Текст книги "Коррупция. Очень краткое введение"

Роль культуры

Почему в странах Северо-Западной Европы уровень коррупции меньше, чем в странах Юго-Восточной Европы, а европейские страны в целом коррумпированы меньше, чем большинство стран Латинской Америки и Африки? А в той же Латинской Америке – почему Барбадос, Чили и Уругвай менее коррумпированы, чем остальные страны этого региона, и почему Ботсвана – наименее коррумпированная страна экваториальной Африки? Некоторые исследователи пытаются объяснять это культурными различиями. Надо отметить, что под культурой в данном контексте понимается совокупность преобладающих в обществе ценностей, настроений и поведенческих стандартов. Они могут быть связаны с религиозными и философскими традициями, уровнем доверия в обществе, с тем, являлась ли страна колонией, а также была ли в ней политическая диктатура.

Начнем с религиозных и философских традиций. Существует значительная корреляция между уровнями наблюдаемой коррупции, представленной, например, Индексом восприятия коррупции (см. главу 1), и основной религией. Протестантские страны, как правило, менее коррумпированы, чем католические, которые, в свою очередь, коррумпированы менее, чем православные, тогда как в целом христианские страны коррумпированы менее мусульманских.

Есть несколько интересных предположений о том, почему протестантские страны менее коррумпированы, чем католические. Они основаны на теориях исторического развития. Протестантизм возник как реакция на коррупцию в католической церкви, и это отвращение к коррупции было пронесено сквозь века. Кроме того, католики могут искупить грехи через исповедь, тогда как протестанты несут личную ответственность за свои грехи. Другие объяснения, предлагаемые исследователями, такими как, например, Рональд Инглхарт, сводятся к тому, что более строгая иерархическая система является и более коррумпированной, а католицизм является более иерархически организованной структурой, чем протестантизм.

Но корреляция может быть только кажущейся (ложной), а классификация стран, например, по географическому или религиозному признаку, может вводить в заблуждение. Такие переменные, как валовой доход на душу населения, уровень демократии, уровень доверия и качество управления, так же сильно коррелируют с воспринимаемым уровнем коррупции, как и религиозные или философско-культурные традиции. Почему четыре страны со схожими традиционно-философскими взглядами – Китай, Гонконг, Сингапур и Тайвань – настолько различаются по уровню коррупции? Может быть, это объясняется тем, что население Гонконга и Сингапура относительно невелико, а Китая – огромно? Безусловно, страны с меньшим населением преобладают среди наименее коррумпированных стран согласно ИВК, и можно было бы предположить, что размер страны как-то связан с культурой коррупции. Но среди наиболее коррумпированных встречаются и маленькие страны, что заставляет нас пересмотреть или, по крайней мере, уточнить подобного типа утверждения.

Дэниэл Трейсман проверял гипотезу, согласно которой религиозные традиции отчасти объясняют или как-то соотносятся с различиями в восприятии коррупции. В своем блестящем анализе причин коррупции он пришел к выводу, что, хотя протестантизм хорошо коррелирует с низким уровнем коррупции, в случае других религиозных традиций сильных корреляций не наблюдается.

Другая ценность, связанная с культурой и часто упоминаемая в литературе, – это отношение к семье и государству. Согласно этому утверждению, культуры, в которых верность семье (семейственность) и друзьям стоит выше, чем преданность государству, некоторые формы коррупции, особенно социальной, будут проявляться сильнее, чем в менее семейно ориентированных культурах. Здесь, как и во многих социологических исследованиях, результаты сильно зависят от того, как был определен и измерен уровень семейственности.

Конечно, страны, в которых понятие семьи в широком смысле является более значимым, чем в странах более индивидуалистической культуры, демонстрируют более высокие показатели коррупции, так что этот фактор действительно может частично объяснить различия между Северо-Западной и Юго-Восточной Европой (и между упомянутыми ранее католицизмом и протестантизмом). Но к этим выводам надо подходить с осторожностью, так как целью подобных исследований была в первую очередь экономическая, а не социальная коррупция. И хотя между высоким уровнем экономической и социальной коррупции может существовать значительная корреляция, необходимы более широкие эмпирические исследования.

Доминирующее в обществе отношение к семье, государству и власти связано с легитимностью государства. Там, где основная часть населения доверяет государству и обеспечивает режиму высокий уровень легитимности, коррупция, скорее всего, будет ниже. Очевидно, что это своего рода проблема курицы и яйца, но тем не менее граждане будут больше доверять власти, если будут считать, что большинство ее представителей – честные люди.

Эрик Усланер показал, что с уровнем коррупции коррелирует не только уровень доверия к власти, но и то, насколько люди доверяют другу, особенно тем, с кем они незнакомы. В целом низкий уровень социального доверия коррелирует с высоким уровнем коррупции.

Пятое различие основано на влиянии прошлого на отношения и поведение людей в настоящем. Существует мнение, что бывшие колонии более склонны к коррупции. Почему? Лей Гарднер полагает, что, поскольку колониальные администрации, как правило, не могли сами собирать налоги, то они в этом полагались на местных сборщиков налогов, которые часто брали с населения взятки. К тому времени, когда страна переставала быть колонией, эта практика настолько укоренялась, что коррупция продолжала существовать и в постколониальный период. Другой аспект наследия колониализма состоит в том, что государственные власти долгое время воспринимались местным населением как навязанные ему извне и, следовательно, незаконные, поэтому как простые граждане, так и местные власти подчас не испытывали неловкости, обманывая государство. Такое отношение к государству часто переносится и на постколониальную жизнь.

Хотя влияние колониализма часто помогает объяснить высокий уровень коррупции, причинно-следственная связь здесь не всегда существует или этот аргумент требует подтверждения. Факты показывают, что бывшие британские колонии, за исключением Нигерии и Пакистана, менее коррумпированы, чем бывшие французские и португальские колонии. Это говорит о том, что уровень соблюдения законности и в колониальные времена тоже различался.

Заслуживает внимания еще один аспект постколониального поведения. В ряде случаев страны, ставшие независимыми при распаде «империй» (например, Эстония, входившая в состав СССР), стараясь быть непохожими на коррумпированные государства, в которые они входили, стремятся поддерживать низкий уровень коррупции.

В наследство от метрополий многим бывшим колониям досталось законодательство. Оно часто делится на системы общего права (common law) и континентального права (civil law). Первое, базирующееся на так называемых юридических прецедентах, характерно для англоговорящих стран, тогда как второе, основанное на кодексе законов, преобладает в континентальной Европе. Считается, что в странах с прецедентным правом, как правило, коррупции меньше. Это может объясняться, во-первых, тем, что судебная система в них более независима от политических элит и тем самым более устойчива к социальной коррупции в виде патронажа. Во-вторых, в странах с континентальным правом судебная система менее прозрачна, чем в странах общего права, отчасти потому, что роль общественности, которая могла бы контролировать возможную коррупцию судей, в ней заметно меньше из-за отсутствия в этой системе суда присяжных.

В то же время именно потому, что такая система сравнительно независима от политических элит, судебным властям в странах с прецедентным правом легче избегать наказания за взяточничество со стороны частного сектора. Профессор Йельского университета Сьюзан Роуз-Аккерман (одна из основоположников экономического подхода к анализу коррупции) мудро заметила на этот счет, что любая юридическая система может породить коррупцию, но то, станет ли она характерной чертой данной судебной системы, в меньшей степени зависит от ее устройства, чем от взглядов и ценностей самих судей – правовой культуры (см. рис. 4). Последняя, в свою очередь, обычно связана с общей культурой страны в отношении восприятия обществом коррумпированного поведения.

Говоря о правовой культуре, следует обратить внимание на доминирующие в обществе представления о законе, и в частности на то, сформировалась ли в этом обществе культура власти закона. Есть достаточные свидетельства того, что в культурах, где власть закона сильна, уровень коррупции ниже. И наоборот, высокий уровень произвола властей и неопределенность в принятии судебных решений сильно коррелирует с высоким уровнем коррупции.

Рис. 4. В коррупции в судебной системе нет ничего нового

Произвол со стороны государственных органов гораздо более типичен для авторитарных стран, чем для демократических. Точно так же как колониальное прошлое может сказываться на отношении к коррупции и соответственно на ее масштабе в конкретном обществе, прошлый опыт жизни при авторитарном или тоталитарном режимах влияет на ценности в тех странах, которые теперь считаются демократическими. Например, коммунистические системы порождали различные механизмы выживания, отчасти вызванные постоянной нехваткой товаров широкого потребления. Взятки могли обеспечить доступ к дефицитным товарам. Другой общепринятой практикой был блат, о котором мы уже говорили в главе 1. Согласно определению Алены Леденевой, ставшему классическим, блат – это «использование личных связей и неформальных контактов для получения дефицитных товаров и услуг и для отыскания возможностей обойти формальные процедуры. Этот термин не имеет адекватного аналога в английском языке»[20]20
  К сожалению, книга социолога, профессора Алены Леденевой на русский язык пока не переведена. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Другой причиной того, что граждане СССР и других коммунистических стран разрабатывали и использовали сложные способы обхода действующих в этих государствах правил, было то, что сама коммунистическая система была закрытой[21]21
  Точнее, она была системой с привилегиями. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. По мнению основателя этой системы В. И. Ленина, коммунистическая партия должна была состоять из наиболее политически сознательных граждан и составлять авангард общества. Отсюда следовало, что критерии для приема в партию новых членов должны были быть очень жесткими. В свою очередь, доступ ко многим общественным (и не только) благам и различным привилегиям в этих странах часто предполагал обязательное членство в коммунистической партии. При этом важную роль в карьерном росте[22]22
  И, соответственно, в доступе к привилегиям. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]играли неформальные связи.

Многим современным государствам, которые никогда не были коммунистическими, но были или до сих пор являются авторитарными, также свойственны черты, приводящие к развитию коррупции. Большинство из них – бывшие колонии. К колониальному наследию добавляется специфика авторитарных систем, в которых элиты, присваивая значительную часть национального богатства и укрывая его в офшорах, отрицают при этом право граждан расследовать и открыто критиковать подобную их деятельность, снижают тем самым уровень общественного доверия к системе и, следовательно, ее легитимность. Такое поведение элит служит примером для граждан – коррупция имеет право на существование. Официальные лица и обычные граждане не испытывают угрызений совести, нарушая формальные правила, и при любой возможности используют особенности сложившейся системы для извлечения собственной выгоды[23]23
  Рентоориентированное поведение «легализируется». – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Один из наиболее впечатляющих примеров коррупции, связанной с культурой страны, приведен в работе Рэймонда Фишмана и Эдварда Мигеля, которые изучали нарушение правил парковки дипломатами – представителями различных стран в Нью-Йорке в 1997–2005 годах. Они показали, что «существует сильная корреляция между незаконной парковкой и существующим уровнем коррупции в родной для дипломата стране. Даже находясь в тысячах миль от дома, дипломаты ведут себя так же, как высокопоставленные чиновники у них на родине». Такое поведение обусловлено влиянием коррупционной культуры.

Формирование отношения общества к коррупции

Комплексный анализ культурных аспектов коррупции в той или иной стране или в том или ином регионе должен учитывать, как и при каких обстоятельствах формируется отношение общества к коррупции как к проблеме. Некоторые исследователи (Андраш Саджо и др.) полагают, что проблема коррупции во многих переходных и развивающихся странах намеренно раздувается развитыми западными странами в их собственных корыстных интересах. Хотя нельзя отрицать, что в развивающихся странах действительно много коррупции, Садж заходит слишком далеко, когда говорит, что в отличие от критиков с Запада самих граждан переходных стран проблема коррупции волнует значительно меньше. Но результаты опросов в этих странах показывают, что он преувеличивает масштаб безразличия к коррупции в них.

Существует и другой аспект отношения общества к коррупции[24]24
  Образа коррупции в глазах общества. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], о котором стоит сказать. Ряд аналитиков справедливо подчеркивают, что коррумпированные официальные лица зачастую меньше подвергаются общественному осуждению, чем обычные преступники, давая этому следующее объяснение: мы склонны наклеивать различные ярлыки на разные преступления. Организованная преступность обычно воспринимается как «отвратительный криминалитет» (черная преступность), в то время как преступления (в широком смысле этого слова), совершаемые госслужащими, в том числе коррупция в различных формах, считаются «приличными» (белая преступность). На самом деле грабитель может ограбить и этим травмировать лишь небольшое число людей, тогда как коррумпированный бюрократ (или официальный представитель власти, если мы используем широкое определение коррупции) может нанести ущерб сотням, тысячам, а в некоторых случаях даже миллионам людей. Такое отношение общества к коррупции может приводить к тому, что наказания за нее не будут соответствовать масштабу наносимого ею ущерба.

Сформировавшееся в обществе отношение к тому или иному нарушению закона, согласно которому «приличные» преступления являются в некотором смысле менее серьезными, чем «криминальные» преступления, может помочь объяснить, почему наказания за первые, как правило, менее строги, чем за вторые. А легкость наказания приводит к тому, что бюрократы меньше боятся нарушить закон.

Понять, почему в разных странах типы и уровень коррупции существенно различаются, можно исходя из специфики поведения граждан этих стран, а также сложившейся в них культурной ситуации. Но этим объяснением не стоит слишком увлекаться. Так, в странах со схожими религиозными традициями размеры коррупции могут сильно различаться. С другой стороны, многие из тех, чья юность была достаточно тяжелой, повзрослев, не обязательно станут преступниками в самом широком смысле этого слова.

И последнее замечание. Следует с осторожностью относиться к заявлениям элиты, и даже подчас академической элиты, что то, что со стороны рассматривается и осуждается как коррупция, на самом деле является частью культуры страны (к которой элита и принадлежит), а осуждать «народные традиции» нехорошо. Среди тех, кто не согласен с таким отношением к коррупции, – известный социолог и автор нескольких книг по проблемам коррупции Сайед Хуссейн Алатас из Малайзии. Он критикует тех западных исследователей, которые утверждают, что в развивающихся странах подчас толерантно относятся к коррупции, поскольку она является частью культуры этих стран. С. Алатас считает такой подход унизительным и призывает осуждать коррупцию независимо от самобытности страны.

Глава 5
Роль общественной системы

Объяснение причин коррупции, основанное только на поведении индивида, было бы неполным. Наше поведение обусловлено особенностями того общества, в котором мы живем и работаем, и зависит от его экономических, политических и культурных характеристик. Поскольку культуру как фактор коррупции мы уже рассмотрели, данная глава будет посвящена иным факторам. Для большей ясности они будут разделены на экономические и политические.

Экономические факторы

В последнее время были выявлены и проанализированы многочисленные экономические и политические характеристики социально-экономической системы, коррелирующие с уровнем коррупции. Одна из наиболее известных характеристик – факторов – уровень вмешательства государства в экономику. Этому фактору уделяет большое внимание, в частности, известный исследователь Вито Танци из МВФ. Предполагается, что чем больше государство вмешивается в экономику, тем выше будет уровень коррупции. Интуитивно такое утверждение кажется правдоподобным. Действительно, большее вмешательство государства в экономику, как правило, означает большую бюрократизацию и более тесное взаимодействие государственных чиновников и бизнесменов, причем и то и другое создает благоприятные условия для распространения коррупции. Более активное вмешательство государства в экономику часто предоставляет госслужащим больше возможностей для извлечения ренты – для «рентоориентированного поведения». В данном случае это означает, что чиновники смогут незаконно получить дополнительный доход – «ренту» – от своего положения, продавая свои решения заинтересованным в них лицам или компаниям, готовым за них заплатить.

Однако исследования, которые провели Джон Гер-ринг и Стром Такер, показали, что не существует однозначной связи между размером государственного аппарата или тем, насколько сильно государство вмешивается в экономику (регулирование бизнеса путем, например выдачи лицензий, разрешений и пр.), с одной стороны, и уровнем коррупции – с другой. Всемирный экономический форум выпускает ежегодный отчет о конкурентоспособности экономик разных стран (ОГК – Отчет о глобальной конкурентоспособности). В этом отчете содержится ранжирование стран по ряду характеристик. Одной из них является Индекс бремени государственного регулирования ИБГР. Наряду с индексом ИБГР рассматривается более общий индекс – Индекс глобальной конкурентоспособности ИГК (при расчете которого учитывается и ИБГР). Индекс ИБГР учитывает, сколько документов необходимо представить в государственные органы, чтобы получить разрешение на открытие бизнеса. Чтобы продемонстрировать связь между количеством необходимых документов и коррупцией, можно сравнить рейтинги десяти верхних и десяти нижних стран в ИВК 2012 года с их рейтингом в Индексе глобальной конкурентоспособности ИГК 2012–2013 годов по статье ИБГР (вопрос был таким: «Насколько обременительным для бизнеса в вашей стране является соответствие государственным административным требованиям (разрешения, предписания, отчеты)?)» – чем ниже рейтинг, тем меньше давление государства).

В табл. 3 страны ранжируются по индексу ИВК и по индексу ИБГР.

ТАБЛИЦА 3

Сопоставление уровня коррупции с уровнем государственного регулирования

Примечание: число стран, для которых рассчитываются индексы ИВК и ИБГР, различно (соответственно 176 и 144 в 2012 году). Чтобы сделать рейтинги сравнимыми, страны в ИВК, не вошедшие в ИБГР, были удалены из рассмотрения, а рейтинг коррумпированности оставшихся пересчитан на 144 страны. Нижние десять стран ИВК в табл. 3 имеют самый низкий рейтинг среди вошедших в ИБГР, что объясняет, почему нижние десять стран в табл. 3 не те же самые, что в табл. 1. Это подчеркивается знаком =.

Таблица 3 показывает, что уровень коррупции не очень коррелирует с уровнем государственного вмешательства в экономику. Так, высоко коррумпированные страны, такие как Таджикистан и Камбоджа, менее бюрократизированы, чем менее коррумпированные Дания, Норвегия и Канада. Более того, эти две коррумпированные страны, а также Чад, Киргизстан и Ливия менее бюрократизированы, чем Австралия, в которой очень высоки требования к соблюдению норм и при этом низкий уровень коррупции[25]25
  В табл. 3 ИВК – это место по некоррумпированности среди других стран. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Но если воспользоваться более общим индексом, а именно ИГК, то корреляция между уровнем коррумпированности и степенью вмешательства государства в экономику страны становится более явной. Так, из табл. 4 видно, что хотя Новая Зеландия и (в меньшей степени) Австралия по индексу ИГК существенно отличаются от других стран (в левой части табл. 4), разрыв между их уровнем воспринимаемой коррупции ИВК и общим уровнем экономической конкурентоспособности ИГК в этой таблице гораздо ниже, чем разрыв их показателей ИВК и ИБГР в табл. 3.

Еще один экономический фактор, который необходимо учитывать, – это приватизация. В ходе приватизации предприятия, которые ранее были государственной собственностью, переходят в частную собственность, что открывает большие возможности для коррупции. Многие бизнесмены готовы предлагать взятки или откаты, чтобы получить преимущество перед другими в борьбе за приобретаемую собственность. Это стало одним из определяющих факторов высокого уровня коррупции в посткоммунистических странах в 1990-х годах. Приватизация также стала отличительной чертой неолиберального подхода к управлению экономикой, зафиксированного в рамках Вашингтонского консенсуса (1989 год), который распространился по всему миру с конца 1970-х годов.

ТАБЛИЦА 4

Сопоставление уровня восприятия коррупции с общим уровнем экономической конкурентоспособности

Примечание к табл. 3 также действительно и здесь.

Даже в такой стране, как Германия (в данном случае речь идет о приватизации в посткоммунистической Восточной Германии), имели место крупные коррупционные скандалы, связанные с приватизацией.

Но нет худа без добра. Во-первых, благодаря приватизации роль государства в экономике снижается. А во-вторых, процесс приватизации в какой-то момент завершается (когда государство решает, что большая часть предприятий, предназначенных к приватизации, распродана) и, следовательно, вызванный ею взлет коррупции тоже заканчивается.

С другой стороны, отличительной чертой неолиберального подхода к управлению экономикой является то, что правительство отдает на аутсорсинг выполнение задач и услуг, которые раньше считались его прямой обязанностью. Обычно такой аутсорсинг сопровождается тендерами среди частных компаний, и тем самым открываются новые возможности для коррупции. Более того, в отличие от ситуации с приватизацией, возможности для коррупции, которые создаются аутсорсингом, не ограничены во времени. Например, город может передать на аутсорсинг систему городского транспорта. Но для того чтобы частная компания не успокаивалась на достигнутом, городские власти проводят тендер на перевозку пассажиров каждые пять лет, каждый раз заново создавая возможности для коррупции.

Связь между коррупцией, приватизацией и аутсорсингом рассматривалась как основной фактор роста коррупции в Великобритании в 1990-х годах. Дэвид Холл писал: «В Великобритании контракты и концессии в общественном секторе стали крупнейшим источником коррупции, которая питалась государственными инициативами в приватизации».

Приверженцы неолиберализма утверждают, что их целью является защита приоритета свободного рынка при смешанной экономике, в которой труд и собственность распределены между государственным и частным секторами. Тем самым они (невольно) открывают двери для коррупции. Например, неолиберальное поощрение приватизации и аутсорсинга приводит к увольнению многих государственных служащих, какими бы старательными, ответственными и опытными они ни были. Это стремление к увольнению (термин, который теперь часто заменяется менее негативно звучащей «оптимизацией количества») часто приводит к росту чувства неуверенности и заметному снижению лояльности чиновников к своему работодателю, что может стать причиной роста коррупции, поскольку это могло бы, например, развить у них синдром «запасливой белки» (см. главу 4). Другим аспектом неолиберализма, который может способствовать развитию коррупции, является подход, при котором цель – всё, средства – ничто[26]26
  Отрицательная экстерналия неолиберализма. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Достижение амбициозных целей часто имеет приоритет над законностью используемых для этого средств.

Стремление неолиберализма уменьшить роль государства в экономике и увеличить свободу рынка связано также и с экономической глобализацией, особенно в области международной торговли. Некоторые аналитики, такие как японец Кеничи Омаэ, говорят в этой связи о «мире без границ». Но это определение глобализации обманчиво: хотя глобализация и уменьшает барьеры в сфере международной торговли и способствует более свободному перемещению капитала, она несущественно влияет на свободу передвижения людей по миру.

Конечно, имеются примеры, когда перемещение людей в последние десятилетия действительно упростилось – например, с созданием в Европе Шенгенской зоны, внутри которой люди могут передвигаться из страны в страну, не предъявляя паспортов. Однако в целом людям стало труднее пересекать границы, особенно если они хотят переехать в другую страну на постоянное место жительства. И, несмотря на большую свободу перемещения внутри Шенгенской зоны, попасть в нее извне стало сложнее, что заставляет некоторых наблюдателей говорить о Европе как о «крепости». Такая организация перемещения людей способствует коррупции: отчаявшиеся граждане бедных стран или стран, в которых идет война, в поисках лучшей жизни вынуждены платить тем, кто занимается контрабандой людей, а те, в свою очередь, подкупают таможенные и пограничные власти, чтобы они закрывали глаза на пересечение их «товаром» государственных границ.

При исследовании причин коррупции часто используется так называемая формула Роберта Клитгаарда:

С = М + D – A,

где С – это коррупция, М – монополия, D – свобода действий и А – подотчетность.

Согласно этой формуле, чем большей свободой действий обладают должностные лица и чем меньше они подотчетны, тем выше может быть коррупция.

Эта формула полностью применима к налоговой сфере. При прогрессивной шкале налогов (более высокие налоговые ставки при более высоких доходах) частные лица и бизнесмены будут предлагать взятки налоговикам, чтобы те признали их доход или прибыль меньшими, чем они есть на самом деле. Исследование, проведенное в Индии в середине 1980-х годов Группой анализа политики (Policy Group), показало, что более 75 % налоговых инспекторов брали взятки. В свою очередь, более 68 % налогоплательщиков давали взятки профессиональным налоговым консультантам при оформлении своих налоговых деклараций.

К сожалению, предположение о том, что система фиксированных налоговых ставок значительно сокращает такие возможности, тоже является спорным. Действительно, такая система не позволяет налоговым служащим незаконно преуменьшать доходы или прибыли, чтобы укрыть физическое лицо или юридическое лицо (компанию) от уплаты более высокого налога. Но если речь идет о налоге на имущество, то налоговики могут быть подкуплены с целью занизить стоимость облагаемого налогом имущества, что тоже ведет к уклонению от уплаты налогов.

Экономический показатель, прямо коррелирующий[27]27
  Корреляция отрицательная. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] с уровнем коррупции – валовой национальный продукт (ВНП) на душу населения, с помощью которого оценивается, насколько страна богата. Многочисленные современные экономические исследования подтверждают эту корреляцию. Для нас наиболее важным является то, что, за редкими исключениями, из этих исследований видно, что чем беднее страна, тем выше в ней уровень коррупции. Простой способ продемонстрировать это – сравнить ВНП на душу населения верхних и нижних двенадцати стран по ИВК (см. табл. 5, в данном случае приведенную с полным списком по ИВК, так что ее нижние двенадцать строк совпадают с табл. 1).

Корреляции в табл. 5, слабее, чем те, о которых шла речь выше, но они все же ясно демонстрируют, что высокий уровень коррупции соответствует низкому уровню жизни в стране (измеряемому ВНП на душу населения). Хотя самый низкий ВНП на душу населения среди 10 наименее коррумпированных стран наблюдается в Новой Зеландии, тем не менее он почти в три с половиной раза выше, чем в самой богатой из наиболее коррумпированных стран (Венесуэле), а ее индекс, в свою очередь, был гораздо выше, чем у двух следующих за ней по уровню ВНП стран нижней десятки – Ирака и Туркменистана.

ТАБЛИЦА 5

Сопоставление уровня восприятия коррупции с ВНП на душу населения

Примечание: ВНП измеряется в долларах США по данным Всемирного банка.

Рисунок 5 иллюстрирует четкую взаимосвязь между ИВК (2012) и ВНП (2011). Каждая из 22 точек соответствует одной из восьми наиболее коррумпированных стран, восьми наименее коррумпированных стран и одной из шести стран, находящихся в середине значений рейтинга ИВК (88-я позиция).

Но что происходит, если высокий ВНП на душу населения распределен очень неравномерно? Не будет ли это влиять на корреляцию ВНП и коррупции? Результат анализа этой проблемы был опубликован в 2005 году Ю Джон-Сунем и Сандживом Хаграмом. В обширном исследовании, включающем 129 стран, они показали, что более высокое неравенство в доходах обычно соответствует и более высокому уровню коррупции.

Рис. 5. График сопоставления ИВК и ВНП на душу населения

Давайте теперь рассмотрим взаимосвязь коррупции с международными экономическими факторами. Часто считается, что страны, применяющие протекционистский подход к международной торговле (отдавая приоритет интересам внутренних производителей над внешними, например путем введения пошлин), более коррумпированы, чем страны с открытой экономикой. Пушан Датт проверил эту гипотезу эмпирически и пришел к выводу, что в странах, склонных к протекционизму, уровень коррупции среди государственных чиновников выше, чем в странах, поощряющих свободную торговлю. Его строгое исследование весьма убедительно, но следует помнить, что объем коррупции может определяться также (средним) размером взяток, а не только количеством взяточников. Таким образом, более либеральная торговая политика означает, что крупные иностранные компании богаче компаний развивающихся стран или стран с переходной экономикой, и поэтому они в состоянии предложить гораздо более крупные взятки. Подчас взятки, предлагаемые корпорациями за получение международных контрактов, очень велики. В 2010 году швейцарская транспортная компания Панальпина признала в американском суде, что она заплатила взятки на сумму более 49 млн долларов США в семи странах в период с 2002 по 2007 год. Одной из компаний, которой она таким образом «оказала содействие», был нефтяной гигант Royal Dutch Shell, признавшийся в том, что выплатил 2 млн долларов нигерийским подрядчикам для обхода «экспортных формальностей».