Текст книги "Ленин без грима"

Парадокс: политическая нестабильность, бурные забастовки, демонстрации студентов, профессуры падают на время, когда среднее и высшее образование охватывало широкие слои народа, мощно развивалось вширь и вглубь.

Пышные похороны убитых террористами министров, губернаторов перемежались церемониями освящений храмов науки, которые возводились в Москве и в кварталах по сторонам Большой Никитской, и на Девичьем поле, где складывался новый центр высшего образования, строились корпуса медицинского факультета, Высших женских курсов, и в Лефортове, где развивалось Высшее техническое училище, названное при советской власти именем убитого революционера Николая Баумана, принадлежавшего к той партии, что призвала студентов к оружию.

(По размаху забастовок, стачек, по числу демонстраций, митингов годы первой русской революции напоминают годы «перестройки». Но последняя проходила без церемонии открытия новых зданий институтов и училищ, потому что их перестали строить.)

«Владимир Ильич нелегально приехал в Москву из Петербурга в начале января 1906 года. В Москве он познакомился с положением дел после поражения Декабрьского восстания, побывал на месте баррикадных боев, встретился с участниками вооруженной борьбы рабочих», – так сказано в официальном справочнике «Ленин в Москве». Никаких других подробностей: где именно побывал на месте боев, с кем из участников боев беседовал…

Поскольку главный бой с войсками происходил на Пресне у Горбатого моста, откуда некогда вел прямой путь из города к Пресненской заставе, то, значит, там и посмотрел Ленин на руины домов, бани, фабрики Шмита и другие революционные достопримечательности. Неизвестно только, побывал ли Владимир Ильич на могилах убитых дружинников, похороненных на Ваганьковском кладбище. Тот бессмысленный кровопролитный бой вождь назвал подвигом пресненских рабочих и считал его не напрасным, видел в нем генеральную репетицию будущей схватки. Но, повторяю, опыт Пресни в 1917 году не пригодился. Октябрьская революция не похожа на Декабрьское восстание, как осенний октябрь не похож на зимний декабрь.

Смотреть на поле проигранного сражения, на обуглившиеся остовы печных труб, на выгоревшие стены домов, аптек, фабрик нашему стратегу было, очевидно, скучно. Но слушать, как шли героические бои на баррикадах, как завязывались стычки с войсками и полицией, – представляло большой интерес. Он узнал в те дни десятки разных историй, приключившихся на улицах Москвы, отголоски которых попали в его статью «Уроки московского восстания», как раз написанную после той поездки в Москву. Особенно негодовал вождь, узнав, что шел по Большой Серпуховской отряд солдат с пением «Марсельезы», а на этом пути, опережая большевиков, солдат перехватил некий военный начальник Малахов и уговорил вернуться в казармы, окружив для надежности драгунами.

Какой ленинский урок преподан был на основании этого случая? Рабочие, т. е. большевики, должны были опередить Малахова и… окружить его бомбистами. Убить. Черным по белому Ильич писал: «…Социал-демократическая печать давно уже (старая „Искра“) указывала на то, что беспощадное истребление гражданских и военных начальников есть наш долг во время восстания». Ну а «старую „Искру“» редактировал молодой Ильич.

Просклоняв на все лады идею истребления «начальствующих лиц», Ленин требует проводить «массовый террор», используя новейшие средства – «ручные гранаты», хорошо себя зарекомендовавшие в Русско-японскую войну, «автоматическое ружье», появившееся тогда.

Читая статьи Ленина начала века, видишь, что именно тогда он призвал к массовому террору. От него было рукой подать до «красного террора», повальных убийств всех, даже безоружных потенциальных противников. Каждый в школе запомнил, что, узнав о казни старшего брата, намеревавшегося убить императора, Владимир сказал, что пойдет другим путем. И пошел. В чем разнятся их пути? Старший брат изготавливал одну бомбу, следуя идее индивидуального террора. Его гениальный брат вдохновил народ на массовый террор. Волосы дыбом встают на голове, когда читаешь сочинение вождя, впервые обнародованное в малотиражном «Ленинском сборнике» после его смерти. Я имею в виду письмо от 29 октября 1905 года «В Боевой комитет при Санкт-Петербургском комитете», написанное тогда же, когда появилась ленинская директива «Задачи отрядов революционной армии», попавшая в собрание сочинений.

Это – инструкции по убийству людей.

«Отряды должны вооружаться сами, кто чем может (ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога, веревка или веревочная лестница, лопата для стройки баррикад, пироксилиновая шашка, колючая проволока, гвозди (против кавалерии) и пр., и т. д.)».

Какие слова, какой бесхитростный стиль! Как поверить, что эти строчки вышли из-под пера автора «Что делать?» и «Двух тактик», посвященных стратегии и тактике партии, бравшей на себя защиту интересов рабочего класса.

Вся глубокомысленная стратегия, вся хитроумная тактика свелись в конечном счете к призыву убивать, к требованию «массового террора», к нравственному и моральному оправданию любых самых тяжких преступлений, вплоть до убийств из-за угла (а иначе как же можно поразить зазевавшегося казака или городового?), грабежа правительственных учреждений, каковыми являются банки…

Не имеющий никакой власти автор инструкции угрожал карой всем, кто не будет неукоснительно следовать его палаческим наставлениям. Молодой юрист с дипломом столичного университета внушал восставшим, что убивать начальствующих и прочих лиц не только право, но и прямая обязанность всякого революционера!

С бухгалтерской педантичностью, ничего не упуская, Ильич перечисляет виды «массового террора»:

Убийство шпионов, полицейских, жандармов.

Взрывы полицейских участков.

Освобождение арестованных.

Отнятие правительственных денежных средств. (То есть грабеж банков, почтовых карет с деньгами и так далее. – Л.К.)

Добыча оружия.

Автор этой инструкции преступлений требует от «революционных отрядов», то есть кучки людей, конкретно: «энергичный человек с 2–3 товарищами» начинает дело, «забираясь на верх домов, в верхние этажи и т. д., осыпая войска камнями, обливая кипятком и т. д.».

Вот так писал тайные инструкции бывший присяжный поверенный в годы первой русской революции, которые трансформировались в инструкции ВЧК-ОГПУ-НКВД.

Тридцатипятилетний молодой мужчина с «проворными ногами», по словам одной из его сестер, мастерски убегавший от филеров, живя в теплой буржуазной квартире по подложному паспорту, призывал сограждан выйти на улицы и убивать полицейских, нападать на них кучей на одного, а если оружия нет, то взбираться на крыши и бросать в вооруженных солдат камнями, поливать их из верхних этажей кипятком!

Разве не веет от этих призывов фанатизмом?

И чем его можно объяснить и оправдать – не знаю.

Сквозь синие очки

…В начале весны 1906 года поезд опять доставил жившего по подложному паспорту вождя из Питера в Москву.

На вокзале его никто не встречал, Ильич из конспиративных соображений никого не уведомил о приезде. С Каланчевской площади направился на квартиру в Большой Козихинский переулок вблизи Тверской, где жил учитель городского училища на Арбате Иван Иванович Скворцов, большевик, член легальной литературно-лекторской группы при МК РСДРП. Через него намеревался связаться с руководством глубоко ушедшего в подполье Московского комитета, зализывавшего раны после катастрофы в декабре 1905 года.

Хозяин квартиры Скворцов-Степанов, будущий редактор газеты «Известия», несколько раз принимал дорогого гостя, который просил подробных рассказов все о том же подавленном московском восстании. Поселили вождя на квартире врача, некоего «Л», фамилию его так и не удалось установить, несмотря на усилия следопытов, изучавших жизнь Ленина в Москве. В те мартовские дни 1906 года заночевал он однажды на Большой Бронной, в доме 5, у своего знакомого артиста Малого театра И.М. Падарина. Охранке не могло прийти в голову, что в квартире известного артиста императорского театра, члена партии кадетов – конституционных демократов привечают революционера, больше всех повинного в кровавой драме, что разыгралась на улицах Москвы.

Как вспоминал о тех днях Скворцов-Степанов: «С жгучим вниманием относился Владимир Ильич ко всему, связанному с московским восстанием. Мне кажется, я еще вижу, как сияли его глаза и все лицо освещалось радостной улыбкой, когда я рассказывал ему, что в Москве ни у кого, и прежде всего у рабочих, нет чувства подавленности, а скорее, наоборот… От повторения вооруженного восстания нет оснований отказываться».

Тысяча с лишним убитых студентов, рабочих, женщин, детей, солдат, множество раненых; похороны, стенания родственников покойных, свежие могилы. И лицо, озарявшееся улыбкой!

В те дни посетил Ильич давнего знакомого врача Мицкевича, бывшего члена «шестерки» студентов, которые в конце XIX века организовали группу, от которой пошла история московской партийной организации, увлекшей народ на баррикады.

Жена Мицкевича, принимавшая гостя, засвидетельствовала, что он был полон оптимизма, предостерегал товарищей, чтобы они не впадали в уныние, доказывал, что наступило временное вынужденное затишье перед новыми неминуемыми боями.

Московские партийцы сделали все возможное, чтобы в «красной Москве» вождь не провалился, не был арестован. По-видимому, больше одной ночи он ни у кого из тех, кто предоставлял кров, не ночевал, чтобы не попасть в поле зрения дворников и полиции. В те дни Ленин верил, что партии удастся вызвать всплеск еще одной мощной революционной волны. Ильич полагал, что она снова в том же году высоко поднимется.

В Большом Девятинском переулке прошла конспиративная встреча главного теоретика большевизма с боевиками и членами так называемого военно-технического бюро, то есть практиками. Одни из них предпочитали оборонительную тактику, другие – наступательную. Вождь внимательно слушал обе стороны и, естественно, поддержал сторонников активных действий.

«Декабрь подтвердил наглядно, – писал Ленин в статье „Уроки Московского восстания“, – еще одно глубокое и забытое оппортунистами положение Маркса, писавшего, что восстание есть искусство, и что главное правило этого искусства – отчаянно-смелое, бесповоротно-решительное наступление». Этим искусством Ленин как мало кто обладал.

Судя по дошедшим до нас сведениям, Ильич в мартовские дни 1906 года перемещался по городу с утра до ночи, с места на место, с одной конспиративной квартиры на другую, с одного совещания на другое. На том из них, которое назначалось в Театральном проезде, в помещении Музея содействия труду, вся эта кипучая деятельность оборвалась. Помешал околоточный, который, завидев скопление людей, поинтересовался, есть ли разрешение на многолюдное собрание.

– Наверху полиция. Мне удалось вырваться. Надо немедленно уходить, – такими словами встретил спешившего на заседание вождя один из участников совещания, успевший уйти от греха подальше.

Пришлось Ильичу спешно ретироваться уз Москвы. О тех днях, проведенных в городе, на стенах зданий напоминает несколько мемориальных досок: они на доме на Остоженке, где на конспиративной квартире собирался московский актив партии, на Большой Сухаревской, где на квартире фельдшерицы Шереметевской больницы странноприимного дома заседал Замоскворецкий райком, на доме в Мерзляковском переулке, где проживал присяжный поверенный некто В.А. Жданов, член литературно-лекторской группы…

Никому из артистов, врачей, фельдшериц, адвокатов, которые предоставляли жилища для собраний, ночевок вождя, в голову не приходила мысль, что Ленин, придя к власти, вышвырнет их из уютных гнезд.

Рассказывая о проживании Владимира Ильича по чужим квартирам, Надежда Константиновна не раз подчеркивала, что он при этом испытывал большое неудобство, переживал, что приносит порой незнакомым людям беспокойство своим поселением.

«Ильич маялся по ночевкам, что его очень тяготило. Он вообще очень стеснялся, его смущала вежливая заботливость любезных хозяев». Вот еще одно подобное замечание: «Часами ходил из угла в угол на цыпочках, чтобы не беспокоить хозяек», которые за стенкой играли на рояле, обдумывая во время таких хождений на цыпочках строчки новой работы, анализирующей опыт пережитой революции.

И вот такой стеснительный, предупредительный, истинно интеллигентный, вежливый человек придумал невиданное в Москве решение жилищной проблемы после захвата власти. После чего навсегда умолкли игра на рояле и веселое щебетание женщин – хозяек чистеньких квартир, которые вскоре после революции перестали быть физически чистыми, а их квартиры превратились в перенаселенные коммуналки с общей ванной, общим туалетом на несколько десятков жильцов.

Да, отплатил предупредительный и обходительный постоялец черной неблагодарностью и московскому доброжелателю с Бронной, актеру Падарину, и врачу «Л», и питерским либералам – зубному врачу Доре Двойрис с Невского проспекта, и зубному врачу Лаврентьеву с Николаевской улицы, адвокату Чекруль-Куше, папаше Роде, домовладельцу, отцу подруги Надежды Константиновны, любезно предоставлявших крышу и стены для партийной явки. Отблагодарил всех прочих, сочувствовавших революции, сполна. За что они боролись – на то и напоролись. Остались после 1917 года все перечисленные господа без квартир, мебели, без шуб, белопенных сервизов, столового серебра и, ясное дело, без еды, денег и драгоценностей…

Живя подолгу в Питере и Москве, Ленин хорошо представлял столичные доходные дома и их квартиры. В них насчитывалось по пять-семь и более комнат. Они проектировались с расчетом, чтобы в многодетных семьях каждому взрослому члену семьи доставалось по отдельной комнате, не считая гостиной.

В таких квартирах проживала прислуга. Эти квартиры знают хорошо коренные москвичи и питерцы, обитатели нынешних трущоб в центре городов. Злосчастные коммунальные квартиры произошли как раз в результате победы вооруженного восстания в Москве, после социального переворота, который задумывался Владимиром Ульяновым, когда он кочевал с одной квартиры на другую и хорошо присмотрелся к их размерам, прикидывая в уме, как поступить с жильцами, когда наконец победит рабочий класс – фактически его партия.

Еще до захвата власти глава советского правительства проигрывал в голове такой сценарий:

«Пролетарскому государству надо принудительно вселить крайне нуждающуюся семью в квартиру богатого человека. Наш отряд рабочей милиции состоит, допустим, из 15 человек: два матроса, два солдата, два сознательных рабочих, из которых пусть только один является членом нашей партии или сочувствующий ей, затем 1 интеллигент и человек из трудящейся бедноты, непременно не менее 5 женщин, прислуги, чернорабочих и т. п. Отряд является в квартиру богатого, осматривает ее, находит 5 комнат на двоих мужчин и две женщины. „Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две комнаты приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы при помощи инженеров (вы, кажется, инженер?) не построим хороших квартир для всех, обязательно потеснитесь. Гражданин студент, который находится в нашем отряде, напишет сейчас в двух экземплярах текст государственного приказа, а вы будьте любезны выдать нам расписку, что обязуетесь в точности выполнить его“.»

Такая была голубая мечта, которая в действительности обернулась злым кошмаром и тихим ужасом. Он происходил во многих домах Москвы, куда после Октября заявились без приглашения непрошеные гости – отряды из «сознательных рабочих и солдат».

Да, в многокомнатных квартирах, предназначенных на одну семью, с одной кухней, одной ванной и одним туалетом, поселили в каждой комнате по семье. Не временно, «на эту зиму». Что из всего вышло, описали Михаил Булгаков, Михаил Зощенко, многие литераторы, оставившие нам картины послереволюционного быта. Коммунальные квартиры отравляют жизнь многим людям поныне. Конца этому ленинскому почину пока не видно. Граждане инженеры так и не построили с 1917 по 1991 год достаточно бесплатного жилья для граждан рабочих, потому что государство занялось строительством необходимых для обороны в грядущей мировой войне объектов совсем иного свойства, финансированием союзников, отсталых стран Ближнего Востока, Африки, Латинской Америки.

Странно, но от внимания историков, не раз переиздававших и дополнявших дотошный справочник «Ленин в Москве и в Подмосковье», ускользнул еще один случай посещения вождем Москвы, в дни революции 1905 года, причем засвидетельствованный не кем-нибудь, а Крупской. Это посещение Москвы она относит к осени 1905 года. Тогда пришлось срочно покидать город, не познавший ужаса «вооруженного восстания», причем не без маскарада, к которому тяготел Ильич.

На вокзал к поезду он проследовал… в синих очках, а в руках держал желтую финскую сумку. В таком-то виде посадили москвичи своего кумира в последний вагон поезда-экспресса. Этот маскарад, как считает Надежда Крупская, вместо того, чтобы отвлечь, привлек к нему внимание полиции. Придя на квартиру к мужу после его возвращения из Москвы, она обнаружила шпиков.

Решили срочно уходить. И ретировались, взявшись под руки, как добропорядочная супружеская пара. Никто не остановил. Никто не спросил документов. Однако от подъезда пошли «в обратную сторону против той, которая была нужна», сели на одного, потом на другого, затем на третьего извозчика, заметали следы.

Читая о явках, конспиративных квартирах, езде на извозчиках, свиданиях в меблированных комнатах, маскарадных переодеваниях, начинаешь думать, что Владимир Ильич и Надежда Константиновна страдали манией преследования, страшились постоянного ареста, чему, конечно, были основания, им хорошо известные.

Если из Москвы вернулся Ильич в синих очках, то, побывав в 1906 году на партийном съезде в Стокгольме, вернулся таким, что жена родная не узнала.

Сбрил бороду, усы постриг, надел на голову соломенную шляпу.

Да, любил Ильич маскарад, внедрил на десятки лет в партийную практику метод изменения внешности и в этом деле был закоперщиком.

…После августа 1991 года генеральный прокурор России Валентин Степанков сообщил, что на Старой площади среди сотен кабинетов ЦК КПСС неожиданно обнаружилась «абсолютно подпольная мастерская для фальсификаторских нужд». В помещении под № 516 оказалось четырнадцать засекреченных комнат, где шла подделка фальшивых документов для нелегального перехода границы и проживания за рубежом агентов партии и ее «друзей». Как пишет генеральный прокурор, в подпольных комнатах нашли фальшивые паспорта, штампы, печати, бланки, множество фотографий и тому подобных атрибутов, необходимых для выделки подложных документов, а также «средства для изменения внешности – парики, фальшивые усы, бороды, гримировальные принадлежности».

Как полагал прокурор, эта так называемая секретная группа «парттехники» при международном отделе ЦК КПСС брала свое начало со времен Коминтерна, первых лет революции. Но здесь явная неточность. Вся большевистская «парттехника» берет начало от париков и грима Владимира Ильича, от его синих очков и соломенной шляпы.

Когда чилийского вождя компартии товарища Луиса Корвалана в 1983 году решили из Москвы перебросить из одного полушария в другое – в Чили для работы в подполье, то чекисты и сотрудники «парттехники» следовали заветам Ильича. Они разработали операцию, в отчете о которой докладывали: «Изменение внешности т. Хорхе (то есть Луиса Корвалана. – Л.К.) – проведена пластическая операция, изменены цвет волос и прическа, подобраны очки и контактные линзы для постоянного ношения, проведена работа с зубами, переданы специальные пояса для снижения общего веса и некоторого изменения фигуры и походки». Во всем этом легко усматривается преемственность того, что делал Владимир Ильич в годы первой русской революции. Конечно, у него не было контактных линз, специальных поясов, и пластической операции сделать ему тогда врачи не могли, но многое товарищ Хорхе позаимствовал у товарища Карпова, Вебера, Николая Ленина…

Между прочим, искусно сделанные парики стоили больших денег, но деньги находились и для изменения внешности, и для безбедного проживания в гостиницах и частных квартирах, и для поездок по стране и за границу.

Надежда Константиновна вспоминала, что как-то поздно вечером вернулась из Питера на финляндскую дачу, а там ее ждут голодные и холодные семнадцать нежданных гостей, семнадцать выбранных на съезд партийных активистов, направлявшихся… в Лондон, куда они и проследовали на другой день из Финляндии. Сначала в Швецию, оттуда морем до Англии и обратно, а через несколько недель вернулись в разные города России. В числе делегатов находился Иван Бабушкин, один из немногих рабочих ставший профессиональным революционером, что позволило ему свободно перемещаться по империи и за ее пределами. Исполняя волю партии, призвавшей народ к оружию, Иван Васильевич взялся за его добычу. Арестовали Бабушкина с поличным, когда вез транспорт с оружием. Карательная экспедиция, озлобленная убийствами в дни революции 1905 года, расправилась с Бабушкиным без суда. Его расстреляли на месте преступления.

Вспомнил ли Иван Васильевич в последние мгновенья жизни своего питерского наставника, учившего его азам марксизма, энергичного Николая Петровича, вспомнил ли он председательствовавшего на съезде в Лондоне вождя, ратовавшего за это самое оружие, за которое он заплатил жизнью?

Несмотря на постоянную слежку, как пишет Крупская, «…полиция не знала все же очень и очень многого, например, местожительства Владимира Ильича. Полицейский аппарат был в 1905-м и весь 1906 год порядочно дезорганизован».

Так ли это? В январе 1906 года питерская охранка начала выяснять адрес вождя для ареста. Однако основанием для него служил не факт Московского вооруженного восстания, а… статья Ильича в газете, в которой власти увидели «прямой призыв к вооруженному восстанию». Статья попала на глаза графу Витте, премьеру, препроводившему ее в департамент полиции с командой арестовать автора статьи.

Но вот парадокс! Слежка велась постоянно, команда была дана, а исполнить ее не спешили. Вернувшийся в Питер после первого посещения Москвы в начале 1906 года Ильич срочно меняет из-за этой слежки один питерский адрес за другим. После второго посещения Москвы в том году Ленин живет по паспорту на имя доктора Вебера. Под другой фамилией – Карпова выступал открыто на разных собраниях. На его публикации налагаются аресты, их издатели привлекаются к ответственности, а сам автор безнаказанно живет в столице, появляется всюду, где ему хочется, и в случае опасности спешит перебраться через границу, в Финляндию.

Только через год, в январе 1907 года, департамент полиции сообщает питерскому охранному отделению, что Ленин проживает в Куоккала, где у него проходят многолюдные собрания. Вслед за питерскими вроде бы взялись за Ильича и московские власти, решив возбудить судебное преследование за выход известного сочинения «Две тактики социал-демократии в демократической революции». Хотя точный адрес вождя был известен полиции уже в начале года, в апреле судебный следователь 27-го участка г. Петербурга пишет отношение окружному суду «о розыске Ленина через публикацию».

В июне по империи рассылается циркуляр со списком лиц, подлежащих розыску и аресту. Под № 2611 значится: «Владимир Ильич Ульянов (псевдоним Н. Ленин)». По этому циркуляру надлежало «арестовать, обыскать, препроводить в распоряжение следователя 27 уч. г. С.-Петербурга».

Этот порядковый номер 2611 красноречиво доказывает, что царские правоохранительные органы абсолютно не понимали роли Н. Ленина в событиях, не выделили его первой строкой среди всех других революционеров.

Об адресе вождя в Финляндии сообщала в Питер и заграничная агентура, не ушел от ее внимания факт встречи Ильича с Камо, о котором было известно, что именно он ограбил почтовую карету с казной. Кстати, на финской даче отважный боевик вручил Ленину награбленное. Но для царской полиции и этого для ареста было недостаточно.

Из полицейской переписки видно, что в ноябре за финляндской квартирой Ленина в Куоккала установлено наблюдение. Ну а он скрылся от полиции. Сначала поселился под Гельсингфорсом, нынешними Хельсинками. Затем решил в декабре 1907 года снова уехать в эмиграцию, убедившись, что больше восстания не поднять.

Заметая следы, по чужому новому паспорту на имя финского повара, не умея говорить по-фински, перемещался Ленин по стране. Ехал поездом, шел пешком, передвигался на пароме, лошадях… Держал курс санным путем на глухой островок, чтобы сесть на пароход. Посадку произвел не как все пассажиры на пристани, где проверялись документы. На островке обычно подбирали редких пассажиров-аборигенов. Там полиция не появлялась.

Ночью по пути к острову, в сопровождении двух пьяных проводников, финских крестьян, шествуя по неокрепшему льду Финского залива, Владимир Ильич провалился под лед и чуть было не утонул.

«Эх, как глупо приходится погибать», – успел подумать терпящий бедствие вождь. Но все обошлось. Дошли с приключениями до острова. И пароход увез финского повара, фамилию которого мы никогда не узнаем, на долгие годы из России.