Текст книги "Чья-то любимая"

На небе сияла чистая луна, отражаясь в глади озера. Было решено, что настало время уехать отсюда в легендарное место под названием Рио-Чикпея. Мужчины пошли облегчить свои мочевые пузыри, я осталась с их девицами. Их это путешествие, кажется, вовсе не привлекало.

– В последний раз, когда мы туда ездили, мы застряли там на целую неделю, – сказала блондинка. – Черт, у меня ведь экзамены. Мои старики меня убьют, если я чего-нибудь не сдам.

– У меня такое чувство, будто у нас группешник, – сказала ее подруга мрачно. – Конечно, может, я для этого и создана, – добавила она и нервно взглянула на меня. – Если бы я такой не была, чего бы мне здесь делать?

Я ушла, оставив их самих решать свои проблемы. Когда я вошла в дом, Джо стоял в вестибюле напротив питьевого фонтана. Наклоняясь, чтобы взять для себя бокал с водой, он очень сильно надавил на пусковую педаль, и струя воды попала ему прямо в глаза. Джо выглядел очень пьяным и очень старым. Мне вспомнились слова Годвина, и я ощутила, как что-то сдавило мне грудь. Надо было что-то немедленно предпринять. Я три или четыре раза глубоко вздохнула – так учили нас в средней школе, когда мы играли в баскетбол. Перед свободным вбрасыванием надо обязательно сделать три или четыре глубоких вдоха и выдоха.

Джо так и стоял над питьевым фонтанчиком. Он даже не вытер воду с лица, а только моргал, чтобы лучше видеть. Да, в наших с ним отношениях настало время сделать свободное вбрасывание. И хотя мы столько лет были с ним друзьями, эта внезапно возникшая между нами вражда загнала нашу дружбу в глубь и заморозила ее. А времени осталось очень немного. У меня при себе не было ни косметички, ни салфеток «Клинекс», поэтому я подошла к Джо и вытерла ему лицо концом его же рубашки, благо она свисала.

– У меня где-то был платок, – сказал Джо, вынимая его из кармана.

В его глазах сверкнул враждебный огонек. Все получилось так, словно я опять явилась перед ним, чтобы что-то исправить, не имея на то его разрешения.

Когда вы перестаете разговаривать с человеком, которого любите, но перестаете не на словах, а на деле, то возникает такая ситуация, как с поднятием тяжестей – первая попытка срывается, и вы все начинаете снова. Я сделала еще несколько глубоких вздохов и выдохов. Какие-то тяжелые гири тянули те слова, которые мне так хотелось сказать, тянули назад, куда-то на надежную и устоявшуюся глубину, благодаря которой все может по-прежнему оставаться вежливым и обыденным.

– Послушай, – сказала я.

Голос у меня прерывался и задрожал, даже на таком коротком слове. Как может голос сорваться лишь на слове всего из трех слогов?

– Послушай, – повторила я, и снова услышала, как дрожит мой голос. – Я тебя по-прежнему люблю. Ты мне снова очень нужен как друг. Я твои обиды больше выносить не могу.

Джо взглянул на меня и слегка опустил голову. С его ресниц все еще капала вода.

– Давай не поедем с ними, – сказала я. – Нам надо будет где-то выпить. Пусть они себе едут без нас. А мы могли бы снять здесь для себя люкс, такой, какой у нас был в отеле «Шерри», и побыть тут несколько дней, чтобы просто отдохнуть.

Джо упорно смотрел куда-то в конец вестибюля.

– Мне нравится, как разговаривает этот невысокий англичанин, – сказал он. – Он напоминает мне очень многих, с кем я когда-то работал. Знаешь, я ведь работал с Олдосом Хаксли. Я даже встречался с Ивлином Во. Англичане здорово умеют говорить оскорбления. У них это граничит с поэзией. Наверное, это то, что у них осталось. Вдохновенная злоба.

Мне было очень грустно. Джо со мной разговаривать не собирался. Он собирался проскочить мимо меня, в свои воспоминания.

Но тут, к моему удивлению, он меня обнял.

– Не будь такой безропотной, – сказал он. – Значит, какое-то время я вел себя как последнее дерьмо, чего же еще ты можешь ожидать, да?

– Какое это имеет значение?

– Ну, в конце концов, никакой кисочки у меня не завелось, – сказал он с усталой улыбкой.

– Моей вины в этом нет.

– Нет, есть и твоя, – сказал он. – Ты забрала с собой стимул – свое неодобрение. Нам, старикам, нужны все стимулы, все, какие у нас еще остались.

– Абсолютная нелепость, – сказала я.

– Я теперь не могу справиться даже с фонтанами для питья, не говоря уже о женщинах, – весело сказал Джо. – Мне твоя идея насчет люкса нравится. Для ранчо на скалах я сейчас не очень-то гожусь.

Мне кажется, это было лишь временное дипломатическое сближение, но и его оказалось достаточно, чтобы тяжесть свалилась с моей души. Я даже физически почувствовала облегчение и прилив свежих сил. Если бы Джо в данный момент не выглядел таким усталым, я бы с удовольствием пошла с ним поужинать. Джо все также обнимал меня одной рукой, пока мы медленно пересекали вестибюль. В этот момент, когда мы подошли к лифту, из него вылезли Эльмо, Винфильд и Годвин. Увидев, что мы стоим обнявшись, Годвин улыбнулся, показав свои скверные зубы.

– Вот так-то, Винфильд, жирный ты боров, – сказал Годвин. – И ставку в своем споре ты делал не на того, кого надо. Бежать она хочет вовсе не со мной.

– Мать твою, Годвин, ну и что? – ответил Винфильд. – Не будь я тогда в дрезину пьян, я бы вообще ни за что не стал спорить о том, что может взбрести в голову бабе. Я бы лучше поспорил о чем-нибудь попроще, скажем, поставил бы на какую-нибудь лошадку на скачках. Или же, например, сколько времени потребуется Эльмо, чтобы по приезде в Рим влюбиться в итальянскую шлюху.

– Если ты намекаешь, что старушка Антонелла была шлюхой, то тебя нужно как следует отстегать по жопе, – сказал Эльмо, но глаза у него потухли, и слова прозвучали очень вяло.

– Мне очень не хочется лишать себя удовольствия, но мы, наверное, не поедем в Чикпею, – сказал Джо. – Джилл меня убедила, что мне, как всем старикам, пора на покой.

– О, да не о чем жалеть – там все равно никого, кроме торговцев наркотиками, не будет, – сказал Винфильд. – А их вы увидите в огромном количестве, когда приедете в Голливуд.

– Если вы все еще будете здесь, когда мы вернемся, может быть, придете ко мне домой на ужин, – сказал Годвин. – Там у меня собирается весьма забавный сброд.

– Да уж, главным образом, зеки, – сказал Винфильд, когда они уезжали.

Мы с Джо поднялись в мою комнату и немножко посидели на моем балкончике, глядя вниз на озеро и на бегущие по мосту машины, исчезающие в ночи. Мы снова были друзьями, и даже держали друг друга за руки, наблюдая за мчащимися мимо нас машинами.

Но кое-что все-таки изменилось. Раньше мы были друзьями, без устали болтающими. Этому, я думаю, меня научил Джо. Когда мы встречались, я могла без конца обсуждать с ним любой вопрос, который в тот момент был самым важным в моей жизни. А Джо разглагольствовал, исходя из своего большого опыта. Так у нас создавалось хорошее равновесие и получалось нечто вроде диалога. Сейчас ничего подобного больше не было. Я, наконец-то, стала совсем взрослой, и мне уже не хотелось говорить о своих проблемах. А Джо слишком устал, и на разглагольствования у него просто не было сил. Так мы и сидели, глядя на озеро и на мост, молча наслаждаясь прохладной и безмятежной ночью. Единственное, о чем мы могли теперь поспорить, заключалось в простом выборе – стоит ли заказать люкс прямо сейчас или лучше подождать до завтра. Джо хотел это сделать сейчас же, я – завтра.

– Я тебя не понимаю, – сказала я. – Мы почти год не были вместе, а теперь, когда мы почти помирились, ты думаешь лишь об одном – как еще больше увеличить это разделяющее нас пространство. У меня здесь кровать размером в гостиную. Половину кровати займу я, другую – ты. В люксах мне как-то не по себе.

– Но постановщики фильмов обожают люксы, – сказал Джо. – Думаю, я сам люблю их только из зависти. Если бы мне хоть чуточку повезло, я бы стал постановщиком фильмов. В мое время почти любой мог к концу своей карьеры добраться до постановки фильмов.

Немного погодя я поняла, почему мы так долго молчим – одна из причин заключалась в том, что Джо хотелось спать. Конечно, он продолжал потягивать свой коктейль. А потом я уже перестала слышать, как о стенки бокала ударяются кусочки льда. Я взглянула на Джо. Голова его склонилась на одно плечо. Я его растормошила, чтобы он сам дошел до кровати. Потом сняла с него ботинки, брюки. Но снимать рубашку не стала – она была из шелка и вполне сошла бы за пижаму. После этого я вернулась на балкон и немножко там посидела, пока постоянно доносящийся с шоссе гул моторов не убаюкал и меня.

На этот раз я спала как камень. Где-то ближе к рассвету я проснулась, почувствовав, что Джо в постели нет. Он медленно шел через всю комнату в ванную. Для такого полного человека, каким был Джо, ноги у него были худые, да и задница тоже. Я опять задремала. Когда же я проснулась снова, комната была слегка освещена солнцем, а снизу доносился гул машин.

Джо сидел в постели, оперевшись на подушки. Настроен он был меланхолически. На щеках у него выросла белая щетина, которая казалась совсем неуместной рядом с его прекрасно подстриженными усами. Джо тепло улыбнулся.

– Ты всегда носишь эти ночные рубашки? – спросил он.

– Что значит «эти»? – спросила я. – Это самая обыкновенная рубашка.

Рубашка была из простого хлопка. Ее одну я захватила с собой, когда мы уезжали.

– Чего ты ожидал – что-нибудь разэтакое с блестками?

– Да нет, что-нибудь не столь строгое, – сказал Джо. – Не надо спрашивать, почему мне так больше нравится. Знаешь, что на самом деле так удручает в старости?

– У тебя больше нет твоих кошечек, – сказала я.

– О, совсем не это! – улыбнулся Джо. – Кошечки – это своего рода случайно свалившийся с неба подарок. Я всегда так считал. Самое большое для меня огорчение это то, что по утрам у меня больше не бывает эрекций. Это по-настоящему ужасно.

– Я понимаю, наверняка кажется странным, что я веду этот разговор в то самое утро, когда мы с тобой в первый раз снова вместе в постели, – добавил он и быстро взглянул на меня, чтобы убедиться, что я не рассержусь.

Я не рассердилась и не особенно застыдилась – мне было всегда любопытно, что же на самом деле происходит с мужчинами. Пожалуй, единственный мужчина, который мог бы мне помочь найти ответ, был Джо.

– А у нас с тобой разговоры всегда странные, – сказала я. – Почему же отсутствие эрекции по утрам огорчает тебя больше, чем их отсутствие по вечерам или после обеда?

– У меня они по утрам были всегда, пока не случился удар, – сказал Джо. – По крайней мере, когда я не болел, не впадал в депрессию, или когда не было больших неприятностей. Когда просыпаешься, а пенис твердый и стоит крепко, это как бы задает бодрый тон на весь день. Это вызывает оптимизм. Даже если у тебя сто эрекций, а никакой кошечки рядом. Нет, все равно ты настроен оптимистично. Даже если ты в постели со своей собственной женой, а ей по утрам трахаться не нравится, а может, она с тобой какое-то время не трахается вообще, все равно – твердый пенис напоминает тебе, что у тебя всегда есть надежды на будущее.

– Возможно, это как-то было связано с работой над сценариями, – добавил Джо и нахмурился.

– У тебя больше нет эрекции? – спросила я. – Ты считаешь, из-за того, что ты больше не пишешь сценариев?

– Да нет! Я виню в этом только свою старость, – ответил Джо. – А про сценарии я сказал только потому, что, когда их у меня больше не стало, изменилось все. Просто я думал вслух. Я привык думать, что за все в жизни надо расплачиваться. Жизнь сама должна быть как хороший сценарий. Все события в ней должны следовать одно за другим, а действующие лица должны друг друга дополнять. Сюжетная линия должна быть абсолютно ясной. А после того, как вы достигаете кульминационного пункта, вы непременно должны почувствовать, что все в вашей жизни было сделано не зря. Однако посмотри на мою жизнь, для примера, – я свою кульминацию пропустил, даже не заметив, когда и как. И я уже сейчас не помню и половины действующих лиц. В моей жизни никогда не было никакой четкой сюжетной линии, а события были просто случайностью. Моя жизнь была бы куда гармоничней, если бы я застрелился сразу же – тогда, когда Клаудия начала мне изменять. Я очень часто об этом думал.

– И все это тебе пришло в голову теперь, потому что у тебя больше не бывает по утрам эрекций? – спросила я. – Лично мне кажется, это просто жалобы на судьбу, свойственные абсолютно всем.

– Именно к этому и приводит отсутствие эрекций, – сказал Джо. – Вчера, когда я встретил ту большую девицу, я подумал, может, это для меня еще один шанс. Но, боюсь, ничего у меня не получилось бы. В наши дни у людей со старым телом, как говорят, никогда не стареет воображение. А у меня, кажется, даже воображение, и то уже состарилось. Оно на ту девицу никак не среагировало, просто ее не заметило.

– Ты хочешь сказать, что все это время ты такой мрачный только потому, что у тебя больше не стоит пенис? – спросила я.

– Отчасти потому, – кивнул Джо. – Отчасти. Честно говоря, хотя в тот вечер какой-то барьер между нами и был сломан, мое давнее чувство любви к Джо так во мне и не проснулось. Потому что сам Джо уже больше не был тем веселым ниспровергателем авторитетов, каким я его знала всегда. В нем превалировал дух поражения, сменивший когда-то столь характерный для него дух протеста и отваги. А мне такая отвага была очень нужна!

Было еще одно обстоятельство: мне надоело, что моими поступками командуют идеи. Идеи сдерживали меня всю мою жизнь. В основном, это были мои собственные идеи, что было хуже всего. Сейчас я придвинулась к Джо чуть поближе. В его взгляде сквозил вопрос и, к счастью, – никакой враждебности, иначе бы я сразу же и отвернулась, это мне свойственно. Но в глазах Джо было только недоумение. Мы какое-то время держались за руки. Мне не хотелось, чтобы Джо подумал, будто я желаю заняться сексом, потому что такого желания у меня как раз и не было.

– Не очень-то слушается, да? – сказал Джо. Именно так он бы пошутил и раньше, когда я пыталась делать что-нибудь, не очень мне свойственное.

– Замолчи, – сказала я. – Если хочешь помочь, почему бы тебе не вспомнить всех тех девиц, которых ты раньше трахал? Они тебя очень-очень стимулировали.

– Не помню никого, кроме Пейдж, – сказал Джо. – Память у меня тоже атрофировалась.

Я, не переставая, теребила головку его пениса, а она, похоже, только все больше погружалась в свое гнездышко. В конце концов, я довела себя до весьма плачевного состояния. Начав то, что начала, я не могла позволить себе не добиться поставленной мною цели. Но у меня ровно ничего не получалось. Опыта с импотентами у меня было мало, да и то – с мужчинами молодыми, которые в такие моменты просто нервничали. Мне никогда не приходилось иметь дело со стариками, у которых уже не было физических сил. Я знала, что, согласно теории, мне надо было взять пенис Джо в рот и возбудить его таким образом. Но пойти на это я никак не могла. Даже со своими любовниками я неохотно на это соглашалась, да и сама процедура лично меня возбуждала мало. Сейчас мне очень не хотелось думать, как расстроится и застесняется Джо, если у меня ничего не получится после всех этих моих настойчивых усилий. Меня очень злило, что его пенис почти совсем скрылся в волосах на лобке. Не столько его упрямый пенис, сколько моя собственная неуклюжесть. Бабе тридцать восемь лет, а она до сих пор так и не знает, что и как надо делать.

– Такие глупости случаются со мной в Техасе часто, – сказал Джо. – Как-то я спал с одной женщиной в Хьюстоне. Так она умудрялась весь процесс без перерыва расспрашивать меня про Грегори Пека.

– Ты кажешься такой серьезной, когда лежишь вот так, – добавил он. – И твой серьезный вид всегда был одной из причин твоих трудностей. Ну скажи, как он может у меня встать, если у тебя такой серьезный вид?

– Не могу же я выглядеть, как дебютанточка, по крайней мере – не в этой рубашке! – сказала я. – И уж если ты хочешь знать правду, то я настроена сейчас весьма и весьма серьезно.

Джо весело хихикнул.

– О, солнышко мое! – сказал он. – Да не нужна мне никакая эрекция. В конце концов, их у меня было не меньше миллиона, а то и двух.

Я больше его не слушала и молча теребила его яички. Кроме них, теребить было нечего. Совершенно неожиданно Джо вдруг ударился в разговоры. Он начал рассказывать длинную историю о Бене Хехте и каком-то борделе в Бербенке. Слава Богу, что он снова заговорил. Я, на самом-то деле, не очень вслушивалась в его слова. Я думала о своем сыне. Последнее время я почему-то стала по нему очень скучать, но не из-за комплекса вины. Просто мне ужасно нужно было его увидеть. Мне так хотелось его разыскать, проскользнуть к нему в комнату, пока он спит и лишь немножко на него посмотреть. И еще мне хотелось услышать, как он со мной заговорит. Правда, во время наших с ним разговоров мой мозг всегда как бы отсутствовал, поскольку сын говорил со мной только о гитарах. Моя полная безграмотность в этой области его раздражала. Тем не менее, я очень четко представила его себе, пока мы были в Нью-Мексико. И если мы с Джо когда-нибудь выберемся из этой постели и вернемся к нормальной жизни, именно в Нью-Мексико я намеревалась поехать, чтобы там повидать Джонни.

Пока я обо всем этом размышляла, комната озарилась солнечным светом; солнце добралось до постели. Оно согрело мне ноги. И тут я заметила, что пенис Джо чуть-чуть вылез из своего гнездышка. Тверже он не стал, но все-таки увеличился. Теперь было видно не только его головку. А Джо не смолкая болтал про шлюх из Бербенка. Я когда-то жила в Бербенке, но не имела ни малейшего представления о том, что там есть проститутки. Равно как и ни о чем другом, кроме того, что в этом городе находится киностудия «Уорнерз бразерз». Солнце еще больше согревало нам ноги. Я играла с пенисом Джо так нежно, как только могла. Мне не хотелось, чтобы он опять исчез именно сейчас.

– О проститутках много знал Флобер, – сказал Джо. – Какие-то свои мысли он выразил в своих письмах. Раньше я лучшие части в этих письмах знал наизусть.

И тут, к моей радости, пенис Джо перестал быть таким безразличным и вялым червячком и превратился в тот самый предмет мужской гордости. Я почувствовала, как пульсирует кровь в вене.

– Пожалуйста, – сказала я. – Это тебе на завтрак.

Джо пришел в восторг. Немножко стесняясь, он уставился на свой пенис. Мне самой смотреть не хотелось. Мне это зрелище особенно привлекательным не показалось, хотя некоторые мужчины так не думают. Оуэн мог в таком виде стоять перед зеркалом по несколько минут кряду.

Когда Джо надоело собою восхищаться, я снова положила руку ему на пенис – будет неплохо, если этот момент продлится подольше.

Я легла на теплую простыню лицом. Джо нежно перебирал мне волосы и гладил меня по щеке.

– Ты с этим отлично справилась, – сказал он. – И, действительно, подарила мне утро.

– Я не уверена, что причина во мне, – сказала я. – Скорее всего, за это надо благодарить твои воспоминания о проститутках из Бербенка. Я не очень-то уверена, Джо, что мне бы когда-нибудь захотелось быть твоей женой.

– Ты совсем особенная, – сказал Джо, продолжая перебирать мои волосы. – Знаешь, ты и в самом деле как-то абсолютно не похожа на всех остальных.

И мы оба засмеялись над этими его словами, над тем, как они неадекватны данному моменту. Этот смех отозвался колокольчиками и в моем сердце, и в сердце Джо и вернул нам нашу дружбу. Как будто мы вновь начинаем все с самого начала, в студийном буфете на студии «Уорнерз бразерз». Только сейчас все было гораздо лучше, потому что в те давние дни я вызывала слишком сильное благоговение и была такой недоступной, что со мной можно было только шутить. И, вне сомнения, в те далекие дни, после такого обожания, невзирая на всю его земную мудрость и все прочитанные им книги, Джо, вероятно, вынужден был прямо от меня пойти и трахнуться с какой-нибудь бербенской проституткой.

Я почувствовала, что мы с Джо снова связаны дружбой, хотя благодаря юмору, с каким мы оба относились к нашим далеко не безгрешным жизням. Я пододвинулась к Джо еще поближе и уютно свернулась в клубок у него под мышкой. Через пару минут Джо уже задремал, а его пенис выскользнул у меня из пальцев. Я тоже задремала. Проснулась я от того, что простыни стали очень горячими. Джо заворчал, встал с постели и опустил жалюзи.

Мы с Джо извлекли хороший урок, хотя ни он, ни я не могли бы его пересказать. После этого мы были друг к другу очень добры. Именно в этом одном обстоятельстве наши привычки не изменились.

Прошло года три. Я вернулась домой, сделав фильм в Европе, у Карла. И застала Джо мертвым. Он умер, сидя в кресле, держа на коленях раскрытый женский журнал. Он скончался в ту самую ночь, когда я приехала домой. Это могло бы показаться трагическим совпадением времени, но в действительности все было не так. За день до его смерти я звонила Джо из Лондона. Мне показалось, что он был спокоен. Он даже сказал, что у него появилась подружка, еще более красивая, чем Пейдж и еще более богатая. Я никогда не искала подтверждений этой его информации. Скорее всего, эту свою последнюю дебютанточку он просто придумал, чтобы хоть как-то подразнить меня во время международного телефонного разговора. В ту ночь, когда я приехала, я не пошла к Джо, потому что за мной увязался бы мой тогдашний любовник – инструктор по лыжам. Он был из Миссисипи и снимался у Карла в какой-то мелкой роли. Звали его Джексон и оставаться в Иране он не хотел. Джексон был изумительным, изящным юношей, воплощение нежности, хороших манер и полнейшей неуверенности в себе. Я ответила ему «да», потому что ужасно устала говорить только «нет». Позднее, после кончины Джо, Джексон пришел к выводу, что голубые ему ближе, чем женщины, и кончил тем, что стал продавать нижнее белье где-то в Сан-Диего.

Я испытывала чувство вины за то, что не увезла Джексона от прекрасных снегов. Но никакой вины перед Джо я не чувствовала. Я полагала, что он не бросился бы ко мне, если бы вернулся из Европы с какой-нибудь крупной, но не очень надежной, дебютанточкой.

Тем не менее, я сразу же убрала с колен Джо журнал с девицами. Потом я позвонила в полицию. Пока полицейские стояли в комнате и разглядывали цветочные горшки Джо, я начала плакать. Наверное, я заплакала, чтобы не рассмеяться при виде этих полицейских. Они были такие большие, такие нескладные, такие добродушные и тупые. Не надо было в столь деликатной ситуации, как кончина Джо Перси, присылать именно этих ребят. Они не выпускали из рук своих касок, не сводили с меня глаз и переминались с ноги на ногу.

– Чем он занимался? – спросил один из них.

– Писал для кино, – сказала я.

И тут один из полицейских – офицер Гаррисон, – подошел к кушетке, на которой тихо плакала я. Он сел со мною рядом и покраснел, еще не успев заговорить. Он был такой огромный, что я испугалась, как бы кушетка не провалилась под его весом. Но она выдержала.

– Извините, мадам. А как с покойным были связаны вы? – запинаясь спросил он.

Этот вопрос обязательно заставил бы нас с Джо расхохотаться. Как мы хохотали с ним в то утро в Остине. Наверное, урок, который мы получили тогда, состоял именно в том, что мы научились смеяться над всем важным, но не имеющим смысла, а это и есть почти самое главное в жизни. Судя по широкому, торжественно-взволнованному лицу офицера Гаррисона, он такого урока из жизни еще не извлек.

– Не знаю, сэр, – сказала я. – Я не знаю. Этого я так и не поняла.