Текст книги "Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации"

Часть первая
Евразийская теория: новое утверждение

 
Чем глубже разум проникал
В обетованные пределы,
Тем вдохновенней постигал
Священный дух числа и меры.
 
 
Число и мера! Тайный смысл
В них бездны звездной мирозданья,
И устремляющая мысль,
И волевое указанье.
 
 
Ведь в ритмах стройных и простых
Живет и движется природа.
Растут, мужают, крепнут в них
И государства, и народы.
Периодический закон.
 
 
Животворящая идея.
Следим за бегом мерных волн,
Пред тайною благоговея.
 

П.Н. Савицкий. Число и мера

«Меня называют евразийцем…»
(Отрывок из интервью Андрея Писарева с Л.Н. Гумилевым)[8]8
  «Наш современник», 1991, № 1, с.62.


[Закрыть]

А.П.: Лев Николаевич, давайте начнем с «истоков». Сегодня Вы представляете единственную серьезную историческую школу в России. Последней такой школой было евразийство – мощное направление исторической мысли первой половины нашего века, представленное такими именами, как Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, отчасти Л.П. Карсавин и Г.П. Федотов. Насколько евразийцев можно считать предшественниками теории этногенеза Л.Н. Гумилева?

Л.Г.: Вообще меня называют евразийцем – и я не отказываюсь. Вы правы: это была мощная историческая школа. Я внимательно изучал труды этих людей. И не только изучал. Скажем, когда я был в Праге, я встречался и беседовал с Савицким, переписывался с Г. Вернадским. С основными историко-методологическими выводами евразийцев я согласен. Но главного в теории этногенеза – понятия пассионарности – они не знали. Понимаете, им очень не хватало естествознания. Георгию Владимировичу Вернадскому как историку очень не хватало усвоения идей своего отца, Владимира Ивановича.

Когда мы говорим «история» – мы просто обязаны отметить или упомянуть, какая это история, история чего? Существует простое перечисление событий – это хроника; есть история экономическая, описывающая производство материальных благ; есть история юридическая, достаточно развитая России в XIX веке, изучающая эволюцию общественно-политических институтов; есть история культуры, военного дела и так далее. Я занимаюсь этнической историей, которая является функцией природного процесса – этногенеза – и изучает естественно сложившиеся несоциальные коллективы людей – различные народы, этносы. В чем принципиальное отличие этнической истории от исторических наук, изучающих социальные структуры? Этническая история от всех прочих отличается прежде всего дискретностью, прерывистостью. Происходит это потому, что сам процесс этногенеза (как, впрочем, и всякий другой природный процесс) конечен и связан с определенной формой энергии, открытой нашим великим соотечественником В.И. Вернадским, – энергией живого вещества биосферы. Эффект избытка этой энергии у человека ваш покорный слуга назвал пассионарностью. Любой этнос возникает в результате определенного взрыва пассионарности, затем, постепенно теряя ее, переходит в инерционный период, инерция кончается, и этнос распадается на свои составные части…

Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава…[9]9
  Ежемесячный дайджест социального соразмышления «Социум», 1992, № 5. Задавал вопросы и подготовил материал к публикации Игорь Савкин.


[Закрыть]

ВОПРОС: Приходилось слышать, что Ваш, Лев Николаевич, интерес к евразийству проявился очень рано. Не могли бы Вы рассказать, как открыли для себя евразийство?

– Когда я был молод, точнее, когда я еще только поступил на первый курс исторического факультета Ленинградского университета, меня уже тогда интересовала история Центральной Азии. Со мной согласился поговорить «заслуженный деятель киргизской науки» Александр Натанович Бернштам, который начал разговор с предостережений, сказав, что самое вредное учение по этому вопросу сформулировано «евразийством», теоретиками белоэмигрантского направления, которые говорят, будто настоящие евразийцы, то есть кочевники, отличались двумя качествами – военной храбростью и безусловной верностью. И на этих принципах, то есть на принципе своего геройства и принципе личной преданности они создавали великие монархии. Я ответил, что мне это, как ни странно, очень нравится и мне кажется, что это сказано очень умно и дельно. В ответ я услышал: «У вас мозги набекрень. Очевидно, вы – такой же, как и они». Сказав так, он пошел писать на меня донос. Вот с этого и началось мое знакомство с евразийством и с научным работником Бернштамом… А в 1938 году, когда я учился на четвертом курсе и был арестован в третий раз (всего же меня арестовывали четырежды), в Крестах, в душной тесноте под нарами (я спал на голом асфальтовом полу), мне пришла в голову замечательная идея…

ВОПРОС: Считаете ли Вы себя преемником евразийской школы в исторической науке? Правильно ли Вас называют иногда «последним евразийцем»?

– Когда меня называют евразийцем, я не отказываюсь от этого имени по нескольким причинам. Во-первых, это была мощная историческая школа, и если меня причисляют к ней, то это делает мне честь. Во-вторых, я внимательно изучал труды этих людей. В-третьих, я действительно согласен с основными историко-методологическими выводами евразийцев. Но есть и существенные расхождения: в теории этногенеза у них отсутствует понятие «пассионарность». Вообще им очень не хватало естествознания. При том, что евразийская доктрина замышлялась как синтез гуманитарной науки и естествознания, синтез истории и географии. Уже при первом знакомстве с теориями евразийцев у меня возникло сомнение: правильный ли они избрали путь – сопоставление вмещающих ландшафтов и истории населяющих их этносов. Основной принцип, найденный Петром Николаевичем Савицким, видным русским географом, верен: границы России – Евразии, отделяющие этот внутренний континент от Западной Европы, проходят по изотерме января. На восток она отрицательна, что имеет следствием сильные и продолжительные морозы, а на запад она положительна – оттепели.

Другой общеметодологический принцип евразийского учения, а именно принцип полицентризма, я усвоил самостоятельно, размышляя над вопросами, которые волновали и евразийских теоретиков. Первой прочитанной мною евразийской книгой было историческое исследование Хара-Давана о Чингисхане (Э. Хара-Даван. Чингис-хан как полководец и его наследие: культурно-исторический очерк Монгольской империи XII–XIV веков. Белград, 1929). Позже я прочел в Публичной библиотеке книгу Толля о скифах (Н.П. Толль. Скифы и гунны. Прага, 1927), но ни Савицкого, ни Георгия Вернадского, ни евразийских сборников в библиотеках в те сталинские времена, конечно, не было. Правда, в экземпляре книги Толля, который мне попался, было приложение – статья Савицкого «О задачах кочевниковедения: Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского?..». Поэтому я вынужден был соображать сам и доходить до многого, так сказать, своим умом. Впоследствии, когда эмигрантская литература стала более доступной, я прочитал работы князя Н.С. Трубецкого и убедился, что задолго до открытия системологии, авторство которой приписали американскому биологу Л. Берталанфи, он использовал ее постулаты в своей практике как лингвист, этнограф и философ. Особенно важны две его работы: «К проблеме русского самопознания» и «Об истинном и ложном национализме», в которых он подвергает критике укоренившийся в нашем сознании «европоцентризм». Евразийский полицентризм предполагает, что таких центров много. Европа – центр мира, но и Палестина – центр мира. Иберия и Китай – то же самое, и т. д. Центров много, число их можно подсчитать по сходству ландшафтов.

ВОПРОС: Существует версия, что Вы, познакомились с Савицким в мордовском лагере, где он и проповедовал Вам свое учение. Когда Вы на самом деле познакомились с ним и были ли знакомы еще с кем-либо из видных евразийцев?

– Это миф, я познакомился с Савицким Петром Николаевичем много позже. В 1956 году, вернувшись в Ленинград, я некоторое время работал в Государственном Эрмитаже. Однажды я разговорился с часто захаживавшим в нашу библиотеку профессором Гуковским Матвеем Александровичем. Вот он-то и сидел в Мордовии вместе с Савицким. Когда он сказал мне, что они расстались друзьями и что у него есть адрес Савицкого, я попросил написать ему в следующем письме, что хотел бы вступить с ним в переписку. Десять лет мы переписывались, а когда я приехал в Прагу на археологический конгресс в 1966 году, он встретил меня на вокзале. Мы несколько раз встречались, долго гуляли, он рассказывал о пережитом…

ВОПРОС: Каким Вы видите будущее евразийства, есть ли у него перспективы и что наиболее актуально и ценно в нем сейчас?

– Прежде всего, надо отказаться от таких аберраций массового сознания, как европоцентризм. Считаю, что самое ценное – это то, что мы наконец-то можем разобраться в истории человечества, рассматривая последнее не как единое целое с единственным центром в Европе, а как мозаичную целостность, вид, разбитый на разные ландшафты.

В этой связи многократно усиливается роль географии. Благодаря евразийству и той солидной исторической подготовке, которой обладали евразийские теоретики, ныне можно объединить такие науки, как история, география и природоведение. И в этом я вижу главное научное достижение, а равно и главную научную перспективу евразийства. Что же касается политики, то я в этом деле специалист никакой и ничего в этом не понимаю, но я знаю одну простую вещь, что если вы оскорбляете людей обидчивых, то они на вас рано или поздно очень обидятся и вам этого не простят…

ВОПРОС: Аполлон Кузьмин на страницах «Молодой гвардии» обвинил Вас в русофобии. Что бы Вы могли ему ответить?

– Считаю, что полемика с А. Кузьминым по вопросам пассионарной теории этногенеза бессмысленна: спорить на научные темы на уровне низкопробных острот и нечистоплотных намеков – занятие недостойное. Ограничусь некоторыми историческими не то ошибками, не то передержками А. Кузьмина, касающимися русской истории. Перечислять их все невозможно и не нужно.

В целом как способ полемики А. Кузьмин избрал надежный прием: излагая взгляд оппонента, он его искажает, а потом опровергает собственное искажение…

Почему-то А. Кузьмин приписывает мне абсурдное утверждение, что пассионарный толчок XIII в. н. э. «спустился» только на двух людей – Александра Невского и Миндовга. Это еще одна демонстрация «полемического метода» А. Кузьмина, черпающего представления о взглядах оппонента из собственной фантазии.

Перейдем к примерам из русской истории. Аргументация А. Кузьмина слишком неряшлива. Он ссылается на антимонгольские летописи, воспринимая их некритично. Утверждая, что археологические материалы подтверждают «страшную картину разорения», он не может объяснить, почему церкви во Владимире, Киеве и многих других городах не были разрушены и сохранились до нашего времени. Более того, если считать, согласно Кузьмину, что «население России составляло свыше 11 миллионов человек», то как могли монголы, которых было всего 700 тысяч, завоевать и покорить такой большой, храбрый и культурный народ? Такое предположение обидно не только для наших предков, но и для нас…

Особенно досадно, что Кузьмин спутал два разных похода Тимура на Золотую Орду: 1) 1391 г., когда он одержал победу при Кондурче, впадающей в Волгу, а не в Каму (как пишет А. Кузьмин); 2) 1395 г., когда Тимур вошел в Рязанские пределы и разорил Елец, но принужден был отступить из-за восстания черкесов, дагестанцев и татар на Кубани и Тереке.

Волжские татары оказались барьером для наступления «Востока» на Россию, а в 1406 г. одно появление Шади-бека на помощь Москве заставило Витовта отступить, не принимая боя.

Точно так же Василий I в 1391 г. пришел на помощь Тохтамышу, он вовремя оттянул свои войска, а второй раз в 1395 г. мобилизовал армию против Тимура, но тот успел отступить, не входя в соприкосновение с русскими.

Разбирать дальнейшие ошибки А. Кузьмина неинтересно. Ограничимся тезисом. Согласно нашей реконструкции, Россия испытывала угрозу с Востока и с Запада, и от Тимура и от Витовта. В обоих случаях Золотая Орда защитила Россию от вторжения и продолжала находиться в союзе с Москвой до своего распада в начале XV века. Разгром Москвы в 1382 г. – всего лишь набег внутри политической системы, инициаторами были суздальские князья. Это событие такого же порядка и значения, как и любая из междоусобных войн на Руси XII–XV вв.

Вряд ли кто-нибудь из читателей согласится с А. Кузьминым, что «доносы – реакция на деспотический режим и связанное с ним беззаконие». Так же думали Сталин, Берия, Ежов и др. Я с А. Кузьминым не согласен, особенно по части лживых доносов. Удивительно, что А. Кузьмин обвиняет меня, русского историка и этнографа, в русофобии. Ведь сам он вслед за К. Марксом считает, что душа русского народа «подавлена, растлена и иссушена» монгольским игом, а это и есть самая настоящая и неприкрытая русофобия. Более того – эта русофобская легенда очевидно опровергается историческими фактами. После XIV века русский народ создал великое государство, 600 лет шедшее от победы к победе. Этого с «растленной и иссушенной» душой сделать было нельзя.

Кузьмин удивительно безграмотен. Он утверждает, что среди евразийцев не было ни одного серьезного историка. Мне было просто стыдно это опровергать. Противоположность Запада и Востока вовсе не главное: главное – принцип полицентризма. Утверждение о якобы имевшем место влиянии Грушевского на евразийцев совершенно неверно и никакой реальной основы под собой не имеет. Что касается «наднациональных» влияний («вроде исихазма»), то я удивляюсь, как это меня не обвинили еще в космополитизме: был бы полный набор (вместе с русофобией)… По поводу энергетических импульсов, приходящих из космоса, я выскажусь в другом месте… На этот вопрос отвечает специальная статья, подготовленная с участием астрофизика. И два слова о «поработителях» – без ярлыков Кузьмин не может. Я думаю, что не следует прибегать к неуместному морализаторству там, где должен быть строгий объективный анализ. Если Кузьмин имел в виду пресловутое «монголо-татарское иго», то я еще раз повторю: они не были поработителями по вышеперечисленным причинам. А по поводу ненависти евразийцев к русским – посудите сами, ведь русские и есть евразийский народ – так как же они могут сами себя ненавидеть?! Известное дело: поскреби русского и найдешь татарина, и наоборот. Откуда взялась эта самая русофобия, то есть настоящая русофобия, я описал в работе «Черная легенда», напечатанной в журнале «Хазар». Она взялась с 1260 года, когда монгольское войско во главе с Кит-Буга нойоном и Хуламурханом, взяв Багдад, повернуло на Иерусалим, чтобы освободить Гроб Господень. Мусульмане сопротивлялись этому. Внезапно умер верховный хан Менге. Хан Хубилай узурпировал его престол, и разразилась гражданская война. Многие войска были возвращены из похода, а оставшиеся потерпели поражение в том самом, 1260 году.

Когда в Европе узнали, что предводитель разбитого войска Кит-Буга нойон христианин, как и большая часть его воинов, то поднялся страшный шум: как могли крестоносцы-тамплиеры помогать мусульманам разбить христианское войско? Тамплиеры в ответ стали ругать монголов, что, мол, монголы хуже самого черта и что христиане они сомнительные, то есть восточные христиане, а от православных самого Бога тошнит и потому надо их бить. Однако не все поверили их словам. И Филипп Красивый, король Франции, истребил всех тамплиеров в 1314 году. Но тамплиеры остались в других странах – в Германии, Англии, Кастилии, Арагоне, – и всюду они продолжали говорить, что монголы – это порождение сатаны, что с ними надо бороться и уничтожить их. Таким вот образом сложилась в Европе «черная легенда» о том, что религиозный долг всех христиан, т. е. католиков, бить монголов и их союзников.

Союзниками монголов были русские князья. Начиная с Ивана Калиты Москва была верным союзником Золотой Орды. Русофобия выводится из монголофобии как сопутствующее явление…

ВОПРОС: Были ли Вы знакомы с Вернадскими, отцом и сыном?

– С Владимиром Ивановичем Вернадским я не был знаком, я как-то все больше по тюрьмам сидел в то время… С Георгием Владимировичем Вернадским я также не был лично знаком, но мы с ним переписывались.

ВОПРОС: А каково было место в евразийстве монархической идеи, на Ваш взгляд?

– Возьмите работы князя Трубецкого и посмотрите: довольно слабое место они отводили в общественном устройстве России монархическому принципу. Петра Первого Трубецкой ругает всеми словами, а монархическая идея – он считал – может быть, а может и не быть, он не хотел предрешать выбор народа. Самое главное – «не попасть к немцам на галеру», к европейцам то есть. Я с ним полностью согласен, это самое главное. Я не хочу быть у немцев на галерах. Это уже было у нас не однажды.

Евразийский тезис: надо искать не столько врагов – их и так много, а надо искать друзей, это самая главная ценность в жизни. И союзников нам надо искать искренних. Так вот, тюрки и монголы могут быть искренними друзьями, а англичане, французы и немцы, я убежден, могут быть только хитроумными эксплуататорами.

ВОПРОС: По поводу союзников – Вы не могли бы сейчас указать, кто они, нынешние союзники России?

– Ей-Богу, не могу, не сейчас. Я очень долго болел, у меня был инсульт, и я не знаю, что делается в мире. Знаю одно и скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство.

* * *

От редакции «Социума»: Мы готовили этот материал в печать, когда пришла скорбная весть о смерти Льва Николаевича Гумилева…

Тяжело и горько об этом говорить. Не стало еще одного из тех, кто составляет золотой фонд нации. Лев Гумилев был Рыцарем Науки и Поэзии и служил им всю жизнь преданно и бескорыстно.

Со страниц этого интервью встает деятельный, полный жизни человек: он полемизирует с противниками, увлеченно рассуждает о будущем… Запомните его таким!

Заметки последнего евразийца[10]10
  Печатается по рукописи.
  Сразу возникает вопрос: почему Л.Н. Гумилев назвал себя «последним» евразийцем? Конечно, не потому, что он считал евразийскую теорию законченной и не нуждающейся в продолжателях! Наоборот, он страстно мечтал о ее дальнейшем развитии, о появлении новых ее последователей. Но при этом Гумилев был действительно «последним евразийцем» – членом особого Духовного братства, если угодно, партии, сложившейся в русской эмигрантской среде. Из писем П.Н. Савицкого к Л.Н. Гумилеву, отрывки из которых включены в настоящую книгу, читатель увидит, что Л.Н. Гумилев был единственным советским ученым, которого отцы-основатели евразийской идеологии признали за «своего». С кончиной Л.Н. Гумилева плеяда евразийцев-«партийцев» прервалась. А жизнь теории продолжается, перспективы ее грандиозны. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть]
(Предисловие к сочинениям кн. Н.С. Трубецкого)

Когда эвакуированные в Галлиполи в 1920 г. войска П.Н. Врангеля начали анализировать причины своего поражения, среди наиболее творческой и интеллектуальной части Белой армии возникла проблема осмысления последствий и причин Великой революции 1917 г.; одни из эмигрантских мыслителей полагали, что они оказались свидетелями случайного переворота, эксцесса, который вот-вот пройдет как страшный сон; другие считали, что гибель монархии была неизбежна, но на смену прогнившему строю должна прийти парламентская республика с капиталистическим экономическим строем, копирующая западноевропейские демократии. Третьи, которых было очень мало, пытались разобраться в глубоких исторических причинах судьбы России. Эти пришли к парадоксальным выводам в экономическом, политическом и идеологическом аспектах и категорически разошлись с монархистами-реакционерами и либеральными конституционалистами. Те и другие сочли третье направление близким к большевизму, за исключением вопроса о религии. Новое направление получило название «евразийство». Видными представителями его были П.Н. Савицкий, географ, Г.В. Вернадский, историк и кн. Н.С. Трубецкой, лингвист, этнограф и философ, статьи которого, объединенные в публикуемом томе, удостоены внимания советской научной общественности вследствие их оригинальности и серьезности, хотя, разумеется, читатель может относиться к новым точкам зрения сколь угодно критически.

Евразия, евразийство и евразийцы – слова, или термины, перечисленные в заглавии, имеют совершенно разное значение, а тем самым и смысл. Евразия – термин географический, с него и начнем.

Отец истории, стало быть и исторической географии, Геродот разделил известную в его время сушу на части: западнее Эгейского моря – Европа, восточнее – Азия, а южнее Средиземного моря – Африка. Для его времени такого деления было достаточно, но через две тысячи лет, в эпоху великих открытий, выяснилось, что Европа – просто западный полуостров огромного континента, как Индия – южный, Китай – восточный, Япония, Филиппины и Зондские острова – прибрежные архипелаги, а Средиземное море – залив, образовавшийся в недавнюю геологическую эпоху из-за грандиозного землетрясения.

До тех пор, пока география была служебной сферой практической деятельности, такого деления было достаточно, но с появлением научной географии, включившей в себя биосферу, и даже антропосферу, стало ясно, что деление Геродота неконструктивно, а принцип его – контуры литосферы – взят произвольно и неудачно.

В самом деле: ландшафты Сирии и Ливии похожи друг на друга, тогда как Северная Африка и леса Судана разделены подлинной биосферной границей – Сахарой. Чтобы сохранить номенклатуру Геродота, приходится писать: «Африка севернее Сахары» и «Африка южнее Сахары». А не проще ли удобный термин: «Афразия»?

Еще нагляднее необходимость деления континента на крупные регионы: Индия, ограниченная Гималаями, джунглями Бирмы и пустыней Белуджистана, «Срединная равнина», которую мы называем «Китай», – субтропическая область, орошаемая муссонами, и Великая степь от Хингана до Карпат, ограниченная с юга пустынями и горными хребтами, а с севера широкой полосой леса – «таежным морем», за которым расположилась особая циркумполярная область тундры, со специфическими экологическими условиями.

Западный полуостров континента от внутренней его части отделяет атмосферная граница – положительная изотерма января. Гольфстрим смягчает климат Европы и делает его непохожим на резкоконтинентальные условия Евразии – страны, лежащей между Желтым и Балтийским морями. Эта физико-географическая разница была столь очевидна еще в древности, что китайцы III в. до н. э. соорудили Великую стену между двумя природными регионами; то же самое сделали персы около Дербента и в Средней Азии. Китайцы называли северных кочевников – хунну, персы – саками. Романо-германские народы, составлявшие собственную мозаичную целостность, постоянно осуществляя натиск на Восток, пределом этого натиска искусственно избрали Уральский хребет. Когда же стало ясно, что завоевание «Восточной Европы» неосуществимо, завоеватели перенесли агрессию за океаны: в Америку, Австралию и южную Африку, но эта тема лежит вне наших интересов.

Из изложенного ясно, что широко распространенные понятия «Запад» и «Восток» бессмысленны, точнее, неверны. Под «Западом» обычно понимается романо-германская суперэтническая общность, а под «Востоком» вся остальная ойкумена, включающая в себя пять суперэтнических регионов: Островной, Дальний Восток, Китай, Индию, Афразию и Евразию[11]11
  Евразия – в трудах европейских географов до XVIII в. называлась Татарией.


[Закрыть]. Кроме того, существовали и поныне существуют понятия «Черная Африка» южнее Сахары, Черная Австралия, Меланезия, индейские регионы в Америке и Циркумполярный регион. И это только в первом приближении!

Может показаться, что эта преамбула не нужна для понимания мыслей изучаемого автора. Нет! Любому читателю следует научиться понимать чужие научные идеи и проверять их логику, а также соответствие идей фактам. Ради последнего необходимо уточнить понятие «этнос».

Издавна, со времен Верхнего палеолита, люди, как вид Homo sapiens, населили всю сушу Земли, за исключением арктического и антарктического ледниковых массивов. Этому факту способствовала исключительная пластичность вида Homo sapiens, способного адаптироваться в разных ландшафтах и климатических условиях. Но эта пластичность и приспособляемость повлияли на возникновение разнообразия людей, всегда живших коллективами, непохожими друг на друга. Эти коллективы называются «этносами», и каждый из них имеет оригинальную внутреннюю структуру и собственный стереотип поведения. Этнические различия не мыслятся, а ощущаются по принципу: «это мы, а все прочие – иные». Так было и так есть, пока человек остается человеком.

Этносы, возникшие в одном регионе, в одну эпоху, а тем самым от одного импульса [137], в советской науке – этнологии – называются суперэтническими целостностями. Они часто образуют мозаику типов, культур, политических образований. Каждый этнос, в свою очередь, включает в себя субэтносы – мелкие группы, отличающиеся друг от друга иногда языком, иногда религией, иногда родом занятий, но всегда стереотипом поведения. Этносы – члены одного суперэтноса не всегда похожи один на другой, но всегда ближе друг к другу, чем к этносам других суперэтносов, как по ментальности, так и по поведению. Таковы этносы – нации романо-германского мира: немцы, французы, англичане, итальянцы, поляки, чехи, шведы и испанцы. Они целостность по отношению к представителям «мусульманского мира»: арабам, персам, тюркам, берберам и туарегам – или этносам Евразии: русским, татарам и якутам.

Изложенное здесь – простое применение системного подхода [25], хорошо известного и давно принятого в советской науке, кроме истории, так как для последней нужен особый параметр – координата времени. Так, в I в. римляне и эллины были целостностью – «античным миром», а кельты и тевтоны в него не входили. Так и православная Византия не составила единого суперэтноса с Евразией, несмотря на то что ветви восточного христианства распространились в Евразии до Китая.

Но каждая системная целостность имеет темпоральную протяженность, иными словами, начало и конец. Для этнических процессов время существования удалось подсчитать: 1200–1500 лет. Византия и славянство возникли одновременно: первая – как христианская община, возникновение второго – эпизод Великого переселения народов. Начала ознаменовались взрывом пассионарности как диссипацией энергии живого вещества биосферы. Ничего оригинального в этих процессах не было: все остальные этногенезы протекали так же и в те же сроки.

Кн. Н.С. Трубецкой дал подробные дефиниции задолго до открытия системологии, авторство которой приписано американскому биологу Л. фон Берталанфи. Предшественник американского ученого, советский врач А. Богданов, окрестивший свои взгляды «Тектологией», хотя и успел опубликовать свою работу, не был замечен. Та же участь постигла книгу кн. Н.С. Трубецкого: «К проблеме русского самопознания» (София, 1927). Он не употребляет привычного термина «этнос», заменяя его русским словом «лик», а понятие «суперэтнос» – «многонародной личностью» в совокупности с ее физическим окружением. Так для нашей страны это Россия – Евразия, ныне СССР, вместе с МНР, охватившая весь физико-географический регион континента, в котором народы связаны друг с другом достаточным числом черт внутреннего духовного родства, существенным психическим сходством и часто возникающей взаимной симпатией (комплиментарностью).

Тому примером служат отношения русских и бурят в Забайкалье и контакты русских и татар на юго-восточной границе Московского царства.

В статье «Об истинном и ложном национализме» князь Н.С. Трубецкой отмечает, что «человек с ярко выраженной, эгоцентрической психологией бессознательно считает себя центром вселенной… Поэтому всякая естественная группа существ, к которой этот человек принадлежит, признается им самой совершенной. Его семья, его сословие, его племя, его раса кажутся ему – лучше остальных! Романо-германцы, будучи насквозь пропитаны этой психологией, всю свою оценку культур земного шара строят именно на ней. Поэтому для них возможны два вида отношения к культуре: либо признание, что высшей и совершеннейшей культурой в мире является та… к которой принадлежит „оценивающий“ субъект, либо признание, что венцом совершенства является не только эта частная разновидность, но и вся сумма… родственных культур, созданных всеми романо-германскими народами. Первый вид называется в Европе узким шовинизмом, а второй – общий романо-германский шовинизм – наивно именуется „космополитизмом“».

Надо особо отметить, что претензии на всемирность собственной культуры характерны далеко не для всех «межнациональных ликов», т. е. суперэтносов. Так, индусы с их системой каст, образовавшейся в VIII в., стремятся к изоляции собственного этнического коллектива. Напротив, мусульмане охотно принимают в свою среду тюрок, малайцев, негров-банту, не требуя подражательности в культуре. Евразийские народы (хунны, тюрки, сельджуки, монголы) переселяются в ландшафты, сходные с родными им, и ищут компромисса с народами, даже ими покоренными (см. ниже раздел «Соседи Евразии». Подобно романо-германцам вели себя предки современных китайцев, народ государства Срединной равнины. Их политика в отношении соседей сводилась к «окитаиванию» последних или к прямому уничтожению.

Как шовинизм, так и космополитизм европоцентризма с позиций Науки вредны для всех неромано-германских этносов, как переливание крови несовместимых групп. Причем одинаково вредны как теория, так и практика европеизации. Ведь этнос – это процесс адаптации к определенному ландшафту, и навыки чужого этноса, называемые цивилизацией, отнимают у аборигенов силы, необходимые для собственного хозяйства; либо, что еще хуже, прививают детям аборигенов навыки, часто убийственные во внеевропейских условиях (алкоголизм, наркомания).

Итак, европоцентризм – явление бедственное, а иногда даже гибельное. Его не компенсирует и трансплантация европейской школьной науки. Школьное образование, несовершенное само по себе достижение романо-германской культуры, при механической пересадке его в иную среду приносит более вреда, чем пользы. Годы, затраченные на освоение школьной программы, часто лишают детей необходимых для повседневной жизни навыков и дают информацию, в жизни неприменимую и потому неизбежно забываемую.

Таким образом, и космополитизм, как любая другая форма навязывания своих навыков иным суперэтносам является разновидностью шовинизма и, будучи таковым, не может рассматриваться как благо.

Какую ситуацию в межэтнических отношениях Н.С. Трубецкой считает оптимальной? Начнем с понятия «национализма», который в его «истинном» виде Н.С. Трубецкой считает безусловно положительным.

Истинный национализм состоит не в заимствованиях у чужих этносов и не в навязывании соседям своих навыков и представлений, а в самопознании. Это долг, хорошо сформулированный двумя афоризмами: «познай самого себя» и «будь самим собой».

При этом кн. Н.С. Трубецкой отмечает, что признание самопознания целью жизни как человека, так и этноса – мысль не новая. Высказал ее еще Сократ, но он не придумал ее, а «прочел на надписи храма в Дельфах». Принцип самопознания «одинаково приемлем для всех людей без различия национальностей и исторических эпох». Прочность и жизнеспособность этого принципа Н.С. Трубецкой видит в диалектическом единстве задач самопознания, решаемых на личном уровне и уровне этноса. Развивая свою идею, кн. Н.С. Трубецкой приходит к выводу, что «самопознание логически связано с понятием личности», а народ (этнос) он рассматривает как «коллективную личность». В наше время это формулируется несколько иначе: этнос есть личность на популяционном уровне, выраженная как самобытная культура. Но перефразировка не изменяет смысла.