Текст книги "Одинокий голубь"

12

Если Уилбергера и удивило такое количество лошадей, он ничем этого не показал. Первый табун находился уже в загоне, и он с помощью Дитца и своего работника Чика отбирал лошадей с клеймом. Диш Боггетт стоял у калитки между двумя загонами и пропускал лошадей Уилбергера, размахивая веревкой перед мордами тех, на которых он не претендовал. Джейка Спуна ни где видно не было, как и Августа с ирландцами.

Новый табун был слишком велик для загона. Калл всегда собирался огородить кусок пастбища для таких вот случаев, да так и не собрался. В данном случае это не имело такого уж большого значения. Лошади сильно устали от длинного пробега, и их вполне можно было оставить на берегу пастись и отдыхать. После завтрака он пошлет парня присмотреть за ними.

Уилбергер на мгновение отвлекся от работы, чтобы взглянуть на пробегавших мимо лошадей, затем снова принялся за выборку, которая уже почти закончилась. Поскольку там рук хватало, Ньюту оставалось только стоять у ограды и наблюдать. Пи уже успел залезть на верхнюю перекладину забора, которую они называли наблюдательным пунктом, и оттуда обозревал происходящее. Его гнедая и мерин Ньюта, только что расседланные, сделали несколько шагов, потом легли и принялись кататься в пыли.

Калл все еще не слезал с Чертовой Суки. Когда Уилбергер кончил сортировать лошадей, взгляд его остановился на ней, а не на капитане.

– Утро доброе, – поздоровался он. – Давайте меняться. Я оставлю вам тридцать восемь великолепных лошадей, которых я только что отобрал, и заберу это хитрющее животное, на котором вы сидите. По-моему, тридцать восемь за одну – хорошее предложение, я так считаю.

– Ну и считайте себе, – ответил Калл, ничуть не удивленный предложением.

Пи Ай так удивился тому, что услышал, что едва не свалился с забора.

– Ты хочешь сказать, что отказываешься от всех этих лошадей рада того, чтобы она вырвала из тебя еще шматок? – спросил он. Он знал, что мужикам нравится кобыла Калла, но чтобы до такой степени – этого он не мог вообразить.

Подошел Диш Боггетт, веревкой сбивая пыль с сапог.

– Это ваше последнее слово? – спросил Уилбергер. – Предлагаю тридцать восемь за одну. Такого второго шанса у вас больше не будет.

Диш фыркнул. Ему самому нравилась пегая кобылка.

– Это все равно что менять золотую монету в пятьдесят долларов на тридцать восемь пятицентовиков. – Он пребывал в дурном расположении духа. Как только они загнали лошадей за ограду, Джейк Спун немедленно расседлал свою лошадь и направился прямиком в салун, как будто он там жил постоянно.

Уилбергер тоже его проигнорировал.

– Тут у вас что ни человек, то свое мнение, – заметил он. – Если бы мнения были деньгами, вы бы тут все разбогатели. – Он взглянул на Калла.

– Я эту кобылу не отдам, – проговорил Калл. – И это вовсе не чье-то мнение.

– Верно, это скорей печальный факт, – согласился Уилбергер. – Я, можно сказать, живу на лошади, и они у меня всегда самые лучшие.

– Это моя третья, – объяснил Калл. Уилбергер кивнул.

– Что же, сэр, – проговорил он. – Я признателен вам за то, что вы приехали вовремя. Яснее ясного, что тот человек, с которым вы имеете дело, знает, где обретаются конокрады.

– Их там порядком, – заметил Калл.

– Ладно, поехали, Чик, – сказал Уилбергер. – Если мы не двинемся, домой никогда не попадем.

– Можете остаться позавтракать, – предложил Калл. – Тут еще пара ваших лошадей на подходе.

– А почему они так долго? – спросил Уилбергер. – На трех ногах путешествуют?

– Они с мистером Маккрае, – объяснил Калл. – Он путешествует в своем собственном темпе.

– И разговаривает, – добавил Уилбергер. – Не думаю, что нам стоит ждать. Оставьте их себе в качестве благодарности.

– Мы привели недурных лошадей, – сообщил Калл. – Можете посмотреть, если вам нужно еще.

– Не интересуюсь, – ответил Уилбергер. – Раз уж вы не даете напрокат свиней и не продаете кобылу, я лучше поеду.

Затем он повернулся к Дишу Боггетту.

– Работа не нужна, сынок? – спросил он. – На мой взгляд, ты выглядишь подходяще.

– У меня есть работа, – ответил Диш.

– Гонять мексиканских лошадей? Какая это работа, – заметил Уилбергер. – Просто игра. Ты выглядишь настоящим ковбоем, а я собираюсь пуститься в путь со стадом в три тысячи голов.

– Мы тоже. – Калл развеселился при виде человека, который пытается сманить у него работника в его же присутствии.

– И куда? – поинтересовался Уилбергер.

– В Монтану, – ответил Калл.

– Я бы на вашем месте не стал этого делать, – посоветовал Уилбергер. Он подъехал к калитке, наклонился, чтобы открыть ее, и поехал дальше, предоставив Чику возможность ее закрыть. Когда Чик наклонился, чтобы захлопнуть калитку, с него свалилась шляпа. Никто не двинулся, чтобы поднять ее. Поэтому ему пришлось спешиться, что привело Чика в большое смущение. Уилбергер ждал, но терпение его истощалось на глазах.

Что же, тогда, может, встретимся в пути, – обратился он к Каллу. – Хоть я двинусь и не в сторону Монтаны. Слишком далеко, слишком холодно, полно медведей, и я не уверен насчет индейцев. Может, их и повыбили, но я не стал бы на это рассчитывать. Вы можете в результате просто подарить кому-нибудь хорошее стадо говядины.

– Постараемся, чтобы этого не произошло, – воз разил Калл.

Уилбергер тронулся с места, Чик двинулся замыкающим в конце небольшого табуна. Когда Чик проезжал мимо, у Диша Боггетта появилось большое искушение накинуть на него лассо, стащить с лошади и хорошенько намять бока – просто чтобы дать волю чувствам относительно Лори и Джейка Спуна. Но капитан сидел рядом, так что он ограничился суровым взглядом и пропустил Чика.

– Черт, ну и жрать хочется, – заговорил Пи Ай. – Надеюсь, Гас не заблудился. – И, поскольку никто не обратил внимания на его замечание, добавил: – Если он потерялся, то прямо не знаю, как мы будем обходиться без лепешек.

– Ты всегда можешь жениться, – сухо заметил Диш. – Полно женщин, умеющих печь лепешки.

Уже не впервые Пи пытались внушить эту простую истину.

– Знаю, что есть, – согласился он. – Но это не значит, что хоть одна сподобится выйти за меня.

Дитц с удовольствием хмыкнул.

– Чего там, эта вдовушка Коул выйдет, – сказал он. – И с удовольствием. – Затем, зная, что вдовушка Коул – больное место Пи Ая, направился к дому.

Упоминание о Мэри Коул привело Пи Ая в большое смятение. Время от времени ему говорили, что он может жениться, особенно любил болтать об этом Гас Маккрае.

Но иногда, даже если об этом никто не упоминал, он думал о женщинах, а уж если эта мысль приходила ему в голову, то задерживалась надолго, жужжала там, как туча комаров. Разумеется, туча комаров не шла ни в ка кое сравнение с москитами на побережье, так что мысль о женщинах не была для него настолько неприятной, но все же Пи Ай предпочел бы, чтобы она вообще не приходила ему в голову.

Он никогда не знал, да и сейчас не знает, что думать о женщинах, но, что касается действий, он следовал примеру капитана, а капитан не обращал на женщин никакого внимания. Все те годы, что Пи был с ним, так оно и было, за исключением одного странного случая, происшедшего несколько лет назад, о котором Пи вспоминал раз в пару лет, да и то обычно во сне. Он тогда пошел в салун, чтобы забрать топор, который одолжили и не вернули, и, пока там был, услышал, как плачет и жалуется кому-то женщина.

Плакала шлюха по имени Мэгги, мать Ньюта, к ко торой Джейк Спун так потом прилип. Только после то го как Пи нашел топор и был уже на полпути к дому, до него дошло, что Мэгги разговаривала с капитаном, да же называла его по имени, чего никогда за все годы не позволял себе Пи.

Мысль о том, что капитан находится в одной комнате со шлюхой, произвела на Пи такое же впечатление, что и пуля, некогда попавшая ему под лопатку во время большой драчки с индейцами у Форт-Фантом-Хилл. Когда в него попала пуля, он почувствовал сильный удар, после которого у него, как ему показалось, онемели мозги. Точно так же он себя чувствовал, когда нес домой топор из салуна: Мэгги говорила с капитаном в своей комнате, один на один, а ведь, насколько он знал, все дела капитана с прекрасным полом ограничивались легким приподнятием шляпы, если он случайно встречал какую-либо из них на улице.

Пи все никак не мог забыть подслушанный разговор. Месяц-другой после этого он нервничал, боясь, как бы жизнь вдруг не изменилась самым резким образом. Но все осталось по-прежнему. Вскоре они отправились вверх по реке, чтобы ловить бандитов, совершавших набеги на Чиуауа, и капитан, насколько Пи мог судить, оставался все тем же капитаном. Когда они вернулись, Мэгги уже родила сына, и Джейк Спун на время поселился с ней. Потом он уехал и Мэгги умерла, а Гас однажды поехал и забрал Ньюта у одной мексиканской семьи, которая приютила его после смерти Мэгги.

Прошло много лет, многие из которых тянулись мед ленно, особенно после того как они перестали работать рейнджерами и занялись скотоводством. Единственным результатом подслушанного разговора было то, что Пи с той поры стал с большей осторожностью одалживать свой топор. Ему нравилось жить тихо и спокойно, не для него загадки и сюрпризы.

Хотя он вполне довольствовался своей жизнью с капитаном и Гасом и повседневной работой, оказалось, что от мыслей о женщинах отделаться окончательно не получалось. Постоянно его мучил вопрос о женитьбе, над которым посмеивался Дитц. Гас, который был женат дважды и который шлялся, если подворачивалась шлюха, был виновником этой навязчивой идеи. Он обожал распространяться о женитьбе. Как только Гас садился на своего конька, капитан обычно брал ружье и уходил, но Пи к тому времени успевал уже разнежиться на веранде и подремывать, разморенный алкоголем, так что ему приходилось выслушивать самые разнообразные суждения Гаса, одним из которых было то, что он, Пи, много теряет, не женясь на вдовушке Коул.

То, что Пи разговаривал с Мэри Коул пять или шесть раз в жизни, да и то когда она еще была замужем за Джошем Коулом, для такого постороннего человека, как Гас, или такого постороннего человека, как Дитц, не имело никакого значения. Оба почему-то полагали, что она считает его достойным преемником Джоша. Их подталкивал к этой мысли еще и тот факт, что, хотя Мэри отличалась необычно высоким ростом, она все же была ниже Пи. Она на добрый фут возвышалась над Джошем Коулом, которому не повезло отправиться в Пиклс Гэп покупать молочную корову в грозу. Молния ударила в лошадь и Джоша, корову только слегка подпалило, но молоко она давать перестала. Мэри Коул снова замуж не вышла, но, как считал Гас, только из-за того, что у Пи не хватало инициативы перейти через дорогу и предложить ей руку и сердце.

– Да Джош был недомерком, – часто говорил Гас. – Этой бабе нужен полноценный мужик. Это же здорово – иметь рядом мужика, который может дотянуться до верхней полки.

Пи никогда не приходило в голову, что рост может быть важным фактором в браке. Он поразмышлял над этим несколько месяцев и сообразил, что Гас тоже высокий, да к тому же еще и образованный.

– Черт, ты тоже длинный, – однажды заявил он. – Тебе самому на ней надо жениться. Тогда вы сможете читать вместе.

Он знал, что Мэри умела читать, потому что раза два бывал в церкви и видел, как священник просил ее прочитать псалмы. У нее был низкий, скрипучий голос, редкий для женщины. Раз или два, когда он ее слушал, у Пи возникало странное ощущение: будто мурашки по коже пробежали.

Гас решительно отрицал, что он может быть подходящим спутником для Мэри Коул.

– Нет, Пи, это не пойдет, – говорил он. – Я уже дважды пробирался сквозь тернии брака. Этой вдовушке нужен кто-то посвежее. Они, бабы, все этого хотят, и вдовушки тоже. Если у мужика есть опыт, то он вполне может заняться этим с другой женщиной, а это всегда им не по душе. Такая прямая женщина, как Мэри, скорее всего считает, что только она может передать весь опыт, который тебе может потребоваться.

Для Пи все это было неприятной загадкой. Он не мог вспомнить, каким образом вообще возникла данная тема, потому что он ни слова никогда не говорил насчет того, что хочет жениться. Что бы в это понятие еще ни входило, оно прежде всего означало, что придется по кинуть капитана, а Пи к этому не был готов. Разумеется, Мэри жила совсем рядом, но капитан предпочитал держать своих людей под рукой на случай необходимости. Трудно даже представить себе, что скажет капитан, если он вот так возьмет и женится. Однажды Пи напомнил Гасу, что он далеко не единственный холостяк в Лоунсам Дав. Еще был Ксавье, не говоря уже о Липпи. Много неженатых проезжали через городок. Но когда он об этом заговорил, Гас его проигнорировал.

Иногда, лежа ночью на веранде, Пи казался сам себе дураком, потому что думал о таких вещах, но думать тем не менее не переставал. Всю свою жизнь он прожил с мужчинами, работал, был рейнджером; перебирая всю свою взрослую жизнь, он не мог вспомнить, чтобы хоть десять минут провел с женщиной наедине. Он куда лучше был знаком со свиньями Гаса, чем с Мэри Коул, да и чувствовал себя с ними уютнее. Разумнее с его стороны было бы не обращать внимания на Гаса и Дитца и думать о чем-нибудь, имеющем отношение к работе, к примеру, как сделать так, чтобы старый сапог не натирал мозоль на большом пальце левой ноги. Десять лет назад ему наступил на этот палец мул, и с той поры палец торчит в слегка неправильном направлении и сапог трет его. Единственным решением было бы прорезать дыру в сапоге, что вполне бы сошло в жаркую погоду, но причиняло бы неудобство в дождь и холод. Гас предлагал снова сломать палец и установить его в правильном направлении, но Пи недостаточно сильно ненавидел мозоль, чтобы согласиться на та кое. Ему казалось вполне разумным полагать, что больной палец важнее для его жизни, чем женщина, с которой он почти и не разговаривал. И все же он то и дело возвращался к ней мыслями. Случались ночи, когда он слишком хотел спать, чтобы срезать мозоль или беспокоиться по этому поводу, и тогда в его сознании внезапно, как черепаха на поверхности пруда, возникала вдовушка Коул. В этих случаях он старался сделать вид, что спит, потому что Гас был таким хитрюгой, что, можно сказать, умел читать чужие мысли и мог вполне догадаться, что Те думает о Мэри и ее скрипучем голо се.

Но куда более упорным, чем воспоминание о Мэри, читающей псалмы, было другое. Однажды он проходил мимо ее дома, когда на город налетела небольшая гроза, разогнав кошек и собак и погнав по улице мусор и перекати-поле. Мэри во дворе развесила сушиться белье и теперь старалась снять его побыстрее, пока не начался дождь. Но гроза оказалась проворнее. В пыль начали падать крупные капли дождя, поднялся ветер, заставляя простыни на веревке хлопать так, что, казалось, раздался выстрел. Пи всегда учили, что надо помогать людям, а поскольку было очевидно, что Мэри с простынями не справиться, он направился к ней, чтобы предложить помощь.

Но гроза опередила и его, и он даже не успел подойти, как начался настоящий ливень, сразу сделав белую пыль коричневой. Большинство женщин на этой стадии решили бы, что белье все равно не спасти, и побежали бы в дом, но только не Мэри. Юбка у нее уже так промокла, что прилипла к ногам, но она все еще сражалась с трепещущей простыней. При этом две или три вещи, которые она уже сняла, вывалились у нее из рук. Их ветром понесло по двору, уже превратившемуся в мелкое озеро. Пи поспешил поднять эти вещи и помочь Мэри снять мокрую простыню с веревки, что она, по всей видимости, делала из чистого упрямства, поскольку дальше на западе вовсю сияло солнце, которое снова высушило бы эту простыню за несколько минут.

Это было единственное близкое знакомство Пи с той чертой женского пола, о которой постоянно распространялся Гас, – склонностью действовать вопреки разуму. Мэри промокла до нитки и сверху и снизу, бьющаяся простыня вырвала гребень из ее волос, и они рассыпались по плечам. Белье было таким же мокрым, как когда она его вешала, и все же она не сдавалась. Она продолжала снимать с веревки белье, которое через пятнадцать минут снова придется развешивать, а Пи еще и помогал ей, как будто в этом был смысл. Когда он придерживал веревку, заметил кое-что, что поразило его не менее сильно, чем когда-то молния – Джоша Коула. Вещи, которые он спас, оказались нижним бельем – белые панталоны, которые, вероятно, Мэри носила под юбкой, сейчас плотно облепившей ей ноги. Пи был так шокирован, что едва не уронил панталоны в грязь. Она должна была бы рас сердиться, что он поднял ее нижнее белье, но она продолжала снимать простыни, а ему оставалось сто ять, онемев от смущения. Ему еще повезло, что дождь так разошелся, что лил потоками с полей его шляпы, давая ему возможность прятаться за этим маленьким водопадом, пока не кончатся его мучения. Через слой воды он видел все весьма приблизительно и не мог оценить, насколько шокирована была Мэри его неуклюжей попыткой помочь.

Но, к его удивлению, ничего страшного не произошло. Когда Мэри наконец справилась с простыней, то забрала у него штанишки с таким видом, будто это бы ли салфетки или носовые платки. К его великому удивлению, ее, похоже, позабавил его вид – стоит, а со шляпы вода потоками льет.

– Пи, тебе повезло, что ты умеешь держать рот на замке, – сказала она. – Открой ты его сейчас, наверняка бы утонул. Большое спасибо за помощь. – Она была женщиной прямой, звала всех по именам и не скупилась на критику. – Нам следует поблагодарить Господа за эту ванну, – добавила она. – Мне лично она не требуется, но тебе здорово помогла. Ты вовсе не такой страшный, как я думала, если хоть немного тебя помыть.

К тому моменту, когда она вернулась на веранду, дождь несколько поутих, и солнечные лучи превращали еще падающие капли в маленькие радуги. Пи пошел домой, вода уже не так сильно текла с его шляпы. Он ничего никому не рассказал, так как прекрасно пони мал, что его безжалостно задразнят. Но он запомнил этот случай. Когда он полупьяный лежал на веранде и воспоминания всплывали в его памяти, ему иногда при ходило на ум такое, на что он тогда, как ему казалось, и не обратил внимания, например, запах влажного тела Мэри. Он не собирался ее нюхать, ничего для этого не делал, но почти каждую ночь после случившегося вспоминал, что от Мэри пахло так, как не пахло ни от одной мокрой вещи. Он не мог определить, что именно отличало запах Мэри; возможно, от нее, как от женщины, пахло чем-то более чистым, чем от тех мокрых живых существ, с которыми ему приходилось иметь дело. С той грозы прошло уже больше года, но запах Мэри все еще был частью его воспоминаний. Он также по мнил, как она выпирала из корсета и сверху, и снизу.

Но он не каждую ночь вспоминал Мэри. Чаще он задумывался над общими положениями брака. Больше всего он беспокоился по тому поводу, что в браке муж чина и женщина должны жить вместе. Много раз он пытался представить себе, как это – находиться под одной крышей с женщиной, вместе завтракать и ужинать. О чем с ней разговаривать? И как себя вести? Он не имел ни малейшего представления об этом. Иногда он думал, что вполне может сказать Мэри, что хотел бы на ней жениться, но считает себя недостойным жить с ней под одной крышей. Если он правильно себя поведет, она может пойти ему навстречу и разрешить продолжать жить ниже по улице, с ребятами, к чему он давно привык. Он, конечно, сделает так, чтобы быть всегда под рукой, когда возникнет хозяйственная необходимость, а в остальном жизнь пойдет привычным чередом.

Он подумывал, не посвятить ли Гаса в свои планы, поскольку Гас знал о женитьбе больше, чем кто-либо другой, но каждый раз, как собирался начать разговор, вдруг чувствовал, что сильно хочет спать, или в последнюю секунду решал, что лучше уж он сегодня помолчит. Если, на взгляд эксперта, его план покажется смешным, Пи не будет знать, что тогда и думать, а, кроме того, Гас его засмеет.

Они сидели вокруг стола, поглощая обычный жирный завтрак Боливара, когда услышали во дворе конский топот. В следующую минуту подъехал Август и спешился. За ним, несколькими ярдами позади, двигались два ирландца. Вместо того чтобы скакать не неоседланных лошадях, ирландцы восседали в больших, отделанных серебром мексиканских седлах и гнали перед собой восемь или десять тощих лошадей. Подъехав к веранде, они так и остались сидеть на конях с несчастным видом.

Диш Боггетт, который не мог до конца поверить, что в Мексике вдруг оказались ирландцы, выйдя на заднее крыльцо и увидев их, не удержался от хохота.

Ньюту их было немного жаль, но и он должен был признать, что зрелище они собой являли комическое. Мексиканские седла явно предназначались для людей с более длинными ногами: ступни ирландцев не доставали до стремян. И тем не менее они явно не хотели слезать с лошадей.

Август сдернул седло со своего усталого вороного и пустил его пастись.

– Слезайте, мальчики, – обратился он к ирландцам. – Вы в безопасности, если только не будете есть эту жратву. Мы это называем домом.

Аллен О'Брайен обеими руками держался за луку седла. В последние два часа он цеплялся за нее с такой силой, что не был уверен, что сможет разжать руки. Он тоскливо посмотрел вниз.

– Я и не представлял себе, насколько лошадь выше мула, – заметил он. – До земли так далеко.

Диш решил, что ничего смешнее он не слышал. Ему никогда не приходило в голову, что может найтись взрослый человек, который бы не умел спешиться. Вид двух ирландцев с короткими ногами, болтающимися по бокам лошадей, был настолько смешон, что он согнул ся пополам от хохота.

– Наверное, придется соорудить им лестницу, ей – Богу, – сказал он, с трудом переводя дыхание.

Августа тоже слегка позабавила беспомощность пришельцев.

– Ну, парни, перевалитесь на одну сторону и падай те, – посоветовал он.

Аллену удалось спуститься на землю без особых трудов, но Шон сваливаться отказывался. Он несколько секунд висел, держась за седло, чем сильно озадачил лошадь, которая начала пятиться и взбрыкивать. Она была слишком худа и слаба, чтобы быть способной на многое, и все же Шона слегка поболтало, при виде чего даже Калл рассмеялся. Аллен, уже стоя на твердой земле, от облегчения присоединился к веселью. Шон наконец свалился и гневно уставился на брата.

– Ага, что-то я Джейка не наблюдаю, оно и понят но, – заметил Август, беря ковш воды и прополаскивая горло от пыли. Затем он предложил ковшик Аллену О'Брайену, который, подражая Августу, принялся так же брызгаться и отплевываться, решив, что таков обычай в стране, в которую он попал.

– Гляжу, ты не торопился, – начал Калл. – Я уже собирался назад с похоронной командой.

– Ерунда, – возразил Август. – Тащить этих парней оказалось такой плевой задачей, что я успел по бывать в борделе в Сабинасе.

– Тогда ясно, откуда седла, – заметил Калл.

– И лошади тоже, – добавил Август. – Все банди ты оказались мертвецки пьяными к тому времени, как мы туда добрались. Эти ирландские парни без седел ехать почти не могли, вот мы и позаимствовали эти, да еще заодно несколько лошадей.

– Из этих кляч даже мыла путного не получится, – заметил Диш, рассматривая приведенных Августом лошадей.

– Не будь я так голоден, я бы поспорил, – проговорил Август. – Покормить их недельку-другую, отличное мыло получится.

Молодой Шон своего разочарования Америкой не скрывал.

– Если это Америка, то где же снег? – вопрошал он, ко всеобщему удивлению. Его представление о стране было основано на картинке, изображавшей бостонский порт зимой, которую он видел в старом журнале. Там было полно снега, а жаркий и пыльный двор, в котором он оказался, не имел с той картинкой ничего общего. Вместо кораблей и высоких мачт – низкий дом да груда старых седел и сгнившей упряжи, сваленных под навесом. Хуже того, нигде ни клочка зеленой травы. Все кусты серые и колючие, и ни одного дерева.

– Нет, сынок, мимо снега вы маханули, – сказал ему Август. – У нас тут больше песок.

Калл ощущал нетерпение. Ночь оказалась куда удач нее, чем он предполагал. Они оставят себе лучших лошадей и продадут остальных, а на выручку наймут команду и оборудуют фургон для путешествия на север. Так что им останется только собрать скот и заклеймить его. Если все будут работать нормально, на это уйдет недели три, и к первому апреля они смогут двинуться в путь. Главная проблема – заставить всех работать нормально. Джейк уже умотал к своей шлюхе, а Август еще не завтракал.

– Вы, ребята, пойдите поешьте, – обратился он к ирландцам. Уж если он их спас, придется накормить.

Аллен О'Брайен без удовольствия рассматривал не сколько домов, составлявших Лоунсам Дав.

– И это весь город? – спросил он.

– Да, и он еще хуже, чем кажется, – ответил Август.

Тут, ко всеобщему смущению, Шон О'Брайен принялся плакать. Ночь выдалась тяжелой, он даже думал, что не выживет. Сидя на лошади, паренек все время боялся упасть и стать паралитиком: он всегда связывал падение с параличом, потому что его двоюродный брат как-то свалился с крыши и с той поры был парализован. Лошадь, на которую его посадили, казалась Шону ничуть не ниже дома, так что у не го были все основания волноваться. Он очень долго плыл на корабле, все больше и больше тоскуя по зеле ному краю, который покинул. Когда их высадили на берег в Веракрусе, он не слишком расстроился: они прибыли в Мексику, а никто не говорил ему, что Мексика – зеленая страна.

Но теперь они находились в Америке, и вокруг него были только пыль, низкие колючие кусты и практически никакой травы. Он ждал прохлады, росы и зеленой травы, на которой можно вытянуться и поспать. Голый двор страшно разочаровал его, да и, кроме того, Шон вообще был плаксой. Слезы начинали лить у него из глаз каждый раз, когда он думал о чем-нибудь печаль ном.

Его брат Аллен так смутился при виде плачущего Шона, что направился прямиком в дом и уселся за стол. Их пригласили поесть, а если Шон предпочитает стоять во дворе и реветь, это его дело.

Диш решил, что молодой ирландец скорее всего сумасшедший. Только псих разревется на глазах у не скольких взрослых мужчин.

Август выручил всех, подойдя к Шону и взяв его за руку. Он заговорил с ним мягко и повел к дому.

– Пойди поешь, сынок, – сказал он. – На сытый желудок все покажется не таким страшным.

– Но где же трава? – спросил Шон, шмыгая носом. Диш Боггетт присвистнул.

– Он, наверное, хочет попастись, – сострил он.

– Нет, Диш, – заметил Август. – Просто он вырос в таком месте, где земля покрыта травой, а не в пусты не, как ты.

– Я вырос в Матагорде, – сообщил Диш. – У нас там трава вот по сих пор.

– Гас, нам надо поговорить, – позвал Калл.

Но Август уже ввел мальчика в дом, так что Каллу пришлось последовать за ними.

Боливар с удавлением взирал, как ирландцы уписывают потроха и бобы. Он так поразился их появлению, что взял ружье, которое хранил около печки, и поло жил его поперек коленей. С этим ружьем, старым, десятого калибра, он охотился на коз и предпочитал иметь его под рукой на случай непредвиденных обстоятельств.

– Надеюсь, ты из этой штуковины здесь стрелять не собираешься, – обратился к нему Август. – Ты всю стену снесешь, не говоря уж про нас.

– Я еще пока не стреляю, – угрюмо ответил Боли вар, оставляя себе выбор.

Калл дождался, пока Август наполнит свою тарелку, поскольку говорить с ним, прежде чем он поставит перед собой еду, было бесполезно. Молодой ирландец перестал плакать и уплетал бобы даже быстрее Августа. Возможно, вся его беда была в голоде.

– Я хочу попытаться кого-нибудь нанять, – проговорил Калл. – А ты днем перегони лошадей.

– Куда это? – спросил Август.

– Вверх по реке, сам решишь, как далеко, – ответил Калл.

– У этих ирландцев хорошие голоса, – заметил Август. – Жаль, что нет еще парочки, был бы у нас квартет.

– Будет жаль, если ты проворонишь лошадей, пока я ищу работников, – сказал Калл.

– А, ты хочешь, чтобы я несколько ночей спал на земле и не дал Педро Флоресу спереть этих лошадей назад? – спросил Гас. – Я уже отвык спать на земле.

– А на чем ты собираешься спать по пути в Монтану? – поинтересовался Калл. – Мы не можем взять с собой дом, а по дороге нет гостиниц.

– Я вообще в Монтану не собирался, – заявил Август. – Это ты придумал. Я, может, и поеду, если захочу. Или ты передумаешь. Знаю, ты еще никогда не передумывал, но ведь всегда бывает первый раз.

– Ты даже с пнем возьмешься спорить, – посетовал Калл. – Следа за табуном. Вряд ли нам еще так по везет.

Калл видел, что дальше терять время нет смысла. Если Август не хочет говорить серьезно, его ничем не заставишь.

– Джейк вернулся, верно? – спросил Август.

– Его лошадь здесь, – ответил Калл. – Так что скорее всего именно он на ней приехал. Как ты дума ешь, он станет работать, когда мы начнем?

– Нет, и я тоже не буду, – заявил Август. – Лучше найми этих ирландцев, пока есть такая возможность.

– Мы ищем работу, – вмешался Аллен. – Если мы чего не знаем, то с радостью научимся.

Калл воздержался от комментариев. Вряд ли от мужиков, не умеющих слезть с лошади, будет много пользы при коровьем стаде.

– Где ты будешь искать работников? – спросил Август.

– Хочу наведаться к Рейни. У них столько парней, что как-нибудь обойдутся без нескольких.

– Мне когда-то Мода Рейни нравилась, – заметил Август, откидываясь на стуле. – Если бы не команчи, то я бы, верно, на ней женился. Она была Гроув до за мужества. Она несет этих парней, как курица яйца, верно?

Калл вышел, в противном случае можно было проговорить весь день. Дитц маленько прикорнул на задаем крыльце, но поднял голову, заслышав шаги Калла. Диш Боггетт и Ньют накидывали лассо на низкие кусты, причем Диш показывал пареньку секреты этого мастерства. Оно и к лучшему, потому что среда них никто не умел достаточно хорошо обращаться с веревкой, чтобы чему-либо научить паренька. Калл в случае необходимости мог бросить лассо, как, впрочем, и Пи, но ни тот, ни другой не были мастерами этого дела.

– Тренируйтесь, ребятки, – одобрил он. – Как только наберем достаточно скота, ваше умение пригодится.

Затем он поймал свою вторую лошадь, похуже Чертовой Суки, которую звали Солнышко, и направился на северо-запад, в край кустарников.