Текст книги "Все себя дурно ведут"

«Он присасывался, как пиявка, пока не впитывал все подробности, – вспоминал Дос Пассос, – и не насыщался ими до такой степени, что был готов лопнуть». Дональд Стюарт был любимым клоуном этой компании, Макэлмон – циничным и насмешливым наблюдателем. А Хемингуэй оставался «центром всеобщего внимания»[365]365
  «Он присасывался…» и «центром всеобщего…»: там же, стр. 173–174.


[Закрыть].

Похмельная компания поправляла здоровье в Бургете – тихой и отдаленной баскской деревушке в Пиренеях. Это место идеально подходило для отдыха от памплонского дебоширства. Спутники Хемингуэя поселились на маленьком постоялом дворе деревни, где ужинали крестьянской снедью: сыром из овечьего молока, лепешками-тортилья, черным хлебом и кофе с козьим молоком. Здесь повсюду на склонах холмов паслись овцы и козы, в нескольких милях протекала река Ирати, полная форели. Компания устраивала пешие прогулки и пикники на берегу.

Во время прогулок Роберт Макэлмон наблюдал за своим автором. Пока они ловили рыбу у водопада, Хемингуэй мысленно работал над рассказом «На Биг-Ривер».

«Он так напряженно размышлял о том, о чем бы мог думать человек на рыбалке, что почти ничего не наловил, зато сделал записи к рассказу», – вспоминал Макэлмон. Его цинизм по отношению к Хемингуэю возрастал. Получившийся рассказ он счел «эффектным и совершенно неестественным», и вскоре пришел к выводу, что Хемингуэй – «превосходный делец и охотник за славой, он смотрит далеко вперед, высчитывает, скорее пользуется людьми, чем интересуется ими»[366]366
  «Он так напряженно…», «эффектным и…» и «превосходный делец…»: Роберт Макэлмон, «Вместе с гениями» (Robert McAlmon, Being Geniuses Together, 1920–1930, San Francisco, North Point Press, 1984), стр. 246.


[Закрыть].

Видимо, мнение Макэлмона о Хемингуэе не изменилось к лучшему после истерики, которую тот закатил во время одной из прогулок компании. Заподозрив, что Хэдли опять беременна (на самом деле нет), он так бурно возмущался перспективе снова стать отцом, что жена Билла Берда, Салли, осадила его при всех.

«Хватит вести себя как болван и плакса! В этом есть и ваша вина. Надо было либо не допустить этого, либо смириться»[367]367
  «Хватит вести себя…»: там же, стр. 247.


[Закрыть].

Даже после того, как выяснилось, что Хэдли не беременна, Хемингуэй находил новые причины для раздражения. Он сообщал Эзре Паунду, что арена для корриды – единственное место, где еще сочетаются искусство и доблесть. Завидовал похвалам, которыми осыпают матадоров, но отказывают в них молодым писателям. Матадоров узнают на улицах, их уважают, устраивают им овации. А писателям, чтобы добиться таких же почестей, надо дожить до 89 лет. Плюс ко всему, в литературном мире чем «ничтожнее и подлее человек», тем бóльший успех ему обеспечен, утверждал Хемингуэй, и приводил в пример Джеймса Джойса[368]368
  «Ничтожнее и подлее…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Эзре Паунду, 19 июля 1924 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 135.


[Закрыть].

Денежные затруднения вновь возникли и прибавили ему мрачности: он сообщал Паунду, что средства тают, значит, ему придется бросить писать.

«Мне никогда не удастся издать книгу»[369]369
  «Мне никогда…», «шансов нет…» и «какой-нибудь…»: там же.


[Закрыть], – вздыхал он.

По его мнению, далее неизбежно должно было произойти следующее: какой-нибудь ничтожный конкурент обскачет его и осуществит в стилистике тот самый грандиозный переворот, на острие которого так отчаянно стремился оказаться сам Хемингуэй. К следующей весне, угрюмо шутил он, «какой-то сукин сын скопирует все написанное мной, и меня просто назовут его очередным подражателем».

Пора было возвращаться в Париж и вновь бросить все силы на прорыв.

Вероятно, никого не удивила произошедшая вскоре ссора Хемингуэя с Фордом Мэдоксом Фордом и уход из «Transatlantic Review». Подобно многим литературным журналам с большими амбициями, но недостатком финансов, «Transatlantic Review» вскоре очутился на грани разорения. Пока Хемингуэй планировал поездку в Испанию, Форд отправился в Штаты, чтобы заручиться финансовой поддержкой, а Хемингуэю доверил завершить подготовку июльского выпуска журнала и собрать материалы для августовского. Хемингуэй воспользовался этим случаем, чтобы вставить в июльский номер редакторскую статью без подписи, высмеивающую некоторых видных сюрреалистов, а потом посвятил почти весь августовский номер своим американским друзьям, хотя журнал предполагал интернациональное содержание. К тому времени, как Форд вернулся в Париж, было уже слишком поздно что-либо менять в августовском номере. Тогда Форд вставил в него редакторскую колонку, заверяя читателей, что этот выпуск – дело рук одного только Хемингуэя, и уже со следующего журнал «вновь станет интернациональным»[370]370
  «Вновь станет…»: Форд Мэдокс Форд, колонка редактора, Transatlantic Review, август 1924 г., в Майкл Рейнольдс, «Хемингуэй: парижские годы» (Michael Reynolds, Hemingway: The Paris Years, New York: W. W. Norton & Company, 1999), стр. 207.


[Закрыть]. Затем, в октябрьском номере, Хемингуэй раскритиковал поэта Т. С. Элиота, на что Форд ответил еще одной редакторской статьей с извинениями в ноябре. К тому моменту коллеги уже не разговаривали друг с другом. Хемингуэй объявил Гертруде Стайн, что Форд «законченный лгун» и «жулик». Партнерские узы распались, через несколько месяцев журнал закрылся.

После этого скандала Хемингуэй обратился к сатире. Для него писательство «могло быть стрелой мщения в его колчане», как позднее выразилась его невестка[371]371
  «Могло быть…»: письмо по электронной почте от Валери Хемингуэй к Лесли М. М. Блум, 21 сентября 2014 г.


[Закрыть]. Он не только работал над новыми рассказами, но и набрасывал сатирические заметки о своих соотечественниках с Левого берега, в том числе неопубликованный очерк о ссоре Форда и его жены в ресторане «Тулузский негр»[372]372
  Неопубликованный очерк о Форде и Стелле Боуэн: Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 128, 584.


[Закрыть]. Еще один рассказ, в конце концов опубликованный под названием «Мистер и миссис Эллиот», изображает старания супружеской пары обзавестись ребенком («Они предпринимали попытки так часто, как только могла выдержать миссис Эллиот», – гласила вторая строчка); он основан на реальных трудностях с зачатием, с которыми столкнулись писатель Шард Пауэрс Смит и его жена. Хемингуэй написал также рассказ о девственнице с избыточным весом, приезжавшей в Париж в поисках романтики, – на это его вдохновили злоключения одной из подруг Хэдли. В то время у Хемингуэя находилось недоброе слово для всех и каждого, он научился ловко пополнять подробностями чужой жизни и чужими слабостями запасы литературного сырья.

При этом его период «литературы сплетен» совпал с более достойными сочинениями и мотивами. Тем летом он закончил рассказ «На Биг-Ривер», который обдумывал на рыбалке в Бургете. Готовый текст Хемингуэй разделил на два рассказа, и тот стал не только наглядным образцом его нового стиля, но и содержал позднее вычеркнутый отрывок, какой принято считать примером отношения автора к своему писательству в то время:

«[Ник] хотел быть великим писателем. И не сомневался, что станет им… Он, Ник, хотел написать о стране так, чтобы совершить то же самое, что сделал Сезанн в живописи… Он почти свято верил в это. Со всей серьезностью»[373]373
  «[Ник] хотел…»: вычеркнутое окончание «На Биг-Ривер», Эрнест Хемингуэй, в Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 132.


[Закрыть].

Рассказ «На Биг-Ривер» стал девятым законченным после бегства из Торонто, а это означало, что теперь Хемингуэю хватало материала на полноценный сборник рассказов. Помимо девяти упомянутых новых рассказов, были еще три опубликованных в сборнике «Три рассказа и десять стихотворений».

Хемингуэй на скорую руку составил сборник, поместив между рассказами короткие зарисовки-виньетки. Вскоре он дал книге название «В наше время» – каждое слово с большой буквы, чтобы подчеркнуть ее отличие от его же тонкой парижской книжечки. Это, конечно, был еще не роман, который он в любом случае собирался написать, но сборника оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание крупных американских издателей и наконец обеспечить Хемингуэю известность в Нью-Йорке.

И старые, и новые друзья по-прежнему старались помочь ему. К октябрю Дональд Стюарт вернулся в Нью-Йорк, где остановился в Йельском клубе[374]374
  Стюарт учился в Йеле и входил в местное закрытое общество «Череп и кости». Джон Дос Пассос сообщал, что, когда Хемингуэй якобы начинал жалеть себя, поскольку не учился в колледже, Дос Пассос уверял его, что ему «чертовски повезло… а если бы он учился в Йеле и ему пришлось бы довольствоваться костями, как Дону Стюарту? [Хемингуэй] смеялся и признавал, что тогда ему настала бы крышка». (Источник: Джон Дос Пассос, «Лучшее время» (John Dos Passos, The Best Times, New York: Signet Books, 1968), стр. 161).


[Закрыть]. Хемингуэй возложил на Джона Дос Пассоса обязанность переправить рукопись сборника «В наше время» через Атлантический океан и вручить ее в собственные руки Стюарту, обещавшему показать ее в своем издательстве «George H. Doran Company».

Дос Пассосу также предстояло выступить в качестве посланника. Он вспоминал, что после прочтения зарисовок в первом сборнике «В наше время» «сразу же приписал [Хемингуэю] несомненный талант в умении обращаться с английским языком». Кроме того, он начал «восхвалять его за границей» и нашел собственный способ рекламировать Хемингуэя и его тексты.

«Я объяснял, что, строя свои крепкие короткие фразы по образцу телеграмм и Библии короля Якова, Хем станет первым великим создателем американского литературного стиля»[375]375
  «Сразу же приписал…», «восхвалять его…» и «я объяснял…»: Джон Дос Пассос, «Лучшее время» (John Dos Passos, The Best Times, New York: Signet Books, 1968), стр. 159–160.


[Закрыть].

Вдобавок на помощь поспешил Гарольд Леб. Если прежде он лишь беспокоился о том, «почему у Хема ничего не получается», как выражался он сам, то теперь ему наконец-то представился случай помочь другу[376]376
  «Почему у Хема…»: там же, стр. 219.


[Закрыть]. И он принялся разрабатывать стратегию презентации Хемингуэя в своем издательстве «Boni & Liveright», а также готовиться представить его самому мистеру Ливрайту.

Знакомство получилось незабываемым.

Хорас Ливрайт был нетипичным издателем. Десятью годами ранее он буквально прорвался в замкнутый издательский мирок и с тех пор не переставал вызывать негодование коллег.

Ничто не предвещало, что он прославится на литературном поприще. Если главы других издательских домов могли похвастаться образованием, полученным в университетах «Лиги плюща», то Ливрайт покончил с тяготами официального обучения уже после средней школы. Подростком он зарабатывал себе на хлеб в пенсильванской брокерской конторе. Однако у него явно имелись грандиозные планы на будущее. Вскоре Ливрайт перебрался в Нью-Йорк и открыл магазин в колоннаде у старого отеля «Уолдорф-Астория», где платил посыльному, чтобы тот называл его «лордом Роузберри»[377]377
  «Лордом Роузберри…»: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 2.


[Закрыть]. Он написал оперу. Дело дошло до репетиций, но представление так и не состоялось. В двадцать пять лет Ливрайт основал «Pick-Quick Paper» – концерн по производству туалетной бумаги. Название для своей продукции он с гордостью выбрал сам. Лишь после трагического завершения истории этого предприятия Ливрайт обратил взор на более интеллектуальную бумажную продукцию[378]378
  В середине 20-х гг. ХХ в. Хорас Ливрайт женился на девушке из семьи коммерсантов: его новоиспеченный тесть являлся вице-президентом международной бумажной компании, и он был достаточно уверен в Ливрайте, чтобы поддержать его начинание – «Pick-Quick Paper», концерн по производству туалетной бумаги. Ливрайт с гордостью сам выбрал название продукции. Авантюра с туалетной бумагой быстро завершилась, как выразился один из биографов Ливрайта, «потерпела фиаско», но Ливрайт оказался неутомимым. (Источник: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 4). Новое предприятие он задумал, когда случайно встретился с Альбертом Бони, который на деньги для обучения в Гарварде приобрел книжный магазин в Гринвич-Виллидж. В то время мечтой Бони было основать издательство. Ливрайт, обладавший нулевым опытом в книгоиздательстве, сразу предложил себя в партнеры Бони, и в 1917 г. они объявили о создании издательства. Оно вошло в пятерку новых издательств, основанных евреями, среди них были В. У. Хюбш и Альфред А. Кнопф, которые, согласно одному историку этого периода, имели меньше причин следовать «проверенному англо-американскому литературному наследию» и стремились издавать более оригинальные произведения. (Источник: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 8–9).


[Закрыть].

Он как раз подумывал о новой компании, когда познакомился с Альбертом Бони. Тому принадлежал книжный магазин в Гринвич-Виллидж, но его мечтой было основать собственное издательство. Ливрайт вызвался стать партнером Бони, и в 1917 году они объявили о создании издательства «Boni & Liveright». Вскоре Бони вышел из дела, но в названии издательства его фамилия сохранилась[379]379
  «Партнерство Ливрайта и Альберта Бони было недолгим. Они расходились во взглядах: Ливрайт стремился издавать известных авторов-американцев, Бони предпочитал ориентированных на политику европейцев. Чтобы решить вопрос о том, кто чью долю выкупит, партнеры подбросили монетку. Ливрайт победил. Альберт Бони вскоре после этого уехал в Европу, а затем в СССР, чтобы лично следить за ходом революции. В 1920 г. его арестовали по подозрению в шпионаже, позднее выпустили, и после возвращения в США он основал новое издательство, на сей раз вместе с братом» (Источник: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 19).


[Закрыть]. Эту компанию нередко называли сумасшедшим домом, а о ее владельце другие издатели отзывались как о шарлатане, умеющем пустить пыль в глаза, наглом выскочке и бесцеремонном чужаке[380]380
  Не прошло и двух лет после его смерти в 1933 г., как Хорас Ливрайт стал источником вдохновения для романа «Годы ошибок» (The Years of Indiscretion, 1934 г.) и фильма «Негодяй» (The Scoundrel, 1935 г.). в них главный персонаж, напоминающий Ливрайта – злодейского вида нью-йоркского издателя, которого невероятно смешно сыграл Ноэль Кауард, – считают «исчадием зла, разрушающим все, к чему он прикасается». В рецензии в New York Times 3 мая 1935 г. этот похожий на Ливрайта персонаж назван «блистательным внешне и с обострением слоновой болезни эго… он представлен как самый одиозный человек в мире». К характерным, подчеркивающим личность этого персонажа, названного Маллером, репликам относятся: «Женщины способны застрелить вас или потащить в суд, если вы откажетесь лгать им и притворяться, будто бы все еще любите их» и «видимо, у меня талант делать людей несчастными. Знаете, сейчас не меньше девяти из них несчастны только потому, что я существую». Еще одна деталь, касающаяся «Негодяя» и сплетен в литературных кругах: критик и легенда «Круглого стола „Алгонкина“» Александр Вулкотт также сыграл в этом фильме эпизодическую роль, появляясь главным образом в сценах в переполненной авторами приемной в офисе Ливрайта-Маллера. Копию фильма Лесли М. М. Блум предоставил Film Forum в октябре 2014 г.


[Закрыть]. Свою чековую книжку Ливрайт держал на столе, рядом с бутылкой виски; в его приемной царила на редкость непринужденная атмосфера.

«Приходя к нему в издательство, вы часто видели, что в редакции полно хористок, – вспоминал Шервуд Андерсон. – Я не удивился, когда однажды какая-то женщина подскочила и ловким ударом сбила с меня шляпу»[381]381
  «Приходя к нему…»: Шервуд Андерсон, «Мемуары» (Sherwood Anderson, Sherwood Anderson's Memoirs, New York: Harcourt, Brace and Company, 1942), стр. 356.


[Закрыть].

Вероятно, никто не удивился бы, узнав, что Ливрайт нанял хористок в качестве украшения редакции, но в действительности обычно они ждали прослушивания, поскольку этот разносторонний предприниматель также занимался театральными постановками. В приемной издательства танцовщицам, как и писателям, приходилось соседствовать с целой армией бутлегеров Ливрайта. В общем, местной атмосфере недоставало благолепия.

Компания «Boni & Liveright» быстро приобрела известность как неофициальный издатель богемы из Гринвич-Виллидж, и почти сразу «как острое зловоние стала вызывать отвращение респектабельных издательств», по выражению первого парижского приятеля Хемингуэя, Льюиса Галантьера[382]382
  «Как острое зловоние…»: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 10.


[Закрыть]. «Boni & Liveright» представляли для традиционных издательств серьезную угрозу, ухитряясь мгновенно переманивать таланты: так, они в первый же год своей работы подписали контракт с литературным титаном Теодором Драйзером. Ливрайт также перехватил Шервуда Андерсона у Б. У. Хюбша, воспользовавшись в качестве приманки соблазнительным контрактом на пять лет и 100 долларами еженедельных выплат[383]383
  100 долларов в неделю в 1925 г. примерно соответствуют ежегодному жалованью 62 тысячи долларов в 2015 г.


[Закрыть]. Эти приобретения свидетельствовали о том, что скандальный новичок настроен серьезно. Респектабельные издательства могли сколько угодно осуждать Ливрайта, однако не считаться с ним было нельзя.

Подобно многим другим издателям, Хорас Ливрайт приступил к поискам талантов среди экспатов Монпарнаса. Один из бывших вице-президентов издательства, Леон Флейшман, переселился в Париж с поручением искать среди рукописей подходящие для американского рынка. Гарольд Леб и Флейшман знали друг друга еще по Нью-Йорку, и теперь, когда Хемингуэй завершил работу над рукописью сборника «В наше время», Леб устроил ему аудиенцию у Флейшмана.

Предстоящая встреча тревожила Китти Кэннелл. Она опасалась, что Хемингуэй склонен к антисемитизму и может устроить безобразную сцену в присутствии Флейшмана и его жены Хэлен[384]384
  Опасения Кэннелл насчет якобы имеющегося у Хемингуэя антисемитизма: биограф Карлос Бейкер пишет, что «под привлекательной внешностью, как она считала, скрывается склонность к порочной жестокости… Гарольд не успокоился бы, пока не познакомил Эрнеста с Леоном. Китти вновь сомневалась, заметив отдельные антисемитские вспышки Хема». Бейкер не приводит подробностей содержания и времени этих «вспышек», он ссылается на личное интервью с Кэннелл (13 октября 1963 г.) как источник информации о ее предчувствиях и наблюдениях. (Источник: Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 133, 586).


[Закрыть]. Так она и сказала Лебу. Тот лишь отмахнулся.

«В то время я пропускал мимо ушей сплетни, ходившие в Латинском квартале насчет вспыльчивости Хема, – рассказывал он. – Я знал, что люди преувеличивают»[385]385
  «В то время я…»: Гарольд Леб, «Ожесточенность Хемингуэя», The Connecticut Review I, 1967, приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 119.


[Закрыть].

Наступил вечер встречи. Возможно, из патологического любопытства Кэннелл вызвалась сопровождать Леба и Хемингуэя, когда они отправились к Флейшманам, жившим неподалеку от Елисейских полей. Дверь открыла Хэлен Флейшман.

«У горничной выходной», – объяснила она, впуская гостей.

Затем вышел Леон Флейшман в бархатной домашней куртке. И Кэннелл, и Леб заметили, что Хемингуэй с первого взгляда проникся неприязнью к Флейшману. Подали напитки, беседа не клеилась. Кэннелл и Хэлен сплетничали о Пегги Гуггенхайм и ее муже. Леб попытался оживить атмосферу рассказом о том, как «две цветные девчонки фотографировались на Кони-Айленде»[386]386
  «Две цветных…»: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 227.


[Закрыть].

Наконец мужчины заговорили о делах. Флейшман начал с вступительного слова: он слышал, что Хемингуэй подает большие надежды, но вообще-то невозможно определить, станет молодой писатель популярным или нет. Публику нужно приучать к новым тенденциям в литературе.

Этот монолог показался Лебу пыткой. «Я как будто слушал Леона ушами Хема, – позднее писал он. – Все, что он говорил, звучало манерно, покровительственно, претенциозно»[387]387
  «Я как будто…»: там же, стр. 227.


[Закрыть].

Хемингуэй раздраженно прихлебывал скотч. Когда Флейшман поглядывал в его сторону, ожидая реакции, Хемингуэй вознаграждал его подчеркнуто широкой улыбкой. Тревога Леба нарастала.

«Я хочу прочитать ваши рассказы», – наконец объявил Флейшман. И продолжил: если он сочтет их достаточно впечатляющими, то отправит Ливрайту вместе со своими рекомендациями. «Хорас знает, что прислушиваться к моим советам имеет смысл, но, разумеется, в том случае, если они даны тактично, – добавил Флейшман. – Окончательные решения Хорас принимает сам»[388]388
  «Я хочу…»: там же, стр. 227.


[Закрыть].

К счастью, вскоре после этого визит завершился. Леб, Кэннелл и Хемингуэй ушли вместе.

«Уже на улице я в утешение сказала что-то о приятно проведенном вечере, – вспоминала Кэннелл. – И Хемингуэй взорвался потоком брани: „Чтоб им провалиться, этим жидам!“ – и не скупился на крепкие и красочные эпитеты»[389]389
  «Уже на улице…»: Кэтлин Кэннелл, «Сцены с героем», The Connecticut Review II, 1968 г., приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 148. В своих мемуарах Леб пишет, что Хемингуэй сказал: «Ничтожный …!», опустив одно слово. (Источник: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 227). В более позднем очерке, озаглавленном «Ожесточенность Хемингуэя», Леб утверждает, что Хемингуэй пробормотал: «Проклятый жид». (Гарольд Леб, «Ожесточенность Хемингуэя», The Connecticut Review I, 1967, приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 117.


[Закрыть].

Леб и Кэннелл по-разному рассказывали о том, что случилось дальше. Леб вспоминал, что они с Кэннелл отправились поужинать и обсудить недавние события.

«Теперь понимаешь, о чем я? – якобы с упреком произнесла Кэннелл. – А ты мне не веришь. Вот и хорошо, что он высказался. Может, в следующий раз ты прислушаешься ко мне»[390]390
  «Теперь понимаешь…»: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 227.


[Закрыть].

Лебу не было дела до реакции Хемингуэя, и он по-прежнему искал ему оправдания. «Ему нравится не стесняться в выражениях», – объяснил он Китти[391]391
  «Ему нравится…»: там же, стр. 227.


[Закрыть]. Вспоминая об этом инциденте в другой раз, Леб якобы пытался втолковать ей, что Хемингуэй «употребляет это слово так, как я мог бы назвать ирландца „картошкой“, а итальянца – „макаронником“. Это ровным счетом ничего не значит»[392]392
  «Употребляет это слово…»: Гарольд Леб, «Ожесточенность Хемингуэя», The Connecticut Review I, 1967, приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 117.


[Закрыть].

Тот же разговор запомнился Кэннелл более грубым и резким. По ее версии, Гарольд застыл на тротуаре, как вкопанный, а тем временем Хемингуэй ушел вперед.

«Вот он какой, твой будущий друг», – вспоминала она свои слова.

«Ну, нет! – якобы ответил ей Гарольд. – Если бы Хем считал меня евреем, то не стал бы так выражаться в моем присутствии»[393]393
  «Вот он какой…» и «ну, нет…»: Кэтлин Кэннелл, «Сцены с героем», The Connecticut Review II, 1968 г., приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 148.


[Закрыть].

Сборник «В наше время» отправился в два крупных американских издательства – «Doran» и «Liveright»[394]394
  Гарольд Леб вспоминал: несмотря на столь яростное неприятие Леона Флейшмана при личной встрече, Хемингуэй тем не менее послал Флейшману рукопись «В наше время». Флейшман в конце концов переслал ее в нью-йоркский офис «Boni & Liveright». Биограф Ливрайта Уокер Гилмер признает, что неясно, какая именно копия легла на стол Ливрайта, и добавляет, что, вполне возможно, присланная Дональду Стюарту для передачи в «Doran». Но ясно одно: с точки зрения Хемингуэя, Ливрайт не шел ни в какое сравнение с Дораном.


[Закрыть]. Теперь Хемингуэю оставалось лишь сидеть как на иголках и ждать ответа.

Проходили недели. В письмах Хемингуэя чередовались нервозность и самоуверенность. Он умолял Стюарта держать его в курсе событий и был «чертовски ужасно» благодарен ему за помощь[395]395
  «Чертовски ужасно…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Дональду Огдену Стюарту, 3 ноября 1924 г. в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 173.


[Закрыть]. А через несколько дней Хемингуэй написал одному другу, что следующей весной у него в Нью-Йорке выходит книга, хотя сделка с издателем еще не состоялась и даже никаких известий от издателей пока не было получено[396]396
  «Выходит книга…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Хауэллу Дж. Дженкинсу, 9 ноября 1924 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 176.


[Закрыть].

«Думаю, Доран опубликует ее, – добавлял Хемингуэй в письме к давнему другу Биллу Смиту. – Сейчас мы обсуждаем детали. Если не выйдет, Бони и Ливрайт все равно захотят ее, но я сделаю так, чтобы рукопись как можно дольше не попала в руки семитов»[397]397
  «Думаю, Доран…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Уильяму Б. Смиту, 6 декабря 1924 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 186.


[Закрыть].

Однако к середине декабря он еще не получил определенного ответа ни от Дорана, ни от семита Ливрайта, ни от какого-либо другого издателя. Хемингуэй пытался продать комический рассказ в «Vanity Fair», на территории Дональда Стюарта; рассказ был озаглавлен «Моя жизнь на арене для корриды с Дональдом Огденом Стюартом». Его отвергли. Тон писем Хемингуэя стал менее хвастливым. Они с Хэдли готовились к семейной поездке в Австрию, за полезным для здоровья катанием на лыжах и сытной едой.

«Здесь все то же дерьмо, – сообщал он Роберту Макэлмону. – Хорошо, что я уезжаю»[398]398
  «Здесь все то же…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Роберту Макэлмону, ок. 18 декабря 1924 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 196.


[Закрыть].

Перед самым Рождеством маленькая семья поселилась в отеле «Таубе» в Шрунсе, крошечном городке в горах на западе Австрии. Как и Бургете прошлым летом, Шрунс был отдаленным от больших городов, непритязательным и избавленным от присутствия монпарнасцев. И подобно Франции, Австрия в те времена стала неправдоподобно дешевой даже для американских писателей, с трудом сводивших концы с концами. Полный пансион обходился для всей семьи примерно в два доллара в сутки.

В ожидании вестей из Нью-Йорка Хемингуэй не сидел сложа руки. Пока они с Хэдли катались на лыжах, симпатичная девушка-австрийка присматривала за Бамби. Вскоре местные прозвали Хемингуэя «черным Христом» – из-за черной бороды, которую он отпустил на отдыхе. (Если бы австрийцы как следует подумали, то повысили бы Хемингуэя в звании до «черного Христа, пьющего кирш»). Вечера он проводил, дегустируя 36 сортов бочкового пива в «Таубе» и играя в запрещенный покер при закрытых ставнях. Хэдли вязала шерстяные свитера.

Поначалу Гарольд Леб собирался сопровождать их в Австрию, но пререкания с Хорасом Ливрайтом по поводу редактуры его романа «Штуковина» затянулись. Леб отложил поездку в Шрунс – «мне хотелось разобраться со своей книгой, потому что я просто не смог бы отдыхать, бросив незавершенные дела», как позднее вспоминал он, – и в конце концов забронировал каюту на корабле, отплывающем в Штаты сразу после Нового года[399]399
  «Мне хотелось…»: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 229.


[Закрыть]. Кроме того, этой поездкой Леб хотел воспользоваться как предлогом, чтобы разорвать романтические отношения с Кэннелл, написав ей «тягостное и мучительное письмо». Это просто несправедливо по отношению к ней, объяснял он: «Ей нужен был муж, а я не хотел жениться ни на ком. Более трех лет мы были близкими друзьями, но из этого ничего не получилось»[400]400
  «Тягостное и…» и «ей нужен…»: там же, стр. 233.


[Закрыть]. Китти не согласилась с ним. Разрыв так и не состоялся.

Еще не зная, что Леб собирается не в Австрию, а в Нью-Йорк, Хемингуэй написал ему, умоляя поспешить и захватить с собой хорошего виски, и добавил: «Вы ведь привезете мою книгу от Флейшмана?» – вероятно, полагая, что Доран проглотит наживку[401]401
  «Вы ведь привезете…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Гарольду Лебу, 29 декабря 1924 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 197.


[Закрыть]. Но уже через неделю Хемингуэй вновь написал Лебу – на сей раз возмущенное письмо, полное новостей, брани, ярости и замыслов.

Доран отверг сборник «В наше время».

Хемингуэй получил лишь письмо от Дональда Стюарта с вложенным чеком. Поначалу он решил, будто это деньги от Дорана, но чек приложил лично Стюарт как рождественский подарок, чтобы поддержать друга и смягчить впечатление от письма с отказом, отправленного издателем Джорджем Дораном[402]402
  Несмотря на щедрость Стюарта, неизвестно, насколько ревностным защитником он был. «Мне нравился [Хемингуэй], я хотел помочь другу, – позднее писал он. – [Но вообще-то] я понятия не имел, хорош ли Эрнест как писатель». Он добавлял, что ничего не сделал, чтобы рассказ Хемингуэя приняли к публикации в «Vanity Fair»: «Я решил, что юмор в письменном виде не для него, и ничего не предпринимал». (Источник: Дональд Огден Стюарт, «По прихоти фортуны. Автобиография» (Donald Ogden Stewart, By a Stroke of Luck, New York: Paddington Press Ltd, 1975), стр. 135).


[Закрыть].

«Все они согласились с тем, что у меня мощная проза и это отличная книга, – сообщал Хемингуэй Лебу. – Вот только опубликовать ее не пожелали».

В редакции Дорана возражали против сексуального содержания некоторых рассказов, и кроме того, издательству просто не хотелось выставлять напоказ нового писателя со сборником рассказов. И при этом «с романом он готов пройти со мной до конца», – писал Хемингуэй[403]403
  «Все они…» и «с романом он…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Гарольду Лебу, 5 января 1925 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 199. Тогда Стюарт отдал отвергнутую рукопись «этому паршивому» критику Х. Л. Менкену, как назвал его Хемингуэй, а он, возможно, порекомендовал ее Кнопфу. Хемингуэй не питал на этом фронте особых надежд: «Поскольку Менкену мои вещи не нравятся… наверное, тоже все впустую», – сетовал он. (Источник: письмо Эрнеста Хемингуэя Гарольду Лебу, 5 января 1925 г., в «Письмах Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 199).


[Закрыть].

Внезапно даже семиты в «Boni & Liveright» стали выглядеть приемлемо. В то время Хемингуэй об этом еще не знал, но поначалу и в этом издательстве сборник «В наше время» не вызвал особого энтузиазма. Прибыв в Нью-Йорк, Гарольд Леб направился в редакцию Ливрайта в особняке из коричневого песчаника и спросил одного из рецензентов издательства, Беатрис Кауфман, о сборнике «В наше время». И с ужасом узнал, что сборник отправили к рукописям из самотека. Кауфман выудила его из общей кипы и сообщила Лебу, что как раз собиралась отослать его автору[404]404
  В последующие годы не менее четырех друзей Хемингуэя утверждали, что они сыграли свою роль в решении Хораса Ливрайта опубликовать «В наше время». Вдобавок к рассказу Леба о спасении рукописи из кучи самотека, Джон Дос Пассос писал, что он «приложил руку к тому, чтобы убедить Хораса Ливрайта издать „В наше время“». (Источник: Джон Дос Пассос, «Лучшее время» (John Dos Passos, The Best Times, New York: Signet Books, 1968), стр. 176). Шервуд Андерсон также заявлял, что «лично обращался к Хорасу Ливрайту по поводу этих книг», хотя не ясно, почему он упоминал книги во множественном числе. (Источник: Шервуд Андерсон, «Мемуары» (Sherwood Anderson, Sherwood Anderson's Memoirs, New York: Harcourt, Brace and Company, 1942), стр. 476). Писатель и редактор-экспат Гарольд Стернс, который сменил интеллектуальную карьеру литератора на положение автора колонок о бегах в «Paris Herald» под псевдонимом Питер Пикем, писал, что он тоже «убеждал продать ему первую книгу рассказов Эрнеста Хемингуэя, озаглавленную „В наше время“». (Источник: Гарольд Стернс, «Признания гарвардца. Вновь на знакомой улице: путешествие по литературной богеме, Париж и Нью-Йорк 20-30-х гг.» (Harold Stearns, Confessions of a Harvard Man: The Street I Know Revisited: A Journey Through Literary Bohemia: Paris & New York in the 1920s & 30s, Santa Barbara: The Paget Press, 1984), стр. 251).


[Закрыть].

«Не отсылайте! – взмолился Леб. – Вы об этом пожалеете. Еще бы, упустить такой удачный шанс! Он умеет писать. Вы сразу поймете это по одному абзацу. А следующей его вещью будет роман»[405]405
  «Не отсылайте…»: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 238. В последующих пересказах Леб каждый раз несколько менял содержание своего обращения к Кауфман, но по сути оно оставалось прежним.


[Закрыть].

Его страстные мольбы подействовали: когда он зашел в редакцию через неделю, Кауфман объявила, что Ливрайт принял «В наше время» к публикации. Шервуд Андерсон также подкрепил его усилия, лично позвонив Ливрайту и убедив в значимости этой книги.

«В то время Андерсон находился на пике славы и считался в редакции Ливрайта звездой, и поскольку Ливрайт стремился удержать Андерсона, самого продаваемого своего автора, сборник приняли», – позднее вспоминал Леб[406]406
  «В то время Андерсон…»: Гарольд Леб, «Ожесточенность Хемингуэя», The Connecticut Review I, 1967, приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 118. Вероятно, вхождение Хемингуэя в это издательство было гораздо менее драматичным. Биограф Ливрайта, Уокер Гилмер, взял интервью у нескольких сотрудников редакции, работавших в тот период, и большинство из них вспомнили, что реакция команды варьировалась от благоприятной до воодушевленной, и «сам Ливрайт не выказывал никаких сомнений насчет приобретения рукописей Хемингуэя». Однако это благоприятное впечатление рукопись Хемингуэя могла оставить уже после того, как в ее защиту выступили Леб и Андерсон. (Источник: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 120–121).


[Закрыть].

Издатель выдвинул предложение: двести долларов в счет авторских отчислений. И Леб, и Стюарт поздравили телеграммой Хемингуэя, который принял известие со смешанными чувствами.

«Да здравствуете вы, новости, Хорас Ливрайт и весь бизнес», – писал он Лебу, добавляя, что хотя очень рад за книгу, ему кажется, будто бы ему надавали пинков по яйцам[407]407
  «Да здравствуете…» и «надавали пинков…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Гарольду Лебу, 27 февраля 1925 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 260.


[Закрыть]. Видимо, требовалось вмешательство «половины населения Нью-Йорка», чтобы продать книгу, да еще не кому-нибудь, а Ливрайту[408]408
  «Требовалось вмешательство…»: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 246.


[Закрыть].

Однако крупный американский издатель есть крупный американский издатель. Через неделю после получения известий от Леба и Стюарта Хемингуэй отправил Ливрайту телеграмму:

«Удовольствием принимаю. Хемингуэй»[409]409
  «Удовольствием принимаю…»: телеграмма Эрнеста Хемингуэя Хорасу Ливрайту, 6 марта 1925 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 272.


[Закрыть].