Текст книги "Ленин без грима"

Эксы для диктатуры пролетариата

Уехав из России, где земля начала гореть под ногами, Ленин решил обосноваться в Женеве. Случилось это в начале 1908 года, тогда и началась вторая эмиграция, которая длилась без малого десять лет! Супруги Ульяновы ни от кого больше не скрывались, не жили, как в Питере, порознь, встречаясь в гостинице, налаживали семейную жизнь, обживали новую квартиру. Владимир Ильич спешил по утрам в библиотеку, а Надежда Константиновна, как обычно, занималась секретарской работой, восстанавливала партийные связи, налаживала транспорт для доставки нелегальной газеты на родину…

И вдруг вся эта привычная жизнь чуть не рухнула, едва успев начаться. Связано это было с одной из крупнейших историй, которой занималась полиция Европы и России, точнее – уголовным делом, к которому супруги Ульяновы имели самое непосредственное отношение как соучастники.

– Не может быть, – могут сказать мне коммунисты, – это клевета на нашего вождя!..

Но факты – упрямая вещь, они свидетельствуют против Ильича. Причем их никто никогда не скрывал. Не нужно копать архивы, чтобы убедиться в вышесказанном. Достаточно полистать тома собрания сочинений, относящиеся к эпохе первой русской революции, протоколы партийных съездов того времени (IV и V), достаточно почитать мемуары Крупской, Горького, Бонч-Бруевича, книги о жизни С.А. Тер-Петросяна, вошедшего в историю под партийной кличкой Камо. Он-то стоял во главе криминальной группы, совершившей тягчайшее уголовное преступление, связанное с убийством и грабежом крупнейшей суммы денег.

Спокойно и бесхитростно сообщает об этом Надежда Константиновна в той части воспоминаний, которыми начинается вторая часть ее мемуаров, глава под названием «Годы реакции. Женева».

«В июле 1907 года была совершена экспроприация в Тифлисе на Эриванской площади. В разгар революции, когда шла борьба развернутым фронтом, большевики считали допустимым захват царской казны, допускали экспроприацию. Деньги от тифлисской экспроприации были переданы большевистской фракции. Но их нельзя было использовать, они были в пятисотках, которые надо было разменять. В России этого нельзя было сделать, ибо в банках всегда были списки номеров, взятых при экспроприации пятисоток».

Нельзя было разменивать и за границей, потому что в европейских банках также имелись номера украденных банкнот. Но этого большевики не знали. Попали в полицию благодаря меченым банкнотам известные большевики: Литвинов, будущий нарком иностранных дел, Семашко, будущий нарком здравоохранения, Карпинский, будущий главный редактор газет и другие.

Надо думать, супруги Ульяновы испытывали сильное беспокойство, поскольку меченые пятисотенные царские рубли держали в руках. Владимир Ильич принял их, когда главарь группы Камо, ограбивший почтовую карету, доставил в целости и сохранности двести тысяч (из 250) рублей на дачу, где жил вождь фракции большевиков.

Цитирую из дневника друга Камо: «…Он (Камо. – Л.К.) должен был выехать в Финляндию к В.И. Ленину. На мой вопрос, зачем ему понадобилось везти с собой бурдюк с вином, он, смеясь, сказал, что везет в подарок Ленину…»

Смеялся и Ильич, как пишут биографы, когда увидел, что, кроме вина, находится в том самом бурдюке. Другую часть денег упаковали в бочонке с вином, то был бочонок с двойным дном, как чемодан. Надежда Константиновна, по ее признанию, зашивала эти самые винные деньги своими руками в стеганый жилет товарища Лядова, известного московского большевика, перевозившего таким способом деньги через кордон.

Деньги эти, в частности, попали в руки Владимира Бонч-Бруевича, главного издателя партии, часть их он передал другим товарищам, в том числе редактору грузинской газеты Кобе Ивановичу, то есть Иосифу Виссарионовичу Сталину.

Товарищ Коба получил деньги по полному праву, потому что являлся наставником Камо, помог ему, молодому, необученному бойцу партии, стать профессиональным революционером, боевиком, экспроприатором, грозой провокаторов… Не стал Камо, как хотел было, вольноопределяющимся. Стал пролетарским боевиком. Однако Камо – никакой не пролетарий: родился у непутевого отца-мясоторговца, дед его – священник. Природа наделила Камо бесстрашием, железной волей, даром внушения, лидерства и необыкновенного актерского перевоплощения. Его видели в одеянии князя, мундире офицера, форме студента, платье крестьянина… Как раз в мундире офицера произвел он на главной площади Тифлиса акцию, прославившую его в партии как экспроприатора. Но Камо и убивал провокаторов, о чем пишет Бонч-Бруевич, а убив, сбросил одного из них в прорубь Невы, о чем рассказ впереди.

Первая встреча Ленина и Камо произошла за год до ограбления на Эриванской площади. (До недавнего времени на ней стоял монумент вождю, и носила она его имя, как мы видим, не без основания.) Конвой из 16 стражников боевики Камо перестреляли, досталось прохожим, лошадям. Бомбы и выстрелы гремели несколько минут.

Как пишет жена Камо Софья Медведева:

«Свое первое свидание с Лениным Камо описал так: Ильич встретил его сдержанно, сел к нему боком и прикрыл глаза ладонью, как бы защищая их от света лампы. Камо все же заметил между неплотно сложенными пальцами рук испытующий взгляд Владимира Ильича.

Беседа затянулась. Ленин расспрашивал о ходе партизанской войны на Кавказе, он ставил ее в пример другим краям. Благодарил за деньги, доставленные Военно-техническому комитету большевиков. С нарастающим интересом наблюдал, как Камо потрошил „странную штуку“. Между двойных шкурок бурдюка лежали документы огромной важности: отчет о работе кавказских большевиков, планы, связанные с подготовкой к Объединительному съезду, перечень вопросов, ответить на которые мог лишь Владимир Ильич» (про банкноты эта дама умалчивает. – Л.К.).

Что же этих людей объединяло долгие годы – от той первой встречи до дня, когда на гроб успокоившегося боевика лег венок с надписью: «Незабываемому Камо от Ленина и Крупской»? Что общего между сыном мясоторговца и сыном педагога, между волжанином и кавказцем, европейски образованным интеллектуалом и не одолевшим школы недоучкой?

Их объединяла страсть к конспирации, подпольной технике, к переодеваниям, подлогам, мистификациям, к партизанской борьбе (то есть убийствам «начальствующих лиц», налетам на полицейские участки, городовых и т. д.), наконец, к экспроприациям, вооруженным захватам банков, касс.

Страсть к экспроприациям прослеживается через всю жизнь Ильича с того момента, когда он сформировался как марксист. Великие учителя Маркс и Энгельс благосклонны были к «партизанской войне», их верный ученик обожал эту самую войну, писал о ней множество раз с чувством возвышенным, словами взвешенными, с какими профессиональные адвокаты на суде произносят речи о закоренелых негодяях.

В тайной ленинской инструкции, написанной в октябре 1905 года, под названием «Задачи отрядов революционной армии» читаем: «… Убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, освобождение арестованных, отнятие правительственных денежных средств для обращения их на нужды восстания – такие операции уже ведутся везде, где разгорается восстание, и в Польше, и на Кавказе, и каждый отряд революционной армии должен быть немедленно готов к таким операциям».

На совести автора инструкции среди множества разных случившихся в дни первой революции событий, произошедших, когда «отряды революционной армии» взялись за оружие, лежит малоизвестное преступление, случившееся в Петербурге, когда Ильич жил в столице на нелегальном положении. Оно поразительно напоминает преступление, описанное Федором Достоевским в романе «Бесы». Первоосновой трагедии, поразившей писателя, как известно, стало убийство главарем революционной организации «Народная расправа» Сергеем Нечаевым студента Петровской академии Иванова, заподозренного революционерами в измене.

«Советская историческая энциклопедия» представляет Сергея Нечаева как «человека сильного характера и большого мужества, фанатически преданного идее революции». Сергей Нечаев известен не только как вдохновитель убийца, но и как автор «Катехизиса революционера», призывавшего ради революции идти на любые преступления: убийства, шантаж, провокации. Осужденный как уголовный преступник, Сергей Нечаев, отсидев десять лет в Петропавловской крепости, умер до появления в Питере Владимира Ульянова. Последний, оказывается, хорошо знал все, что связано было с этим злодеем. В беседах с другом молодости партийным издателем Владимиром Бонч-Бруевичем Ленин высказывался о Сергее Нечаеве как о титане революции, «пламенном революционере», который «должен быть весь издан». В то же время вождь возмущался романом «Бесы».

«В.И. нередко заявлял о том, какой ловкий трюк проделали реакционеры с Нечаевым с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа „Бесы“, когда даже революционная среда стала относиться отрицательно к Нечаеву», – свидетельствовал В.Д. Бонч-Бруевич в журнале «Тридцать дней» в 1934 году.

Так вот, убийство, о котором я хочу рассказать, произошло спустя тридцать пять лет после убийства студента Иванова, но не в Москве, а в Питере, с ведома Владимира Бонч-Бруевича и, по всей вероятности, с санкции Владимира Ильича.

«Не может этого быть, – опять скажут мне, – очередная клевета». Не спешите, товарищи, с опровержениями, закажите в хорошей библиотеке книгу Владимира Бонч-Бруевича, изданную в 1933 году в Ленинграде под названием «Большевистские издательские дела в 1905–1907 годах». Отрывок из этой книги печатался не раз в «Воспоминаниях о Ленине». Однако в этом отрывке, конечно, никакого намека на убийство нет.

Но если открыть XII главу книги 1983 года, то на 61–68 страницах можно прочесть детально описанную историю, которая позволяет сделать столь решительный вывод о соучастии автора воспоминаний и его друга в преступлении. Оно очень напоминает историю, которая потрясла мыслящую Россию, узнавшую о трагедии в парке Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии, где произошел самосуд «бесов» над студентом И.И. Ивановым.

Только об убийстве в Питере никто в 1906 году не узнал. Узнали о нем много лет спустя, в 1933 году, но никто не придал тогда значения писанию Бонч-Бруевича: в то время страна перестала обращать внимание на единичные убийства, живя в преддверии «большого террора».

Дело было так. Руководитель боевой организации большевиков Никитич и его товарищ по кличке Калоша рекомендовали Бонч-Бруевичу курьером в газету «Новая жизнь» парня по имени Володя, сына бедной женщины, хорошо известной Никитичу и Калоше. Из газеты перешел их протеже на службу в партийный книжный склад, которым управлял Бонч.

Однажды на склад нагрянула в очередной раз полиция. Хорошо ладивший с ней хозяин подготовился к налету: все крамольное упрятал. Однако на самом видном месте каким-то образом оказались две пачки запрещенных брошюр. Пришлось приставу отстегнуть 25 рублей в дополнение к полученным 50.

Кто подстроил эту провокацию? Это сделать мог по наущению пристава кто-нибудь из рабочих. Однако Бонч заподозрил именно непутевого Володьку, хотя на первый взгляд ему лично не было совершенно никакого резона ставить книжный склад в пиковое положение, подвергать риску закрытия. В таком случае он лишался не только работы, полученной по протекции, но и жилья. Бездомный Володька поселился в комнате склада, который помещался в большой многокомнатной квартире дома № 9 на Караванной улице. Володька жил тут припеваючи, водил к себе на ночь, когда склад не работал, девиц. Они-то и вывели его на чистую воду.

Всеми было замечено, что живет Володька не по средствам, одевается во все новое. По словам Бонча, он «весь был неестественен». «После визита пристава, – пишет автор, – у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что это дело его рук, и я твердо решил узнать о нем всю подноготную. Он издавна мне не нравился».

Началось, как теперь говорят, «частное расследование» хозяина книжного склада. То был необычный склад. Дело даже не в том, что в нем хранилась нелегальная литература: подобным полицейских удивить тогда было нельзя. Все баловались нелегальщиной. Помещение склада использовалось для тайных заседаний Петербургского партийного комитета, на которые являлся Владимир Ильич, все тот же Никитич, он же член ЦК Леонид Красин, и другие вожди партии. Вот на какой склад по рекомендации товарищей попал, сам того не ведая, Володька.

Агенты Бонча быстро выяснили, что курьер склада бражничает в трактире, и даже стали свидетелями драки, во время которой по адресу избитого Володьки неслись слова:

– Проваливай отсюда, шпионская морда, иначе не быть тебе живым!

Вскоре заявились на склад девицы, из-за которых случилась драка в трактире, и заявили принявшему их любезно Владимиру Дмитриевичу, показывая на комнату Володьки:

– Тут по ночам идет постоянная пьянка и бражка. А мы знаем, что Володька деньги получает от сыщика…

Таким образом, девицы свели счеты со своим обидчиком и удалились. А за парнем продолжили наблюдение и увидели однажды в трактире, что за шкафом Володька переговорил с сыщиком, передал ему какие-то бумажки, а получил рубли…

– Я поехал к Красину, сообщив, что его протеже – несомненный шпион, – пишет Бонч-Бруевич.

– То-то я замечаю, у меня пропадают бумажки, – сказал Калоша, протежировавший Володьке.

Парня немедленно рассчитали якобы за пьянку, хотя ничего такого себе публично он не позволял. Не замечен был и в воровстве, хотя его провоцировали, выставляли на видном месте дорогие книги, чтобы он их унес.

Казалось, на этом можно было бы поставить точку: парня уволили, дверь склада за ним закрылась… Но судьба его была решена иначе.

– Вам возиться с ним не нужно, – приказал Никитич, – а его надо передать нашим боевикам…

Владимир Дмитриевич не стал спорить. Теперь позволю привести пространную цитату, которая меня привела в шоковое состояние:

«Боевики тотчас взяли Володьку на учет, проследили его до мелочей, и только тогда, когда установили его полную причастность к охранному отделению, то он был уничтожен группой боевиков, действовавшей под руководством Камо. Это было сделано так, что он, исчезнув с квартиры, больше, конечно, туда не явился и нигде был не найден. Вероятнее всего, течением реки Невы труп его отнесло под льдом куда-либо очень далеко после того, как он был спущен в прорубь на глухом переходе через Неву».

Да, убили парня и бросили в прорубь. Так что мать, попросившая Никитича составить протекцию сыну, даже не похоронила своего незадачливого Володьку.

От кого узнал Владимир Дмитриевич про «исчезновение с квартиры» и другие криминальные подробности драмы, не попавшей на страницы ни уголовной хроники, ни романа наподобие «Бесов»? Ясно, что такое можно было узнать только от непосредственных участников убийства, опускавших под лед труп несчастного Володьки, или от Никитича, давшего команду провести эту боевую операцию, которая состоялась с ведома Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича и, очевидно, Владимира Ильича, призвавшего убивать шпионов. Боевая организация была под его контролем.

Да, Володька – пренеприятный тип, осведомитель охранки, тащил бумажки у товарища Калоши, что не мешало тому разгуливать по столичному граду. Но кто дал право покончить с ним? Кто такие Владимир Дмитриевич и Владимир Ильич, тезки несчастного Володьки, поступившие с ним так же, как некогда Сергей Нечаев со студентом Ивановым? Кто им дал право судить и убивать? С таких, как несчастный Володька, утопленный в невской проруби, очевидно, следует начать счет жертв большевистской партии, убитых ее карателями еще в далеком 1906 году…

Так на практике проводилась в жизнь инструкция вождя о «задачах отрядов революционной армии», где первым пунктом стояло убийство шпионов.

Истины ради нужно сказать, что экспроприации вызывали ярость у многих социал-демократов, особенно у меньшевиков. На четвертом (Объединительном) съезде партии, состоявшемся в Стокгольме в 1906 году, подвиги боевиков-кавказцев не заслужили оваций. Подавляющим большинством голосов съезд принял решение – запретить членам партии любые экспроприации. Но большевики и их боевики, сформировавшиеся к этому времени в профессиональные группы, если не сказать банды, не подумали выполнять это решение.

Спустя год состоялся в Лондоне V съезд партии, куда из России по подложным документам, под кличками съезжается цвет социал-демократии – большевики и меньшевики, среди них товарищи с Кавказа, в том числе Коба Иванович, т. е. Сталин. И на этом съезде «эксы» запретили.

Когда был пятый лондонский съезд? В мае, закончился 1 июня.

Когда свершился главный подвиг Камо на Эриванской площади? 13 июня 1907 года. И позднее его группа была нацелена на такие «эксы». Значит, кавказские большевики, лично товарищ Коба Иванович, плевали на решения двух партийных съездов.

Почему? Да потому, что резолюцию о «партизанских выступлениях», запрещавшую «эксы», они считали… меньшевистской, прошедшей, по словам товарища Сталина, «совершенно случайно». В известной статье «Лондонский съезд РСДРП» он писал, что большевики на этот раз не приняли боя, не захотели его довести до конца просто из желания «дать хоть раз порадоваться меньшевикам «…Сам-то он лично не голосовал по той причине, что не имел права решающего голоса, иначе бы оказался в меньшинстве, в компании Ленина, проголосовавшего за „эксы“».

Да, вот так-то было дело, дорогие товарищи.

Скажи, кто твой друг

Читали ли вы когда-нибудь протоколы первых партийных съездов покойной партии, проходившие в начале века за границей? Тогда в Лондон, Стокгольм, другие замечательные города Европы съезжались делегаты – посланцы двух фракций, еще состоявшие в одной когорте: большевики, что пошли за Лениным, и меньшевики, что пошли за Плехановым и Мартовым.

Сидят наши партийцы в зале лондонской церкви и с утра до вечера обсуждают разные проблемы, подают реплики с мест, острят, шутят, произносят речи и голосуют, поднимая руки, отвечая, как принято, на три вопроса: кто – «за», кто – «против», кто – «воздержался». В числе делегатов с совещательным голосом – товарищ Сталин, в числе гостей – прославленный писатель Максим Горький, а также партийный активист, он же агент охранки Житомирский.

Среди прочих проблем обсуждается вопрос «О партизанских действиях», под которыми подразумевались террористические акты и экспроприации, сокращенно «теракты» и «эксы».

Юлий Мартов, недавний друг Ильича, предлагает запретить раз и навсегда всякие виды экспроприаций. Председательствовал на том заседании Ленин, который после нескольких кратких выступлений поставил вопрос на голосование. Не обсуждали долго потому, что, по сути, принимали решение повторно. Этот вопрос детально рассматривался на предыдущем, четвертом съезде в Стокгольме. Пришлось в Лондоне снова голосовать. Словно предчувствовали, что решали проблему собственной жизни и смерти. Постановили распустить боевые дружины, прославившиеся в дни 1905 года…

Взметнулся над рядами лес рук. «За» проголосовали Антрацитов, Андреев, Антон, Бродяга, Борцов, Вано, Варден, Владимир, Генерал, Грубый, Депо, Крепкий, Костя, Калмык, Лиза, Металлист, Мартов, Механик… Всего 170 делегатов. «Против» проголосовали Азовский, Азис, Борис… Всего 35 человек. Среди этих тридцати пяти, оставшихся в меньшинстве, оказался и председательствующий, представленный в протоколах съезда под своим литературным псевдонимом Николай Ленин. Воздержались при голосовании 52 партийца: Андрей (Симбирский), Антимеков, Большевиков, Богдан…

Что это за люди, что за странные имена? Не имена это и не фамилии, а клички, псевдонимы, под которыми приехали на съезд нелегально делегаты. Под ними они выступали в прениях, под ними значатся в протоколах, ими они и называли друг друга, фамилий друг друга не знали. Поэтому Ильич в 1915 году в письмах запрашивал: «Не помните ли фамилию Кобы?» – это вопрос, адресованный Зиновьеву. «Большая просьба: узнайте фамилию Кобы», – это просьба к другому соратнику, Карпинскому.

Кто такой в протоколах Иван Иванович? Да это же товарищ Сталин, будущий глава партии, который и казнил многих из тех, с кем присутствовал на лондонском партсъезде в качестве делегата с правом совещательного голоса.

Возникает вопрос – почему так плохо кончили все эти актеры на исторической сцене? Почему, например, первого председателя Петербургского Совета рабочих депутатов Хрусталева, делегата лондонского съезда, поставили к стенке свои в конце 1918 года? Почему второму главе этого Совета Льву Троцкому спустя двадцать два года проломили череп ледорубом по команде Ивана Ивановича?

Когда в Лондоне в 1907 году проходило голосование «о партизанских действиях», то есть кровавом насилии, тогда все партийцы в той или иной степени были замешаны в подобных злодеяниях, все были обреченными людьми. Они за два года до голосования своими руками раскрутили маховик «красного колеса» образца 1905 года. Оно прорыло в земле глубокую колею, которая стала могилой основателям и активистам партии, за исключением тех, кто сбежал с партийного корабля, ушел в науку, искусство, вышел из членов преступной партии. Кто поднял меч – от меча и погиб.

Почему Николай Ленин, зная, что останется в явном меньшинстве, пошел против большинства, проголосовал за «эксы» и «теракты»? Да потому, что не мог иначе, не мог, как теперь говорят, «поступиться принципами». Он был убежденный сторонник крайних и жестоких методов, расправ, казней, террора. Проголосуй Николай Ленин против «эксов» – не стал бы основателем РСФСР и СССР. Им мог быть только приверженец «партизанской войны».

Тогда при голосовании партия упустила, по-моему, шанс свернуть в сторону с кровавого пути, по которому она следовала в 1905 году, перечеркнуть преступное прошлое. Она не воспользовалась этим шансом. Пошла дальше стройными рядами и пришла в конечном итоге к подвалам Лубянки, рвам лагерей.

Решения двух партийных съездов относительно «партизанских действий» вождь большевиков никогда не выполнял. Это хорошо видно на примере его отношений с королем террора Камо – тот, будучи на свободе, ничем другим, как «эксами», не занимался. Когда Камо упрекали в том, что он не выполняет решения партийных съездов, он с яростью отвечал:

– Я смазываю маслом колесо революции! Ускоряю вращение колеса революции и тороплю ее приближение.

Число убитых на Эриванской площади не называет ни один биограф ленинского боевика. Но если учесть, что конвой состоял из 16 стражников, не считая служащих банка, при стрельбе, метании бомб не щадили никого, в том числе прохожих, то надо полагать – убитых было предостаточно. Потрясенный происшедшим, полицмейстер Тифлиса застрелился на могиле матери.

Я уже писал, как изобретательный Камо привез Ильичу деньги в бурдюке. Другой раз для транспортировки награбленного он использовал шляпную коробку. Досмотреть ее в поезде жандармы постеснялись. «С этой коробкой, – пишет биограф Камо И. Дубинский-Мухадзе, – Камо с Николаевского вокзала перебирается на Финляндский», чтобы ехать в поселок Куоккала. А там живет Ленин. Два месяца отдыхает Камо, заметая следы, на Финском взморье. «Должно быть, два самых счастливых месяца в его жизни. Безмятежные. Частые встречи с Владимиром Ильичом», – фиксирует биограф.

Ни словом не упрекнул вождь боевика, тем более не исключил из партии. Отправил в Европу с новым боевым заданием. Возникает вопрос – знала ли российская полиция, что к ограблению банков ЦК партии и ее вожди имеют отношение? Да, знала, и очень хорошо.

«В июне и августе месяце того года (1907) он жил у Ленина (Ульянова) в Финляндии, – читаем в справке, составленной департаментом полиции, – а в сентябре в Льеже встретился с ближайшим своим сотрудником Валлахом, который там устроил ему закупку оружия, предназначавшегося к отправке в Россию». Это справка составлена на Камо, когда он сидел за решеткой, симулируя мастерски психоз. А в 1907 году, когда счастливый эмиссар Ильича разгуливал по городам Европы, от заграничной агентуры департамент полиции в Питере получил другую справку о связях Камо и Ленина:

«Имею честь доложить Вашему превосходительству, – писал резидент из Парижа, – что на днях в Берлин прибыл некий армянин из Тифлиса, носящий кличку Камо, настоящая же его фамилия пока агентуре не известна. Названный „Камо“, принимавший участие в устройстве двух типографий, трех лабораторий бомб, в массовой доставке оружия, несмотря на свои молодые годы (24 г.), является крайне активным и смелым революционером, высоко ценным всеми большевиками, даже Лениным и Никитичем».

Вторым после Ленина жандармы по праву ставят Никитича, Леонида Красина, руководителя боевой организации большевиков в России. Может быть, агентура не знала об «эксах» Камо? Ведь в цитируемой справке резидент не упоминает об акции на Эриванской площади, может быть, полиция не знала, кто провел тот грабеж среди бела дня? Нет, знала, сообщила в Петербург, что именно руками Камо «передано Никитичу 200 тысяч рублей: 100 тысяч золотом и сто тысяч пятисотенными билетами…».

Но этот грабеж, как событие прошлое, не особенно волновал агентов спустя несколько лет. Их тревожило, что в гостинице у Камо находится сундук с двойным дном, а в нем «Камо в Берлине хранит в своей комнате в чемодане двести капсюлей бомб, заготовленных для миллионной экспроприации в России, о чем знают лишь Никитич и Валлах».

Невероятно, но факт. Еще свежо в памяти у всех решение лондонского съезда – прекратить под страхом исключения из партии партизанские действия, экспроприации, распустить «все специальные боевые дружины, имеющиеся при партийных организациях», а руководитель российской и кавказской «дружин» со товарищи закупают в Европе оружие, разрабатывают планы новой экспроприации, где уже речь идет о миллионах.

Однако Камо не удалось больше никого пограбить: его взяли с поличным в конце 1907 года. «Арест Камо сильно встревожил Ленина. Он немедленно принял меры для организации защиты и спасения Камо, видя в этом важнейшую партийную задачу», – пишет другой биограф великого экспроприатора. Ясно, почему Ленин «сильно встревожился», ведь понимал, что, размотав криминальный клубок, полиция может, держась за его нитку, явиться к порогу его парижской квартиры…

Нанимается видный адвокат, Ленин обращается к руководителям социалистических партий за помощью, начинается кампания в газетах в защиту попавшего в тюрьму большевика. Максим Горький, палочка-выручалочка большевиков в те годы, подключается к явно безнадежному грязному делу. В него вмешиваются разные буржуазные организации, в том числе «Лига защиты прав человека и гражданина», направившая премьеру Петру Столыпину… протест!

«„Лига защиты прав человека и гражданина“ считала бы оскорбительным для председателя Совета Министров России даже предположение о том, что он способен употребить во зло неслыханный акт прусской полиции по отношению к Тер-Петросяну».

Подобные депеши шли в русские посольства разных европейских стран… Однако никто не смог выручить Камо. Выйти живым из камеры помог себе заключенный сам, гениально симулировав несколько лет помешательство и бежав из тюремной лечебницы.

Беглец уезжал к Ленину и друзьям-большевикам в тот день, когда убили Столыпина.

– Я огорчен по поводу смерти Столыпина, – сказал Камо.

– Почему? – удивился его друг.

– Я хотел его убить во что бы это ни стало, чего бы это мне ни стоило.

В этих словах – весь герой партии большевиков.

За границей Камо встретился с Лениным на его парижской квартире.

«Камо просил меня купить ему миндаль. Сидел в нашей парижской гостиной-кухне, ел миндаль, как это делал у себя на родине, и рассказывал об аресте в Берлине, рассказывал о годах симуляции…» – вспоминала жена вождя.

Кушал миндаль и развивал планы «партизанской войны», жаждал выследить провокатора, который его выдал полиции, покарать его, как некогда это он сделал в Питере, убив и спустив под лед «Володьку».

Ему дали пятисотки, те самые, что он раздобыл на Эриванской площади. При обмене не попался: подделал номера… И это мог, профессионал!

Купил на эти деньги… оружие и отправился морем домой, по пути выполняя задание Ленина: наладить транспортировку партийной литературы через Балканы и Турцию…

Вот вам и партийная организация, и партийная литература с бомбами впридачу.

Прощаясь, заботливый Ильич, смотревший на здоровье соратников как на партийное имущество, а после захвата власти – как на казенное, позаботился, чтобы Камо сделал себе у лучшего специалиста в Европе операцию. Увидев, что у верного товарища нет пальто (а ему ехать морем, на палубе ветрено), вынес свой плащ, подаренный матерью…

Чем больше узнаешь о взаимоотношениях Ленина и Камо, тем сильнее убеждаешься, что суть ленинизма не только в экономических статьях и монографиях, не только в «двух тактиках», философских изысканиях о «материализме и эмпириокритицизме», других сочинениях, составивших пухлые тома на полках. Она, эта суть, и в «партизанских действиях», поэтому так крепка связь, сильны узы дружбы, не ослабевшие с годами между главным теоретиком «партизанской войны» и ее удачливым практиком.

В 1913 году пребывавший на свободе Камо, несмотря на протесты местных кавказских партийцев, сколотил новую группу боевиков и вышел с оружием на все ту же большую Каджорскую дорогу. И еще раз швырнул бомбу под карету, что везла казенные деньги. Вскоре после той неудачной акции неуловимого Камо осудили. Не будь амнистии по случаю трехсотлетия дома Романовых, который так яростно разрушал боевик, ему не миновать бы виселицы. А так отделался тюрьмой, где пришлось сидеть до падения царизма.

На какой пост выдвинул Ленин испытанного друга после победы Октября? Будь у него хоть какое-нибудь образование – стал бы он наркомом или секретарем губкома… Хотя под рукой у Ильича появились тысячи чекистов, способных на любой «экс», любой терракт, ветерану Камо нашлась «спецработа». В декабре 1917 года Камо снова везет деньги, на сей раз 500 000 рублей из России на Кавказ, взятых из казны Российской республики.

В партийных кругах представляли так: «Это Камо, друг Ленина».

Не называя его по имени, глава правительства направил письмо в Реввоенсовет с такой рекомендацией: «Я знаю одного товарища досконально как человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии (насчет взрывов и смелых налетов особенно)…» Вождь предписал поручить Камо организовать особый отряд. И тогда Камо жил с подложными документами! Одно из удостоверений Ленин выдал ему на имя К. Петрова, предписав всем инстанциям оказывать всяческое содействие.