Текст книги "Чья-то любимая"

КНИГА 2

ГЛАВА 1

Джилл была по идиотски щепетильна в отношении прошлого. Она буквально помешалась на стариках, большинство которых были унылыми бабниками, безответственными выпивохами и отчаянными болтунами. Лично я никого из них просто на дух не выносил. А хуже всех был старый Хенлей Баудитч, оператор фильма «Так поступают женщины».

На следующее утро после вручения «Оскаров» Джилл, проснувшись, сразу начала о нем убиваться. Этот фильм завоевал три «Оскара», что более чем удовлетворило бы большинство нормальных людей. Но, разумеется, старина Хенлей никакого «Оскара» не получил, а потому Джилл была очень недовольна.

– Он слишком стар, – твердила Джилл. – Другого шанса у него уже не будет. Ему должны были вручить «Оскара». Боже мой, ты только подумай о всех тех картинах, которые он создал!

Лично я не смог бы назвать и двух фильмов, сделанных Хенлеем Баудитчем, если бы даже того хотелось моей заднице. Но, разумеется, Джилл помнила по меньшей мере десятка три его фильмов. Она сидела в постели и не переставая говорила о свершившейся несправедливости.

– «Оскар» был ему необходим! – стенала Джилл. – Мне он был абсолютно не нужен, мне один уже дали. А мне вручили награду за сценарий. Боже правый. Но ведь я-то – не сценарист!

– Может, перестанешь, черт возьми, трепыхаться? – сказал я. – Хенлей не получил «Оскара», потому что ничегошеньки собой не представляет – настоящая серость. И всегда был только таким. Иначе он бы уже давно своего «Оскара» получил бы. Ему следовало быть там, откуда вышел я, – и делать демонстрационные ролики о тракторах фирмы Мессей – Херрис. Джилл замолчала и взглянула на меня.

– По-моему, ты вполне можешь повесить Хенлея Баудитча и Джо Перси на одной бельевой веревке, – изрек я. – А в придачу к ним еще семь или восемь им подобных. Никто из них никогда ни на что способен не был.

Лицо Джилл побагровело.

– Тебе ли говорить мне о создании фильмов? – рассердилась Джилл. – Ты, насколько я помню, действительно продавал тракторы всего каких-то три года назад. Как это тебе удалось стать знатоком кинематографа так быстро?

– Я не такой уж знаток, – сказал я. – Я только знаю, как отличить наемного поденщика-киношника, если он мне попадется на глаза.

Джилл покраснела еще больше.

– Хенлей Баудитч – не наемный поденщик, – выпалила она. – Ты обязан извиниться.

Джилл слезла с постели, схватила свое выходное платье и выходные туфли и, в ожидании моего извинения, держала все это в руках. Я же не произнес ни слова. Джилл прекрасно знала мое отношение ко всяким там извинениям. Увидев, что я и не собираюсь ничего говорить, Джилл резко сорвала с себя ночную рубашку, стремительно натянула выходное платье и, скомкав рубашку, сунула ее к себе в сумочку. После этого она оглядела комнату с таким видом, словно желала забрать с собой все свои вещи. Но этого она, разумеется, не сделала и направилась к двери, не удостоив меня даже беглым взглядом.

– Не забудь про своего «Оскара», – произнес я. – Ужасно жаль, что он не может тебя трахнуть.

Джилл схватила статуэтку «Оскара» со стола и швырнула ею в меня, но не попала. «Оскар» стукнулся об стенку ядрах в трех от постели. Джилл была настолько взбешена, что просто не могла говорить. И она выскочила из комнаты, а из сумочки торчала ее ночная рубашка.

Сознаюсь, что язык у меня скверный. Я всегда перехожу все границы. Просто мне никогда не удается почувствовать, где надо остановиться, как это умеет делать большинство нормальных людей.

Все и впрямь удивились, что Джилл и Пит Свит получили «Оскара» за сценарий. Тул Петерс, один из наиболее ловких сценаристов Голливуда, буквально написал в штаны от изумления. Ведь именно он, из дружеских чувств к Питу, сам внес поправки в этот сценарий. Но это было много-много лет тому назад, когда Тул еще не был таким говнюком, и у него еще не было ни славы, ни кучи денег. Сделанная Тулом адаптация «Мамочка пела басом» выдвигалась на «Оскара» по другой категории сценариев, по и она премии не получила. Лично меня это устраивало. Тул был одним из самых больших мерзавцев во всем Голливуде. Не лучше был и его гнусный замшевый пиджак. Тул считал, что все знает. Он трахался с некоей девицей по имени Рейвен Декстер, такой же мерзавкой, как и он сам. Когда-то она работала для «Нью-Йоркера», а потому тоже все знала. На вручение «Оскаров» она явилась в платье индианки, поскольку они с Тулом старались помочь Марлону Брандо пробудить у общественности интерес к плачевному положению американских индейцев. Рейвен все взывала и била в барабан, но единственное, к чему ей удалось пробудить интерес, так это к тому, чтобы залезть к ней под юбку.

Я поднялся с постели и подошел к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джилл выходит из моего дома и начинает подниматься по Сансет. Казалось, ночная рубашка вот-вот вывалится из ее сумочки. Пока я следил за удалявшейся Джилл, зазвонил телефон. Естественно, это была Лулу.

– Как успехи? – спросила она. – Или я выбрала для звонка неподходящее время? Спорю, она еще тут.

– Нету, – сказал я.

– Как прикажешь это понимать?

– Нету ее тут, и никаких успехов тоже нет.

– Ты медлительный сукин сын, – сказала Лулу. – Я хочу знать, проклятый ты идиот, почему ты для меня ничего не сделал. Когда же ты намереваешься замолвить обо мне словечко!

Как-то я брякнул Лулу, что, возможно, поговорю с Джилл, чтобы она использовала Лулу в своих фильмах, но не стал утруждать себя такой просьбой. И не счел нужным сообщать об этом Лулу.

– Послушай, Оуэн. Ты ведь еще не стал важной персоной, типа этого мерзавца Ирвинга Тальберга, – сказала Лулу. – Ведь то, что твоя подружка получила какой-то мелкий приз, еще вовсе не означает, что ты завладел Голливудом. Я сама могу достать для нее прямо сейчас хорошенький контракт. А в нем может оказаться работа и для тебя. Но если ты будешь дальше тянуть резину, я уж тогда просто не знаю. Сам понимаешь, такие вещи текут. И могут испариться.

Я дал ей возможность излить свое негодование. Когда Лулу наконец швырнула трубку, я тоже положил свою на рычаг. Но в ту самую минуту, как я снял с рычага руку, телефон зазвонил снова. На сей раз звонил Мондшием.

– Доброе утро, мистер Мондшием, – сказал я. – Спорю, сегодня вы чувствуете себя превосходно.

– У меня печень не очень-то здорова, – ответил он в своей обычной ворчливой манере. Голос его напоминал рычание больного бульдога. – Не знаю, наверное, ее укусила какая-нибудь крыса, – добавил Мондшием. – Проклятая печенка! Можно сказать пару слов моей дорогой девочке?

– Мистер Мондшием, она только что ушла, – сказал я. – Вы ее чуть-чуть не застали. Она как раз вышла в дверь.

– Сынуля, крыса укусила меня за печень, а не за ухо, – выдавил из себя Мондшием. – Разве мне надо твердить одно и то же целых три раза? Она ушла, она ушла! Где же такая славная девочка, как моя милочка, может быть в столь раннее утро?

– Да она бегает, – пояснил я. – Бегает трусцой. Любит быть в хорошей форме. – Этот старый козел всегда мне действовал на нервы.

– Трусцой? – переспросил он. Казалось, бульдогу стало еще хуже. – Моя возлюбленная милочка? И безо всякого телохранителя? А что же тогда делаете вы, черт вас побери, чертова задница? Ведь, знаете ли, она вдруг может наскочить на насильника. Я понимаю, здесь не так уж погано, как в Нью-Йорке, но это еще совсем не значит, что тут по-настоящему спокойно, как в нормальном сельском месте. Если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду.

Мондшием еще немного поворчал, а я старался быть приятным, как сладкий пирожок.

– Я считал, что вы вроде бы как были фермером, – произнес он. – Из Техаса или еще откуда-то. Я считал, что все фермеры встают рано.

Когда Мондшием закончил свое брюзжание, я пошел побриться. И тут позвонил Бо Бриммер.

– Звоню только для того, чтобы высказать свои поздравления, – сообщил он. – Надеялся перемолвиться словечком с мисс Джилл.

– Она вышла всего пару минут назад, – сказал я. – Чем могу быть полезен?

– Если свободны, приходите ко мне на ланч, – сказал он.

Приглашение меня озадачило.

– Я один? – спросил я.

– Ага, вы один. А с мисс Джилл я встречусь попозже.

– Я не занят.

– Отлично! – ответил Бо. – Где-то около часу, хорошо? Мы куда-нибудь заскочим и вместе поглодаем какую-нибудь косточку.

Возможно, Бо прослышал, что я собираюсь немного поработать вместе с Джилл. А, может быть, он ее просто боялся или боялся еще чего-то, и хотел, чтобы я ему помог наладить с Джилл отношения; того же хотела и Лулу. Я включил автоответчик, чтобы остальные звонки записывались без меня. Теперь все рекламные агенты Голливуда начнут звонить, чтобы навязать нам свои сценарии. А все вылетевшие с работы друзья Джилл теперь захотят поделиться с ней своими последними идеями для будущих фильмов. Так пускай этим всем займется автоответчик.

Я оделся и зашагал в кафе Шваба, чтобы съесть у него яблочного пирога и почитать газеты. Я знаю, теперь его кафе считается старомодным, но мне оно вполне подходит, а яблочный пирог у Шваба просто отличный. Когда я продал свою долю в тракторной фирме и уехал из Лаббока, у меня было сорок тысяч долларов. Я пробыл в Голливуде уже два года, и у меня из тех денег все еще оставалось тридцать тысяч. А десять тысяч ушло на опционы по двум режиссерским киносценариям. Один из них, возможно, еще и осуществится, если только мне удастся уговорить Джилл его чуть-чуть подработать. В основном же я жил на доходы от покера, на котором совсем не так-то трудно заработать в городе, где полно дураков, почему-то считающих себя первоклассными игроками. У меня не было ни офиса, ни секретарши. Но зато у меня был лучший во всем Голливуде «мерседес» пятьдесят девятой модели, цвета сливочного масла. И тоже благодаря покеру.

Пока я поедал яблочный пирог, в кафе вошла какая-то девица и села за столик невдалеке от меня. Я взглянул на нее, но ее лица видно не было – она смотрела в другую сторону, и я увидел только ее волосы. Они были уложены, как у Фаррах Фосетт-Мейджо, однако я сразу понял, что это не Фаррах. Эта девица была слишком уж крупная, как я мог заметить, судя по ее спине, вырисовывавшейся из-под спортивной майки. К тому же волосы у нее были слишком рыжими. И тут девица повернулась к официантке, и я увидел, что нос у нее крючковатый, словно штопор для бутылочных пробок. Просто поразительно, сколько бродит по Голливуду личностей с широченными спинами, крючковатыми носами и безобразными скулами. В любой день недели можно постоять на Голливудском бульваре и понаблюдать за проходящими мимо задницами и ляжками. И тогда создается впечатление, что находишься в каком-то плотском раю. Однако, взглянув на лица, вы понимаете свою ошибку.

Несмотря на свой нос, девица за соседней стойкой была совсем не дурна. По крайней мере она была крупной и прямо-таки сочилась здоровьем. Оно окутывает таких вот телесастых калифорнийских девиц как некий пар. Моя соседка залпом проглотила три стакана апельсинового сока, а это означало, что она не очень-то печется о деньгах. В этом краю апельсинов не принято впустую разбазаривать апельсиновый сок. Похоже, девица почувствовала, что я на нее смотрю, потому что она повернулась в мою сторону и одарила меня довольно прямым беглым, но внимательным взглядом. Возможно, при желании, я бы сумел договориться с нею о каком-нибудь секс-завтраке-обеде. Но мне этого не хотелось. Я знал уйму женщин, подобных этой: свеженьких, переполненных здоровой едой и витаминами. Половину своего времени она, скорее всего, проводит в прогулках с ранцем на спине и наверняка делает не меньше, чем сто отжимов каждый день. У этих здоровых калифорнийских девиц такой атлетически-спортивный подход абсолютно ко всему, особенно к сексу. Ничего наспех они делать не могут. Если они не собираются пробежать три-четыре мили трусцой, несколько часов поплавать на серфинге, или же проехаться на велосипеде до Малибу и обратно, то всю свою неизрасходованную энергию готовы потратить в постели. Иметь с ними дело – все равно что трахать преподавательниц физкультуры. И если тебе не удастся сделать столько отжимов в упоре, сколько нравится им, то тогда тебе просто несдобровать.

Но это было прекрасно. Именно эти высокие стройные девицы и делают жизнь в Калифорнии столь привлекательной. Но на сей раз у меня были другие дела. Прежде всего, следовало погладить костюм. Тем не менее, я продолжал глазеть на соблазнительное тело. К тому же мне нравился устремленный куда-то вдаль, тоскливый взгляд этой девицы. Джилл была слишком костлявой и чересчур умной. Она влюбилась в меня прежде, чем я сумел ее остановить. С Джилл все было уж слишком личное. Я бы скорее обрадовался какой-нибудь легкой глупости, или же примирился с некоторой долей скуки, или еще чего-нибудь в этом роде. Но так у меня никогда не получалось. Джилл была настроена слишком серьезно. Я не мог даже пукнуть, чтобы она тут же не поинтересовалась, что это мое пуканье значит. После шести месяцев такой жизни с Джилл было бы совсем неплохо расслабиться с дебелой безмозглой сучкой.

Когда я встал позади этой девицы с рыжей гривой, она как раз склонилась над стойкой и что-то зашептала официантке. Ее спортивная майка вылезла из джинсов, оголив спину. И я мог спокойно разглядеть все ее тело, до самой задницы. Голливуд действительно – царство задниц. Задниц, похожих на упругие волейбольные мячи. А в штатах Среднего запада женские задницы похожи на мешки с кормом, надеваемые на морды лошадям. Возможно, именно поэтому я всегда ненавидел Средний запад.

Я пошел домой, взял свой серый костюм, отнес его на угол в прачечную, и стал ждать, когда его отутюжат. Идти в помятом костюме на встречу с Бо Бриммером просто невозможно. Однако у меня из головы никак не шла девица за стойкой в кафе. Возможно, когда-нибудь она снова возникнет на моем пути и у меня не будет никакой заранее назначенной встречи. Мне было приятно немножко помечтать о такой возможности. Самое лучшее время подумать о сексе настает тогда, когда тебе представляется случай подзаработать. А мне хотелось надеяться, что Бо Бриммер как раз и собирался представить мне шанс заработать немножко денег. Если бы он этого не хотел, то просто сообщил бы мне, что нужно передать Джилл, и повесил бы трубку.

ГЛАВА 2

Охранники, стоящие у входа на киностудии, обычно бывают похожими либо на зубочистки, либо на отдельные части бычьих туш. Тип, охранявший вход в «Юниверсал», представлял собой часть бычьей туши. Он был вполне дружелюбным и достаточно вежливым, что, впрочем, характерно для них всех. Очень скоро он нашел в списке мою фамилию и пропустил меня на студию. Но, тем не менее, мне хотелось как можно скорее проскочить мимо его жирной рожи. Те, кто вынужден сталкиваться с охранниками изо дня в день, мало-помалу начинают их ненавидеть. Мозги у них устроены так же, как у тюремщиков. Самое ваше намерение пройти на эту вшивую территорию, вверенную их охране, превращает вас в подозреваемого. И только какая-нибудь долбаная секретарша или же другая подобная ей шестерка может доказать вашу невиновность. И смотрят охранники на вас так, словно вы, по меньшей мере, террорист. Киностудия принадлежит им, а не вам. И они никогда не забывают вам об этом напоминать.

Если бы у меня была киностудия, я бы нанимал в охранники только бывших полицейских, чтобы дать им возможность заняться привычным делом.

Стояла прекрасная погода, обычный для наших мест смог куда-то переместился. Я прошел мимо двух регистраторш и направился к номеру «три», обозначавшему рабочее место секретарши Бо. Это была здоровенная девица из штата Джорджия. Звали ее Карли, фамилию не помню. Об этой девице рассказывали много всего, в частности, что она получила черный пояс карате и все такое. Если бы какому-нибудь головорезу вдруг взбрело в голову напасть на Бо, то Карли тут же сделала бы из него отбивную. При этом внешне Карли была мягкой, как крем. Она лишь взглянула на меня и тотчас же пропустила к Бо.

– Он вас ждет, мистер Дарсон, – сказала она.

Телосложение секретарши Бо отличалось чрезвычайной мощностью – одни ее сиськи, похоже, весили больше, чем весь ее шеф.

– Надеюсь, я пришел не слишком рано, – сказал я вежливо: сегодня любые похабные шуточки были неуместны.

Когда я вошел, Бо Бриммер разговаривал по телефону. Глаза его напоминали пуговицы, а письменный стол, за которым он сидел, был таких огромных размеров, что пожелай Бо вздремнуть, он спокойно разместился бы в любом из ящиков. Бо протянул мне свою крохотную ручку, а затем указал мне на бар. Я налил себе немного виски. Офис Бо изобиловал различными произведениями современного калифорнийского искусства. Большинство было просто кошмарно. Прямо на полу посередине комнаты зияла вполне реалистическая лужа грязи, вероятнее всего, задуманная как некая скульптура. Уже одно это приводило в содрогание, но кроме того, в комнате была целая стена, сделанная из шерсти стена; скульптура из хлеба, и рядом с нею в углу какое-то странное сооружение из покрытого окалиной алюминия. Я не стал внимательно разглядывать эти шедевры, а предпочел смотреть на улицу из больших зеркальных окон. Над вершинами гор кружились несколько вертолетов. Возможно, это полицейские преследовали какого-нибудь наркомана.

– Извините меня, Оуэн, – изрек Бо, когда наконец повесил трубку. – Небольшие неприятности в Риме. Там у них взбесился слон и просто начисто смял сине-мобиль.

– Слон?

– Ага, слон, – сказал Бо. – Его ловит И-ит-таль-янская Армия. А пока что он сносит все памятники на своем пути.

Бо взял со стола карандаш и стал сосредоточенно скусывать с него зубами ластик. Вне сомнения, таким образом Бо расслаблялся, потому что на столе валялось множество карандашей с обкушенными ластиками. У Бо даже была маленькая китайская пиалка, куда он эти ластики выплевывал.

– Если не ошибаюсь, вы ведь знаете Тони Маури? – спросил Бо. – Жаль, что этот долбаный слон не смял его! Во всяком случае, я представить не могу, какому идиоту взбредет в голову пойти на фильм под названием «Крушение Рима». И если мы сейчас же не предпримем каких-то экстренных мер, то крушение неминуемо грозит самой студии «Юниверсал». Они начали этот чертов фильм тогда, когда я еще был в студии «Метрополитен». А я-я-то никогдашеньки не верил, что у него есть хоть один шанс.

– Я его посмотрю, – сказал я. – Мне такие фильмы нравятся.

– «Юниверсал» очень вам признательна за вашу поддержку, – сказал Бо, бросая испорченный им карандаш в корзинку для мусора. Он нажал какую-то кнопку и что-то сказал в какую-то коробку.

– Карли, милая, вызовите-ка для нас машину, – распорядился Бо.

Потом он взял из стаканчика с карандашами новый карандаш и зубами стянул с него ластик; после этого собрал со стола все карандаши без ластиков и выбросил их в мусорную корзину.

– А мне, солнышко, все равно, – произнес Бо в ту же коробку. – Да любую машину. Одну из тех, которые бегают по улицам.

Затем Бо взглянул на меня, выбрал еще один карандаш и постучал им по краю стола.

– Жую карандаши, как видите! Вот до чего дошел, а? – сказал Бо.

– Чепуха! У вас прекрасный южный акцент, – сказал я, полагая, что именно это ему и хотелось услышать.

– Разумеется! – сказал Бо уже безо всякого акцента. – Конечно же, ведь я хотел стать актером, как вы, возможно, знаете. Если бы я немного подрос, я бы, может, и стал актером. Однако у меня никогда не было амбиций сделаться Микки Руни своего поколения.

Задребезжал телефон. Но он издавал не обычный звонок, а проиграл мелодию из фильмы «Горящая палуба». Бо схватил трубку так, будто она раскалилась докрасна, отрезал кратко «Да!» и швырнул трубку на рычаг.

– Это не я придумал, – сказал он, имея в виду мелодию на телефоне. – Пойдемте поедим.

Машина, ожидавшая нас, оказалась зеленым «плимутом», а водитель – пожилым и лысым человеком славянского типа.

– К Клоду-Эдмонду, – сказал Бо лысому.

– Приношу извинения за то, что мы едем не на «роллсе», – сказал Бо. – Когда я езжу на нем, меня всегда сопровождают молодые сотрудники. А потом они делают вид, будто чисто случайно оказались как раз там, где и я. А я не могу по-настоящему радоваться своим гостям, если мне в это время лижут задницу.

Лысый водитель выехал из ворот студии, даже не притормозив. Очевидно, он, как и я, ненавидел охранников. Бо чуть не проглотил от удивления карандаш.

– Вы это видели? – спросил Бо. – Он даже не притормозил у ворот.

– Слишком много знаков для остановок, – ответил водитель. В голосе его не было никаких извиняющихся ноток.

Заведение Клода-Эдмонда оказалось французским рестораном на бульваре Вентуры. Салфетки здесь были горчичного цвета. В зале было полно людей с телевидения, все без исключения в костюмах-тройках. Присутствующие явно были взвинчены; вероятно, тут происходило нечто такое, от чего зависело получение работы. Если бы я руководил телесетью, я бы без малейшего промедления отправил бы их всех на фермы, куда-нибудь в Билокси или Ютику.

Для нашего разговора Бо забронировал небольшой кабинет. Стол был накрыт на пять персон. Не успел я втиснуть как следует свои колени, как в комнату ленивой походкой вошла Лулу Дикки, а с нею Тул Петерс и Свен Бантинг. За ними показался метрдотель, напоминающий пингвина. У Лулу было свое собственное представление о моде – она придерживалась претенциозного пейзанского стиля. А Тул и Свен, как это свойственно знаменитостям, были одеты с нарочитой небрежностью. На Туле был замшевый пиджак, а на Свене – грязные джинсы и спортивная майка.

– Эй, приятель, почему это мы едим здесь? – спросил Свен у Бо. как только оказался в пределах его слышимости. – Я ведь вам про это место говорил. Улиток здесь готовят как-то совсем по-особому, можете мне поверить. Шерри они совсем не понравились. Кажется, от них у нее было еще больше проблем с желудком. На Бо это не произвело никакого впечатления.

– К вашему сведению, Свен, этот ресторан – наша собственность, – произнес Бо. – Поэтому-то мы и сидим здесь на бульваре Вентуры, а не во Львове. Мы его купили, чтобы у нас было какое-то место, где бы можно было покормить наших гостей, способных оценить хорошую кухню. А если вам здесь не нравится, можете оттащить свою грязную задницу в любой приглянувшийся вам кабак, где жарят черепах.

– Мать вашу, не будьте таким мерзким южанином! – воскликнул Свен.

Он взял стул и со знанием дела приладил на себе салфетку. Меня он не удостоил даже беглым взглядом.

– Ну мальчики, мальчики, – произнесла Лулу. – Надо вести себя прилично. Я и кусочка не могу съесть, если вокруг меня перепалка. Я начинаю так нервничать, что в горле у меня делается спазм и в него ничего не может попасть.

– Есть надежда, что вы все же не умрете с голоду, – изрек Бо.

– Я не знал, что мы будем есть здесь, – сказал Гул. – Я бы пришел вместе с Рейвен. Она обожает французскую кухню. – Тул снял свои солнечные очки и положил их в карман пальто. Глаза у него были цвета мыльной воды.

– Этот джентльмен – Оуэн Дарсон, – сказал Бо. – Свен Бантинг, Тул Питерс. А Лулу вы знаете.

Тул начал тщательно расправлять свою салфетку. Меня он знал – мы несколько раз вместе играли в покер. И потому он лишь кивнул головой. А Свен не соизволил сделать даже этого.

– Пусть они лучше подадут брун кресс, – сказал Свен. – Если у них его нет, я их разнесу.

– Ваша изысканность нас всех поражает, – сказал Бо. – Я бы очень хотел, чтобы у меня тоже была возможность учиться в долбаной Сорбонне.

– Послушайте, Бо, вы уж проследите за этим получше, – сказал Свен. – Шерри больше никогда не переступит ворота «Юниверсал», если вы их сами же и закроете.

– Ну, мальчики, мальчики, – сказала Лулу. – Свен просто встал не с той ноги, у него сегодня мрачное настроение.

– Трахать такую бабу – дело утомительное, – сказал я.

Как всегда мой злой язык сделал свое дело. Свен, который дважды не удостоил меня взглядом, сейчас уставился на меня в упор.

– Что значит эта идиотская ремарка? – спросил он.

Над галстуком-бабочкой Бо Бриммера появилась ухмылка. Возможно, моя ремарка его приятно удивила. Возможно, он действительно даст мне работу. Давным-давно бы пора кому-то это сделать. Я уже столько времени ошиваюсь на всяческих сборищах, где заключаются большие контракты, и поедаю там всякое дерьмо. В первый раз мне выпала удача, когда я наскочил на Джилл. Но ведь это произошло уже почти полгода назад. Настало время случиться еще чему-нибудь. И если, нанося оскорбления Свену Бантингу, я ускорял приближение этого чего-нибудь, меня это вполне устраивало. Во всем Голливуде не было другого человека, которого бы хотелось изводить подобным образом.

– С кем, по его мнению, так разговаривает этот сукин сын? – спросил Свен, адресуясь к Бо. – Кто сказал, что его можно сюда пригласить? Разве на это было разрешение Шерри? Или мое? Мы сказали, что вы можете пригласить Джилл, а не его!

– Постарайтесь хоть чуть-чуть уменьшить свои командирские замашки, мистер Бантинг, если не возражаете, – произнес Бо. – Пока еще я сохраняю за собой привилегию самому выбирать, кого мне приглашать к себе на ланч.

– Не сохраняете, если хотите подписать контракт с нами, – сказал Свен. – Я на такое дерьмо не соглашаюсь, и не подумаю. Мне совсем не нравится этот ресторан, а уж от этого засранца просто с души воротит. Кому пришла в голову такая идиотская мысль?

На лице Тула Петерса появилась ухмылка.

– С тех пор как Свен научился беседовать с бабниками и проститутками, он стал немножко вульгарным, – сказал Тул.

– А ты, Тул, мать твою, не вмешивайся! – произнесла Лулу. – Я не выношу враждебности. У меня уже перехватывает горло. Я не смогу съесть ни единого кусочка.

– Может быть, Свен подаст вам на ложечке кашки, – сверкая своими мыльными глазками, съехидничал Тул.

Свен громко щелкнул пальцами, и перед столиком возник метрдотель.

– Принесите телефон, – рявкнул Свен. – Об этом должна немедленно услышать Шерри.

– Здесь нет телефонов, мосье, – нервно сообщил метрдотель.

– Нет телефонов? – переспросил Свен. Пока что эта была самой скверной из всех сразивших его новостей.

– Есть платный телефон в мужском туалете, – сказал метрдотель.

Свен недоверчиво покачал головой.

– Ну, это уж ни к черту не годится! – взорвался он. – Вы привели меня в такое место, где даже нельзя поговорить по телефону? Шерри этому никогда не поверит!

– Мерси, Жан, – сказал Бо, давая метрдотелю знак удалиться.

– Ах так! Мы отсюда уходим, – поднимаясь, сказал Свен. – А «Юниверсал» пусть целуется с этим говночистом.

Он направился к выходу, ни разу не оглянувшись. И уже прошел весь ресторан, когда сообразил, что Лулу и Тул все еще сидят за столом.

– Эй, вы оба! Пошевеливайтесь! – закричал Свен. Его крик так насторожил телевизионных юношей, что они чуть не выпрыгнули из своих троек.

– Ненавижу, когда он буянит, – сказала Лулу, – просто ненавижу.

Тул Питерс начисто проигнорировал Свена и продолжал исследовать карточку меню. При этом глаза его моргали. Вероятно, именно поэтому он мне и не нравился. Он всегда моргал.

– Разве Шерри не пора сменить себе приятеля? – спросил Бо. Об этом же подумал и я.

– О, ей правится, когда ее дружки буянят, – сказала Лулу. – Если ведут себя тихо, Шерри об их присутствии просто забывает. А вы сами знаете, она просто не может быть одна.

Свен вышел из зала, но минуты через две, спотыкаясь, снова вернулся за наш стол.

– Наверное, вы просто наняли этого болвана, чтобы он меня оскорблял, дабы потом составить контракт с Лулу, – сказал Свен. – Ваша маленькая уловка не сработает.

– Если у вас проблема с платой за такси, я вам одолжу.

Свен взглянул на меня так, словно хотел меня ударить, но я-то огромный, и этого ему сделать не удалось.

– Ты идешь? – завопил он на Лулу, и снова бросился вон.

– Кажется, я закажу для себя форель в миндальном соусе, но пусть весь этот миндаль к черту соскоблят, – сказал Тул. – Не выношу миндаль.

Пока Свен рвал и метал, в ресторане царила напряженная тишина. Однако спустя несколько минут, когда стало ясно, что Свен возвращаться не собирается, все снова разговорились. Метрдотель подошел к Бо. Он выглядел виноватым.

– Мосье Бриммер, в мужском туалете есть телефон.

– Это уже не важно, – сказал Бо. – Это не важно.

После этого мы все отлично поели. За столом шел общий разговор о том, как Джилл поставит фильм по сценарию Тула и с Шерри Соляре в главной роли. Я тоже произносил какие-то подходящие слова. Но, в основном, разговор шел в общих чертах. Тул сказал, что, возможно, напишет такой сценарий, а Лулу сказала, что Шерри, возможно, будет играть в этом фильме заглавную роль, если ей удастся получить почти три миллиона на необходимые расходы. Я же сказал, что все это, возможно, заинтересует Джилл. Бо даже сообщил, что у него, возможно, уже есть подходящая для сценария история. Невзирая на спазмы в горле, Лулу умудрилась проглотить здоровенный кусок телятины. Тул не меньше часа поглощал поданную по его заказу форель.

Когда мы возвращались на студию, Бо молчал. По-видимому, у него кончились карандаши, потому что сейчас он принялся грызть оправу от своих очков.

И снова лысый славянин влетел в ворота студии, даже не притронувшись к тормозной педали.

– Поднимитесь на минутку ко мне, – сказал Бо.

В кабинете Бо находились только Карли и ее пышная грудь.

– Замените этого водителя на какого-нибудь другого, скажем, на тех, кто работает с газонокосилками, или еще с чем-нибудь, – сказал ей Бо. – Мы не можем держать водителей, которые начисто игнорируют охранников у ворот.

– О, черт возьми, с вами, наверняка, ездил Грегор, – сказала Карли. – Я просила, чтобы его к вам не посылали. Он ведь, знаете, водитель высшего класса, и его часто приглашают как автокаскадера. Именно он вывел машину из горящего здания, когда снимали «Ссорься на счастье».

Крутящееся кресло, на котором сидел Бо, было оснащено устройством, позволявшим поднимать его на любую высоту. Сейчас Бо поднял кресло сантиметров на тридцать и взглянул мне прямо в глаза.

– Мы приходим и уходим, я имею в виду нас, людей с амбициями, – сказал он. – Мы совершаем ошибки и терпим крах или же становимся богачами и деградируем. А если выбирать одно из двух состояний – краха и деградации – мне кажется, я бы предпочел крах, а может, наоборот. Но единственное, что я знаю наверняка, так это вот что: мне ненавистна сама мысль, что в конце концов моими единственными компаньонами окажутся те, кто сейчас является равным мне. Не хотите ли вы поехать в Рим?

– Зачем? – спросил я.

– Вы ведь из Техаса. И знаете этих двух техасцев, верно? Я имею в виду Эльмо и Винфильда?

Бо говорил об Эльмо Бакле и Винфильде Гохагене. Их считали первоклассными сценаристами. Жили они далеко, в районе каньона Туджунга, в окружении мастеров ковбойских родео, жокеев, наркоманов, любителей побренчать на гитаре и стареющих женщин. Обиталище Эльмо и Винфильда было таким огромным, что весь район, в котором они жили, сделался известным под названием Малый Остин. Я знал их уже много лет, правда, не близко, но достаточно хорошо. Деньги текли у них между пальцев, и оба были очень добродушными, за исключением тех случаев, когда впадали в ярость.