Нервные все какие стали. А плакатик все-таки сними, чтобы он людей не смущал.

По дороге к себе Коржик подумал, что если бы не законодательные препятствия, то Толяну такой бизнес вполне подошел бы. Вложения небольшие, в деревне козы по три штуки на рупь, а отдача могла бы быть колоссальной. А еще доход могли бы давать сувениры, глянцевые журналы типа «Секс с лицом козьей национальности», майки с изображением коз, зоотуры для иностранцев. Жалко, что пока это неосуществимо.

Но, может быть, в будущем разрешат в порядке развития малого бизнеса?