Текст книги "Эхо Москвы. Непридуманная история"

В трапезной грянуло «Эхо» священнического баса, а затем воцарилась абсолютная тишина. Возле раскрытых ртов застыли рюмки.

– То, что вы говорите, – уже сидя продолжил отец N., – это совершеннейший бред. Вот у вас все и горит. – Он обвел в воздухе пальцем по кругу. – И будет гореть. И правильно…

Не заметить конфуз постарался главный липецкий начальник:

– Вот вы говорите – погорельцы, – обратился он к Лукину, – а мы их эвакуировали. В школу. Но это временно.

– Так поедемте наконец к ним! – почти вскрикнул Владимир Петрович, и мы стали выбираться из-за длинного стола.

На обратной дороге в Москву нам предстояло осмыслить весь этот бред – липецких хозяев, бассейны, Елец, трапезную, остовы сгоревших домов и заходящихся в истерике баб, которые остались без жилья.

На середине ночного пути уполномоченный при президенте попросил остановить возле придорожной шашлычной. Там мы взяли по бутылке местного пива и помолчали.

* * *

Конечно, самое интересное в работе корреспондента – это командировки. Они подразумевают работу в поле, прямые эфиры и всякие необычные истории. За последние несколько лет журналисты «Эха Москвы» побывали в самых разных местах и наблюдали за самыми разными событиями, включая революции, войны, межнациональные конфликты. Чего стоят только киевский Майдан с Донбассом, откуда, слава богу, все благополучно вернулись живыми и здоровыми. Или Крым… Тем не менее лично у меня в памяти отпечатываются вот такие, наподобие липецкой, истории, которые кажутся более жизненными и приземленными.

Взять, к примеру, мою поездку в брянскую колонию, где заключенные затеяли бунт. Про сам конфликт я уже мало чего помню, зато многочасовую ночную дорогу от Москвы до Брянска с адвокатом Виктором Федорченко в салоне его джипа помню очень хорошо. В какой-то момент я подумал, что уважаемый юрист и ехавшие с нами столичные правозащитники выкинут меня из машины прямо на шоссе, несмотря на мороз. И все из-за расхождения в оценках деятельности Владимира Путина на посту президента РФ.

Кстати, о политической позиции. Хорошо известно, что на радиостанции работают люди разных убеждений. Несмотря на это, «Эхо Москвы» упорно называют оппозиционным СМИ и, пожалуй, не без оснований, ведь большинство журналистов редакции являются людьми скорее либеральных взглядов, которые при этом готовы терпеть рядом с собой коллег с совершенно противоположными воззрениями.

Нас называют «Эхом» Госдепа, Газпрома, Кремля или Вашингтона… Не знаю, к какой версии я бы склонялся, если бы не попал на «Эхо», но точно могу сказать, что всех нас объединяет желание быть честными. За пять лет работы мне никто ни разу даже не намекнул, что тот или иной вопрос стоило бы осветить как-то по-особенному. Руководство дает мне возможность говорить все, что я вижу и слышу, и никто не пытается меня каким-то образом ограничивать. В этом смысле один из слоганов «Эха» – «Мы говорим все, что знаем» – совершенно оправдан.

В то же время я слукавлю, если ограничусь этим и скажу, что вот такой у нас стерильный коллектив, в котором все друг друга безумно любят без оглядки на личные убеждения. Это не так. Некоторые открыто выражают свое недовольство и вступают в полемику по поводу публичной позиции того или иного коллеги; другие – как правило, молодые и радикальные – выражают несогласие более скрытно.

Несмотря на всю либеральность сотрудников, идеалы толерантности терпят в нашей редакции полное фиаско. Конечно, если бы на «Эхе» вдруг завелся негр или гей-активист, то представить место, где к ним отнеслись бы более толерантно, чем на «Эхе», почти невозможно. Вся терпимость, однако, моментально испаряется, когда речь заходит, к примеру, о Церкви – тут в присутствии верующих высмеивается все что угодно – от попов и «Гундяева» до иконопочитания. Оскорбляет ли это лично мои чувства? Сложный вопрос. Я и сам далеко не образчик толерантности и не требую этого от остальных, предпочитая ей открытость и здравый рассудок.

Особые коррективы в работу журналистов внесли все те же события последних двух лет. Крым, Украина, Донбасс раскололи все российское общество. Идеологическое противостояние приобрело гораздо более выпуклые формы, не обошло это и нашу редакцию.

И все бы ничего, но, как мне кажется, это противостояние отрицательно сказывается на работе самих журналистов, которые перестают объективно оценивать происходящие события.

Хотя, по моим ощущениям, этот перелом начался еще до украинских событий, а именно в дни несостоявшейся «снежной революции». Увы, ей слишком увлеклись многие журналисты, включая и эховцев, которые в последние годы по понятным причинам представляют интерес не только для людей с Лубянки, но и для деятелей российской оппозиции. Думаю, не раскрою большой тайны, если скажу, что и те, и другие с разной степенью успеха регулярно совершают попытки вербовать сотрудников столь влиятельного СМИ.

Впрочем, такая проблема, как утрата объективности, стала головной болью всего современного журнализма. Столкнуться с ней пришлось и «Эху Москвы». Но давайте вспомним хотя бы одну проблему, с которой «Эхо» не сумело бы справиться за 25 лет своего существования.

Лев Гулько
«Мне хочется сказать: прекратите истерику»

Лев Гулько

2 мая 2010 г.

КСЕНИЯ ЛАРИНА: Ну что, начинаем программу «Сотрудники», которая приурочена к славному юбилею радиостанции «Эхо Москвы», напомню, что в этом году нам исполняется 20 лет, из которых сколько лет?

ЛЕВ ГУЛЬКО: Я-то? Ну, смотри, я в 93-м году пришел как стажер…

К. ЛАРИНА: 17.

Л. ГУЛЬКО: А в 2004-м меня оформили. Ну, считай, 17 лет.

К. ЛАРИНА: Из которых 17 лет на этой радиостанции верой и правдой, скажем так, служит Лев Гулько. Сегодня именно Лев ГУЛЬКО: ваш дорогой гость и мой любимый герой. Нашим слушателям напомню: 363-36-59 – телефон прямого эфира. Смс, пожалуйста, присылайте, +7 985 970-45-45. Можете посмотреть наконец-то на Льва Гулько прямо на нашем сайте. Он здесь живой и настоящий. Потому что обычно ведущий не сидит перед этой камерой, обычно он сидит там, где я сейчас сижу. А это тот самый уникальный случай, когда можно все рассмотреть практически. Подвинься, покрупнее сделайся. Приблизься. Помаши ручкой.

Л. ГУЛЬКО: Вот так вот.

К. ЛАРИНА: Да, вот это Лев Гулько. Значит, перед тем как начать нам разговор, я надеюсь, что сегодня Лев Вам, наконец, все скажет, что он думает по поводу этой баржи…

Л. ГУЛЬКО: Про ваш канал.

К. ЛАРИНА: Да, про ваш канал. Да и про вас, дорогие слушатели, и про жизнь, которая за окном проистекает. Ну, а сейчас по традиции мы даем такой парадный портрет нашего гостя, который он сам про себя и сочинил. Итак, Лев Гулько.

ДИКТОР: Гулько Лев Моисеевич, передовик радийного производства, народный обозреватель прессы, труженик одного из подразделений нашего предприятия, с раннего утра, а иногда и до позднего вечера товарищ Гулько не покладая рук несет свою вахту, не жалея, как говорится, расходного материала. Товарищ Гулько, если возникает острая необходимость, всегда готов прийти на помощь своим товарищам. Как правило, делает он это безвозмездно, т. е. даром. Умение правильно использовать полученные знания не раз помогало товарищу Гулько выходить из сложных ситуаций. Оптимизм, готовность к компромиссу, чувство локтя – вот отличительные черты характера товарища Гулько, которые он с удовольствием использует в своей трудовой и нетрудовой деятельности.

К. ЛАРИНА: Ну, вот действительно практически даром работает на радиостанции «Эхо Москвы».

Л. ГУЛЬКО: Безвозмездно.

К. ЛАРИНА: Лев Гулько, и он, конечно же, специалист по всем газетам. И я уже боюсь что-нибудь спросить про эти газеты. Надеюсь, что никто про них уже и не спросит. Уже сил нет никаких эти газеты обозревать.

Л. ГУЛЬКО: Слушают пускай, слушают.

К. ЛАРИНА: Лева, скажи, пожалуйста, а что тебя бесит?

Л. ГУЛЬКО: В жизни?

К. ЛАРИНА: Да.

Л. ГУЛЬКО: Чего я не люблю совсем?

К. ЛАРИНА: Да.

Л. ГУЛЬКО: Сразу могу сказать, унижение одного человека другим. Ненавижу, когда в последнее время так жизнь сложилась, многие стали приглашать к себе в дом домработницу, няню, сиделку, что-то еще, и когда приглашающий человек разговаривает с приглашенным, как барин с холопом, хочется в морду дать, честно скажу. Ну, я просто видел это все в реальной жизни, как-то вот это очень не терплю.

К. ЛАРИНА: Между прочим, многие гости, которые приходят в наш эфир, и к тебе тоже, они иногда частенько ведут себя, как барин с холопом. Но ты сдерживаешься. У нас есть люди, которые не сдерживаются, и мы таких знаем. Встреча с ними впереди, дорогие товарищи. Но Лев Гулько очень сдержанно себя ведет.

Л. ГУЛЬКО: Понимаешь, может быть, мне с ними не всегда приходилось встречаться так вот прямо, чтобы они не сдерживались, кто знает.

К. ЛАРИНА: Ну, а ты человек, конечно, не конфликтный, поскольку я тебя знаю, и ты всегда стараешься дать человеку шанс выглядеть прилично. Но тем не менее я прекрасно понимаю, что есть ситуации, на которые, может быть, в других обстоятельствах ты бы по-другому реагировал. Но поскольку ты сидишь у микрофона, ты себя сдерживаешь.

Л. ГУЛЬКО: Ну, конечно, я же понимаю ту ответственность, которая лежит на мне.

К. ЛАРИНА: Ну, а часто бывает, когда тебе хочется человеку сказать – пошел вон отсюда? Тому, которой пришел в эту студию? И закрыть программу и сказать: «Спасибо, до свидания».

Л. ГУЛЬКО: Слава Богу, не часто. Потому что люди, как правило приходящие сюда к нам в эфир, они все-таки понимают, куда они пришли, если они те люди, которым хочется сказать, или приходят люди, которым не хочется этого говорить.

К. ЛАРИНА: Но со слушателями иногда вступаешь в конфликты?

Л. ГУЛЬКО: Ну, иногда бывает. Уродов-то хватает везде.

К. ЛАРИНА: Скажи, пожалуйста, по твоим наблюдениям, уродов стало больше или меньше? Честно ответь на этот вопрос?

Л. ГУЛЬКО: Честно могу сказать. Их как было так и осталось, в процентном отношении.

К. ЛАРИНА: Мне кажется, что больше, нет?

Л. ГУЛЬКО: Нет, как были, в процентном отношении, как были, так и остались. Просто у нас аудитория увеличилась. Если там на то количество человек, которое нас слушало, было столько уродов, кажется, что их стало больше. На самом деле аудитория увеличилась.

К. ЛАРИНА: Что такое уроды, давай мы объясним. А то люди сейчас подумают, что мы говорим о каких-то физических увечьях. Нет же, что такое уроды?

Л. ГУЛЬКО: Ну, моральные уроды, люди, которые, ну, понятно, кто там, я не знаю, фашисты, которые в эфир прорываются, вот это уроды. Или люди, ну, я не знаю, человек хочет себя выразить в этом эфире, но выражает себя через какашки. Понимаешь, вот он какашка, и он начинает пахнуть у нас здесь в эфире.

К. ЛАРИНА: Как ты думаешь, этих людей возможно каким-то образом перевоспитать?

Л. ГУЛЬКО: Нет, только палкой по голове. Хоть я и не конфликтный человек…

К. ЛАРИНА: Сейчас многие вещи откроются, тайные страсти.

Л. ГУЛЬКО: Только палкой по голове. Эти люди понимают только силу, к сожалению.

К. ЛАРИНА: А у тебя были на улице, ты сталкивался с такими уродами?

Л. ГУЛЬКО: Сталкивался.

К. ЛАРИНА: И что, палкой по голове бил, серьезно?

Л. ГУЛЬКО: Меня очень сложно вывести из себя. И вообще я человек дружелюбный и в конфликты пытаюсь. Но если сильно захотеть, конечно, было. Как и у любого человека.

К. ЛАРИНА: Я просто знаю человека, представителя центрального округа Москвы. Я знаю, как Лев Гулько относится к различным торжествам и праздникам столичным, и что как житель центрального округа, что он огребает после каждого праздника и что он по этому поводу думает.

Л. ГУЛЬКО: Ну, Западного округа, Центральный, Западный, ну, близко. Просто рядом Поклонная гора. Но я тебе хочу сказать, что количество этих уродов, если уж мы говорим, у Поклонной горы, у нас приезжающих к нам стало меньше в десятки раз.

К. ЛАРИНА: Ага, все-таки меньше. А почему? Как ты думаешь?

Л. ГУЛЬКО: Потому что стало понятно, что, в общем, и у себя можно покалабродить, побить, пописать в своей помойке, хотя остаются люди, все больше приезжает людей просто покататься на роликах. На автомобилях. Что, в общем, конечно, не приветствуется с одной стороны, поскольку у нас там, конечно, с этим проблемы, но с другой стороны, когда приезжают нормальные люди, ну и пускай себе приезжают, и катаются, и гуляют, и отдыхают. Вот все меньше людей стали писать у помойки. Посмотрим, что будет 9 мая.

К. ЛАРИНА: Почему я с этого начала разговор, поскольку Лева в отличие от многих своих коллег, и в частности от меня, он иллюзиями себя не тешит. Насколько я понимаю, работа у микрофона, работа с населением посредством выступления по радио на население никакого влияния не оказывает. Судя по тому, как ты к этому относишься. Мне-то все время кажется, что мы можем что-то изменить в этой жизни. Но я так понимаю, что ты давно потерял всякую надежду на это. У тебя были какие-то иллюзии, когда ты сюда пришел?

Л. ГУЛЬКО: Ну, конечно, были, как и у любого человека.

К. ЛАРИНА: Когда они начали рушиться?

Л. ГУЛЬКО: Ну, сложно сказать, наверное, на середине срока. 17 лет. Где-то лет через 8,5.

К. ЛАРИНА: То есть ты серьезно, я так иронизирую, серьезно убежден, что ничего изменить невозможно с помощью работы с аудиторией?

Л. ГУЛЬКО: Ну, мне так кажется, во всяком случае. Что вот так глобально изменить это невозможно.

К. ЛАРИНА: Почему? Что мешает?

Л. ГУЛЬКО: Даже сложно сказать, что мешает. Мешает, наверное, то, что человек слушает и делает по-своему. Он же не создавай себе кумира. У некоторых он есть, конечно, и это хорошо и здесь у нас, и…

К. ЛАРИНА: Ты на выборы ходишь? Почему?

Л. ГУЛЬКО: Нет. Все по той же причине.

К. ЛАРИНА: Что бесполезно.

Л. ГУЛЬКО: Мне кажется да. Потому что демократия, как сказал один тут уважаемый человек, политолог, я слышал просто, я с ним согласен.

К. ЛАРИНА: Ты слушаешь радио. Признавайся.

Л. ГУЛЬКО: Нет, я слышал его не по радио, мы были с ним в разговоре. Он сказал, я с ним согласен, это заблуждение, что демократия – это власть народа. Демократия – это борьба элит. В США борьба элит, в других странах, в нашей, в том числе. Ну, просто в нашей эта борьба только определяется, только формируется.

К. ЛАРИНА: Ну, тогда подожди, а ты как представитель СМИ кто в этой борьбе? Или тебя вообще не учитывают лично, как ты думаешь?

Л. ГУЛЬКО: Нет, конечно, они учитывают, они, как мне кажется….

К. ЛАРИНА: Используют.

Л. ГУЛЬКО: Используют в хорошем смысле этого слова эти ребята.

К. ЛАРИНА: А ты чувствуешь…

Л. ГУЛЬКО: А я выбираю из этих элит меньшее зло.

К. ЛАРИНА: То есть когда совпадает, то хорошо, а когда не совпадает, приходится с этим мириться.

Л. ГУЛЬКО: Да, конечно. Ну, когда не совпадает, значит, не совпадает. Мириться, может быть, не мириться, но не совпадает.

К. ЛАРИНА: Как ты относишься к политологам, к представителям этой древнейшей профессии.

Л. ГУЛЬКО: Знаешь, как говорили, рот открыт, рабочее место готово. По-разному я отношусь к политологам. Есть люди прекрасные, грамотные, хорошие.

К. ЛАРИНА: Вот всерьез ты что-нибудь воспринимаешь из того, что происходит здесь в эфире, в публичном пространстве…

Л. ГУЛЬКО: Конечно.

К. ЛАРИНА: То, что остается в памяти. Потому что иногда кажется, что это, скажу тебе всерьез, иногда кажется, что работа твоя существует отдельно, а жизнь твоя отдельно, т. е. это две вещи, которые ни в коей мере не пересекаются. Действительно так?

Л. ГУЛЬКО: Ну, жизнь параллельно течет, она не может не пересекаться с работой. Потому что я здесь живу какой-то отрезок времени. Я здесь получаю средства, которые трачу на жизнь, в конце концов. И все те проблемы, которые существуют в жизни, они переносятся сюда и наоборот. Потому что мы же сидим в эфире, и ты же знаешь, мы же примеры из собственной жизни сюда в микрофон говорим. Поэтому это все существует параллельно, пересекаясь ручейками маленькими, но в принципе, мне кажется, когда ты приходишь с работы, надо как-то жить.

К. ЛАРИНА: Раж приставить у стены.

Л. ГУЛЬКО: Да, автомат ставить в сторону. Мне так кажется.

К. ЛАРИНА: Я напомню, что Лев Гулько у нас в гостях, я хочу обратиться к вопросам, которые пришли на наш сайт. Здесь очень по-разному тебя оценивает аудитория. От полного неприятия и раздражения до абсолютного восторга.

Л. ГУЛЬКО: Так это же хорошо.

К. ЛАРИНА: «Уважаемый Лев, Вы молодец, корректный, убедительный, ненавязчивый, короче, интеллигентный. Удачи Вам в работе и в жизни».

Л. ГУЛЬКО: Это ошибка.

К. ЛАРИНА: Ты понимаешь, за кого тебя здесь держат? За интеллигентного человека. Согласен ты с такой оценкой твоей личности? Ты интеллигентный человек?

Л. ГУЛЬКО: Ну, что такое интеллигентный человек, я до сих пор не знаю.

К. ЛАРИНА: Воспитанный.

Л. ГУЛЬКО: Местами.

К. ЛАРИНА: Умный.

Л. ГУЛЬКО: Тоже местами.

К. ЛАРИНА: Скромный.

Л. ГУЛЬКО: Ну, в силу возможностей.

К. ЛАРИНА: Честный.

Л. ГУЛЬКО: Честный, как правило.

К. ЛАРИНА: Не высокомерный.

Л. ГУЛЬКО: Нет.

К. ЛАРИНА: Наверное, все-таки можно назвать Льва Гулько интеллигентным человеком.

Л. ГУЛЬКО: Ну, если вот это, то да.

К. ЛАРИНА: Последовательным и принципиальным.

Л. ГУЛЬКО: Ну, принципиальный…

К. ЛАРИНА: Компромиссный все-таки.

Л. ГУЛЬКО: Компромиссный я больше.

К. ЛАРИНА: Почему? Это твой выбор сознательный?

Л. ГУЛЬКО: Я просто таким родился.

К. ЛАРИНА: Да, в конце концов, я хочу вспомнить, что Лев Гулко пришел на радиостанцию достаточно взрослым и сложившимся человеком.

Л. ГУЛЬКО: Мне было в 93-м году…

К. ЛАРИНА: Не пугай меня.

Л. ГУЛЬКО: 93 минус 57, сколько это было лет? Ну, 30 с лишним.

К. ЛАРИНА: Ну, взрослый человек.

Л. ГУЛЬКО: Сложившийся уже.

К. ЛАРИНА: Вот компромиссность некая, она у тебя действительно врожденная? Или это советская жизнь приучила?

Л. ГУЛЬКО: Врожденная. Нет, не советская жизнь. Врожденная компромиссность. Конечно, чему-то меня приучила и жизнь. Выживать. Там служба в Вооруженных силах тоже туда внесла определенные свои коррективы. Работа там на разных местах, это тоже. Но компромисс он не плох, на самом деле. В этом ничего плохого нету.

К. ЛАРИНА: А своего сына ты так же воспитывал?

Л. ГУЛЬКО: Своего сына. Он воспитывался сам, сын. Ну, как он видел, всю семью видел, видел бабушку с дедушками, видел там все, что творится вокруг. Он делал выводы сам. Поэтому так сказать, чтобы я его прямо так воспитывал.

К. ЛАРИНА: Ну, ты ему говорил, что не высовывайся, это говорить можно, а это нельзя.

Л. ГУЛЬКО: Нет, он сам это понимал. Поскольку прошел тоже все, что ну кроме вооруженных сил.

К. ЛАРИНА: Ах, все-таки в армию ты его не отдал.

Л. ГУЛЬКО: В армии он не служил, нет.

К. ЛАРИНА: А почему?

Л. ГУЛЬКО: Ну, как почему? По болезни.

К. ЛАРИНА: Хороший ответ. А потом он в аспирантуру пошел. Ну, а так если всерьез, стоит в армию отдавать сегодня сыновей?

Л. ГУЛЬКО: Нет, конечно.

К. ЛАРИНА: Почему? А ты патриот, Гулько, скажи мне?

Л. ГУЛЬКО: В смысле?

К. ЛАРИНА: А вот буквально? Любишь ты свою родину?

Л. ГУЛЬКО: Люблю.

К. ЛАРИНА: За что?

Л. ГУЛЬКО: Знаешь, есть такой анекдот. «Рабинович, а как Вы относитесь к своей родине?» – «Как к жене. Немножко боюсь, немножко люблю, немножко хочу другую».

К. ЛАРИНА: Нет, а серьезно.

Л. ГУЛЬКО: Конечно.

К. ЛАРИНА: За что ты любишь свою родину?

Л. ГУЛЬКО: Да я не знаю, за что ее любить. За то, что я здесь родился, за то, что… Я очень люблю город Москву. Я москвич. Такой радикальный москвич. Люблю.

К. ЛАРИНА: Да, я знаю, поэтому всегда очень неравнодушно относишься к тому, что здесь происходит.

Л. ГУЛЬКО: Неравнодушно, да. Ну, потому что мне здесь хорошо, в конце концов.

К. ЛАРИНА: Тебе здесь хорошо?

Л. ГУЛЬКО: Хорошо мне здесь.

К. ЛАРИНА: Это интересно, тогда что ты вкладываешь в понятие «хорошо»?

Л. ГУЛЬКО: Ну, комфортно мне здесь. Конечно, если бы это было вот так, еще лучше, а вот так, еще лучше. И вот так еще лучше. Ну, просто дело в том, что где родился, там и пригодился.

К. ЛАРИНА: А ты кричишь: «Вперед, Россия!», когда рядом все кричат?

Л. ГУЛЬКО: А я не попадаю в эту толпу «Вперед, Россия».

К. ЛАРИНА: Вот. А это патриоты кричат, между прочим.

Л. ГУЛЬКО: Пускай они себя считают патриотами. И я себя считаю патриотом.

К. ЛАРИНА: Что такое патриотизм тогда в твоем понимании?

Л. ГУЛЬКО: Что такое патриотизм?

К. ЛАРИНА: Так кто у кого спрашивает? Я спрашиваю у тебя.

Л. ГУЛЬКО: В моем понимании патриотизм?

К. ЛАРИНА: Да.

Л. ГУЛЬКО: Не знаю, просто мне нравится здесь находиться, я не знаю, что такое патриотизм. И когда обижают эту страну незаслуженно, заслуженно понятно. Незаслуженно – мне становится обидно.

К. ЛАРИНА: А какой случай есть, напомни мне, незаслуженной обиды. Когда Россию незаслуженно обидели последний раз.

Л. ГУЛЬКО: Ой, мне сложно сказать, когда Россию незаслуженно обидели последний раз, ну, когда, скажем, в той же Прибалтике вдруг меня это обижает. Не знаю, страну, или не страну, но меня это обижает. Когда 9 мая в Прибалтике не считается праздником, меня это обижает. Потому что ну понятно я сейчас буду говорить вещи банальные. Потому что деды воевали. Потому что все прошли через эту большую войну.

К. ЛАРИНА: Ну, почему, в Европе 8 мая считается праздником. Тебя же это не оскорбляет.

Л. ГУЛЬКО: У них ни 8, ни 9 нет.

К. ЛАРИНА: У них вообще нет Дня Победы?

Л. ГУЛЬКО: Нет.

К. ЛАРИНА: Я не знала. Серьезно? Т. е. ни в Эстонии, ни в Латвии, ни в Литве?

Л. ГУЛЬКО: Нет у них этого.

К. ЛАРИНА: Нет 8 мая даже?

Л. ГУЛЬКО: Нет у них этого дня.

К. ЛАРИНА: День освобождения от нацизма, от фашизма.

Л. ГУЛЬКО: Не знаю. Нет его. Я так понимаю, что у них нет этого дня.

К. ЛАРИНА: Я попала. Я тоже не помню, для меня это, кстати. Потому что я знаю, что 8 мая отмечает весь мир.

Л. ГУЛЬКО: Ну, это Европа отмечает.

К. ЛАРИНА: Весь мир. Европа освобождение от фашизма. То есть день, когда был официально подписан акт о капитуляции. У нас понятное дело, 9 Мая. Ну, хорошо, это понимаю. А еще? Когда бывает обидно? Вот когда тебе бывает обидно за страну?

Л. ГУЛЬКО: Ну, мне обидно за страну, когда страна не может нормально жить. Тут мы с тобой состыкуемся, когда видишь, какое вокруг творится, не буду говорить чего. За страну обидно.

К. ЛАРИНА: Это, конечно, не то что патриотические чувства. Это сожаление, что могло быть и лучше, что называется.

Л. ГУЛЬКО: Ну, а какие чувства еще? Я их называю патриотические. А эти называют их там другими, когда стоят эти ребята…

К. ЛАРИНА: Гулько 57?!

Л. ГУЛЬКО: Нет, нет, мне не 57 пока. Мне 53.

К. ЛАРИНА: Ну, потому что это он так пошутил, когда отнимал одно от другого. 53.

Л. ГУЛЬКО: 93 минус 57 я считал. 57 – это год рождения.

К. ЛАРИНА: А не 57 лет. Хотя приблизительно 57, можно и так сказать.

Л. ГУЛЬКО: Плюс-минус.

К. ЛАРИНА: Лев Гулько, к сожалению, сейчас у нас работает в таком моножанре. Хотя в свое время вел и какие-то передачи. Но вел он передачи со своим любимым партнером Константином Евгеньевичем Кровинским, которого, к сожалению, нет с нами уже сколько?

Л. ГУЛЬКО: Много. 2004-й год.

К. ЛАРИНА: Уже 6 лет.

Л. ГУЛЬКО: Будет.

К. ЛАРИНА: Я думаю, что мы о Косте должны отдельно сказать. И мы это обязательно сделаем уже в следующей части программы. Сейчас у нас новости, а потом продолжим нашу творческую встречу с Львом Гулько и обязательно включим телефон. Обязательно.

Л. ГУЛЬКО: Я готов.

К. ЛАРИНА: Пошли дальше, Лев Гулько у нас здесь в студии «Эхо Москвы». Он же и на сайте. Нас смотрят 188 пользователей. И я надеюсь, после этого объявления будет и 189. На нашем сайте.

Л. ГУЛЬКО: Давай, может, начнем. А то нам главный редактор принес уточняющие…

К. ЛАРИНА: Сейчас я скажу. Я напомню всякие наши цифры. 363-36-59 – это телефон прямого эфира. Смс +7 985 970-45-45. И вот мы говорили до программы о том, как в Прибалтике отмечают или не отмечают День Победы. Как мы и предполагали, спасибо, Алексей нам помог, принес справочку. Наш главный редактор. Так вот Латвия отмечает 8 мая день разгрома нацизма и день памяти жертв Второй мировой войны. Ну, собственно, как и вся Европа, которая отмечает день разгрома нацизма. Я так понимаю, что в Литве тоже существует этот праздник. А вот по Эстонии не скажем. Если, кстати, у кого-то есть информация, дорогие друзья, мы были бы Вам очень благодарны по поводу 8 и 9 мая. Вообще отмечаются ли эти праздники в странах бывшей советской Прибалтики. То есть в Эстонии и Литве. Кем бы Вы работали, не будучи журналистом, есть ли у Вас враги? Разве можно перейти на радио из другой профессии да еще в зрелом возрасте?

Л. ГУЛЬКО: Ну, видите. Перешел же. В зрелом возрасте.

К. ЛАРИНА: Да, ну, можно на эти вопросы на все ответить. Все-таки тогда, когда радио «Эхо Москвы» создавалось, туда в основном все перешли в основном из других профессий. И в достаточно зрелом возрасте.

Л. ГУЛЬКО: Ну, в общем, да.

К. ЛАРИНА: Потому что журналистов среди основателей радиостанции «Эхо Москвы» не было. Единственный был, по-моему, Черкизов.

Л. ГУЛЬКО: По-моему, Андрюша был, да.

К. ЛАРИНА: Лев, ты можешь напомнить, кем ты был до 93-го года.

Л. ГУЛЬКО: Я сейчас скажу. Все удивятся, мастер очистных сооружений. Если это кому-то что-то говорит. Химик-технолог называется.

К. ЛАРИНА: Ассенизатором?

Л. ГУЛЬКО: Нет, я чистил, водичку очищал. Был таким начальником большого четырехэтажного здания, где всякие процессы, аппараты происходили. А туда попадала вода из гальванического цеха, а мы ее приводили в нормальный вид перед городскими очистными сооружениями.

К. ЛАРИНА: Ты был диссидентом, я надеюсь?

Л. ГУЛЬКО: Нет.

К. ЛАРИНА: Членом партии?

Л. ГУЛЬКО: Нет.

К. ЛАРИНА: А кем же ты был? Либо одно, либо другое.

Л. ГУЛЬКО: Я был Львом Гулько. Да, я был сам по себе. А что такое быть диссидентом? Выходить на улицу? Не выходил. Протестовать? Не протестовал. Конечно, фига в кармане – это святое дело.

К. ЛАРИНА: Голоса слушал?

Л. ГУЛЬКО: Ну, слушал, я слушал музыку в основном по голосам.

К. ЛАРИНА: Ну, понимал вообще, где живешь?

Л. ГУЛЬКО: Ну, конечно понимал.

К. ЛАРИНА: При советской власти.

Л. ГУЛЬКО: С детства понимал, поскольку и мама, и папа, и бабушка, и дедушка, все понимали прекрасно, кто, где живет.

К. ЛАРИНА: Когда открылись все границы, и у вас появилась возможность выезжать, я знаю, что, кстати, в Израиле вы побывали впервые не так давно. Когда?

Л. ГУЛЬКО: Да, не так давно. Это было года 3, 4, 5.

К. ЛАРИНА: Не было таких мыслей никогда уехать?

Л. ГУЛЬКО: Мысли были. Это понятно, тут чего скрывать. Понимаешь, я не склонен, я ненавижу истерику. Ненавижу. И когда вокруг поднимается истерика, и поднимается народ и пачками начинает, мне хочется сделать обратное. Мне хочется сказать: прекратите истерику. Многие по истерике уехали. И теперь бы с удовольствием вернулись. Но, к сожалению, это было до 91-го года. Поэтому здесь уже ничего нет, вернуться невозможно. Кто-то хорошо устроился.

К. ЛАРИНА: То есть много есть знакомых, которые уехали? Да?

Л. ГУЛЬКО: Конечно. И родственников и знакомых. Конечно. Просто такая волна истерики поднялась. Что делать. Мы не поддались этой историки, и я не жалею об этом, честно. Особенно страшно было в 93-м году. В 91-м мне, честно скажу, было не так страшно. А в 93-м, да, когда всякая рвань и срань фашистская подняла голову, вот тогда мне стало реально страшно. И после этого я пришел на «Эхо Москвы».

К. ЛАРИНА: Скажи, пожалуйста, а вот то, что называешь ты сранью, рванью фашистской…

Л. ГУЛЬКО: Ну, нацисты.

К. ЛАРИНА: Нацисты, антисемиты, вообще, ты на себе это когда-нибудь чувствовал?

Л. ГУЛЬКО: Всегда. С детства.

К. ЛАРИНА: А как это проявилось?

Л. ГУЛЬКО: Да, ладно.

К. ЛАРИНА: Ну, как ладно? И в школе?

Л. ГУЛЬКО: Были в школе. Правда, в морду бил сразу. Это то, что ну естественно, чего там говорить. Проявилось, конечно, и в армии это проявлялось особенно. Когда старшина роты… Я не буду разжигать межнациональную рознь, говорить, откуда он был. Когда он там… документы были на руках, прочел, кто есть что. И именно поэтому меня стали долбачить по несколько человек сразу на одного. Поэтому. Ну, потому что москвич, потому что этот, потому что тот.

К. ЛАРИНА: Ты можешь найти все-таки объяснение. Почему так живуча эта страсть, эта ненависть к любому проявлению инаковости. Это откуда?

Л. ГУЛЬКО: Издалека. Что касается евреев, то это совсем издалека. Это понятно. Это совсем издалека. Это такой народ, который вроде должен отвечать за все и за всех.

К. ЛАРИНА: Почему это именно здесь так активно и всегда агрессивно проявляется.

Л. ГУЛЬКО: Потому что к этому приложило руку и государство, и в том числе и религия, когда она была с государством сопряжена.

К. ЛАРИНА: В России ты имеешь в виду.

Л. ГУЛЬКО: Да. Великому художнику Верещагину когда-то запретили ввозить в Россию картину, когда он путешествовал по Ближнему Востоку, он нарисовал Стену Плача. И ему церковь запретила сюда ввозить эту картину. Почему? Зачем?

К. ЛАРИНА: Хорошо, а то, что касается ненависти провинциалов к москвичам, которую ты тоже ощущаешь на себе, когда ты попадаешь в это пространство. Сейчас сам сказал. Когда в армии был. Это с чем связано? Кстати, эту ненависть и тут чувствуем.

Л. ГУЛЬКО: Ну, элементарная зависть. Кто-то должен отвечать за все, что творится у нас тут. Такое творится, а вы там жируете. Это все вещи, которые мы с тобой слышали 25 раз. Вот все деньги у вас. Все девки у вас. Все у вас. Все мясо у вас, а нам остаются крохи. А чтобы поднять задницу, и как-то чего-то там подумать, или голову напрячь, это нет…

К. ЛАРИНА: А можно какую-то закономерность вообще проследить, когда обычно всплеск этих ксенофобских настроений возникает, или это спонтанно получается? Как тебе кажется?

Л. ГУЛЬКО: Я тоже об этом думал. Не могу тебе сказать, почему и как. Ты хочешь меня спросить, нет ли кого-то за спиной у этих ребят, которые вдруг науськивают?

К. ЛАРИНА: Не знаю, какие-то обострения. Мы же их научились определять, мы эту кривую можем нарисовать. Причем даже не важно, на чем она основана, на каких-то антисемитских настроениях, или антикавказских, или антимосковских.

Л. ГУЛЬКО: Это не важно какие, ксенофобские. Абсолютно. Ну, наверное, если вдруг где-то образуется брешь и надо ее заткнуть чем-то, начинается волна этих непонятных вещей вдруг. Не знаю, для отвлечения внимания ли, для переноса главного удара на что-то ли. Не знаю, хотя мне кажется, что если бы я был на месте действующих товарищей у власти, это же вредит только вам. Только власти вредит.

К. ЛАРИНА: Ну, они, кстати, умело этим манипулируют и умело этим пользуются. Направляют в нужное необходимое русло. Или направляют в ту брешь, о которой ты сказал, которая в этом время обнажилась. Вот заткнем-ка мы ее вот этим. Как всегда, по привычке.

Л. ГУЛЬКО: Ну, да, если кто-то что-то начинает говорить: а у нас демократия. А у нас все, у нас все флаги. Я недавно посмотрел сюжет, тут вчера или позавчера. Первомайские демонстрации в Германии, и пожалуйста, она не называется фашистская, называется по-другому, нацистская партия. Но тоже они вышли. Тоже было немало. И полиция их, так тоже мне показалось несколько странно, особенно в Германии. Ну, это вроде как плюрализм.