Текст книги "Путь жизни"

Далее следует 14 страниц рекомендаций о структуре «проекта».

4) Следующая эпопея – велосипедный поход от Львова по Закарпатью до Ясиня с последующим отдыхом в Одессе. Опять были Лев Артцвенко, его подруга Наташа, Аля Остроушко, всего 8 человек. Мы списались предварительно с Одесским Политехом, и те согласились поселить нас на неделю в своём общежитии. Велосипеды из Горького до Львова и из Ясиня в Горький ехали отдельно багажом. Здесь было много интересного, но расскажу о трёх эпизодах.

Первый касается той же Роксаны – хрупкой, но чрезвычайно целеустремлённой девушки. На момент, когда родилась идея велопохода, Роксана к велосипеду в жизни не прикасалась. Но твёрдо решила, что научится ездить и проедет 500 км. Началось с того, что папа Борис Маркович достал (для того времени наиболее точный термин) ей заграничный дамский велосипед – красивый, но мало похожий на спортивный. Впрочем, спортивного не было ни у кого. Второй этап – овладение ездой. Семья жила в центре города, плотно застроенном и с оживлённым движением. Как только сошёл снег, Роксана с папой начали обучение. Немолодой небольшого роста папочка старался удержать велосипед с дочерью в вертикальном положении, труся за велосипедом по тротуарам. Надо отдать должное всем троим (включая велосипед) – они остались живы, и конечная цель в тротуарном варианте была достигнута. Несколько иначе сложилась походная практика. Ехать с рюкзаком за спиной по обочине булыжного шоссе непросто. А если с горы? Может случиться авария. И она случилась. Не справившись с управлением в этой ситуации, Роксана влетела в столб. Наибольшие повреждения получил велосипед. И если бы не руки и инструменты уникального ремонтника группы Коли Батракова, для одного участника поход на этом закончился бы.

А на деле он продолжался. Прекрасные воспоминания оставили Ужгород, Берегово, Виноградов. Особой страницей вписывается в воспоминания о Закарпатье Мужиевский винзавод.

Ещё собираясь на Приполярный Урал, я написал на бланке института письмо примерно такого содержания:

«Руководителям всех организаций по пути следования группы. [название, руководитель, цель и т. п.] Прошу оказывать всё зависящее от вас содействие…»

Установив, что оно хорошо срабатывает, я и здесь имел такое письмо и предъявил его в заводоуправлении винзавода. Нам дали прекрасного сопровождающего и повели по подвалам-тоннелям. Кроме подробного рассказа в программу экскурсии входила дегустация десятков видов сокровищ, хранящихся в подвалах в огромных дубовых бочках. Вышли мы оттуда не в полной спортивной форме. О том, чтобы сесть на велосипеды, не могло быть и речи. Отойдя на полкилометра, мы присели в тени груши, поели её спелых плодов и немного пришли в себя. День клонился к вечеру, предстояло проехать не менее 40 км, да ещё найти в стороне от дороги развалины довоенного санатория с выходами минеральных вод. Была подана обычная команда «По коням», но встали не все. Коля уснул так крепко, что его пришлось трясти. В итоге он пробормотал: «Езжайте, я догоню». Он был на самом деле сильнее и опытнее нас всех. Он в одиночку ездил в Крым и на Кавказ. И мы уехали.

До точки, где надо было сворачивать с шоссе для поиска санатория, он нас не догнал, а уже темнело, и я оставил в этом месте дежурного. Когда мы уже разбили лагерь и сварили ужин, я пошёл к нашему дежурному. Мы вспомнили, что незадолго до нашего поворота мы проезжали калитку в заборе, отгораживающем шоссе от погранзоны. Мы нашли эту калитку, нашли около неё звонок, к нам вышел офицер, мы рассказали ему ситуацию, на что он очень спокойно сказал: «Сейчас узнаем». Около калитки с внутренней стороны оказалась будочка с телефоном, и через минуту нам было сказано, что Коля едет, что он в 11 км от нас. Действительно, через полчаса проблема разрешилась.

Героем третьей истории был талантливый и обаятельный парень Серёжа Сапфиров (позднее – доктор наук, завкафедрой АСУ 1972 г.). Так сложились обстоятельства, что мы с Серёжей не успевали из военных лагерей к началу похода во Львов и приехали в Ужгород вечером, раньше группы. Решили проверить железнодорожный состав, стоявший в тупике на станции и явно давно не используемый. Одно окно вагона поддалось, после чего открыть дверь и внести рюкзаки не было проблем. Вагон оказался купейным, с мягкими диванами и даже водой в кранах. Если не считать многолетней пыли на всём – идеальное место ночлега. Пока ужинали, стемнело. Из парка, находившегося рядом с вокзалом, доносилась танцевальная музыка. Серёжа загорелся желанием пойти на танцы. Я этой идеи не разделял, он пошёл один. Вскоре начался дождь, перешедший в тропический ливень. Музыка стихла, более того, погасли фонари в парке. Серёжа не возвращался. И хотя абсолютно, безоглядно ветреным я его не считал, единственное объяснение, которое приходило мне в голову, сводилось к головокружительному знакомству с местной дивой. Ночью мне не спалось, но придумать алгоритм действий тоже не удавалось. Когда приехала группа, мы с помощью милиции и медицины нашли Серёжу – в больнице и в весьма плачевном состоянии. Оказалось, что когда начался ливень и ураганный ветер, он бросился к станции. В этот момент погас свет, он налетел на оборванный электрический провод и потерял сознание. Очнулся в больнице с множеством ожогов и высокой температурой. Мы провели в Ужгороде ещё сутки и, когда врачи уверили нас, что поднимут его на ноги, оставили ему документы и деньги для возвращения в Горький, отправили туда же его велосипед и тронулись в путь. Наиболее симпатизирующая ему красавица Аля хотела остаться с ним, но он этому воспротивился.

Дня через три, поднимаясь (ногами) в гору к одному из перегибов шоссе, мы обнаружили там Серёжу. Он сбежал из больницы, как только смог встать, и на попутных машинах весь в бинтах обогнал нас. Впредь мы так и взаимодействовали: назначали место ночлега, он туда доезжал на попутном транспорте, и ужинали, и ночевали, и завтракали мы вместе. Когда закончилась велосипедная часть, в поезде он лежал с высокой температурой, так что по приезде в Одессу мы вызвали «скорую помощь» на вокзал. В больницу я поехал с ним, группа ждала на вокзале. У закрытых ворот больницы машина остановилась, водитель пошёл решать оргвопросы, Серёжа тихо поднялся, тихо открыл заднюю дверь и, позвав меня, спустился на землю. Крадучись, мы удалились. Только теперь стало ясно, почему он не вылежал нужное время в Ужгороде и не вернулся в Горький. Здесь, в Одессе, причём (кто режиссёр событий?) недалеко от этой больницы, живёт его отец, давно расставшийся с семьёй в Горьком, имеющий здесь, в домике на зелёной окраине, новую семью и больших детей.

Из воспоминаний Роксаны: «Помнишь ли ты, как мы попали в ураган? Уже темнело, но мы никак не могли выбрать стоянку. Вдруг послышался гул, будто летит эскадрилья самолетов. Сверкнула молния, и в ее свете я увидела лес, почти лежащий на земле. Мы соскочили с велосипедов, прыгнули в кювет, крепко сцепились, и вихрь ударил в нас и пронесся дальше. Тьма, дождь… Вдруг открывается калитка, выходит человек и приглашает нас переночевать у него на сеновале. По-моему, мы не спали всю ночь. После бури дождь быстро кончился, небо засияло такими крупными, умытыми звездами! Настроение было прекрасное. Утром хозяин принес нам обломившуюся ветку груши, усыпанную плодами, и это был наш завтрак. А помнишь, как кто-то из ребят не мог удержаться и набил рюкзак фруктами так, что не выдержало седло и отломилось. А как хотели подняться на Говерлу!»

Наше пребывание в Одессе было великолепным. Удовольствий не досталось только Серёже и Але, которая сидела при нём в общежитии. Чтобы закончить рассказ о Сергее, дополню его несколькими штрихами. В Политехе это был известный, яркий учёный. Женат он был в это время на Наташе Шапошниковой (это её девичья фамилия), работавшей в моём НИИ. Расстался с Наташей, переехал в Москву. Там тоже был успешен. Его уже нет в живых.

К сожалению, сведения о судьбе Льва Артцвенко кончаются так же. Вот письмо его внука от 16 декабря 2013 г.

Maxim Arttsvenko: «Здравствуйте, Лев. Лев Николаевич – мой дедушка. К сожалению, его уже нет в живых. Он умер в возрасте 54 лет в 1989 году. Знаю, что он работал инженером-конструктором в г. Дзержинске (Нижегородской области). Лауреат государственной премии. Был женат. Жена – Наталья Николаевна ещё жива, живет в деревне Богоявление Нижегородской области. Имел дочь и сына. Я обязательно спрошу у его дочери про фотографии. Спасибо за интерес к моему деду».

Упомянутый в этом сюжете Николай Батраков спустя более полвека возник в июле 2017. Раздался телефонный звонок, и дрожащий старческий голос произнёс «Это Батраков». Он звонил после разговора с Домбровским (о нём ниже), который рассказал, что я пишу о своих походах. Николай перенес инфаркт в декабре 2016 года и стентирование. Живёт на три дома: в квартире на Мельникова-Печерского с дочерью и внуком, в доме на Родионова и в Гороховце, где живёт жена.

5) Поскольку зимой я занимался в аэроклубе (в старинном здании Нижегородской ярмарки) парашютной подготовкой, мечтал летом прыгнуть. Удалось в последние дни августа реализовать мечту. Самолёты стояли в то время там, где сейчас завод «Термаль». А прыгали на аэродром Богородска. Получил значок. До этого у меня были разряды по стрельбе и туризму.

В моё отсутствие дома произошло важное событие, о котором мама рассказала мимоходом и очень лаконично, а более подробно обо всей трагедии я узнал позже в Липецке от Геры – племянницы отца.

Оказывается, совершенно неожиданно к нам на Ижорскую нагрянул отец. Переписка с ним, хоть и вяло, продолжалась, и тональность её не была бархатной. Как он доехал и как явился – своими ногами или с чьей-то помощью, осталось неизвестным, но мама не приняла его и по моральным, и по физическим соображениям – в одной небольшой комнате без удобств разместить беспомощного человека после 17-летней фактической разлуки – действительно, наверно, было невозможно. Факт таков: мама отправила его к его сестре Доре, жившей в Липецке.

ШАГ В СТОРОНУ и в будущее. Я познакомился с Герой спустя 16 лет после этих событий, когда Доры уже не было в живых, а мы втроём (с женой и сыном) поехали в отпуск на своём «Запорожце» в южном направлении и заехали в Липецк. В письмах мы договорились, что муж Геры встретит нас на своей машине в определённой точке въезда в Липецк, чтобы мы не блуждали по городу. Мы были очень тепло, по-родственному приняты, и я много нового узнал о происхождении и последнем периоде жизни отца. Жаль, что тогда не зафиксировал эту информацию, и теперь от неё мало что осталось. А Геры уже нет. Но последние страницы его биографии вырисовываются примерно так.

Возможно, между ним и мамой состоялся обмен письмами на тему его переезда к нам, в Горький. Об этом говорит найденный в маминых бумагах «Личный листок по учету кадров», в котором его рукой (хорошим, разборчивым почерком и очень грамотно) написано, что с 1953 года он работает корректором во 2-й типографии Профиздата, т. е. это написано ещё до выхода на пенсию. Очевидно, к этому же времени относится его письмо, в котором говорится, что противоречия и несходство характеров непреодолимы, и, если он и переедет к нам, жить будет отдельно. Переезд и воссоединение не состоялись.

Выйдя на пенсию, он решился осуществить мечту всей жизни – пожить у тёплого моря.

Отец – Б.И. Хенох. Фото на документы, 1950

Местом жизни он выбрал Сухуми. Однако с источником существования вышла осечка: документы на пенсию туда не поступили. На жалкие накопления он снял угол, а вот на питание денег не было. Каким образом он несколько месяцев перебивался, непонятно, но итогом стало полное расстройство желудка и дистрофия.

К этому времени относится письмо из Сухуми от Т.Л. Погосовой, старшей медсестры инфекционной больницы, к которой попало письмо мамы отцу. Вот только одна фраза: «Положение у него кошмарное, с психикой у него не все в порядке».

Есть его письмо маме от 14.05.58 г.

«Сара! Я нахожусь в г. Сухуми. Лежал в больнице. Сейчас нахожусь здесь же и проживаю в гостинице «Рица». Я очень ослаб, прошу выехать за мной и найдешь в гостинице. Жду и еще раз жду. Борис».

Именно в таком состоянии он добрался сначала до нас в августе 1958, потом до сестры Доры в Липецке, которая тоже не взяла на себя такую ношу и сплавила его в дом престарелых в Задонске Липецкой области (Скит Кошарского с/с Задонского района). В свидетельстве о смерти от 21.08.59 сказано, что он умер 09.12.58 от сердечной недостаточности.

Ничего этого в 1958 году я не знал. Мы поехали в этот дом престарелых (в 1974), но максимум, чего я там добился – это увидел «место за свинарником, где закапывают».

Осень 1958 г. Сплотившаяся вокруг меня туристская группа предложила, чтобы не отменялись походы выходного дня, выходить на стройку вместе со мной. Работали мы теперь на доме с будущим номером 14, возводимом на улице

Бекетова. Так и была выполнена норма человеко-дней, и, когда дом был принят в эксплуатацию, нам досталась комната в общежитии на втором этаже. В коридор выходило восемь комнат, общая кухня и туалет – всё-таки не во дворе.

В институте на пятом курсе были сплошь спецдисциплины, но плюс к тому «наука», с которой я иногда оставался около своей печи до утра, сам её перебирал и ремонтировал. Стёкла и стеклокристаллические смеси (они называются «ситаллы», это было новое направление в материаловедении) я варил в платиновых тиглях, которые мне Людмила Петровна доставала из сейфа, взвешивала и после очередной варки взвешивала вновь.

В декабре вновь практика, на сей раз – преддипломная. С учётом моей складывающейся ситалловой специализации нас с Борисом послали на крупный стеклозавод в Константиновке в Донецкой области. Это дымный, насыщенный разными производствами город с одноколейным трамваем в качестве единственного городского вида транспорта. Поселили в общежитии рядом с заводом. Новый год предстояло встречать там. Там же располагалась целая группа (человек двенадцать) студентов из Иванова. 31 декабря был неполный рабочий день, и мы могли бы уйти отдыхать, но группу ивановцев бросили на «ударную работу». Для ремонта была остановлена огромная ванная стекловаренная печь. При этом слить всё стекло не удаётся, и оставшийся затвердевший слой для смены кладки приходится скалывать. Поскольку план подпирает, стараются, чтобы простой был минимальным, и скалывать начинают на ещё не остывшей печи. Рабочие неохотно идут на такой труд, да тем более в новогоднюю ночь, поэтому сюда поставили практикантов, пообещав заплатить. Мы присоединились к этой группе. Было весело. Особенно в условиях, когда под ногами стекломасса с температурой 60 градусов, а в воздухе сорок. Потом вмес те отпраздновали Новый год.

В качестве диплома я проектировал участок ситалловых деталей, для чего пригодились материалы Константиновки. Трудным элементом дипломной работы были многочисленные чертежи, которые необходимо было демонстрировать при защите. Тут на помощь вызвалась Соня Шалеева (в замужестве – Тихонова) из Балахны, которая жила в новом общежитии на пл. Лядова.

Весной (1959) было распределение. По полученным оценкам я мог выбирать. Предложения были от Горького (малопривлекательные) до Сахалина. Два обстоятельства можно считать определяющими. 1) Мама не хотела ехать никуда, а оставлять её одну было бы слишком жестоко. 2) На распределение приехал (за мной) директор филиала Института стекла в Гусь-Хрустальном, друг Дертева и Соколенко М. Брауде. Это было привлекательно и перспективно с точки зрения научной карьеры, но снова окунуться в бездомность?

Так что пришлось взять Завод сборного железобетона (ЗСЖБ) № 1 в Горьком.

Несколько слов об истории силикатного факультета. Он образовался в 1953 году на базе химического факультета с возвращением из Индии профессора Н.К. Дертева, читавшего в Индии лекции на английском языке. Деканом был назначен доцент В.М. Кульметев. Здесь уместно вспомнить, что как специальность «Технология силикатов» упоминается в истории Политеха в 1930 г., когда образовался самостоятельный Химико-технологический институт НХТИ. А ещё ранее, когда Политех был упразднен, а химфак вошёл в состав университета, там в 1928 году появилась специальность «Технология силикатов». В 1954-м, когда я поступил на факультет, на первый курс было принято студентов на три группы. Я оказался в группе 54-ТС-1. Ещё в течение этого учебного года было принято решение две группы перевести на металлургический факультет. А закончил существование факультет со скандалом в 1960 или 1961-м году. По воспоминаниям моего сокурсника и соседа по дому В.М. Прохорова, двигателем скандала стал А.Ф. Борисов, к тому времени докторант Дертева и член партии. Подготовленную им докторскую диссертацию забраковали и предложили доработать (он её впоследствии защитил в Перми). Факультет решили расформировать, специальность перевести во Владимир, куда предложили переехать и доцентам факультета. Дертев с несколькими верными помощниками ушёл в какой-то НИИ, но вскоре умер от язвы желудка. Воронкова под его руководством защитила кандидатскую диссертацию, а позднее – и докторскую. Борисов ушел в Строительный институт, где дорос до завкафедрой. Его женой стала моя красавица-одногруппница Рая Ахлёстина. Т.А. Худякова оставалась в институте и в 60-е годы была награждена орденом «Знак почёта». В это время она упоминается в книге «НГТУ 100 лет» в звании доцента. В это же десятилетие ей была присуждена учёная степень доктора наук, при этом она занимала должность завкафедрой.

Защитил диплом хорошо, можно сказать, с триумфом.

Предстояли вторые военные лагеря. Но тут мы условно были не рядовыми, а чуть выше. И меня вместе опять же с Борисом послали в разведроту плавающих танков в Смоленскую область, район Дорогобужа. Было у нас там два «фронта службы». Сначала – дежурными по купальне на одной из проток Днепра. Позже – практическое вождение танка.

За зиму, помимо основного дела, подготовили поход по горам Западного Кавказа.

Хорошая группа, прекрасные места – от Домбая до Аватхары – горного народного курорта недалеко от озера Рица. Начало оказалось непростым, причём не по непроходимости, а совсем неожиданно по контролю на выходе. В те времена нужны были не только маршрутная книжка и карты, но и разрешение некой контрольной инстанции на старте. Комиссию возглавлял Плевако – требовательный грозный знаток тех мест. Имевшиеся у нас материалы по маршруту он забраковал. Вечер и ночь мы трудились, перерисовывая схемы, описания и кроки, которые он дал, после чего получили «добро».

Насмотрелись следов войны, горных красот, почти никто не был до того на Рице. Хорошо покупались в море около Пицунды. Из участников помню Римму Печёнкину, Тому Чёрную (Синицыну?), Женю Челышева, Ваню Каргопольцева, Сашу Евстифеева, Валеру Баженова, Люду Серякову, Берту Бавли. Баженов умер в 2016 году.

Один эпизод туристской взаимовыручки. Участники были не очень опытные, некоторые вообще впервые в горном походе. Поэтому решили отправить часть продуктов почтой в населённый пункт Псху – единственный на нашем пути и почти в середине. А пришли мы в Псху в субботу и опоздали на почту – она уже закрылась. Продукты кончились – предстояли две голодные ночёвки. Переночевать решили в школе. А там уже находилась группа москвичей. Ужин варить было не из чего. После того как мы поделились с ними своей неудачей (опозданием на почту), они позвали нас в свой класс, где на столе стояли мешочки, пакеты и банки с продуктами, причём такими, о которых в Горьком мы в лучшем случае только слышали. «Забирайте, – сказали, – мы уже на финише, нам не нужно».

В конце августа вышел на работу. Основная территория завода и заводоуправление находятся на Автозаводе (так называется обобщённо весь обширный Автозаводский район, а ЗСЖБ находится рядом с самим ГАЗом). Но мне уготован цех на Сортировке.

Я – зам. начальника цеха труб у чёрта на рогах в дальнем углу уже почти не города – полтора-два часа езды от дома. Не факт, что это было правильное решение. Я много раз возвращался к этой мысли, когда приступил к работе. Маленький чисто рабочий коллектив. Сменная работа. Днём командует начальник, а я его сменяю, почти не общаясь. И моральный шок от того, что надо писать «липу» в нарядах своих рабочих и прикреплённых шоферов. Так было заведено. Иначе бы они получали копейки и не стали работать.

После мечты о научной работе – контраст разительный. Кое-что технологически удалось улучшить, и ни одна моя смена сорвана не была.

Из писем Иосифа знали, что Белла сменила Каунас на Москву. Оказывается, «на картошку» ездят не только студенты, но и сотрудники Союзов (писателей, журналистов и т. п.). И именно там у Беллы случилось судьбоносное знакомство с Егором Герасимовым, следствием которого явилось дальнейшее пополнение семейства.

В августе 1960 Областной совет по туризму организовал для своего актива поездку в Польшу. С работы отпустили. Впервые выехал за границу. Варшава, Краков, Познань, Катовице, Снежница, застава на границе с Чехословакией. С Терезой из Катовиц познакомился на приёме, обменялся потом несколькими письмами.

Весной предпринял штурм заводского начальства и добился перевода на основную территорию на участок изготовления ступеней. Жить стало легче, жить стало веселей. Из категории ИТР сформировалась тургруппа походов выходного дня. В ней были Валентин Боровков, Клара (племянница управляющего трестом № 15 Шайкевича, в который входил ЗСЖБ).

К этому времени (ещё в 1958 году) мама ушла с работы. Причин было как минимум две: ездить далеко и неудобно, да и здоровье оставляло желать лучшего.

Мои заработки позволили купить телевизор КВН – первый в нашем коридоре. Теперь по вечерам у нас собирались соседи со своими стульями – посмотреть «кино».

Мама приступом взяла ещё одну «крепость» – нам поставили телефон – тоже единственный в общежитии.

Зимой опять взял отпуск, ибо в профкоме предложили дешёвую путёвку по Прибалтике – Вильнюс, Рига, Таллин. Погода пакостная, но впечатления – яркие. К тому же в Вильнюсе познакомился с семьёй Дани. Его жена Лена кормила меня в своём ресторане «цеппелинами». (В 1961 году Елена Тодесене работала зам. директора кафе «Неринга». – А.Г.) В Риге тоже по маминому адресу разыскал родственников на улице Мельничной.

И всё-таки навязчивая идея о научной работе не оставляла. Поговорил с директором Политеха Тузовым. Он руководил по совместительству секретной лабораторией, предвестницей будущего физико-технического факультета. К великой радости получил его согласие, при этом он направил меня в отдел кадров. Там я заполнил анкету и должен был через три дня прийти для продолжения оформления. Продолжение не состоялось: мне с кислой миной объявили, что штатные возможности не позволяют меня принять.

Успех замаячил на другом фронте. В январе 1961 удалось перейти на работу в закрытый институт, который позже стал называться Приборостроительным (ГНИПИ), в котором я проработал 31 год. В городе он считался одним из самых интеллигентных учреждений. До 1967 работал в технологическом отделе, в лаборатории керамики и ферритов, руководил которой Арон Аронович Понтак. Внёс свои предложения и усовершенствования, ездил в командировки. В комнате, где было моё рабочее место, работали ещё три интересных человека, друзья (в порядке убывания интеллигентности): Игорь Яворовский, Виталий Образцов и Юрий Николаев. В Ленинграде познакомился с научным шефом керамического направления И.Д. Фридбергом (доцентом Ленинградского электротехнического института ЛЭТИ), который обещал составить мне протекцию к светилу направления диэлектриков Н.П. Богородицкому. По ряду причин поступление в аспирантуру ЛЭТИ сорвалось.

В 1961–1963 посещал спецдисциплины на факультете «Физика диэлектриков и полупроводников» в Госуниверситете. Сохранилась тетрадь с лекциями И.А. Карповича в ноябре 1961 года. В это же время в ГНИПИ посещал занятия по английскому языку.

При каждой командировке в Ленинград заходил к Залесским, в том числе и после смерти Оскара. Кроме того, мама поручила зайти к её дальним родственникам Бревда, где я бывал с 1962 года несколько раз. Там были две девушки близкого к моему возраста, лучший контакт был с Лялей.

Теперь я попал в коллектив, где активно действовали секции туристов и альпинистов. Сформировалась группа, с которой мы ходили не только в выходные, но и в праздники на несколько дней, и в Новый год под живую ёлку (1963–1967). В этой среде мы с Изой увидели друг друга.

Одновременно входил в городскую (вне ГНИПИ) компанию, в ядре которой из парней были Исаак Руббах, его двоюродный брат Исаак Тевит (оба сейчас на ближнем юге) и его же однокурсник Рафаил Бак, иногда присоединялся Борис Тевит; а из девушек – Циля Тетельбаум, Аня Вайнштейн, Белла Скобло, Витала Зотова, Женя Магидс, Белла Егидес. С Женей – она училась в мединституте – мы, кажется, имели много общих интересов. У неё была приятная интеллигентная семья в Дзержинске. Правда, она не имела классических форм лица, что очень остро настроило против неё мою маму. Заглядывая в будущее, видим Цилю женой Исаака Руббаха (сейчас в Израиле), Аню в Израиле, Беллу в Нижнем в качестве учительницы, Виталу замужем за Александром Шехтманом (сейчас в Германии), Женю с мужем в Америке. С ней я восстановил связь (по e-mail) после поездки в конце 2014 года в Дзержинск с Хэсэдом. Получил от неё несколько семейных фотографий. Забегая вперёд, упомяну маленький эпизод, связанный с фотографией Жени. В синагоге г. Дзержинска, где я побывал в июне 2019 года, на стенах размещены щиты с фотографиями достойных местных евреев. При фотографиях – краткая биографическая справка с упоминанием заслуг. Так вот, Женя там тоже есть с фамилией Вайсбанд (Магидс), но без фотографии. Я просмотрел у себя присланные из США фотографии, нашёл самую походящую, где она сфотографирована с мужем в Испании, отделил её и послал в Дзержинск с просьбой поместить на полагающееся место.

В зимнем походе выходного дня

В командировках в Москву особенно часто бывал в Институте стекла (ГИС), где лабораторию ситаллов возглавляла Екатерина Ароновна Тахер, а лаборантом была Таня. Неподалеку от них находилась одна из АТС, с которой мне удобно было звонить домой. С сотрудницами этой АТС однажды в воскресенье съездил в Загорск.

Е.А. Тахер и коллектив лаборатории принимали меня весьма приветливо. Здесь, кроме производственных интересов, я зондировал почву о научной работе, аспирантуре. А с Таней даже проводил свободное время, вместе мы побывали в Третьяковке.

На острие проблем ГНИПИ были высокостабильные стандарты частоты и генераторы стандартных частот. Здесь могли сыграть важную роль керамические резонаторы и катушки индуктивности, в разработке которых я участвовал, привлекая достижения ленинградских и московских предприятий. По моей предварительной договоренности с тамошними коллегами ездил туда с А.А. Ульяновым, тогда начальником отдела стандартов частоты, а позже – генеральным директором, и Майей Духовной, работавшей в отделе Л.Н. Тюльникова.

Туризм спортивный, в который я втянулся со второго курса института, развивавшийся в двух формах – походах и соревнованиях, – в ГНИПИ возглавлял Аскольд Домбровский, который в 1962 году предложил мне участвовать в походе высшей категории сложности по Алтаю.

Это мероприятие, хотя и содержало яркие, уникальные моменты, оказалось на пределе, может быть, ЗА пределами моих физических возможностей. Начну с того, что маршрут пролегал по высокогорному району, труднопроходимому, а потому малоизвестному в туристской среде. По поручению Домбровского зимой я проштудировал в областной библиотеке толстый том В.В. Сапожникова об Алтае. Наш маршрут предусматривал 22 дня «ненаселёнки» с перепадом высот до 4000 метров и смену условий от раскалённого Казахстана до ледяного высокогорья с множеством переправ через горные реки. Этим были обусловлены количество и вес личных вещей, снаряжения и продовольствия. Чтобы было понятнее: при собственном весе 58 кг я должен был в первый день идти вверх (без дороги, понятно) с грузом 42 кг.

Из характеристики состава группы (по отчёту о походе):

«рук. Домбровский А.С., Залесский Л.Б. (зам. рук.), Москаленко В.В., Машута В.Г., Домбровская Л.Г., Частов А.А., Гамов А.Г., Марковкина Л.Г., Смирнов И.А. «ЗАЛЕССКИЙ Л.Б.: работает инженером, является членом президиума областной секции туризма, имеет звание младшего инструктора по пешеходному туризму, преподаватель школы младших инструкторов по пешеходному туризму, участвовал в походах. Имеет опыт руководства горно-пешеходным походом II категории сложности по Кавказу, участвовал в походе III категории сложности по Приполярному Уралу».

В порядке примечания к этому списку следует сказать, что Владик Москаленко работал на Машзаводе, в 2015 ушёл на пенсию, нянчит внуков, имеет сад в районе «Сормовского пролетария». Люся Домбровская работала в ГНИПИ, родила троих; старшая дочь умерла в 90-х годах, два сына взрослые семейные, старший – Женя – ориентировщик, марафонец. Сама Людмила также ушла из жизни в 90-х. Саша Частов работает в ГНИПИ. Толя Гамов умер в январе 2014 года. О Смирнове скажу ниже.

Итак, на поезде в центр Восточно-Казахстанской области Усть-Каменогорск, на автобусе 300 км до райцентра Катон-Карагай плюс 150 км на грузовике до Урыля – села на левом берегу Бухтармы у знаменательной в географическом отношении точки стыка Казахстана, Алтая (России), Монголии и Китая.

Для меня здесь поход мог и закончиться. Истомлённые жарой, долгой дорогой и тяжеленными рюкзаками, мы разделись и бросились в прозрачные воды Бухтармы. Противоположный берег казался близким и доступным. Не было принято во внимание два обстоятельства: стремительное течение горной реки и лежащие в воде подмытые быстрым течением деревья на другом берегу. Так что, приближаясь к берегу, я нёсся по течению, не имея возможности встать на дно и выйти на сушу. Совершенно однозначно, что жизнь мне спас Игорь Смирнов (в обиходе – Гоша), очень сильный крупный человек, сумевший уцепиться за ветви лежащего дерева, после чего он влез на ствол, а оттуда подал мне руку и помог подняться на тот же ствол. Заглядывая вперёд, с прискорбием констатирую, что он умер после инсульта в 2012 году. Был он не старше меня.

Небезопасное купание в быстрой Бухтарме, переправа на пароме и ещё десяток километров до последнего перед подъёмом населённого пункта – Верх-Урыля. И здесь торжественный приём в юрте аксакала. Неспешная беседа, чай с солью и жиром. А на следующий день – вверх, по едва намеченной тропе к народному радоновому курорту. Это сейчас на высоте 1760 м над уровнем моря, на дне просторной каменной чаши расположился санаторий «Рахмановские ключи». Тогда над ямами с тёплой водой стояли ветхие дощатые хибары-сараи, в один из которых нас после 22 часов, в полной темноте запустили на полчаса всех вместе – 9 парней и двух девушек.