Текст книги "Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель"

В письме к Марлен Эрнест убеждал ее приехать на Кубу, обещая не отпускать шуток по поводу смерти и не давать ей читать свои некрологи. Он говорил, что временами приступы боли просто ужасные, но в эти мгновения лишь стоит ему подумать о ней – и болезнь сразу отступает. Он написал, что хотел бы более тесного контакта, потому что, когда он обнимает ее, кое-что у него сразу перестает болеть.

В 1954 году он стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Он не произносил никаких речей, за исключением интервью на кубинском телевидении. Упомянув о том, какое удовольствие он получил, наблюдая за награждением Исака Динесена, Бернарда Беренсона и Карла Сандбурга, он скромно принял известие и о своей награде. Его врач запретил ему ехать в Швецию на церемонию. Эрнест был против того, чтобы ехала Мэри, так что Нобелевскую премию получал за него американский посол. Медаль и деньги были переданы Эрнесту. Он отдал медаль в усыпальницу Вирген-де-Кобре, что на востоке Кубы, отметив, что стать реальным обладателем какой-то вещи можно, лишь подарив ее.

Все годы после катастроф в Африке и до повторного визита Эрнеста в Европу я постоянно писал ему, но не было никакой уверенности в том, что он получал мои письма.

Я опубликовал роман, повторно женился и сделал некоторые вещи, которые могли показаться ему интересными. Именно в это время Эрнест расспрашивал наших общих друзей, с которыми виделся, таких, как Джон Гроут, и других, с кем он вел переписку, в особенности Харви Брейта. Его беспокоило, почему он не получает от меня никаких вестей и что они слышали обо мне. В конце концов письмо, отправленное мною в Испанию, попало ему в руки. В ответном послании он рассказал о личных и общественных событиях, своем творчестве и о других вещах. Его привела в ярость единственная строчка в описании одного из героев моего романа. Я вспомнил его совет на борту «Финки», это произошло уже после войны:

– Никогда не стесняйся назвать грязную лопату своим именем. А в отношении отрицательных героев сыпь самыми грязными словами, если ты знаешь, что они этого заслужили. И к хорошим парням мы подходим так же, но более мягко. Нет ценностей, кроме правды, как ты ее понимаешь, чувствуешь и создаешь в своем воображении. Никто не подал на меня в суд в Англии за книгу «И восходит солнце», хотя ее герои имели весьма реальное происхождение. Некоторым льстило собственное сходство, но иногда и они злились. Так что не обращай на это внимание. Если писатель не может вытворять со словами то, что делают мультипликаторы или художники с линиями, то ему лучше сочинять речи для политиков, где главное объем, а не суть.

Всю осень 1955 года Эрнест работал на Кубе вместе с Спенсером Трейси над эпизодами фильма «Старик и море». Эрнест, Спенсер и Леланд Хэйуорд договорились, что поделят на троих доходы от проката фильма за свое участие в нем в качестве писателя, актера и режиссера-постановщика. Но в съемке происходили бесконечные задержки. Команда операторов была прекрасной, но ураганы «Хильда» и «Айон» разрушили весь график штормовыми ветрами и насыпями, что остановило всю работу. В погожие дни Эрнест проводил от восьми до девяти часов на штурманском мостике «Пилар», маневрируя судном для проведения съемок. Затем он, шатаясь, шел на берег, где перед ужином его досуха растирал Джордж Браун, а потом Эрнест валился спать до следующего дня.

15 сентября были отсняты основные кубинские сцены фильма, но Эрнест пребывал в полном разочаровании. Он заявил, что как писатель он обязан быть преданным своему делу. Он должен продолжать работать над этой вымышленной историей одного человека, и не важно, насколько поглощающей может стать работа над фильмом. Он смирился с вынужденным перерывом из-за приближающейся зимы. Следующей весной другая команда операторов отправилась вместе с ним в Перу. Там надеялись поймать гигантского марлина для съемок финальных сцен картины.

За первые четырнадцать дней непрерывного лова марлин совершенно не клевал. За следующие две недели шесть рыб попадались на крючок, и лишь четыре из них удалось вытащить на палубу. По всем меркам, это были большие марлины. Их размеры превышали четырнадцать футов. Но они не были гигантскими, а для фильма требовался именно такой. В итоге для получения желаемого эффекта пришлось обратиться к голливудским киносъемочным хитростям. Что-то оборвалось в Эрнесте, когда это решение было принято.

В 50-х годах в письмах к Харви Брейту, в разговорах с друзьями и комментариях во время занятий любимыми видами спорта Эрнест сделал больше проницательных наблюдений, чем большинство людей за всю свою жизнь.

Его интересы были безграничны. Он следил за событиями в мире по газетам, журналам, книгам, приходившим к нему со всех уголков земного шара. Со всех сторон шли посетители, приглашения и всякие отвлекающие предложения. Несмотря на это, Эрнест постоянно работал. В письмах к Харви Брейту он отмечал, что одной из проблем работающего на Кубе писателя является отличная форма ранним утром и завершение работы к полудню, до того, как пот начнет стекать по рукам, портя бумагу. Эрнест делал предсказание результатов боксерских поединков, которые на две трети оказывались верными. Как-то, пребывая в таком настроении провидца, он заключил пари, что преступность победит Кефаувера, Эйзенхауэр – Трумена, а налог на доходы – Хемингуэя.

Когда Чарльз Фентон издал книгу «Учение Эрнеста Хемингуэя», Эрнест прокомментировал, что Чарли в отношении сбора информации поработал как настоящий агент ФБР. Но он упустил такие факты, как индейская кровь Хемингуэев со стороны Эдмундсов, а также то, что, когда Льюис и Кларк отправились на запад, они встретили человека по имени Хэнкок, находившегося там уже многие годы, и что один из наших дядей был награжден Сунь Ятсеном в Китае во время медицинской миссии от протестантской церкви.

К южанам у Эрнеста было особое отношение. Он следовал правилу не верить никому с южным акцентом, если это только не негр. При написании романов он советовал иметь уверенность монтажника стальных конструкций, особенно когда ты достигаешь уровня семьдесят второго этажа. Эрнест говорил, что в недалеком прошлом были свои замечательные люди. К ним он относил Сервантеса и Челлини. Среди современных авторов он с любовью относился к Джорджу Оруэллу, Эдвину Балмеру, Эдвину Фуллеру, Джону Пил Бишопу, Оуэну Уистеру, а также Дос Пассосу и Маклейшу.

Харви Брейт отказался попросить Эрнеста написать предисловие к его книге об интервью с писателями, хотя ему настоятельно советовали сделать это. Он посчитал эту просьбу лишним беспокойством. Когда Эрнест узнал об этом, то написал Харви замечательное письмо, предложив, чтобы этот почетный труд взял на себя его младший коллега Уильям Фолкнер. Он сказал, что лично заплатит Фолкнеру 350 долларов за написание предисловия, пока он, вовсе не из-за финансовых соображений, будет писать конкурирующее предисловие, основанное на интервью с Дейти, которого он, несомненно, сможет добиться. Ему лишь стоит объяснить обстоятельства и удостоиться чести появиться там вместе с Фолкнером.

В 1956 году, вскоре после рождения у Харви сына Себастиана, Эрнест и Мэри неделю гостили у Брейтов в Нью-Иорке. Эрнест стал крестным отцом мальчику. По словам Эрнеста, это был единственный раз, когда в Нью-Иорке у него не было дел и он предавался развлечениям.

В письме к Марлен Дитрих Эрнест рассказал о своей новой работе. Он сказал, что это гораздо лучше, чем большая поэма о войне, которую он написал зимой во время наступления на Арденны. Он хотел, чтобы это произведение было у нее, если она вдруг окажется в его краях. Он добавил, что у Марлен всегда будет он, где бы она ни находилась, поскольку он беззаветно любит ее, и никто еще так не любил ее, как он.

На следующий год даже мысли о Нью-Йорке были не так приятны. Эрнест больше не приходил в возбуждение даже от перспективы посмотреть великие полотна в музее «Метрополитен». Он чувствовал, что с самим городом творится нечто неладное. Хотя он точно не знал, что именно, но был уверен, что Джордж Браун, вероятно, будет единственным человеком в городе, кто выживет.

Жизнь на Кубе начала становиться не такой уж удобной. С одной стороны, Эрнеста вызвал на дуэль британский корреспондент, работающий на гаванскую газету. Некоторое время Эрнест обдумывал вызов, а потом не принял его. По версии корреспондента об этом получившем широкую огласку инциденте, Мэри оскорбила его, потому что он сказал, что не испытывает интереса к поеданию мяса плотоядных животных.

Эрнест питался любым мясом. Его кулинарные вкусы были довольно простыми. Во время отсутствия Мэри он заявлял, что прекрасно протянет и на сандвичах – арахисовое масло с луком, сыр с луком, солонина с луком, – пока у него есть большой запас сухого красного вина. Однажды, когда Мэри была в отъезде, к Эрнесту приехал в гости Синбад Дунабеттия, один из членов команды «Пилар» во время войны. Он сказал, что предпочел бы более искусно приготовленную пищу. Эрнест ответил, что будь он проклят, если помимо написания книг будет еще и готовить. Так он с удивлением обнаружил, что служанка Мэри не умеет готовить. Он заявил, что, с его точки зрения, готовить может каждый, поскольку даже Бамби научился этому в лагере для военнопленных. Но он признал, что проблема с рецептами Бамби заключена в том, что все они основаны на раздробленном крекере или черством хлебе.

Еще одно мрачное событие в его жизни на Кубе произошло, когда убили Блэкдога. Много было написано о невероятной любви Эрнеста к кошкам. Он заявлял, что в определенных качествах они превосходят людей.

– У кошек абсолютная эмоциональная честность, Барон, – сказал он мне однажды. – Кот или кошка, они всегда могут выразить тебе свои чувства. По некоторым причинам люди скрытны в этом отношении, но кошки – никогда!

А одним из его любимых друзей после войны был Блэк-дог. Этот черный спаниель жил в его доме и считал себя сторожем всех псов, как и Эрнест был писателем всех писателей. На протяжении многих лет его любовь к Эрнесту была больше, чем просто к хозяину. Он считал его центром мироздания. Он тихо горевал, когда Эрнеста не было рядом. Он хорошо ел, только когда хозяин находился дома. Когда Эрнест спал, Блэкдог охранял входную дверь. Когда Эрнест купался, Блэкдог ждал на берегу бассейна. Когда Эрнест шел работать в комнату в башне, Блэкдог взбирался по ступенькам и ждал, когда он пойдет вниз. Эрнест говорил, что Блэкдог познал взаимосвязь между печатанием на машинке и пищей, поскольку Эрнест вначале работал, а потом садился за стол. Он рассказывал, что иногда дурачил пса, печатая письмо вечером.

В середине 50-х зрение Блэкдога стало ухудшаться. Он научился отыскивать ящериц по запаху, не полагаясь на зрение. В письме к Харви Брейту Эрнест сообщил, что Блэкдог недавно чуть было не промахнулся и от этого страдает. Ящерица сидела на кресле и любовалась псом, а Блэки учуял ее след на желтом кафеле пола. В конце концов Блэки понял, что она на кресле, но все равно не мог разглядеть ящерицу на подлокотнике. Эрнест велел ему посмотреть вверх, и тогда он заметил ее. Когда Блэк-дог посмотрел на нее, она метнулась поверх него, но пес сделал невероятный прыжок и с хрустом схватил ее зубами. Это, по словам Эрнеста, был классический пример балансирования на грани провала, что характерно для правящих кругов.

Блэкдог был по-прежнему беспощаден к моли и мухам из-за их постоянного движения. Их полет раздражал его усталые глаза. Он ненавидел полицию и военных, но Эрнест говорил, что его беспокоит его неспособность отличить Армию спасения от народного ополчения.

На востоке Кубы набирало силу движение Кастро, и жизнь в Гаване и ее окрестностях становилась более напряженной. Блэкдог показал свою верность при ночном обыске на борту «Финки» на предмет оружия. За это он получил удар прикладом ружья по голове и умер мгновенно. Несмотря на настойчивые советы окружающих, Эрнест поехал в Гавану и заявил официальный протест против участника обыска, который без всякой причины ударил и убил его верного пса. Протест был надлежащим образом принят правительством Батисты. И хотя не было предпринято никаких действий, общество отнеслось к Эрнесту с большим уважением. До того как революционное движение Фиделя распространилось по всей Кубе, Эрнест помогал ему всем, чем мог.

Когда Кастро с триумфом сверг кубинское правительство, Эрнест охотился на северо-западе Соединенных Штатов. После возвращения на Кубу он возобновил ежегодные весенние состязания по ловле марлина, организованные им в 1951 году и продолжавшиеся несколько лет, пока политическая ситуация стала совершенно невыносимой. Весной, после победы Кастро, Эрнест официально пригласил бородатого диктатора на соревнования и был удостоен фразы «ты новичок в рыбалке, но ты удачливый рыбак». Общеизвестно, что на борту судна Фиделя во время турнира был спрятан один из чемпионов. Видели, как у него клевала рыба, а затем он передавал удочку кому-то другому. После соревнований в душе Эрнеста остался неприятный осадок. Он знал, что им просто попользовались.

Тем летом они вместе с Мэри отправились в Испанию. Они замечательно провели время, посетив много состязательных коррид между Домингуином и Ордонесом. Эрнест изначально был самого высокого мнения о Домингуине и познакомился с ним и Уолтером Чиари, когда они оба ухаживали за Авой Гарднер. Он также хорошо относился к Аве. В одном из своих писем к Харви Брейту Эрнест заявил, что у Авы определенно есть тело, а у него несомненно присутствует боевой дух.

Но Эрнест пришел к выводу, что одного боевого духа недостаточно. Он провоцировал и разбирался с потоком оскорблений от других журналистов. В сообщениях о сезоне Домингуина – Ордонеса, издававшихся под заголовком «Опасное лето» в журнале «Лайф», он снова писал как журналист. Это было предусмотрено соглашением с журналом, но некоторые читатели критиковали материал за нелитературность.

В октябре Эрнест поехал в Нью-Йорк. Перед тем как отправиться на осеннюю охоту в Сан-Вэлли, он на два дня заезжал в Гавану. Он неважно себя чувствовал, но продолжал убеждать себя, что все в порядке.

Той зимой с Мэри произошел несчастный случай. Кости ее правой руки были раздроблены, и лечение продолжалось до конца января. Когда она поправилась, то вместе с Эрнестом снова поехала в Гавану. Перед его отъездом из Айдахо я говорил с ним по телефону. Казалось, у него было радостное настроение, хотя его речь была медленной.

Многое из того, что было на Кубе, подверглось изменениям. Декреты Фиделя сотрясали экономику, существующую деловую структуру и шокировали иностранных поселенцев. Весной Эрнест покинул Кубу, упаковав тридцать два ящика багажа, и тихо направился в Айдахо.

Осенью Эрнест похудел до 173 фунтов. Разговор давался ему с большим усилием и паузами, не важно, на чьи вопросы он отвечал. Когда Лесли Фидлер и Сеймур Бетски из Государственного университета Монтаны приехали в Кетчум взять у него интервью, их поразил вид Эрнеста, его поведение и неуверенность в словах.

В ноябре Эрнест переехал в клинику Майо со своим врачом из Кетчума, зарегистрировался под его именем и стал на время Джорджем Ксавье. Когда общественность узнала, что Эрнест находится там, вышло информационное сообщение, что он проходит курс лечения от неизвестного заболевания. Позже было заявлено, что это вызвано перенапряжением. Марлен Дитрих удалось дозвониться ему по телефону. Медленно, но четко он рассказал о своем состоянии.

– Я могу сдерживать кровяное давление в нужных пределах, дочка, – сказал он Марлен, – но иногда мне так одиноко, к тому же еще эта проблема с весом. Как приятно слышать твой голос!

Находясь в госпитале, Эрнест прошел пятнадцать курсов электрошоковой терапии. Его выписали после Рождества, и он вернулся в Сан-Вэлли.

До лечения в клинике давление крови Эрнеста было 220/125, и у него была легкая форма сахарного диабета, что подтвердилось впоследствии. Он надеялся поддержать свой вес на уровне 175 фунтов с помощью диеты и упражнений. После выписки из клиники его кровяное давление стало значительно ниже. 15 февраля 1961 года последнее измерение показало 138/80, однако анализы в клинике показали, что у Эрнеста, вероятно, развивается гемохроматоз, очень редкое заболевание, которое может привести к отказу различных органов.

В марте у Эрнеста снова было подавленное настроение. В один из апрельских дней в квартире Харви Брейта в Нью-Иорке была устроена бурная вечеринка. Там были Джордж Плимптон, записавший интервью с Эрнестом, опубликованное в «Париж ревью», А.Е. Хочнер, экранизировавший некоторые рассказы и книги Эрнеста для телевидения. Был также Джордж Браун, партнер Эрнеста по боксу и старинный друг. Они дозвонились до Эрнеста, и каждый по очереди говорил с ним, стараясь приободрить. Но речь Эрнеста была с перерывами и, очевидно, давалась ему через силу. Потом было сильное расхождение во мнениях относительно его голоса. Один заявлял, что Эрнест чувствует себя прекрасно. Другие считали его голос просто ужасным.

Скоро после этого Эрнест вернулся в клинику Майо. Он зарегистрировался под своим именем и прошел еще десять курсов электрошоковой терапии. Некоторое время он казался более оживленным, менее замкнутым и подавленным. Он писал спокойные, приятные, полные здравого смысла письма, показывая осведомленность в политических и домашних делах. Часто он купался в бассейне.

Его выписали в последнюю неделю июня. Тогда его вес составлял всего 155 фунтов. Мэри позвонила Джорджу Брауну в Нью-Иорк, попросив его приехать и отвезти их в Сан-Вэлли. Был арендован новый «бьюик», и поездка на запад заняла пять дней. Дневная езда часто прерывалась сразу после полудня для легкого обеда, приготовленного Мэри. Эрнест ел без особого аппетита. Он долго смотрел на дорогу. Его беспокоило достижение каждого намеченного пункта остановки. Он следил за заправкой горючим, состоянием покрышек, дорогой и постоянно отмечал проделанный путь на карте.

Когда они в итоге достигли Кетчума, Эрнест выглядел более спокойным. Вечером в субботу Джордж, Мэри и Эрнест поехали в город и заказали ужин в гостинице «Кристиания». Ели молча, и казалось, что Эрнест поглощен своими мыслями. Он потерял столько веса, что был похож на тростинку. Таким запомнили его некоторые из присутствующих.

Он сильно переживал смерть своих друзей – Гарри Купера и Джорджа Вандербилта. Вспоминается письмо, которое он написал более сорока лет назад нашим родителям. Эрнест написал семье в 1918 году после ранения, сказав, что смерть очень простая вещь, он смотрел ей в лицо и поэтому знает. По его словам, несомненно лучше умереть в период счастливой юности, уйдя из жизни яркой вспышкой, чем иметь старое, изношенное тело и разбитые иллюзии.

А затем произошло то, что назвали «невероятным несчастным случаем», завершившим карьеру самого великого американского писателя века.

На следующее утро около семи он совершил последний хороший поступок в своей жизни. Как самурай, чувствующий себя обесчещенным словом или деянием другого, Эрнест понял, что его собственное тело предало его. Чтобы оно не предавало его дальше, он, за свою жизнь давший такому множеству живых существ то, что он однажды охарактеризовал как подарок смерти, зарядил свое любимое ружье, поставил его прикладом на пол в фойе, наклонился вперед и нашел способ спустить взведенный курок.