Текст книги "Образы сущего. Доктрина этического максимализма, метафизика живого универсума"

Злом является намеренное действие, имеющее безнравственный мотив, направленное против личности. Такое действие содержит унижение человеческого достоинства, пренебрежение. Все, что мы совершаем от себя, от своего имени, без учета намерений соседа, может кем-то трактоваться как зло. В свободных сообществах, где правила еще не совершенны, так и бывает – многие произвольно трактуемые действия приводят к конфликтам, ссорам, дуэлям. Эти так называемые “неуставные отношения” зачастую являются настоящим бедствием, приносящим страдания и гибель. Поэтому совершенство общества во многом определяется совершенством действующей системы права. Закон берет на себя ответственность за некоторые неудобства, доставляемые вами вашим спутникам, исключая переживание унижения.

Но законы общества должны быть гуманными и непротиворечивыми. Законы должны быть запрещающими (как большинство заповедей), а не разрешающими. Это естественно: ведь мы стремимся к добру, а добро не требует разрешения; требуется запрещение зла. Причем, запрещать следует конкретные действия, а не принципы. Запрещающее законодательство менее ошибочно. Например, разрешение движения по правой стороне хуже запрещения движения по левой. Ибо в первом случае мы негласно “прокладываем рельсы”. Также, вместо разрешения частной собственности лучше запретить посягательство на нее. Разрешается все, что не запрещено. Разрешительное законодательство возникает в обществе рабства и страха; запретительное – в обществе свободы. Законы особенно важны в свободном обществе, где есть риск трактовки свободы как вседозволенности.

Система законов и правил представляет собой механизм обезличивания ответственности за дискомфорт личности. В целом, она уменьшает зло, что дает основание называть ее справедливой. Но она требует законопослушания граждан, без которого законы бесполезны. А законопослушание – элемент духовной культуры. Отсутствие его и несовершенство законов компенсируется моралью и идеологией. Становление общества с эффективной системой законов – длительный процесс.

Но жизнь не укладывается в прокрустово ложе правил и законов. Бывают ситуации, когда закон “молчит” или требует высокой жертвы, и тогда вступает в игру идеология. (Так, закон о воинской повинности может оказаться менее убедительным, чем долг защиты отечества.)

Самым отвратительным источником страданий может явиться идеология, потому что ее воздействие опирается на изощренную демагогию, подкрепленную культурной традицией и развитой концепцией; потому что ее поприще – человеческое сознание и душа. Все идеологии выступают от имени народа, во благо народа, все отталкиваются от гуманных идей духовных основателей, и все в той или иной мере доводят эти идеи до абсурда, ибо вынуждены создавать твердое догматическое основание. Ведь духовное учение основателя обращено к чистой душе страждущего, алчущего, вопрошающего, а идеология внедряется в массы пассивного, инерционного “электората”.

Идеология репрессивна. Она, как правило, подчиняет “электорат” лидеру (лидерам) и служит оправданием поступков, совершаемых от ее имени. В этом все проблемы. В отличие от закона, регламентирующего действия в конфликтной ситуации, идеология дает лишь интерпретацию по реальному обстоятельству. А интерпретация не может быть оспорена юридически и зависит от добросовестности ее последователей. От имени идеологии совершаются как благородные действия, так и глупые, низменные, эгоистические. Последнее и есть величайшее зло. Человечество перенесло гораздо больше страданий во имя идеи, нежели в грабежах и бандитизме. Все войны, революции, подавление свободы и инакомыслия, захват земель, геноцид народов, кровавая жестокость в укреплении держав и империй – все прикрывалось идеей.

Множественность идеологий современного мира оказывает двойственное влияние на убеждения человека. С одной стороны, она кажется очевидным доказательством их несостоятельности (что не мешает исповедовать вполне определенную идеологию), с другой, открывает человеку богатейший источник культуры, помогает определиться с собственной верой. Здесь я должен подчеркнуть, что идеологическая система – всего лишь вариант комментариев мировых смыслов. Восприятие той или иной стороны факта множественности идеологий во многом зависит от добросовестности и уважительного настроя индивида. Как всегда: все зависит от нас самих.

Итак, идеология – это основанная на некоторой концепции система установок, призванная мотивировать поведение людей в обществе. Идеологии составляют костяк культуры нации, и оказывают сильнейшее воздействие на поступки ее членов (вплоть до самопожертвования). Идеологический инструмент – эффективный и опасный.

В нашем языке есть слова, передающие разные смыслы в разных контекстах, но не всегда различие ясно осознаваемо. Так случилось со словом “добрый”. Когда мы говорим “доброе дело”, то, чаще всего, имеем в виду оценку тех, кто этим делом пользуется, для кого это дело делается. Такой же смысл мы вкладываем иногда в понятие “добрый поступок”. Но здесь возможно другое понимание: воплощение доброго намерения (желания). Будем, для определенности полагать именно последний смысл в словосочетании “добрый поступок”. Таким образом, квалификация поступка осуществляется без учета оценки его потребителем (объектом) поступка. Ясно, что эти два смысла разные. Не всегда добрый поступок в указанном смысле порождает “доброе дело”, и не всегда доброе дело инициируется добрым поступком. “Доброе дело” относительно – разным людям может данное дело показаться, кому добрым, а кому – нет. “Добрый же поступок” абсолютен, потому что желание добра людям – это просто желание, и мы не требуем его детализации. Каждый желает по-своему, но речь идет об искреннем желании, которое основано на предельном для данного индивида этическом переживании. Мы говорим “он действительно желал другому добра, он только им и руководствовался”. Важен этот индивидуальный максимализм, который при прочих равных (смысловых) условиях и призван спасти мир. Мы уверены, что это именно тот максимализм, которого требует от нас Бог.

Но мы совсем забыли “дело”. И действительно, причем здесь дело, если мы хотим оценивать этику поступка?

Иногда мы ошибаемся. Нас спрашивают, как пройти по адресу, и мы по ошибке направляем человека не в ту сторону (“хотели как лучше…”). Мы совершаем добрый поступок, который для других оказывается деструктивным. Дело в том, что в мире, где мы живем, важны не столько отношения, сколько дела, следовательно, профессиональность востребована больше, чем доброта.

Эпоха просветительства прошла под знаменем дела. Надоели слова и проповеди. Философы, ученые, политики – все повернулись лицом к делу. Речь пошла об общественно полезном деле, об идеалах нового государства – об образовании, здравоохранении, библиотеках, музеях, о свободе, о расширении горизонта мира. Энтузиасты нового общества хорошо знали, что нужно человеку, ибо видели, чего у него нет. Но они не заметили или посчитали само собой разумеющимся то, что оставалось в глубине жизни, вероятно, полагая его второстепенным, легко прилагаемым. Они забыли про личность, и в своих проектах и надеждах обезличили человека (7.4.2).

А люди все разные, и все, что может сделать государство, – это создать фон для лучшей реализации различий. Такой фон необходим, но разве он является целью цивилизации? Разве нам нужна униформа и избыток внешних атрибутов нашей жизни? Нет, мы желаем, чтобы нас выделили из толпы и признали, как уникальную, бесконечно сложную и ценную сущность. Для этого нам достаточно любви. Уже сегодня, сейчас. Дело нового общества важно, но не дело определяет доброту поведения.

Долг перед страной выступает как моральная категория, но она не имеет отношения к добру. Добрый человек не пойдет служить тюремщиком, а тюремщик нужен стране. Добрый даже в армии служить не захочет. Ибо убийство не имеет оправдания. Антиномия нашей жизни заключается в том, что без силовых структур государство невозможно, и жить вне государства невозможно, но государство возможно лишь при концентрации зла. И никто не может избежать этой всепроникающей фальши антиномии. Я знаю, что палач нужен, но я в палачи не пойду, сына не пущу, и руку палачу не подам.

Мы оцениваем уместность своих поступков на фоне собственного понятия о долге. Есть среди нас такие, кто считает своим долгом быть палачом и тюремщиком. Императивы одних могут быть не приемлемы другими, и разговор о добре и зле, вероятно, можно свести к “качеству” императива. Идея долга формируется, в основном, воспитанием, и здесь нет надежных критериев сравнения (разве что, соотнесение с моралью и законами социума). Но желание добра ближнему не имеет прямой связи с императивом. Каким бы возвышенным ни казался мотив субъекта, на какие бы прекрасные императивы он ни опирался, если в деянии нет такого желания, деяние неуместно. Если оно есть, если есть любовь, то императив вообще не имеет значения. Поэтому, я от разговора о “качестве” идеи долга ухожу в разговор о присутствии любви (и желания добра) в поступках. Любовь нравственна, гностична (4.1.4).

Мы живем и страдаем в падшем мире – в мире глубочайших заблуждений, и есть два пути спасения: (1) поддерживать жизнь и защищаться, (2) поднимать мир. Первый путь – путь законов, идей, социальных преобразований, реформ. Он использует человеческий суд, поощряя славой и благами мира. Жизнь одной личности подчинена (а порой, приносится в жертву) многим и служит интересам идеологий. Второй – путь учителей. Он обращен к божьему суду. Он не тороплив, и основан на духовном восхождении каждого человека. Суд и слава здесь разные, потому что они – реальности разных устремлений.

Некоторые пытаются основную моральную категорию – добро и зло – объявить двуединой, двойственной, двуликой. А это невозможно, потому что она представляет собой исходную этическую основу человеческих отношений. Иногда даже считают, что зло творит добро. Между тем, добро и зло – сущности не пересекаемые, абсолютные, универсальные – для Бога и человека, для всякого человека. Они чрезвычайно просты: Добро – это характеристика действия, инициированного желанием добра другому. Так же и зло, но – желанием зла.

Правила и заповеди объясняют нам, что конкретно является добром и злом для человека, как лучше нам поступать. Но в поступках законы и правила молчат; действие переживается, как самостоятельная драма со своими мотивами и интригой. Заповеди и правила – элементы идеологической системы, которая оказывает воспитательное влияние на индивида. Таких систем много, и их смысл отражает идею долга, которая абсолютизируется в рамках той или иной общины. Я уж не говорю о сообществах, где дворянская честь, рыцарское достоинство, партийная дисциплина или патриотизм занимают первые места в ряду оценок этики поступков.

Но и в религиозных установках встречаются разные принципы, – скажем, принципы “оправдания” поведения. Вот, например, два из них: (1) оправдание действием, (2) оправдание верой. В первом акцент переносится на ритуал, во втором на доверие к догмату. Я не сторонник этических обобщений такого рода, но, если есть в них какая-то необходимость, предпочел бы “оправдание мотивом”. В целом, утверждаю следующее: императивы людей выступают, как априорное знание (“в какую сторону идти”), но знания могут быть разные, а категория добра и зла универсальна.

Вернемся к примеру: Нас спрашивают, как пройти по адресу, и мы по ошибке направляем человека не в ту сторону Если мы догадываемся о своем незнании, то, желая добро человеку, должны отказаться от ответа. Но некоторым тяжелее признаться в своей неосведомленности, чем исключить ошибку, и в таком случае поступок их не является добрым – в нем отсутствует желание добра другому Добро человека, таким образом, возможно лишь при уверенности в своем знании. Если он сомневается, его отказ от совета является добром.

Возможно, человеку лишь кажется, что он знает, он не догадывается о своей неосведомленности. Знания вообще относительны – особенно в сфере рациональной деятельности. Проходит время, и мы убеждаемся в ошибочности громадной массы представлений людей прошедших времен. Но это не мешало им совершать добрые поступки.

Однако мы ясно должны сознавать, что стремление к знанию (помимо всего прочего) продиктовано стремлением к добру. И если нам дана возможность обрести знание, а мы ее игнорируем, сама эта “лень” является признаком отсутствия доброты, она и есть наше деструктивное действие.

Доброе дело совершается в соединении любви с гнозисом. Гнозис, в частности, содержит в себе нравственность – знание правильного поведения. Он диктует нам смыслы, этически наиболее приемлемые в текущей ситуации. Таковые есть для каждой ситуации. Особенность нравственного знания заключается в том, что о его существовании осведомлен почти каждый, потому что в обществе существует система воспитания. Мы можем забыть про электроны и быть уверенными, что знаем все, когда речь идет о замене перегоревшей лампочки. Но быть уверенными в знании нравственных отношений, когда речь идет о распаде семьи, может только очень самонадеянный индивид. И как правило, именно такие люди совершают злодеяния. Да, мы знаем, что существуют правила поведения, но мы не очень ими интересуемся. Например, мы поверхностно воспринимаем священные заповеди, будто они относятся не к нам. А ведь поведение – это главная область наших деяний, где знание требуется в первую очередь. Люди жили без электричества, но никогда не жили без правил поведения.

Смыслы поведения в конкретной ситуации не следует отождествлять со смысловым состоянием мира. Первые черпаются из личного смыслового генома (см. 4.1.4), они образуют нравственный багаж, на который опирается индивид в поступках. Вторые являются отражением ментального состояния общества, включающего науку, технологии, искусство, религии, политику. Рост этих двух типов смыслов происходит не синхронно. Смыслы второго типа могут расти, в то время, как мораль падает и растет число злодеяний. Технический прогресс “заглушает” духовный. Знание технократическое претендует на роль универсального знания, и в частности, – знания этики поведения. Будучи сверх меры обогащенными “науками”, мы пренебрегаем знанием этики, и смело советуем, “куда пройти по адресу”, хотя порой, догадываемся о своей неосведомленности и разрешаем себе допустить ошибку, вместо того, чтобы отказаться от совета (потому что в этот момент оказываемся недобрыми).

Обязательно ли добро приносит радость кому-то? Совсем нет. Тому тьма примеров. Отрицательным будет и ответ на вопрос “Является ли радость признаком доброго поступка?” Простой пример: Кто-то стреляет в человека и попадает в его врага; человек радуется, хотя кто-то пытался его убить.

Радость может возникнуть на почве ложных понятий и страстей. Она зависит от внушения, самовнушения, иногда принимающего характер массового психоза. Политики способны вызывать радость, однако странно было бы считать эту способность их всегда добром.

Возможно, творящий добро и хотел бы обрадовать другого, но добро – более “объемная” сущность, нежели просто радость. Добро не имеет адекватных внешних признаков, оно осуществляется внутри жизни, внутри Мирового Ресурса. И много доброго происходит незаметно, не вызывая особой радости.

Добро индивида, совершенное для одного человека, или для коллектива людей – это одно и то же добро. Оно не “возрастает” с увеличением числа “потребителей добра”, но оно “возрастает” с увеличением числа его делателей.

Человек отвечает за все, что делает, и виновен во всем, что натворил. Термин “вина” имеет смысл или судейский, или смысл сожаления. В первом случае речь идет о внешней оценке действий, и об этом я уже много написал. Но о чем сожаления, и что за ними стоит? Часто люди винят себя в том, что сделали не по злобе, но причинили вред другим. В таком случае их вина заключается в плохом предвидении событий, в слепоте, в необразованности. И общество судит эту слепоту. Действительно, многие берутся не за свое дело, и самонадеянность их приводит к беде, даже тогда, когда они желают добра. Но многие и не догадываются о своей слепоте. Они лишь потом понимают и переживают свою вину. И Бог винит нас в этом, но не судит. Ибо судить можно лишь зрячего, который знает, и поступает умышленно деструктивно, потому что руководствуется злым эгоистическим мотивом.

Винить себя не вредно, но вредно не знать свой истинный грех.

Месть – это категория зла, и ее нельзя облагораживать, обожествлять, как, например, это делает А. Дюма в романе “Граф Монте-Кристо”.

Месть – это наказание (наказание за что-то), но не всякое наказание является местью. В частности местью не является Божье наказанье, Суд. По простой причине – Бог нас любит, и Он наказывает, любя (см. 6.1.5), как наказывает свое дитя любящий отец. Монте-Кристо же свои жертвы ненавидел и считал, что его местью руководит провидение. По сути, он творил зло.

Однако современная мораль его оправдывает, как оправдывает кровную месть, “справедливые” войны, действия карательных органов. И искусство, порой, оправдывает месть. А если религия и останавливает преступника, то не призывом Бога “любите врагов ваших”, а страхом перед гневом божьим. Ибо с местью мы давно знакомы, а любовью не избалованы. И падшему миру легче поверить в Бога, который мстит, а не наказывает. Но все, что Он себе “позволяет”, – потеря уважения к грешнику. (А это наказание останавливает увы не всех злодеев.)

Если нами кто-то управляет, не важно на земле или в Космосе, то это “дьявол”. Ибо добродетель не управляет, а учит. Как же добро борется со злом? Вот так и борется – зло управляет, а добро учит. И если кто-то полагает, что зло можно победить силой (физической силой), он глубоко ошибается. Он ошибается, если думает, что зло можно одолеть в одно мгновение, т. е., опять же, силой. О нет! Вы можете выгнать злодея, можете засадить за решетку, можете убить, но, как всякая личность, он бессмертен. Остается зло во вселенной, а его нужно уничтожить вообще, не только там, где вы живете. Единственный способ это сделать – привести личность к раскаянию. Но раскаяние может быть только свободным, следовательно, поучение и терпение – вот что от нас требуется. Если бы управлением можно было достичь торжества нравственности в мире, то это уже давно бы произошло. Бог не слаб, Бог благ, и потому идеалы Его прекрасны. Как хорошо, что сила бессильна, что истина в духовных учителях!

Убить зло можно, лишь уничтожив злые намерения, и решающее влияние здесь имеют учителя. Но как различить, что скрывается под мантией наставника, как избежать лукавства, пустословия, лжепророчества? Это старая проблема, не имеющая рациональных рецептов решения, но истину нам дано разглядеть. Однако первым и решительным шагом общества на пути прогресса является дарование свободы учительству (т. е. свобода вообще). Люди сами разберутся в них. Эпоха учителей, свободы убеждений – самая лучшая в истории. Ради духовной свободы стоит потерпеть и шум, и бедность, и неустроенность материального быта.

Часто в душе индивида сталкиваются разные мотивы, и он иногда выбирает тот, который допускает жертву ближнего ради счастья человечества. На деле счастья не получается, а жертва приносится. Это наиболее горький урок жизни. Гибнут невинные ради отрезвления делателей зла. Зло выгорает вместе с праведниками на дьявольском костре истории.

Замечание

Если и существует Божий гнев, то он не выражается в физическом воздействии (см. 6.1.3, 6.1.5).

Собеседник: Ты не хочешь формулировать зло на основании действия. Но нам же надо бороться со злом.

Автор: Суд человеческий так и поступает: он судит действие. Но он и цели преследует другие. Именно: борьба с действиями, а не со злом как таковым.

С: Иначе говоря, если бьют женщину, не спеши ее защищать, быть может, это не со зла?

А: Нет, я хочу сказать, что не нужно пытаться формулировать ситуацию зла, навсегда закрепив за данным действием квалификацию зла. Так поступают все идеологи. А человек судится только по мотивам.

С: Но установки морали тоже опираются на мотивы.

А: Это невозможно, мотивы не абстрагируемы. Ценность установок только в воспитательном эффекте. Мораль – язык жизни и поведения, но в момент поступка правила блекнут, и мотивы очень далеки от установок – они конкретны и субъективны.

С: Ну, а как в случае с женщиной?

А: Опять нужно правило? Расхождение “правильного знания” с реальным действием – главная причина неточности социологических опросов.

С: Есть люди, которые не верят в Бога, но признают нравственные достоинства Библии, однако мало кто из них понимает призыв “не суди”. Большинство его отрицает, как и “любите врагов ваших”.

А: Я усматриваю два смысла этого призыва. Во-первых, судить должен тот, кому положено. Вправе ли мы вмешиваться в Божий Суд? Разве нам дано знать чужую душу и сердце.

С: Простодушие не судит, а жалеет.

А: И это вторая сторона “не суди”. Нет хуже наказания, чем богооставленность.