Текст книги "Ленин без грима"

Лев Ефимович Колодный
Ленин без грима

© Колодный Л.Е., 2016

© ООО «Издательство „Вече“», 2016

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2016

Предисловие

В образе питерского рабочего в волосатом парике под кепкой, гладко выбритый, по подложным документам на имя Константина Петровича Иванова предстает Ленин на фотографии, сделанной в августе 1917 года. Таким неузнаваемым выглядел он, когда за ним безуспешно охотились «ищейки Временного правительства», как писали историки. В завалящейся кепке и одежде, со щекой, перевязанной тряпкой, явился нежданно-негаданно Ильич в Смольный, когда его соратники круто заварили кашу Октябрьской революции.

Наш вождь любил перевоплощения.

В годы первой русской революции вернулся однажды Ленин из-за границы домой в таком виде, что жена его не узнала: со сбритой бородой и усами, под соломенной шляпой. Тогда видели его в Москве в больших синих очках, какие носили слабовидящие…

Да, уважал маскарады Владимир Ильич, макияж, грим, парики. Пользовался ими, как артист. Парик, тряпку со щеки долго не снимал, даже попав в штаб революции, гудящий, как растревоженный улей.

Когда избавился от необходимости прибегать к парикам, за дело взялись партийные публицисты и представили миру Ильича в образе великого пролетарского вождя, пророка ленинизма, в гриме святого трудящихся всех стран. Наше время снимает с лица Ленина мастерский грим. Но накладывает на него столь же густой черный, превращая в исчадие ада. Кем был на самом деле Владимир Ильич Ульянов-Ленин?

Я давно хотел ответить на этот вопрос для себя. В музее «Кабинет и квартира Ленина в Кремле» увидел на письменном столе телефонную книжку, снял с нее копию и описал в «Московской правде». Оказалось, большинство тех, кому звонил Ленин, расстреляны. Ходил с вопросами к Лидии Фотиевой, секретарю вождя, расспрашивал телефонисток кремлевской АТС, стенографистку Володичеву, записывавшую ленинское завещание, ездил в Горки с водителем Гилем, стоявшим рядом с Лениным во время покушения у завода Михельсона. (К слову сказать, от него остался один камень на месте покушения и памятник.)

Чем больше узнавал о нем, тем сильнее крепло убеждение: не надо сносить памятники, закрывать музеи Ленина, тревожить могилу на Красной площади. Даже непримиримые идейные противники признают: этот человек «сыграл поразительную по силе и влиянию роль в истории. В сравнении с ним Наполеон – мелочь».

Опыт компартии Китая, превратившей отсталое государство во вторую экономику мира, доказывает: СССР, как геополитическая реальность, и КПСС, как правящая партия, могли бы и впредь существовать в мире, если бы «прорабы перестройки» не наделали роковых ошибок.

Ленин за эти ошибки не отвечает.

Можно многое узнать о нем, не проникая в секретные архивы. Достаточно прочитать мемуары, собранные в «Воспоминаниях о В.И. Ленине», чтобы лучше понять, кем был Ильич, как называли вождя Октябрьской революции современники, начиная от членов Совета народных комиссаров, кончая рабочими от станка Питера и Москвы. Поэт Николай Полетаев в 1924 году писал:

 
Портретов Ленина не видно,
Похожих не было и нет.
Века уж дорисуют, видно,
Недорисованный портрет.
 

Моя книга – еще одна попытка написать портрет этого человека. Больше, чем о нем, написано только о Христе.

Отпала необходимость каждое слово о Ленине визировать в Институте марксизма-ленинизма, где мне полвека назад не разрешили сообщить в газете, что рост его 164 сантиметра. Можно рассказывать о всем, что скрывалось от народа. Этим я воспользовался и написал книгу «Ленин без грима». Она вышла в 2000 году. Второй раз опубликована десять лет назад. Надеюсь, и в 2016 году ее прочтут.

Глава первая

Явление вождя в Палашах

На московскую землю Владимир Ильич Ульянов ступил в конце лета 1890 года, когда ему было двадцать лет.

«Впервые В.И. Ленин приехал в Москву не позднее 20 августа (1 сентября) 1890 г., когда направлялся из Самары в Петербург для переговоров о сдаче экстерном государственных экзаменов при Петербургском университете за курс юридического факультета». Это первая цитата, которую делаю из известной, выходившей не раз книги «Ленин в Москве и Подмосковье», составленной стараниями сотрудников бывшего Института истории партии МГК и МК КПСС при помощи краеведов, журналистов.

Мне могут сказать: «Что нового можно рассказать на эту тему, если она разрабатывалась, как золотая жила, десятки лет усилиями множества людей?»

Не собираюсь открывать новые ленинские места в Москве, хотя это и возможно, несмотря на тотальные поиски. В 70-е годы я побывал в одной коренной московской семье, где увидел бюст вождя, отлитый из чугуна сразу после его смерти, хранимый как реликвия. Увидел старинные часы фирмы «Мозер» в серебряном футляре, по преданию, подаренные самим Лениным покойному московскому рабочему-партийцу из этой семьи в благодарность за предоставленный приют после революции 1905 года в доме, располагавшемся некогда в восточной части города, где жили пролетарии. Дом этот, деревянный, одноэтажный, сохранился на семейной фотографии. У меня нет сомнений, что в один из приездов до Октября, в промежутке между эмиграциями, Ленин мог однажды заночевать на глухой окраине в семье рабочего, проверенного партийца. Из этой семьи вышел в люди будущий начальник знаменитой Таганской тюрьмы, назначенный на ответственную должность за заслуги перед революцией.

Однако никаких документов, подтверждавших этот факт ленинской биографии, не сохранилось, кроме воспоминаний преклонных лет москвички. Она видела основателя партии, будучи ребенком, когда Ленин оказался в их доме, а уходя, оставил щедрый подарок – карманные часы. И я ей поверил, потому что часы дарил он не один раз.

Поскольку, повторяю, документов никаких нет, и найти их практически невозможно, то и написать об этом факте, когда я узнал о нем, оказалось нельзя: разрешения на такую публикацию Институт истории партии никакому бы автору не дал. Своего корреспондента, члена этой семьи, если память мне не изменяет, Николая Ивановича Какурина, просил я написать все, что ему было известно об этом эпизоде, чтобы хоть какой-то документ в архиве остался. Но не сумел его подвигнуть на такой труд. И сам не вдохновился. Маячил перед глазами образ начальника Таганской тюрьмы в командирской гимнастерке с шашкой на боку, увиденный мною на семейной фотографии. Он-то и стал преградой на пути к стиранию «белого пятна» в биографии вождя. Не хотелось идти по следам тюремщика, даже если по ним представлялась возможность выйти на явный ленинский след. Хотя, вообще говоря, это интересная работа – пройтись по пыльным тропинкам тюремщиков с дореволюционным партийным стажем.

Каждая из таких дорожек приведет рано или поздно к тракту или шоссе, магистральному пути, каким вошел в историю Ленин…

Так вот, с берегов Волги экстерн Владимир Ульянов ездил сдавать экзамены в Петербургский университет. Для этого ему следовало приезжать в Москву на Рязанский вокзал (ныне Казанский), перебираться на Николаевский, чтобы ехать в Петербург. Почему с Рязанского вокзала да не направиться в московскую гостиницу, а оттуда в центр, в Московский университет, славившийся юридическим факультетом, где также можно было бы сдавать экзамены? К слову сказать, экстернат в Московском университете просуществовал много лет, я в 1950 году чуть было не поступил на это захиревшее отделение, но его как раз тогда прихлопнули, переведя всех экстернов в заочники…

Прибывающий тогда в Москву путешественник на Каланчевской площади чувствовал себя далеко от центра города, на его окраине. Нужно было нанять извозчика и по Домниковке, ныне не существующей, двинуться к Садовому кольцу, далее проследовать в гущу Москвы, где на площади около ста квадратных километров проживало около миллиона жителей.

Всех, по головам, пересчитали по переписи 1898 года, когда число москвичей перевалило за миллион. То есть наша Москва была в десять раз меньше, чем сегодня: и по территории, и по населению (с присоединением в XXI веке территории Московской области до границы Калужской области – и того больше). Но и тогда она была Москвой с Кремлем, десятками монастырей и сотнями церквей, Московским университетом и Московской консерваторией, галереей братьев Третьяковых и библиотекой Румянцевского музея, Большим и Малым театрами, множеством торговых рядов, тьмой трактиров, меблированных комнат, ресторанов, подворий.

Московский городской голова внедрял в быт водопровод, канализацию, строил новые Верхние торговые ряды на Красной площади, здание городской Думы… Москва слыла крупнейшим культурным центром России, где появлялись на свет симфонии и оперы Чайковского, романы Льва Толстого, рассказы Чехова, картины Левитана, дворцы Шехтеля, издавались десятки журналов и газет, множились типографии и издательства…

Однако, как мы знаем, наисильнейшее воздействие оказали на будущего вождя другие источники вдохновения, и особенно писатель, создавший в царской тюрьме роман под названием «Что делать?».

Неизвестно, останавливался ли Владимир Ульянов в Москве на пути в Питер, чтобы осмотреть достопримечательности, и если задерживался, то на какой срок.

Обстоятельства складывались так, что вслед за старшими детьми в семье Александром и Анной отправился он за образованием в столицу империи. Первым проторил путь в университет Александр Ульянов, подававший большие надежды в науке; в Питер проследовала и литературно одаренная Анна Ульянова. Старший брат, как известно, принял участие в покушении на императора Александра III, к счастью, не удавшемся. Помилования непреклонный Александр не попросил у царя и был казнен вместе с друзьями-заговорщиками, последовавшими тернистым путем разгромленной «Народной воли», державшей в страхе семью Романовых.

В отличие от старшего брата и старшей сестры Владимир не поехал в столицу, а поступил в Казанский университет, откуда его вскоре исключили за участие в студенческих волнениях, выслав в родовое имение деда Кокушкино, под Казанью. Спустя год с небольшим, после неоднократных ходатайств с просьбой разрешить завершить высшее образование, Владимир Ульянов, брат повешенного государственного преступника, получил на это право. Выбор пал на Петербургский университет. Почему?

В Петербурге решила учиться любимая Владимиром сестра Ольга, девушка талантливая, подавшая в августе 1890 года прошение на Высшие женские курсы. Девушек в университет по тогдашним правилам не принимали. В том же августе приезжает в Питер и ее брат.

На следующий год четыре раза наведывался Владимир в университет, совершая дальние путешествия с берегов Волги через Москву к берегам Невы. Вскоре Ольга умирает. На Волковом кладбище появляется первая могила Ульяновых.

Поредевшая семья после кончины отца, казни брата и смерти сестры, после отделения решившего жить в Петербурге Владимира переезжает с Волги на постоянное место жительства в Москву. Это событие произошло в конце лета 1893 года, когда пришла пора поступать в университет младшему сыну в семье, Дмитрию, выбравшему медицинский факультет Московского университета.

Чем объяснить, что Ульяновы, оставшись без кормильца, могли свободно переезжать из города в город – из Симбирска в Казань, из Казани в Самару, из Самары в Москву, жить в хороших домах при полном достатке на квартирах как зимних, так и летних?

Это объясняется тем высоким положением, какое занимали в империи врачи и учителя.

Врачом (последняя должность – доктор Златоустовской оружейной фабрики) был дед по матери Александр Бланк, по специальности врач-хирург и акушер, по призванию бальнеолог, поклонник водолечения.

Учителем стал отец Илья Ульянов, служивший директором народных училищ губернии, удостоившийся чина действительного статского советника (по табели о рангах на штатской службе – приравнивался к чину генерала на военной службе). Оба – отец и дед – всем, что заработали, обязаны себе. Жены их, естественно, не служили, занимались детьми. Бланк оставил дочерям в Кокушкино усадьбу с землей, крепостными, помещичьим домом.

Илья Ульянов владел городской усадьбой в Симбирске. Продав ее, семья могла купить хутор Алакаевку под Самарой, с домом и землей, где, как в Кокушкино, жили и летом, и зимой.

Придя к власти, внук Бланка и сын Ульянова обещал, что народный учитель будет поставлен в Советской России в особое положение, в каком не пребывал при самодержавии. Слово не сдержал. Учитель и врач, библиотекарь и инженер, артист и журналист, как любой интеллигент, оказались в числе наиболее низкооплачиваемых трудящихся в социалистическом отечестве.

Никто из советских учителей, врачей не мог мечтать о таком количестве детей, о таком достатке, который имел провинциальный деятель народного образования Ульянов…

Итак, в августе 1893 года коренные волжане Ульяновы стали надолго москвичами, не испрашивая на то разрешения властей, не зная трудностей и мучений с «пропиской». Вдова Мария Александровна Ульянова, жившая на пенсию мужа, переезжала из города в город, но и давала образование всем детям, которые (при платном обучении) занимались в гимназиях, университетах и на высших женских курсах.

Первая московская квартира Ульяновых находилась в Большом Палашевском переулке, в надстроенном позднее верхними этажами старом доме, невдалеке от Тверской.

Неделю Владимир прожил с родными. Сохранился документ, подтверждающий пребывание его в Москве, запись в книге регистрации читателей библиотеки Румянцевского музея, относящаяся к 26 августа 1893 года:

«Владимир Ульянов. Помощник присяжного поверенного. Б. Бронная, д. Иванова, кв. 3». Как видим, здесь указан не переулок, а близкая к нему Большая Бронная улица. Почему?

Как полагают историки, адрес этот – мифический, выдуман читателем библиотеки «в целях конспирации», так как точно известно, что родные его обитали в Большом Палашевском переулке.

Умерший своей смертью академик Петр Павлович Маслов, в юности примкнувший к социал-демократам, участвовавший в революционном движении (отошел от политики после Октября), познакомился с Владимиром Ульяновым как раз в 1893 году. Уже тогда Маслов поражался целеустремленностью товарища, сосредоточенной на одном пункте, сводившейся к «основной революционной задаче», которая поглощала его ум и волю.

Вспоминая молодость свою и Ленина после его смерти, академик Маслов в «Экономическом бюллетене» опубликовал в 1924 году воспоминания, где приводится поразительное по откровенности размышление об отличительной особенности характера молодого Владимира Ульянова:

«Может быть, я ошибаюсь, – писал Петр Маслов, – но мне кажется, что на все основные вопросы, которые можно поставить, его цельность дала бы такой ответ: „Что есть истина?“ – „То, что ведет к революции и победе рабочего класса“; „Что нравственного?“ – „То, что ведет к революции“; „Кто друг?“ – „Тот, кто ведет к революции“; „Кто враг?“ – „Тот, кто ей мешает“; „Что является целью жизни?“ – „Революция“; „Что выгодно?“ – „То, что ведет к революции“».

Такой вот моральный кодекс революционера. Из этой цитаты во многих изданиях исключался вопрос, касающийся нравственности. И не случайно.

Запись в регистрационной книге библиотеки – одно из документальных доказательств сформировавшейся в молодости безнравственности Ленина. Если требовалось солгать «во имя революции», то тут же появлялась очередная ложь, маленькая или большая. Сначала – из уст помощника присяжного поверенного помощника адвоката, а в конечном счете – из уст главы правительства.

В отличие от анкет, что заполняли при советской власти читатели, Румянцевская библиотека содержала всего три вопроса: фамилия, имя, отчество. Профессия. Место жительства. Ни о партийности, о национальности, социальном положении, образовании, прочих подробностях дореволюционный формуляр не интересовался.

Биографы Ленина, которые пытались выяснить его происхождение, национальность предков, сурово наказывались. Так, на двадцать с лишним лет была изъята из библиотек книга М. Шагинян «Семья Ульяновых», а сама она, по ее признанию, «порядком пострадала» из-за того, что открыла калмыцкое начало в роде отца, чем воспользовались немецко-фашистские газеты. Как выяснила писательница, бабушка Ленина со стороны отца «вышла из уважаемого калмыцкого рода», кроме того, и в жилах русского деда Николая Ульянова текла калмыцкая кровь.

То, что фашистские газеты Германии придали обычному среди уроженцев Волги факту некое значение и затрубили о нем в газетах, вполне понятно. На то они фашисты, расисты, преступники. Но почему по инициативе, казалось бы, интернационалиста, марксиста-ленинца Сталина и его соратников принимается решение ЦК ВКП(б) от 5 августа 1938 года «О романе Мариэтты Шагинян „Билет по истории“», часть I, «Семья Ульяновых», которое отправляет книгу Шагинян в застенок спецхранов и на костер именно за это генеалогическое открытие? Разве большевики – расисты?

Попало тогда и вдове Ленина, Надежде Константиновне Крупской, которая, прочитав роман в рукописи, «не только не воспрепятствовала его появлению, но всячески поощряла Шагинян, по различным сторонам жизни Ульяновых и тем самым несла полную ответственность за эту книжку». Вот такими безграмотными невнятными словами, таким фиговым листком прикрывалась явная неприглядная нагота, сущность сталинско-большевистского, партийного решения относительно «поощрения по различным сторонам жизни Ульяновых».

Абсолютный запрет накладывался на генеалогические исследования по линии матери, ее еврея отца и немки матери.

Если крестьянское, русское прошлое Николая Ульянова биографам позволяли описывать в мельчайших подробностях, то прошлое Александра Бланка представлялось в самых общих чертах. Достаточно было посмотреть на стенд музея В.И. Ленина в Москве, чтобы увидеть, как скрывается «неарийское» происхождение деда по линии матери.

Единственное, что позволили Шагинян, это сообщить: «Александр Дмитриевич Бланк был родом из местечка Староконстантиново Волынской губернии». Но сказать, что именем Александр, как и отчеством Дмитриевич, дед Ленина обзавелся на 21-м году жизни после крещения, принятия православия, а до того его звали Израилем, писательница, под страхом изъятия книги, проинформировать не могла.

Изъяли в шестидесятые годы все документы из ленинградских архивов, обнаруженные А. Петровым и М. Штейном, где сообщалось о желании братьев Бланк перейти из иудейской в православную веру. Это позволило им поступить в военно-медицинскую академию Петербурга, получить высшее образование и все права подданных российского императора.

– Мы вам не позволим позорить Ленина! – заявили одному из первооткрывателей документов о происхождении деда вождя в Смольном.

– А что, быть евреем позор? – спросил обескураженный историк.

– Вам этого не понять, – ответили ревнители чистоты ленинской крови в штабе революции. Той самой, которая сулила всем приверженцам свободу от всякого национального гнета! Сулить-то сулила, да только на практике многим выпускникам институтов и университетов после Отечественной войны, заполняя анкеты, приходилось при попытке занять высокую должность отвечать на пресловутый пятый пункт, после чего специалисты органов по чистоте крови проводили специфические «изыскания» по обеим линиям, отца и матери.

Если бы таким любопытством обладали царские чиновники, если бы руководствовались при решении кадровых вопросов инструкциями гласными и негласными, которые практиковались на Старой площади в ЦК и Лубянской площади в КГБ, – не видать бы нашему вождю ни диплома юридического факультета, ни заграничного паспорта. Ведь у него за рубежом, а также на петербургских кладбищах по линии матери покоились десятки родственников с совсем не чистозвонными фамилиями: Гросшопф (бабушка), Готлиб (прадедушка), Эстедт (прабабушка), то есть явно немцы и прочие разные шведы. Ну а что в далеком прошлом творилось по линии Израиля Бланка – никто и не пытался узнать, не дай бог. (Тех, кто интересуется подробностями о предках Владимира Ильича, отсылаю к книге Волкогонова «Ленин», книга 1.)

Сам же Владимир Ильич Ульянов родными языками называл русский и немецкий. По национальности считал себя, естественно, русским, уроженцем Волги, волжанином. Был потомственным дворянином, поскольку его отец, Илья Ульянов, став действительным статским советником, получил права дворянина, которые мог передавать по наследству…

А еще хочу сказать, что правительство Ленина никому не чинило преград из-за нерусской национальности, и слова о равенстве наций соблюдались неукоснительно. Иначе бы не образовалось на Земле в 1922 году после кровавой Гражданской войны самое большое государство в мире – Союз Советских Социалистический Республик – СССР.