Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты"

<Глава 9-ая. Любочька. Музыка. Отступленіе.>

Пріѣхавши домой, maman велѣла подать свѣчи, поставила ноты и сѣла за рояль. Володя, Любочка и Катенька побѣжали въ залу играть, я же съ ногами забрался въ вольтеровское кресло, которое стояло въ гостиной, и расположился слушать. Катенька пришла звать меня въ залу, но я былъ золъ на нее и попросилъ оставить меня въ покоѣ.

<Maman сдѣлала гамму и потомъ начала играть 2-й концерта Фильда. Мими играла хорошо, и еще я слыхалъ хорошихъ музыкантовъ, но ничья игра мнѣ такъ не нравилась, какъ матушкина. Впослѣдствіи, вспоминая и обсуживая этотъ предметъ, я нашелъ, что пріятность игры maman состояла въ простотѣ. Она играла такъ, какъ было написано, ничего не перемѣняя, не пропуская и не прибавляя, не употребляла никакихъ аффектацій (Я могъ бы выразиться по-Русски, но, говоря о maman, мнѣ непріятно употребить неблагозвучное слово «натяжка») – ни въ игрѣ, ни въ позѣ. У дѣтей всегда чувство прекраснаго очень вѣрно, поэтому я безсознательно любилъ ея игру и не могъ и не могу слушать безъ отвращенія музыкантовъ и музыкантшъ, которые, садясь за форте-піано, делаютъ прелюдіи, состоящія изъ 3 основныхъ аккордовъ. Когда барышня садится за форте-піано и беретъ эти три фатальные аккорда да еще arpeggio,¹¹⁷117
  [Арпеджо – звуки аккорда, следующие один за другим.]


[Закрыть] я знаю уже, чего нужно ожидать. Барышня эта, несмотря на перемѣну гармоніи, не будетъ снимать ноги съ педали; всѣ аккорды, которые ей понравются, будетъ брать arpeggio¹¹⁸118
  [Арпеджо – звуки аккорда, следующие один за другим.]


[Закрыть] тамъ, гдѣ этого не нужно. Andante¹¹⁹119
  [Спокойно]


[Закрыть] будетъ играть, задерживая тактъ, и прибавлять свои фіоритуры и вообще изковеркаетъ мысль композитора. Притомъ во время игры она будетъ кривляться, что тоже ни къ чему не ведетъ. Уѣздная барышня, т.е. низшаго разряда, будетъ подкатывать зрачки подъ лобъ, губернская будетъ закидывать голову, а столичная будетъ руки подымать слишкомъ высоко и губы складывать неестественно. И это называется «играть съ чувствомъ», тогда какъ на форте-піано собственно съ чувствомъ играть нельзя. Можно играть правильно, щеголевато, но съ чувствомъ можно только играть на такомъ инструментѣ, продолжительность, движеніе и сила звука котораго зависитъ отъ воли исполнителя>.

Въ это время maman встала с кругленькаго табурета, взяла другую тетрадь нотъ, поставила ее на пюпитръ, пододвинула свѣчи и опять усѣлась. По медленности, отчетливости ея движенiй и по серьезному выраженію лица видно было, что она какъ будто приготавливается къ чему-то важному. Я опять задремалъ, прижавъ голову въ уголъ кресла. Запахъ пыли, которую я поднялъ поворачиваясь, щекотилъ мнѣ въ ноздряхъ, а давно знакомые мнѣ звуки пьесы, которую заиграла maman, производили на меня чрезвычайно пріятное впечатлѣніе. Она играла патетическую Сонату Бетховена.

Изъ 10 человѣкъ, у которыхъ вы спросите: «какую музыку вы любите?» 9 непремѣнно вамъ отвѣтятъ, что они любятъ серьезную музыку, особенно Бетховена, <которого они понимаютъ (слово: понимать музыку для меня имѣетъ весьма темное значеніе – откровенно говоря, – никакого значенія. Я понимаю, что одно музыкальное сочиненіе можетъ нравиться больше другого; можно сочувствовать одному больше другого, но понимать можно только мысль).> Из этихъ 9-и человѣкъ 8 говорятъ это не потому, что музыка Бетховена имъ нравится, а потому, что они думаютъ блеснуть своимъ музыкальнымъ вкусомъ, выразивъ такое мнѣніе. – Почти во всѣхъ романахъ или повѣстяхъ, особенно французскихъ, въ которыхъ музыка на сценѣ, непремѣнно на сценѣ и Бетховенъ, опять только по той причинѣ, что, такъ какъ съ недавняго времени большинство обратилось къ старинной музыкѣ, имя это первое попадается подъ перо романиста. Никакой бы разницы не было, ежели бы онъ, вмѣсто Бетховена, написалъ Доницети, <Гунгля>, Бюргмюлера или др. Все это я сказалъ вамъ для того, чтобы вы не подумали, что, вспоминая о матушкѣ за фортепіано, я наудачу сказалъ, что она играла Патетическую сонату. Нѣтъ, она именно играла ее, и я хочу, чтобы вы вспомнили эту сонату, ежели слыхали ее. Для этого я опишу вамъ впечатлѣніе, которое она производила на меня.

(Въ одномъ Французскомъ романѣ, авторъ (имя котораго очень извѣстно), описывая впечатлѣніе, которое производитъ на него одна соната Бетховена, говоритъ, что онъ видитъ ангеловъ съ лазурными крыльями, дворцы съ золотыми колоннами, мраморные фонтаны, блескъ и свѣтъ, однимъ словомъ, напрягаетъ всѣ силы своего французскаго воображенія, чтобы нарисовать фантастическую картину чего-то прекраснаго. Не знаю, какъ другіе, но, читая это очень длинное описаніе этого Француза, я представлялъ себѣ только усилія, которыя онъ употреблялъ, чтобы вообразить и описать всѣ эти прелести. Мнѣ не только это описаніе не напомнило той сонаты, про которую онъ говорилъ, но даже ангеловъ и дворцовъ я никакъ не могъ себе представить. Это очень естественно, потому что никогда я не видалъ ни ангеловъ съ лазурными крыльями, ни дворцовъ съ золотыми колоннами. Ежели бы даже, что очень трудно предположить, я бы видѣлъ все это, картина эта не возбудила бы во мнѣ воспоминанія о сонатѣ. Такого рода описаній очень много вообще, и во Французской литературѣ въ особенности.¹²⁰120
  Зачеркнуто: Я вспомнилъ это описаніе, – оно находится въ романѣ Бальзака «César Birotteau»; но сколько такихъ описаній во Французской литературѣ, то знаютъ тѣ, которые съ ней знакомы.


[Закрыть]

У Французовъ есть странная наклонность передавать свои впечатлѣнія картинами. Чтобы описать прекрасное лицо – «оно было похожо на такую-то статую», или природу – «она напоминала такую-то картину», – группу – «она напоминала сцену из балета или оперы». Даже чувства они стараются передать картиной. Прекрасное лицо, природа, живая группа всегда лучше всѣхъ возможныхъ статуй, панорамъ, картинъ и декорацій.

Вмѣсто того, чтобы напомнить читателю, настроить воображеніе такъ, чтобы я понялъ идеалъ прекраснаго, они показываютъ ему попытки подражаній.¹²¹121
  Зачеркнуто: Странно, что народъ столь образованный, столица котораго называется la capitale du monde или la capitale des idées [столица мира или столица идей], впалъ въ такое заблужденіе.


[Закрыть]

Что еще страннѣе, это то, что для того, чтобы описать что-нибудь прекрасное, средствомъ самымъ употребительнымъ служить сравненіе описываемаго предмета съ драгоцѣнными вещами. Великій Ламартинъ, возвышенная душа котораго стала извѣстна всему свѣту, со времени изданія Confidences¹²²122
  [Признания.]


[Закрыть] (этимъ изданіемъ великій геній a fait d’une pierre deux coups¹²³123
  [одним ударом убил двухъ зайцев]


[Закрыть] – всему свѣту открылъ сокровеннѣйшія тайны своей великой души и пріобрѣлъ имѣныіце, которое такъ хотелось ему купить), великій Ламартинъ, описывая свои впечатлѣнія на лодкѣ посреди моря, когда одна доска отделяла его отъ смерти, говоритъ, чтобы описать, какъ хороши были капли, падавшія съ веселъ въ море – comme des perles tombants dans un bassin d’argent.¹²⁴124
  [как жемчуг, падающий в серебряный таз.]


[Закрыть] Прочтя эту фразу, воображеніе мое сейчасъ же перенеслось въ дѣвичью, и я представилъ себе горничную съ засученными рукавами, которая надъ серебрянымъ умывальникомъ моетъ жемчужное ожерелье своей госпожи и нечаянно уронила несколько жемчуженокъ – des perles tombants dans un bassin d’argent, a о морѣ и о той картинѣ, которую съ помощью поэта воображеніе рисовало мнѣ за минуту, я уже забылъ. Ежели Ламартинъ, геніальный Ламартинъ, сказалъ мнѣ, какого цвѣта были эти капли, какъ онѣ падали и стекали по мокрому дереву весла, какіе маленькіе кружки производили онѣ, падая въ воду, воображеніе мое осталось бы вѣрно ему, но намекъ на серебряный тазъ заставилъ умъ [?] упорхнуть далеко. Сравненiе одно изъ естественнѣйшихъ и дѣйствительнѣйшихъ средств для описанiя, но необходимо, чтобы оно было очень вѣрно и умѣстно, иначе оно дѣйствуетъ совершенно притивуположно. – «La lune sur un clocher comme un point sur un «i»¹²⁵125
  [Луна над колокольней, как точка над і]


[Закрыть] – обращикъ неумѣстности сравненія, хотя принадлежитъ тому же великому Ламартину.

Воображеніе – такая подвижная легкая [?] способность, что съ ней надо обращаться очень осторожно. Одинъ неудачный намекъ, непонятный образъ, и все очарованіе, произведенное сотнею прекрасныхъ, вѣрныхъ описаній, разрушено. Автору выгоднѣе выпустить 10 прекрасныхъ описаній, чѣмъ оставить одинъ такой намекъ въ своемъ сочиненіи. Хотя наклонность сравненія вообще и въ особенности съ драгоцѣнными вещами преобладаетъ, какъ мнѣ кажется, у Французовъ, эта наклонность существуетъ и у насъ, и у Нѣмцевъ, но меньше [?] всего у Англичанъ. Бирюзовые и бриліантовые глаза, золотые и серебрянные волосы, кораловыя губы, золотое солнце, серебряная луна, яхонтовое море, бирюзовое небо и т. д. встречаются часто [?]. Скажите по правде, бываетъ ли что-нибудь подобное? Капли воды при лунномъ свѣтѣ, падающія въ море, горятъ лучше жемчужинъ, падающихъ въ тазъ, и ни капли не похожи на жемчужины, ни тазъ – на море. Я не мѣшаю сравнивать съ драгоценными камнями, но нужно, чтобы сравненіе было вѣрно, цѣнность же предмета не заставить меня вообразить сравниваемой предметъ, ни лучше, ни яснѣе. Я никогда не видалъ губъ кораловаго цвѣта, но видалъ кирпичнаго; – глазъ бирюзоваго, но видалъ цвѣта распущенной синьки и писчей бумаги. Сравненіе употребляется или чтобы, сравнивая худшую вещь съ лучшей, показать, какъ хороша описываемая вещь, или, сравнивая необыкновенную вещь съ обыкновенной, чтобы дать о ней ясное понятіе).

Слушая патетическую сонату, которую я зналъ такъ, что каждый переходъ, каждая нотка возбуждала во мнѣ ожиданіе, я испытывалъ два различныя чувства. Иногда, и это случалось тогда, когда я бывалъ чѣмъ-нибудь разстроенъ, она возбуждала во мнѣ какое-то нетерпѣніе, досаду и безпокойство; мнѣ тяжело было знать все впередъ, хотѣлось неожиданнаго и хотѣлось бы не слыхать ее, но когда maman переставала играть, мнѣ дѣлалось еще досаднѣе и хотѣлось бы, чтобы она все играла, но что-нибудь другое. Иногда – и теперь я находился въ этомъ расположеніи – соната эта имянно тѣмъ, что въ ней не было для меня ничего поразительнаго, что я зналъ все впередъ, доставляла мнѣ, какъ я уже сказалъ, тихое, чудесное наслажденіе. Хотя я зналъ прекрасно все, что будетъ, я не могъ заснуть отъ того чувства, что, ежели вдругъ будетъ не то, что я ожидаю, и чудесные аккорды интродукціи вдругъ разрѣшатся не такъ, какъ должны. Сдержанный мотивъ интродукціи, который точно просится куда-то, заставлялъ меня притаивать дыханіе до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, все это не разрѣшится въ allegro.¹²⁶126
  [Аллегро – быстро.]


[Закрыть] Только [?] Allegro никогда не нравилось мнѣ, но то мѣсто, когда начинаются вопросы и отвѣты, возбуждало опять опасеніе, чтобы не вышло иначе, и желаніе, чтобы оно шло тише и продолжалось долже. Что можетъ быть лучше этого мѣста, когда послѣ простыхъ вопросовъ и отвѣтовъ басъ говоритъ такія двѣ фразы, къ которымъ ничего кажется нельзя прибавить, и которыя рѣшаютъ все, однако нѣтъ.... дискантъ отвѣчаетъ еще и еще и еще лучше, еще сильнѣе, до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, все сливается.

Maman въ мѣстѣ этого разговора задерживала тактъ. – Много людей, основательно знающих музыку, говорили мнѣ, что задерживать ни въ какомъ случаѣ не должно, и что, исполняя Бетховена, нужно ни на волосъ не отклоняться отъ написаннаго. Я слышалъ тоже эту же сонату, исполненную прекраснымъ музыкантомъ – онъ игралъ это мѣсто такъ же скоро, какъ и плохіе. Несмотря ни на какіе авторитеты, я убѣжденъ, что должно задерживать тактъ въ этомъ мѣстѣ. Нужно принудить себя, чтобы играть его скоро: мѣсто это такъ хорошо, что хочется дольше имъ насладиться. Послѣднія ноты allegro¹²⁷127
  [Allegro, Andante, Rondo в do mineur – части сонаты.]


[Закрыть] пугаютъ и радуютъ.

Подъ звуки andante¹²⁸128
  [Allegro, Andante, Rondo в do mineur – части сонаты.]


[Закрыть] я дремалъ, дремалъ сладко – оно выраженіе счастія, добродѣтельнаго, спокойнаго счастія, но финалъ rondo¹²⁹129
  [Allegro, Andante, Rondo в do mineur – части сонаты.]


[Закрыть] въ ut mineur¹³⁰130
  Написано: ut bemol mineur.


[Закрыть] опять тянетъ за душу. Невольно думаешь: что ему хочется? О чемъ онъ? Какъ бы его успокоить? И все хочется, чтобы скорѣе, скорѣе – и все кончилось, но, какъ кончится, хочется еще.

Когда я слышу музыку, я не думаю – мысль совершенно умираетъ, воображеніе тоже не рисуетъ мнѣ никакихъ образовъ и находится въ совершенномъ бездѣйствіи – сознаніе физическаго существованія уничтожается, но я чувствую, что я живу, и живу полно и тревожно.

Чувство, которое испытываешь, похоже на воспоминаніе, но воспоминаніе чего? Воспоминаніе того, чего никогда не было, и чего не помнишь.¹³¹131
  Зачеркнуто: Чувствуешь съ чрезвычайной ясностью, но когда хочешь опредѣлить, объяснить, что чувствуешь, невольно удивляешься, что нѣтъ средствъ выразить и 10-й доли того, что чувствуешь.


[Закрыть]

Сущность эстетическаго чувства, возбуждаемаго въ насъ живописью – въ обширномъ смыслѣ – есть воспоминаніе о образахъ. Сущность эстетическаго чувства возбужденнаго музыкой есть несознанное воспоминаніе о чувствахъ и о переходахъ изъ одного чувства въ другое.

Чувство поэзіи есть сознательное воспоминаніе о жизни съ ея образами и чувствами.

Въ это время maman встала, взяла другую тетрадь нотъ, пододвинула ближе свѣчи, подвинула табуретъ больше на середину форте-піано и начала играть другую пьесу, именно sonate pathétique Бетховена.

Читатель! Замѣтили ли вы, какъ всѣ любятъ сочиненія Бетховена, какъ часто въ разговорахъ вы слышите, что сочиненія этого композитора предпочитаютъ всѣмъ другимъ? Замѣтили ли вы, что часто его хвалютъ и восхищаются имъ такъ, что совѣстно за тѣхъ, которые восхищаются. Въ романѣ или повѣсти, ежели кто нибудь играетъ, то непремѣнно сонату Бетховена, особенно въ Французскихъ романахъ. Вѣрно вы часто слыхали о томъ, что трудно понимать Бетховена, и что чудо, какая миленькая штучка его Quasi una fantasia или Septuor и т. д. Не знаю, какъ вы, а для меня такого рода разговоры да и большая часть всякихъ разговоровъ о музыкѣ – ножъ вострый. Уже давно замѣчено, что говорить о томъ, чего не знаешь, общая человѣческая слабость, но отчего ни о чемъ такъ много не говорятъ и съ такой увѣренностью, не зная, какъ о музыкѣ? Знаніе музыки далеко еще не наука, знаніе это дошло только до той степени, что видна возможность науки, но существуютъ правила, условленныя названія, матерiалы для исторіи музыки, сочиненія, которыя составляютъ знаніе. Замѣтьте, что люди, имѣющіе это знаніе, нисколько не авторитетъ въ музыкѣ и даже удерживаются отъ выраженія своего мнѣнія. Отчего бы это? Музыка, какъ искуство производить звуки и дѣйствующее на нашъ слухъ, доступно всякому. Большинство во всѣхъ отрасляхъ человѣческихъ знаній невѣжды, тѣмъ болѣе въ музыкѣ какъ въ знаніи, съ одной стороны, доступномъ каждому и, съ другой, находящемуся еще на первой ступени развитія.

Глава 10-ая. <Maman играетъ.> – Музыка.

Maman сдѣлала легко и бѣгло обѣими руками гамму; потомъ пододвинула ближе табуретъ и начала исполнять граціозный и игривый второй концертъ Фильда – своего учителя.

Она играла славно: не стучала по клавишамъ, какъ ученики и ученицы новой школы, не держала педаль при перемѣнѣ гармоніи, не дѣлала arpeggio и не задерживала такта тамъ, гдѣ не нужно, такъ, какъ это дѣлаютъ многіе, полагая этимъ дать выразительность своей игрѣ, не прибавляла своих фіоритуръ. Вообще играла и сидѣла за роялемъ просто, безъ афектаціи. Можетъ быть, отъ этого-то игра ея мнѣ особенно нравилась.

Противъ меня была дверь въ кабинетъ, и я видѣлъ, какъ туда взошли Яковъ и какіе-то люди съ бородами, въ кафтанахъ; дверь тотчасъ же затворилась за ними.

«Ну, начались занятія!», подумалъ я. Мнѣ казалось, что важнѣе тѣхъ дѣлъ, которыя дѣлались въ кабинетѣ, ничего въ мірѣ быть не могло; въ этой мысли подтверждало меня еще то, что къ дверямъ кабинета всѣ подходили на ципочкахъ и перешептываясь; оттуда же слышны были громкіе голоса и пахло сигарой, запахъ которой всегда, не знаю почему, внушалъ мнѣ уваженіе.

Я было задремалъ подъ простодушно-милые звуки второго Фильдаго концерта, какъ вдругъ услыхалъ очень знакомый мнѣ скрипъ сапоговъ въ офиціянтской и открылъ глаза. Карлъ Ивановичь, хотя съ лицомъ, выражавшимъ рѣшимость, но тоже на ципочкахъ, съ какими-то записками въ рукѣ, подошелъ къ двери и слегка постучалъ въ нее. Его впустили и дверь опять захлопнулась.

«Как бы не случилось какого-нибудь несчастія, – подумалъ я. – Карлъ Ивановичь разсержёнъ, а онъ на все готовъ въ татя минуты».

Въ это время maman кончила концертъ Фильда, встала съ кругленькаго табурета, взяла другую тетрадь нотъ, развернула ее на пюпитрѣ, пододвинула ближе свѣчи и, оправивъ платье, опять сѣла противъ рояля. По вниманію, съ которымъ она все это дѣлала, и задумчиво-строгому выраженію лица, казалось, она готовилась къ чему-то очень серьезному.

«Что-то будетъ?» подумалъ я и опять закрылъ глаза, прижавъ голову въ уголъ кресла. Запахъ пыли, которую я поднялъ поворачиваясь, щекотилъ мнѣ въ ноздряхъ, а давно знакомые звуки пьесы, которую заиграла maman, производили во мнѣ впечатлѣніе сладкое и вмѣстѣ съ тѣмъ тревожное. Она играла Патетическую Сонату Бетховена. Хотя я такъ хорошо помнилъ всю эту Сонату, что въ ней не было для меня ничего новаго, я не могъ заснуть отъ безпокойства. Что, ежели вдругъ будетъ не то, что я ожидаю? Сдержанный, величавый, но безпокойный мотивъ интродукціи, который какъ будто боится высказаться, заставлялъ меня притаивать дыханіе. Чѣмъ прекраснѣе, сложнѣе музыкальная фраза, тѣмъ сильнѣе дѣлается чувство страха, чтобы что-нибудь не нарушило этой красоты, и тѣмъ сильнѣе чувство радости, когда фраза разрѣшается гармонически.

Я успокоился только тогда, когда мотивъ интродукціи высказалъ все и шумно разрѣшился въ allegro. Начало allegro слишкомъ обыкновенно, поэтому я его не любилъ; слушая его, отдыхаешь отъ сильныхъ ощущеній первой страницы. Но что можетъ быть лучше того мѣста, когда начинаются вопросы и отвѣты! Сначала разговоръ тихъ и нѣженъ, но вдругъ въ басу кто-то говорить такія двѣ строгія, но исполненныя страсти фразы, на которыя, кажется, ничего нельзя отвѣтить. Однако нѣтъ, ему отвѣчаютъ и отвѣчаютъ еще и еще, еще лучше, еще сильнѣе до тѣхъ поръ, пока наконецъ все сливается въ какой-то неясный, тревожный ропотъ. Это мѣсто всегда удивляло меня, и чувство удивленія было такъ же сильно, какъ будто я слышалъ его въ первый разъ. Потомъ въ шуму allegro вдругъ слышенъ отголосокъ интродукціи, потомъ разговоръ повторяется еще разъ, еще отголосокъ, и вдругъ въ ту минуту, когда душа такъ взволнована этими безпрестанными тревогами, что проситъ отдыха, все кончается, и кончается такъ неожиданно и прекрасно…

Во время Andante я задремалъ; на душѣ было спокойно, радостно, хотѣлось улыбаться и снилось что-то легкое, бѣлое, прозрачное. Но Rondo въ ut mineur¹³²132
  Написано: ut bemol mineur.


[Закрыть] разбудилъ меня. О чемъ онъ? Куда онъ просится? Чего ему хочется? И хотѣлось бы, чтобы скорѣе, скорѣе, скорѣе и все кончилось; но когда онъ пересталъ плакать и проситься, мнѣ хотѣлось еще послушать страстныя выраженія его страданій.

Музыка не дѣйствуетъ ни на умъ, ни на воображеніе. Въ то время, какъ я слушаю музыку, я ни объ чемъ не думаю и ничего не воображаю, но какое-то странное сладостное чувство до такой степени наполняетъ мою душу, что я теряю сознаніе своего существованія, и это чувство – воспоминаніе. Но воспоминаніе чего? Хотя ощущеніе сильно, воспоминаніе неясно. Кажется какъ будто вспоминаешь то, чего никогда не было.

Основаніе того чувства, которое возбуждаетъ въ насъ всякое искуство, не есть ли воспоминаніе? Наслажденіе, которое намъ доставляетъ живопись и ваяніе, не происходить ли изъ воспоминанія образовъ? Чувство музыки не происходить ли изъ воспоминанія о чувствахъ и переходахъ отъ однаго чувства къ другому? Чувство поэзіи не есть ли воспоминаніе о образахъ, чувствахъ и мысляхъ?

<Музыка еще у древнихъ Грековъ была подражательная, и Платонъ въ своей «Республикѣ» полагалъ непремѣннымъ условіемъ, чтобы она выражала благородныя чувства. Каждая музыкальная фраза выражаетъ какое-нибудь чувство – гордость, радость, печаль, отчаяніе и т. д., или одно изъ безконечныхъ сочетаній этихъ чувствъ между собою. Музыкальныя сочиненія, не выражающія никакого чувства, составленныя съ цѣлью или выказать ученость, или пріобрѣсть деньги, однимъ словомъ, въ музыкѣ, какъ и во всемъ, есть уроды, по которымъ судить нельзя. <(Къ числу этихъ уродовъ принадлежать нѣкоторыя попытки музыкой выразить образы и картины.)> Ежели допустить, что музыка есть воспоминаніе о чувствахъ, то понятно будетъ, почему она различно дѣйствуетъ на людей. Чѣмъ чище и счастливѣе было прошедшее человѣка, тѣмъ болѣе онъ любить свои воспоминанія и тѣмъ сильнѣе чувствуетъ музыку; напротивъ, чѣмъ тяжеле воспоминанія для человѣка, тѣмъ менѣе онъ ей сочувствуетъ, и отъ этаго есть люди, которые не могутъ переносить музыку. Понятно будетъ тоже, почему одно нравится одному, а другое другому. Для того, кто испыталъ чувство, выраженное музыкой, оно есть воспоминаніе, и онъ находить наслажденіе въ немъ, для другого-же оно не имѣетъ никакого значенія.>

Глава 11-ая. Любочка.

Maman перестала играть. Я проснулся, высунулъ голову изъ за ручки креселъ и увидалъ, что она сидитъ на томъ-же мѣстѣ, но не играетъ, а прислушивается. Изъ залы слышны были рыданія.

– Ахъ, Боже мой, – сказала maman, – непремѣнно кто-нибудь изъ дѣтей ушибся, – встала съ табурета и почти бѣгомъ пустилась въ залу.

Любочка сидѣла на полу между двухъ стульевъ; по лицу ея текли кровь и слезы. Около нея стояли съ испуганными лицами Володя и Катенька.

– Что такое? Гдѣ ты ушиблась? Скажи же, что съ тобой? Душечка? Любочка, милочка, ангелъ мой? – говорила maman въ сильномъ безпокойствѣ и сама готовая расплакаться. Когда она отняла руку, которой Любочка держалась за носъ, видно было, какъ она обрадовалась, увидавъ, что кровь идетъ носомъ и нѣтъ ничего серьезнаго. Выраженіе лица ея мгновенно перемѣнилось, и она строго спросила у Володи:

– Какъ это случилось?

Володя объяснилъ, что Любочка представляла зайца и совершенно уже уходила отъ всѣхъ, какъ вдругъ спотыкнулась и упала носомъ объ стулъ.

– То-то, – сказала maman, обращаясь къ Любочкѣ и поднимая ее. – Тебѣ урокъ, чтобы ты не бѣгала, какъ сумашедшая. Иди въ гостиную, моя милая, будетъ тебѣ шалить.

Любочка пошла впередъ, сзади ея maman, а сзади maman – мы трое.

Любочка продолжала рыдать, и рыданія ея похожи были на икоту. Изъ глазъ текли слезы, изъ носу кровь, изо рту слюни; полагая, что она утирается платкомъ, она размазывала имъ всѣ эти жидкости по лицу. Ноги всегда у нея были гусемъ, но теперь ея походочка съ развальцомъ была еще смѣшнѣе, такъ что такой жалкой и уморительной фигурки я никогда не видывалъ; даже maman, оглянувшись на насъ, улыбнулась, указывая на Любочку.

– Вы можете идти играть, – сказала она намъ, – но Володя отвѣчалъ, что безъ Любочки играть въ эайца совершенно невозможно, и мы всѣ пошли въ гостиную.

– Сядь, отдохни, – сказала maman Любочкѣ, притирая ей носъ водою съ уксусомъ, – за то, чтобы ты не шалила, ты до тѣхъ поръ не встанешь съ этого мѣста, пока не докончишь урока, который задастъ тебѣ Мими.

Мими подала продолжавшей плакать Любочкѣ рагульку и эадала ей урокъ въ пять аршинъ.

Обыкновенно, когда кто-нибудь изъ насъ ушибался, насъ всѣхъ наказывали тѣмъ, что совѣтовали посидѣтъ и отдохнуть, но нынче maman позволила намъ идти играть, потому, я предполагал, что нынче послѣдиій вечеръ мы были вмѣстѣ, и она не хотѣла насъ огорчить, какъ будто что-нибудь отъ нея могло огорчить насъ.

Папа вышелъ изъ кабинета съ Карломъ Ивановичемъ.

Карлъ Ивановичъ пошелъ наверхъ, а папа съ очень веселымъ лицомъ взошелъ въ гостиную, подошелъ къ maman и, положивъ ей руку на плечо:

– Знаешь, что я рѣшилъ сейчасъ?

– Что?

– Я беру Карла Ивановича съ дѣтьми – мѣсто въ бричкѣ есть, они къ нему привыкли и онъ къ нимъ, кажется, тоже привязанъ, а восемьсотъ рублей въ годъ никакого счета не дѣлаютъ. Et puis, au fond, c’est un bon diable,¹³³133
  [И потом он в сущности добрый малый]


[Закрыть] – прибавилъ онъ.

– Я очень рада, – сказала maman, – за дѣтей и за него: онъ славный старикъ.

– Ежели бы ты видѣла, какъ онъ былъ тронутъ, когда я ему сказалъ, чтобъ онъ оставилъ эти пятьсотъ рублей въ видѣ подарка…– Это что? – сказалъ онъ, замѣтивъ посинѣлый носъ и заплаканные глаза Любочки. – Кажется, мы провинились?

Любочка совсѣмъ было успокоилась, но какъ только замѣтила, что на нее обращено общее вниманіе, опять расплакалась.

– Оставь ее, mon cher,¹³⁴134
  [дорогой,]


[Закрыть] – сказала maman, – ей надо урокъ кончить.

Папа взялъ изъ рукъ Любочки рагульку и самъ сталъ вязать.

– Вдвоемъ мы скорѣе кончимъ, однако лучше попробуемъ попросить прощенія, – сказалъ онъ, взявъ ее за руку. – Пойдемъ.

Любочка перестала плакать и, подойдя къ maman, повторяла вслухъ слова, которыя ей шепталъ папа на ухо.

– Нынче послѣдній вечеръ, мамаша, что мы… я съ папа… буду… такъ… простите… насъ… а то… онъ не хочетъ… меня любить… ежели я буду… плакать.

– Простите насъ, – прибавилъ папа, и разумѣется ихъ простили.

Незадолго передъ ужиномъ въ комнату взошелъ Гриша.

Съ самого того времени, какъ онъ пришелъ въ нашъ домъ, онъ не переставалъ вздыхать и плакать, что, по мнѣнію тѣхъ, которые вѣрили въ его способность предсказывать, предвѣщало какую-нибудь бѣду.

Онъ сталъ прощаться и сказалъ, что завтра, рано утромъ, пойдетъ дальше. Я подмигнулъ Володѣ и вышелъ въ дверь.

– Что?

– Пойдемте на мужской верхъ; Гриша спитъ во второй комнатѣ; въ чуланѣ прекрасно можно сидѣть, и мы всё увидимъ.

– Отлично. Подожди здѣсь, я позову дѣвочекъ.

Дѣвочки выбѣжали, и мы отправились наверхъ.

Тамъ, не безъ спору рѣшивъ, кому первому взойдти въ темный чуланъ, наконецъ, усѣлись.